Политическая пьеса для любовного треугольника. Действие разворачивается на фоне наркоэпидемии, нескольких уголовных дел и интриг областного масштаба

Быньги - это бывшее старообрядческое село километрах в ста от Екатеринбурга. Грязь, колдобины, развалившиеся дома и в середине села - наполовину восстановленная церковь, в которой уже 25 лет священничает отец Виктор.

В церкви восстановлены оба придела, роспись, резьба, разобран центральный иконостас. Отец Виктор не торопится.

— Мы же не церковь восстанавливаем, - говорит он. - Мы восстанавливаем здесь души людей.

Дело в том, что в Быньгах находится один из реабилитационных центров екатеринбургского «Города без наркотиков», и восстанавливают храм как раз реабилитанты.

В воскресенье, когда я приезжаю в село с главой фонда Евгением Ройзманом, у них выходной, да еще и визиты: приехали девочки из женского реабилитационного центра. Девочки все очень красивые.

— Красивых всегда сажают на наркотики в первую очередь, — говорит Ройзман. — Я не видел ни одной девочки, которая стала бы употреблять сама. Только — через парней.

Истории девочек — одна другой страшнее. Та из Москвы, эта из Ярославля. Три девочки из соседнего Невьянска — разрушенного мертвого городка, где телефоны, по которым продаются «соли», пишутся прямо на стене. Одна из них, Юля, крала деньги на наркотики с маминой банковской карточки. Ее интеллектуальные функции к этому времени были нарушены настолько, что она могла читать только по складам, но ей хватило мозгов внести сбербанковский номер в список запрещенных номеров, чтобы мать не получала SMS-ки о переводах.

— Это ужас, что происходит, — плачет ее мать Эвелина. — У нас в школе торгуют; приходишь в полицию, говоришь: «Вот, торгуют», а они: «Это ваши проблемы».

Органы действительно заняты более важными делами, чем какие-то наркотики в школах. Они борются с теми, кто с наркотиками борется, — с Евгением Ройзманом и его товарищами.

Разгром фонда «Город без наркотиков» начался вскоре после того, как главой области был назначен бывший полпред по УрФО Евгений Куйвашев, что было довольно удивительно. Ведь Куйвашев лично знал Ройзмана и в бытность полпредом даже посетил его Музей невьянской иконы — те самые Быньги, которым, как вспоминает отец Виктор, обещал любую помощь.

29 мая состоялась инаугурация Евгения Куйвашева, а уже спустя две недели началось первое расследование против фонда: полиция решила, что наркоманка с многолетним стажем Татьяна Казанцева, умершая в больнице от менингита, была запытана сотрудниками Ройзмана. Диагноз патологоанатома: менингит, единогласные утверждения врачей и родителей, что на трупе не было следов насилия, — органы не впечатлили.

22 июня начался разгром фонда: в здания реабилитационных центров принялись врываться сотрудники полиции; подобные погромы стали повторяться регулярно; всем наркоманам, находящимся на реабилитации, предлагали написать заявления на сотрудников. Из «мужского» разбежались 200 человек, из «женского» — 53. Из этих 53 наркоманок 9 — уже умерли.

У Фонда «Город без наркотиков» начали отнимать его здание на ул. Белинского, а губернатор объявил о создании собственного фонда — «Урал без наркотиков», чей логотип был поразительно похож на логотип фонда.

А спустя два месяца — еще одна серия уголовных дел, на этот раз возбужденных против Аксаны Пановой, главного редактора крупнейшего тогда к востоку от Москвы новостного агентства Ura.ru. Теперь Панова возглавляет интернет-газету Znak.com, куда все сотрудники Ura.ru перешли в полном составе, за исключением четырех человек, и которая за несколько месяцев стала 15-м по цитируемости СМИ России. Дела были возбуждены после того, как стало известно, что Панова — беременна.

Я не хочу преувеличивать значение личного элемента во всей этой истории. Тандем Ройзман — Панова был смертельно опасен для областных властей. Да и руководители высокого ранга имеют обыкновение обхаживать известных журналисток, полагая, что это не повредит. Но кое-что в этой истории выходит за рамки обычной свинцовой мерзости нашего государства, которое воспринимает как преступление не только любой политический протест, но и любую попытку самоорганизации общества. Кое-что превращает эту историю — происходящую на фоне вала наркомании, захлестывающего наше общество, — в поистине шекспировскую.

Впрочем, об этом лучше всего — в интервью с самими Аксаной ПАНОВОЙ и Евгением РОЙЗМАНОМ.

— Когда тебе предложили продать Ura.ru?

