Ну, в общем, они своего добились — дураки составляют большинство.

Я никогда еще не жил в обществе, где дураки составляют большинство, и это, надо сказать, совершенно новый, где-то даже революционный опыт. Мне возразят, что так это всегда и было, что дураки всегда составляют девять десятых любого сообщества, и сам я про это писал, но я ведь никогда не имел в виду население в целом. Я говорю о той самой одной десятой, которая считается мыслящей частью общества: она читает, пишет, ходит в кино, следит за политикой и комментирует ее. В разные времена Россия производила разные товары неодинакового качества: автоматы, танки, автомобили, искренних лоялистов, стукачей, диссидентов, эмигрантов (эта статья российского экспорта у нас особенно удачна), и все это куда-то двигалось, вертелось, вызывало живейший интерес. Нынешняя Россия производит почти исключительно дураков, но в промышленных количествах, превышающих любой спрос. Эти дураки преобладают во всех сферах русской жизни, включая интеллектуальную. В оппозиции они, кстати, тоже в большинстве, так что постоянные и однообразные претензии к этой самой оппозиции уже, надо сказать, несколько достали. Еще по Белоруссии было ясно, что ситуация не может быть иной: где катастрофически вырождается власть, там дуреет и оппозиция. Если хотите другой оппозиции, с которой не стыдно солидаризироваться, — давайте для начала поменяем власть, но ведь этого вам не хочется. Тогда станет очевиден и собственный ваш идиотизм. Разве кто-нибудь, кроме идиота, может задавать вопрос, какая у вас позитивная программа, людям, которые убирают с дороги дохлую лошадь? Их позитивная программа заключается в том, чтобы не было дохлой лошади, а их спрашивают, зачем они рвутся во власть. Они никуда не рвутся, их функция гигиеническая, они просто немного чувствительнее к запаху дохлой лошади, вот и все; но объяснить этого они тоже не могут, будучи дураками. Чувствительность к запахам еще не означает ума.

Признаки дурака многообразны, но остановимся на сущностных. Во-первых, дурак склонен обсуждать всерьез очевидные вещи, то есть ставить под сомнение аксиоматику того общества, в котором живет. Мне возразят (ах, мне всегда возражают! Нет бы дослушать до конца), что и Лобачевский поставил под сомнение аксиоматику Евклида; отлично, скажу я, — давайте отменим плоский мир Евклида и создадим другой, тогда и поставим под сомнение все аксиомы; но вы же не хотите! Вы хотите жить в постиндустриальном мире и при этом горячо спорить о национальном вопросе; хотите свободно ездить за границу — и ностальгировать по Сталину; желаете благополучия — и все-таки ненавидите свободу! Дураки спорят о том, хороши или плохи евреи, лучше ли всех русские, обязательно ли верить в Бога и не следует ли выслать из столицы всех инородцев, — и не понимают, что это не обсуждается, поскольку на дворе не Средневековье и за окном не Саудовская Аравия.

Во-вторых, дурак не умеет спорить. В споре его интересует только доминирование, аргументом ему служит только переход на личности, а точку зрения оппонента для него определяют только имманентные, врожденные признаки: живет за границей (или в русской провинции), является евреем (казаком), воспитывает детей (кота). То, что можно быть евреем, жить в провинции и воспитывать детей либо быть заграничным казаком и растить кота, уже не укладывается в сознании дурака. Он мыслит паттернами.

В-третьих, дурак не способен взглянуть на процесс вне устоявшегося контекста: для либерального дурака СССР однозначно плох и не содержит ничего прогрессивного; для тоталитарного дурака все, кто жил в СССР после Сталина, разваливали великую империю.

В-четвертых, дурак очень мало читал. Он вообще мало знает, но чтение в принципе дается ему с трудом: «Я этого не читал и не буду», «Это пусть читают п...сы», «Я лучше почитаю такого-то» (называется близкий друг или сосед, чаще всего завсегдатай стихов.ру).