Панова: Осенью 2011-го. Сначала были уголовные дела на сотрудников — например, за уклонение от армии. Начались DDоS-атаки, в офисе вырубили свет. Вырубили обоих провайдеров. Я им звоню: «Почему?!» — «Ну ты же сама все понимаешь». Потом вызвали в ОБЭП и показали мою обналичку.

— ?

Панова: У нас были серые зарплаты. «Ваши?» Я вижу, что мои. Ну поулыбались и отпустили. Все было очень доброжелательно. Они мне просто показали, что знают обо мне все.

— А какие у тебя были зарплаты?

Панова: Для Урала — большие. 100 тысяч рублей в месяц была средняя зарплата сотрудников.

Ройзман: Они 3 млн в месяц зарабатывали и тут же тратили. Поэтому они были лучшие. Остальные-то работали по другому принципу: все шкуляли, главреды деньги прятали себе, ну чего-то платили сотрудникам. Короче, смотри, что я видел со стороны. Началось давление. Все, капец, закроят, кончат, задушат. И вдруг, когда уже кажется, что все, кранты, на нее в ноябре выходит добрый человек из администрации президента (скорее — из полпредства. — Ю. Л.) — Александр Белецкий. И говорит…

Панова: …Есть покупатель, люди хотят купить твое агентство. Мы тебе сделаем вид на жительство в любой стране. Куда надо, перекинем деньги.

— А как они объясняли свой интерес?

Панова: Белецкий говорил: «Страна перед большим выборным циклом, есть установка купить все независимые СМИ, которые способны выводить людей на многотысячные митинги». Белецкий обещал: «Вмешиваться не будем. Работайте, как хотите, только не трогайте Путина». А где мы — и где Путин? Мы же не в кремлевском пуле. Мы и сейчас его не трогаем.

Ройзман: «Покупатели, — говорят, — будут австрийцы». Австрийцев звали Бобров и Биков.

Панова: Это наши уральские рейдеры. Я когда увидела Боброва, он сказал: «Я тобой даю взятку в администрации президента, я в медиа ничего не понимаю и понимать не хочу».

Ройзман: Им потом Облкоммунэнерго отдали в обмен на Аксану.

— Они заплатили…

Панова: 5 млн долларов за 50%, и еще 5 млн Бобров выделяет на 5 лет на зарплату. Я остаюсь главным редактором, потому что зачем им пустое агентство? Эти 5 они перевели в Австрию, там они и лежат. С них все налоги заплачены.

— Когда ты впервые встретилась с Куйвашевым?

Панова: Бобров был другом Куйвашева, а Куйвашев был тогда полпредом. И вот в январе 2012-го звонит Бобров: «Пошли, полпред хочет с тобой познакомиться. Евгений Владимирович Куйвашев».

— С тобой или с вами обоими?

Ройзман: С Аксаной.

Панова: У нас были другие планы на вечер. Я говорю: «Я не пойду никуда». — «Ты понимаешь, что он ждет»? Ну, в общем, Бобров подъехал к нам, принялся уговаривать. Я сказала, что пойду только с Ройзманом. Бобров позвонил: «Он согласен, езжайте оба».

— И куда вы поехали?

Панова: К Куйвашеву домой. Такая холостяцкая служебная квартира, он же здесь без жены. Меня поразило: встает, протягивает руку и говорит: «Женя». То есть это он сразу предложил «Женя» и на «ты». И говорит: «Вы не страшные такие оба, и чего вас все здесь боятся?»

— Вы стали часто встречаться?

Панова: Да.

— То есть фактически ты стала его пиар-консультантом?

Панова: Он часто со мной советовался. И, конечно, на многое можно было влиять. Тогда, например, начиналась предвыборная кампания Путина, и они решили пригнать для Путина танк с «Уралвагонзавода». В Екатеринбург. Я говорю: «Жень, ты сошел с ума. Здесь Урал, здесь была Уральская республика, какой танк? Он, во-первых, не доедет. Там на «УВЗ» всего два выставочных экземпляра, у них половина деталей картонные. А он: «Поедет на платформе». Так это еще хуже: что это за танк, который на платформе возят? Я первая встану и не пущу этот танк. А у него глаза горят: «Это моя идея, с танком, все согласовано с администрацией президента, это же Путин приезжает!» Танк мы отменили.

— Что еще ты советовала?

Панова: Я говорила: «Надо вернуть прямые выборы мэра и губернатора. Откажись от охраны, мигалок. Ходи пешком».

— Отказался?

Панова: Да! Он ходил пешком. И без мигалок. Полпред! Он пришел в Музей невьянской иконы. Он приехал в Быньги, разговаривал там с отцом Виктором. Обещал помогать во всем. Любые кредиты, говорил, сельское хозяйство, надо поселение делать.

— В конце мая он был назначен губернатором…

Панова: Он мне позвонил из аэропорта и говорит: «Я тебе хочу сказать то, что еще никто не знает. Ты будешь первая». Он приехал к дому, у меня Артем в ванной мок. Я спустилась в халате. Мы пошли вокруг дома, и он мне говорит: «Меня назначили губернатором, в понедельник будет официально».

— А ты?

Панова: Послушай, это было прямо перед вступлением в силу закона о выборах губернаторов. И я взвилась: «Ты понимаешь, что ты делаешь?! Ты не даешь нам выбрать губернатора. Мы же с тобой хотели вернуть прямые выборы мэра и губернатора!» Я много чего еще наговорила, что у меня желание людей на улицу вывести.

— А он?

Панова: Он: «Я тебе клянусь — я буду самым хорошим-прехорошим губернатором». Я пыталась убедить, что так нельзя. Ну откажись, выйди на прямые выборы.

— То есть он к тебе первой прилетел со словами, что он теперь в области главный альфа-самец. И ничего не попытался?

Панова: (Смотрит на Ройзмана.) Нет. (Подумав.) Он вот пришел и это сказал — это пытался или не пытался? У меня есть биллинги. От него по 20 звонков бывало в день. Это как?

— Он к тебе приехал. А где в это время был Ройзман?

Панова: Мы перестали встречаться втроем. Только он и я. На самом деле, первым Ройзман заметил, говорит, что-то не то. Я говорю: «Нам охрененно повезло. Он слушать умеет, мы же можем сделать что-то хорошее». А Ройзман начал уже психовать: «Ты что, ничего не видишь?!»

Ройзман: Для меня первый звонок был, когда она начала встречаться с ним без меня. Разговариваем, а она щебечет: «Женя, Женя», — я уже вынужден был сказать: «Женя — это я». Я это видел. Я это ощущал.

— Ревновал?

Ройзман: Не так. Но когда человек на 10 лет тебя моложе, он действующий полпред… А она туда ногами бежит…

— Любой журналист побежит в такой ситуации.

Ройзман: Я не знаю.

Панова: Прекрати, все. От него можно было взять до фигища всякой информации. Это был инсайд. Эксклюзив.

— Итак, он приехал к тебе с рассказом о назначении и ожидал, наверное, что ты…

Панова: Нет, думаю, он и боялся тоже.

Ройзман: Она же мне позвонила еще до этого. Было же понятно, что Куйвашева назначают. Она сказала: «Надо людей поднимать», — а я сказал: «Надо подумать».

Панова: Он меня не поддержал в моих экстремистских намерениях.

Ройзман: Там было как? Когда вышел указ о выборах губернаторов, я дал Аксане интервью, она спросила: «Пойдешь»? Я ответил, что если пойду, то пойду по-настоящему. Я же не сказал, что пойду. С этим интервью помощники побежали к Мишарину (экс-губернатор. — Ю. Л.), а Мишарин побежал в Кремль. И они его сняли. В последний момент перед выборами губернатора они провели рокировку из-за этого.

— Хотя ты не собирался.

Панова: Мы уже днем знали, что что-то происходит. Мишарин подал в отставку. Я позвонила Куйвашеву, он был в Москве. «Скажи, он подал в оставку?» — «Я не могу говорить, увидимся, я все скажу». После этого я позвонила Ройзману и сказала, что я сейчас разговаривала с Куйвашевым. И хотя он мне не подтвердил, что Мишарин уходит, я знаю, что это так. Я не знала, что именно Куйвашева назначают губернатором. Поэтому я сказала: «Давай людей выводить на улицу». А они читали все распечатки.

— Когда была следующая встреча?

Панова: Следующая должна была быть 29 мая, на инаугурации, но мы с Женей уехали.

Ройзман: Мой приятель, Саша Новиков, выпустил новый диск, «Расстанься с ней», и 29 мая в Новосибирске был концерт. И мы полетели к Новикову в Новосибирск.

Панова: А «Расстанься с ней» по-нравилась и тому Жене, и тому Жене. Садишься в машину к Ройзману — и там играет «Расстанься с ней». Садишься к Куйвашеву — то же играет. И вот 29 мая мы полетели в Новосибирск, а Новиков сразу после концерта улетел на чартере петь эту песню Куйвашеву, на вечеринке в честь его назначения.

— И вы не полетели на этом чартере?

Панова: Естественно, нет. Хотя одного из нас там ждали, и это был не Ройзман.

— И когда ты снова встретилась с губернатором?

Панова: Через неделю. Первое, что он спросил: «Ну, как концерт?» Потом он сказал, что сломал этот диск и его не слушает. Он еще, знаешь, футболки рвал. Он начал носить красную футболку, как Ройзман. И я на сайте рядом поставила картинку: Куйвашев в красной футболке и Ройзман в красной футболке. Он футболку порвал.

— Губернатором он стал 29 мая, и через две недели начался разгром Ройзмана?

Ройзман: Примерно так. Таню Казан-цеву похоронили 17 июня.

Панова: И в это время он завел «Урал без наркотиков». Это первое, что он начал делать. У него еще не были назначены министры. Он не ездил в область. Он только «боролся с наркотиками», и это было неожиданно и глупо. И, конечно, все стало понятно 22 июня, когда он тебя ночью захватил.

Ройзман: Они просто напали ночью на все реабилитационные центры. Обложили все. Гаишников сняли со всей области. Я мотался между центрами. Приехал на Изоплит, сказал, что все, кто хочет, могут идти домой. Чтобы нам не вменили похищение. Потому что, если бы они зашли, когда у нас было 300 человек, они бы «нашли», кого похитили. Я понимаю, что губернатор принимает во всем этом участие, и в то же время у них развиваются отношения… Такой коктейль! А она — она едет с ним в Питер, знакомиться с Собяниным… (Встает и уходит.)

Панова: Я не понимала, что происходит. И никто не знал, подумать не мог, что будет все это — уголовные дела, эксгумация. Я пытаюсь с ним разговаривать. Я не давала ему повода. Он слушал наши разговоры, он знал, что у нас с Женей отношения. Там было без иллюзий. Я говорила ему: «Отступись от него, ты что, хочешь войти в историю как человек, который уничтожил фонд? Ты делаешь глупость. Тебе надо встать рядом!» По опросам, у Ройзмана рейтинг был 70, а у него — 8.

— А он?

Панова: «Нет, ты про него ничего не знаешь». Гадости пытался рассказывать. Все эти дурацкие справки совал. Кричал: «Если с твоей головы волос упадет, я Ройзмана в клочья порву!»

(Ройзман появляется снова.)

Панова: Чего ты уходишь?

Ройзман: У тебя есть свои девичьи секреты, которые ты Юле можешь рассказать.

Панова: Какие секреты?! Прекрати ты, дурак.

— А SMS-ки какие были?

Панова: Разные. Например, «Люблю».

— И что ты ответила?

Панова: Я ничего не ответила. Через какое-то время мы встречаемся. Никто ничего не спрашивает. Но это висит в воздухе. Потом он говорит, что сыну посылал SMS-ку, в ответ на вопрос: «Любишь ли ты креветки?» И не на ту кнопку нажал.

Ройзман: Жопокрутство никого до добра не доводило.

Панова: Не говори глупости! Ты на себя посмотри! Расскажем Юле про сестру Тани Казанцевой?

Ройзман: (Опешив.) Какая сестра?!

— Господа, вот как раз давайте вернемся к Тане Казанцевой. Потому что фактически Таня Казанцева, получается, — первая история по его назначении.

Ройзман: Нет, Таня Казанцева — это не он. Это прокуратура. Но он воспользовался.

— Ну, собственно, тогда начнем с прокуратуры. И ментов. Вы же, когда он был полпредом, затеяли бороться против ментов. И против прокуратуры.

Ройзман: По фонду у меня всегда конфликт был с ментами. Конфликт с прокуратурой у меня пошел тогда впервые. Прокурор области, Пономарев, меня ненавидел лично. Мы столкнулись впервые по делу Егора Бычкова. Там 12 лет запросили. Я бы в дело Егора не полез вообще, ну, думал, ему попросят 3, дадут 2 условно. А ему просят 12 строгого режима. И за этим стоял лично Пономарев. И мы качнули это дело на всю страну. И вдруг — Пономарева делают замом генпрокурора. А с Аксаной у них были добрые отношения.

Панова: У меня со всеми были нормальные отношения, пока не появился Ройзман. Я умела простраиваться. Если я ссорилась с прокуратурой, то мирилась с ментами.

— Когда вы затеяли бороться против ментов, вы думали, что Куйвашев на вашей стороне?

Ройзман: Я думал, что он поддержит. Он был в курсе. Он знал.

— А получилось наоборот?

Ройзман: Послушай, в область в полицию пришла банда москвичей. С московской заточкой и пониманием, что со всех надо получать. Здесь такой полиции никогда не было. Их выжили из Москвы, не самых лучших, не самых профессиональных. Они пришли, поувольняли здесь всех местных. И принялись со всех получать. Для меня конечный пункт было то, что они решили получать с наркоторговцев. Люди, которым они это предлагали, пришли ко мне. Это было то, против чего мы 12 лет боролись и что мы искоренили. Куда мне отступать?! Ну я и влез в ситуацию.

Панова: На самом деле я столкнулась с офигенной проблемой после этого. К нам приходили и жаловались. Мы печатали. А они потом в судах начинали от всего отказываться. Мы проиграли 4 суда.

Ройзман: Один.

Панова: Это где фонд — соответчик. А без тебя мы проиграли еще 3 суда. Здоровые мужики плакались нам в редакции, а в суде брали слова назад. Те, кого мы защищали, — им это было не нужно.

— А губернатор?

Панова: Он говорил: «Это не твоя война. Он тебя втянул в ерунду». Я спрашиваю: «Ты можешь это остановить?» Он: «Отойди от Ройзмана, если с твоей головы волос упадет, я его порву!

— О как… То есть менты рвут Ройзмана, и губернатор Ройзмана порвет, если с тобой что-то из-за Ройзмана менты сделают? Настоящий мужчина.

Ройзман: У меня создалось впечатление, что по какой-то причине он просто боится милиции. Компромат, что ли.

— Просто кремлевский назначенец считает, что, если поддерживать тех, кто борется против бандитов в погонах, — это может быть неправильно понято в Кремле. Итак, в июне происходит дело Тани Казанцевой. Что происходит в июле—августе?

Панова: Ничего. Сначала я уезжаю с Артемом в отпуск, потом губернатор уезжает в отпуск. Мы не видимся.

— А потом?

Панова: Потом он узнает, что я беременна. У меня такое впечатление, что он сошел с ума.

— И что происходит?

Панова: Они дождались, когда мы с Ройзманом уехали в Баку. За день до отлета я встречалась с Бобровым. У нас был совершенно нормальный разговор. И вдруг, когда я уже в аэропорту, звонит Бобров: «Ты где? Я тебе хочу отдать деньги». А он мне должен был деньги за ремонт офиса. Мы его ремонтировали 50 на 50. Я вкладывала свои деньги, а Леша не вкладывал. И вдруг ему приспичило отдать деньги за ремонт. Я говорю: «Что случилось, Леша? Ты полгода денег не отдавал. Они подождут до моего возвращения». А он: «Ну у тебя же мама, наверное, дома?» — «Да, дома». — «Так давай я ей сейчас принесу и оставлю». Я позвонила маме и говорю ей, что ей сейчас принесут документы: «Ты оставь их и положи». И он заносит ей деньги домой — 3 миллиона наличными, и начинается обыск.

Ройзман: Они еще не успели начать этот обыск, когда все прогубернаторские СМИ вышли с заголовками: «Панова украла деньги Ura.ru».

— Давай еще раз. Было старое дело по обналичке. О том, что зарплата в Ura.ru — 3 млн рублей в месяц — обналичивалась и тут же выплачивалась сотрудникам. Есть чистосердечное признание Пановой в том, что да, обналичка была. Есть показания сотрудников, что да, эти деньги им выплачивались. И вдруг следствие утверждает, что это была не зарплата, а что эти деньги обналичивала и крала сама Панова, и эти деньги «находят» в ее квартире?

Ройзман: Да, но их не нашли! (Дело в том, что Аксана ведь не сказала матери, что Бобров принесет деньги. И эти деньги остались в портфельчике, брошенном в прихожей — в лучшем стиле Эдгара По: на самом видном месте. — Прим. Ю. Л.) Там стояли камеры по всему периметру. Они искали эти деньги и не смогли их найти. Они сошли с ума. Они простукивали стены. Прикинь — у них сломалась вся схема: Панова украла деньги Ura.ru и похищенные деньги найдены дома у Пановой. Там в дом прибежала адвокат, и следователь ей так и сказал: «Сейчас будет найдена крупная сумма денег».

Панова: Бобров потом сказал, что это был компромисс. Сказал, что губернатор попросил его меня подставить и написать заявление о том, что я украла деньги.

— Это было первое дело, в середине сентября. Второе?

Панова: Следователи проверили 400 человек, с которыми у меня были рекламные договоры. Они опросили всех. Они выезжали в командировки в Курган, в Челябинск, везде. Они всех спрашивали: «Вы заключили с ней рекламный договор, у нее на сайте размещен ваш баннер. Это же было вымогательство?» — «Нет, — отвечали. — Мы сами пришли к ней. Это самое популярное информационное агентство».

Ройзман: Они опросили 400 человек и сумели договориться только с одним Стуликовым.

— А кто такой Стуликов?

Панова: Директор областного ТВ, который всю жизнь зависит от администрации губернатора.

— И с ним был договор об информационном обслуживании?

Панова: Этот договор был не со Стуликовым, а с губернатором. Это же не СМИ — у них рейтинг 0,8. Это не канал. Это — прачечная областных властей, через которую выводились деньги на пиар-сопровождение Мишарина. Деньги приходили на облТВ, и у них было 30 информационных договоров: с «Интерфаксом», «АиФ», ВГТРК, «Коммерсантом» — все, абсолютно все получали деньги через областное ТВ.

Ройзман: Не все. Кто-то брал наличкой. Все договаривались с Мишариным, тот отправлял к Лашманкину (руководитель администрации губернатора. — Ю. Л.).

Панова: Я от налички отказалась. Я сказала, что у меня маленький ребенок, я вам не доверяю. «Хорошо, — говорят, — пусть будет договор, мы вам позвоним, скажем, через кого». И вот 4 ноября 2010 года мне звонит Стуликов: «Надо встретиться, срочно». А у меня дома Ройзман. Я говорю, что не могу. Тогда он говорит: «Я от Лашманкина, я тот самый оператор, через которого пойдут деньги».

— Вы встретились?

Панова: Он пришел ко мне домой.

— При Ройзмане?

Панова: Да. Я его спрашиваю: «Как ты будешь отчитываться? Ты отдаешь мне бюджет на основании чего? Хорошо, давай задним числом, с 1 ноября мы работаем по информационному договору». Больше я его не видела, потому что он не являлся здесь никем. Он передаточное звено. Я ничего про него не знаю, кроме того, что он алкоголик. Но это знают все.

— А третье дело?

Панова: Третье — вообще из ниоткуда. Бизнесмен К. заявил, что в 2006-м я вымогала у него 1 млн рублей за непубликацию порочащих его сведений. Прямо у себя дома. Когда я сказала следователям, что в 2006-м мой дом был еще недостроен, они тут же «переобулись», и бизнесмен К. дал показания, что я вымогала у него эти деньги у строящегося дома. Ночью. Зимой. У человека, который неоднократно судим, и ничего не вымогла. И он 7 лет боялся, а теперь пришел и заявил.

— Кто такой К.?

Панова: Константин Кремко. Мы действительно про него в 2006-м писали тексты, потому что он рейдер, который в это время захватывал земли вокруг Екатеринбурга. Его судили за клевету и фальсификацию документов, подозревали в убийстве. Чудесным образом закрыты два уголовных дела, возбужденных против него.

Ройзман: У нее нет ни одного билинга, ни одного соединения с Кремко. И этот Кремко ее ни разу в жизни не видел. Он ее даже не опознал на очной ставке…

— А четвертое дело?

Панова: Они все дурацкие. Некто Белоносов, член КПРФ. Я его тоже не знаю. Я трех из четырех своих заявителей не знаю. Это дело о хищении 100 тысяч со счета ООО «Остров». По его версии, мне было перечислено на счет 100 тысяч рублей, чтобы я не публиковала текст про Шадрина-п@ськотряса (глава местного отделения КПРФ, который неоднократно с балкона демонстрировал свой член окружающим, и за это на него даже заводили дело. — Ю. Л.). Текст мы писали и напечатали бы в любом случае. Эти деньги действительно были перечислены нам в июне 2012 года, без договора, без всего — просто упали на счет. Когда мы это в августе заметили, то тут же отослали их обратно. А 28 декабря они заводят уголовное дело по факту хищения 100 тысяч рублей.

— Ну это как у Навального. Когда они заводят такие дела, они не заботятся, чтобы они были правдоподобны. Они заботятся, чтобы их было много. Чтобы у человека все силы на них уходили.

Панова: Они ломали меня через колено. Пытались забрать Артемку. Меня вызывали в органы опеки и заявляли, что заберут ребенка, потому что он живет в нечеловеческих условиях, потому что в доме — обыски. 9-летний ребенок. Они шили мне вымогательство в особо крупном размере. У меня же та же статья, что и у кадыровских головорезов, похитивших и укравших человека. Там было по два допроса в день. Там работали две следственные группы. 20 следаков. У Навального — 12. У Сердюкова — 6. Сижу на допросе, приносят новую повестку: «У вас допрос через два часа». — «Хорошо».

— А кушать когда?

Панова: А писать когда? Беременные, они же часто ходят в туалет. И вот: я прихожу в кабинет, а там уже люди в масках и с автоматами. Это уже стоит конвой, то есть это — признак, что тебя арестуют. На самом деле они не арестовывали, они так давили. Вообще-то, по европейским нормам, это все приравнивается к пыткам.

— А ребенок?

Панова: Она перестала шевелиться. Никто не может сказать, как такое действует на ребенка. На допросах закладываться нервная система у ребенка не должна!

— «Мы не можем посадить Ройзмана, но убьем его ребенка». Как выяснилось, что ребенок нежизнеспособен?

Панова: На УЗИ. Я позвонила Жене. А к этому времени наши телефоны слушались в режиме онлайн. И, ты представляешь, мне перезванивают через полчаса. «Это правда?» Они там все от радости забегали: ведь беременную они боялись взять под стражу, а если ребенок умрет — то можно.

— И вы принимаете решение прервать беременность?

Панова: Да. У девочки — порок сердца неоперабельный. Внутри меня она жить может. Без меня — нет.

Ройзман: У Аксаны две операции на сердце. Нам все говорят: «Мы не уверены, что она переживет эти роды. Ради живого ребенка еще можно рисковать, но ради заведомо мертвого?»

— То есть прерывание беременности было запланировано, и менты знали, когда?

Панова: Да, они пришли в больницу первые, вперед Ройзмана. Они пришли в морг. Они фотографировали. Кому они докладывали: Бородину (начальник ГУ МВД по области. — Ю. Л.), губернатору? Я не знаю. Мы их телефоны не слушаем.

— А с губернатором ты по этому поводу не общалась?

Панова: Нет.

— Когда ты последний раз с ним разговаривала?

Панова: В августе прошлого года.

— То есть до того, как он узнал, что ты беременна?

Панова: Да.

Губернатор Евгений КУЙВАШЕВ

— Евгений Владимирович, когда вы познакомились с Аксаной Пановой и Евгением Ройзманом?

— Я уже не помню.

— Я так понимаю, что вы были в Быньгах и в Музее невьянской иконы. Ваши впечатления?

— Да я не помню, честно говоря, мои впечатления. Ничего такого.

— Отец Виктор в Быньгах говорит, что вы обещали им помогать.

— Помогать кому? Чем я могу помочь? Наверняка я был не против, что ребята помогают церкви…

— Как много вы общались с Пановой?

— Я вам сейчас скажу и, наверное, на этом закончу, что я много слышу из прессы о так называемом деле Пановой и попытках приклеить меня к уголовному процессу. Фантазий очень много. Сегодня много уголовных дел, сотни уголовных дел по разным поводам. Что она умеет делать — это громко так, неправдоподобно выкрикивать. Чем громче, тем больше внимания. Это обычное уголовное дело.

— Но все-таки Панова много с вами общалась? Какую функцию она выполняла?

— Что значит «много общалась»? Я с ней общался ровно так же, как со всей остальной прессой.

— Когда вас назначили губернатором, вы первой к ней приехали с этим известием. Об этом еще никто не знал. Разве это — как со всей остальной прессой?

— Не знаю, кто вам это сказал, почему первая была она? Все остальные уже давно знали. То, что, действительно, на мой взгляд, как мне тогда казалось, что она будет помогать, не лично мне, а оживать области, но все оказалось по-другому.

— Простите, вы приехали к ней вечером сразу после того, как вернулись из Москвы с назначением, да или нет?

— Мне сложно вспомнить. У меня в день миллион встреч. Десятки тысяч встреч в месяц.

— Вы много перезванивались. Вы посылали ей SMS-ки «Люблю». Как вы объясняете такую SMS-ку?

— Юля, я действительно не помню, у меня десятки встреч!

— Вы не помните, как вы посылали женщине SMS-ку «Люблю»?

— Люблю? Такого не было. Ерунда какая-то. В таком контексте я не готов говорить. Это фантазии и сказочный вымысел всех ваших клиентов. Приклеить меня к этому делу не есть правильно, хотя эти люди на все способны.

— Когда начались дела против Ройзмана, вы еще общались с Аксаной. Скажите, пожалуйста, вы с ней обсуждали уголовные дела против Ройзмана?

— Вы что, смеетесь, что ли? Я губернатор, а не правоохранительные органы. Я не могу обсуждать никаких уголовных дел ни с кем.

— Аксана говорит, что вы устроили ей встречу с замгенпрокурора Пономаревым, на которой просили ее отойти от Ройзмана. Была у вас такая встреча: вы, Аксана и Пономарев?

— Вы позвоните Пономареву и позвоните Аксане. Мне нечего сказать.

— Была ли такая встреча — вас, Аксаны и Пономарева?

— Я еще раз повторяю: мне сказать нечего. Такой вопрос я не обсуждал. А что обсуждал Пономарев с Аксаной — спросите у них.

— Но вы встречались втроем: вы, Аксана и Пономарев?

— У меня в день несколько десятков встреч. Я не помню, на каких мероприятиях мы встречались.

— Когда вы узнали о ее беременности, какая была ваша реакция?

— Что? Я совершенно очевидно вам скажу: я не слежу за личной жизнью других.

— Евгений Владимирович, у меня общий вопрос. Представим себе чиновника, который ухаживает за женщиной, которая предпочла ему другого. По-вашему, это мужское поведение для такого чиновника — натравить на нее ментов и сделать все, чтобы убить ее ребенка?

— Ваш вопрос из области фантастики. Никто никого не травил. Пообщайтесь с теми людьми, у кого есть претензии к этому человеку.

— Евгений Владимирович, вы не поняли меня. Мой вопрос чисто теоретический. Вы считаете такого чиновника мужчиной или нет?

— Я вас понимаю, что вы пытаетесь транслировать эту тему. Мне нечего сказать, это все неправда.

Начальник ГУ МВД по Свердловской области генерал-лейтенант Михаил БОРОДИН

— Михаил Анатольевич, почему у Аксаны Пановой так много следователей — 20 штук?

— Кто вам сказал, что 20 следователей? Она? Она может все что угодно заявить. Было три следователя.

— Там четыре уголовных дела. Вы обвиняете ее в том, что она украла деньги у Ura.ru. Есть чистосердечное признание, что это была обналичка. Есть показания сотрудников, что да, они получали эти зарплаты.

— Это вам так кажется. Это вам так кажется.

— А что именно происходило?

— А там совсем несколько по-другому ситуация.

— А какая?

— Ну я не буду ее объяснять. Я не вправе комментировать материалы уголовного дела.

— Там второе дело. Стуликов, у которого она вымогала деньги.

— Юля, но я ж вам объяснил, ну зачем мне это, опять на это провоцируете…

— Я пытаюсь понять, как милиция может предъявлять обвинения по вымогательству денег, если есть распечатки платежек господина Стуликова, из которых ясно, что те же самые деньги по таким же самым договорам он платил «Интерфаксу»…

— Юля, это то, что вам преподносит Аксана. Ситуация несколько другая. Всё будет в суде.

— Третий эпизод. Обвинение господина Кремко в том, что она вымогала у него деньги. Билинги ее телефона доказывают, что она никогда с ним даже не созванивалась. Кремко также является фигурантом многочисленных уголовных дел, в том числе по подделке документов, и его подозревали в убийстве. Почему вы верите человеку, который является отъявленным мошенником и показания которого явно не имеют отношения к действительности?

— Ну если Аксана смошенничала и Кремко мошенник — в чем тут различие?

— Четвертое уголовное дело — это дело, в котором коммунист Белоносов обвиняет Аксану в том, что она вымогала у него 100 тысяч за ненаписание статьи о руководителе КПРФ Шадрине. Как вы можете объяснить факт существования этого уголовного дела, если эти 100 тысяч пришли на счет ее компании без договора, если они были отправлены обратно и если все это произошло в августе, а уголовное дело по факту вымогательства?

— Юля, если бы там были какие-то зацепки или какие-то недоработки, дело было бы возвращено прокурору.

— Скажите, пожалуйста, в чем был ваш конфликт с Евгением Ройзманом?

— А с чего вы взяли, что конфликт был?

— То есть не было конфликта?

— А какой конфликт? В чем конфликт?

— Ну, например, Ройзман и Панова конкретно писали про вас…

— Пускай пишут.

— Что вы обложили данью всех, включая торговок семечками в переходах.

— Это нормально? Это здоровому уму вообще поддаются такие обвинения?

— Я спросила: был ли у вас конфликт?

— Это что, конфликт? Какой здравый человек может в это поверить? Это какой воспаленный мозг может до этого додуматься?

— То есть конфликта не было?

— В чем конфликт? Я не вижу конфликта.

— Но вы подавали в суд на Ройзмана. (Эта часть разговора не вошла в интервью с Пановой. — Прим. Ю. Л.) Это — не конфликт?

— И я выиграл.

— Десятки раз Панова и Ройзман писали про ваших подчиненных, что они берут взятки. Сколько раз вы проверяли это?

— Каждый факт проверялся.

— И не подтвердилось?

— Да, каждый факт… Смотрите, Юля, чтобы вы были в курсе. Все заявления, публикации мы проверяем. И все материалы направляются в Следственный комитет — не в наше ГСУ, а в Следственный комитет.

— Итак, если Ройзман открыто обвиняет вас…

— Да пускай обвиняет!

— …в руководстве организованной преступной группой.

— Кем?!

— Организованной преступной группой…

— Вы вообще понимаете, о чем вы говорите?

— Да. Это конфликт?

— И вы так считаете?! Вы так просто говорите об этом?!

— Так это конфликт или нет?

— Да какой это конфликт?

Юлия Латынина