В-пятых, дурак — почти всегда конспиролог. Он не верит в ход вещей, но свято верит в мировые заговоры: «близнецов» взорвал Буш, Ельцин — масон, Путину мешают англосаксы. Большинство теорий, выработанных дуракам и, неопровержимы именно потому, что нельзя ни доказать, ни опровергнуть существование мирового заговора. Дурак не знает, что такое критерий Поппера. В его голове не может уместиться мысль о том, что верной или неверной может быть только опровержимая теория — все остальное не теория, а хер моржовый, который совершенно неопровержим в своей наглядности и простоте.

В-шестых, дурак никогда не видит себя со стороны. Он не способен к самоиронии, но это бы пусть; большинство дураков — мономаны и теряют всякую критичность, садясь на своего конька. С ними даже можно общаться, но ровно до тех пор, пока речь не заходит о евреях, педофилах или эльфах.

Почему дураков стало так много — вопрос неоднозначный: проще всего сказать, что их продуцирует путинское начальство, заинтересованное в легкости управления. И это даже логично, как всякая теория дурака. На самом деле это процесс многофакторный, и факторов этих — вечное проклятие не— дураков! — знающие люди называют множество; от глобального потепления до всеобщего распространения интернета. Факт тот, что мыслящая часть России впервые деградировала до такого уровня, что дискуссии в этой среде сделались невозможны, прогнозы насчет будущего бессмысленны, а бесконечные хождения по кругу и повторения пошлостей из эксцесса превратились в норму. Ни один кружок гимназистов, ни одна боевая группа террористов, ни одна компания подпивших вистующих чиновников не выглядела так безнадежно, тупо и агрессивно.

Возникает естественный вопрос: зачем? Мы часто задумываемся о целях Божиих, но не нашли еще ответа на бернсовское вопрошание: Господь во всем, конечно, прав, но кажется непостижимым, зачем он создал прочный шкаф с таким убогим содержимым. Мы и, вообще-то, не знаем конечной цели творения, но как-то нам нравилось думать, что одной из его возможных целей является прогресс. Однако каково это — вообразить, что регресс не менее важен, что без него мы, может быть, не ощутим должного смирения, что всякому Возрождению должны предшествовать темные века? А может, суть не в Возрождении вовсе, и у дурака есть столь мощный компенсаторный механизм, что нам и не снился? Вдруг это иррациональное чутье, удивительное физическое совершенство или способность затормозить прогресс? Предсказал же Леонов в «Пирамиде», что человечество обречено на деградацию, иначе оно уничтожит себя и мир?

Казалось бы, в обстановке этой тотальной и нарастающей бессмыслицы все труднее сохранять оптимистический взгляд на вещи (оптимизм как раз не является признаком дурака — дурак бывает оптимистом только на собственный счет, а миру он чаще всего пророчит гибель; то, что в случае гибели мира погибнут и дураки, в их головы не вмещается). Однако есть во всем этом и нечто действительно вдохновляющее: существует точка зрения, что Господа вообще не интересуют наши дела — его интересуют наши души, которые мы и должны вернуть, по Кушнеру, «умирая, в лучшем виде». Об этом писала Цветаева — вы, уверяла она Бессарабова, растрачиваете себя на мелкие добрые дела для недобрых людей, которые их не оценят, а надо над душой своей работать, другого смысла ни в чем нет! Это эгоистический, но здравый взгляд на вещи. Я не знаю, для чего предназначены наши души, — может, страшно подумать, для нас самих, ибо с воспитанной душой человеку легче, — но единственное, чем имеет смысл заниматься, по-моему, это именно разнообразное развитие, закалка, шлифовка и прочие полезные манипуляции с собственной душой.

Так вот, говорю я, есть мнение, что один из самых острых, тонких и сильных инструментов, эту душу обрабатывающих, — как раз жизнь во времена дураков, без каких-либо перспектив, с ощущением полного исторического тупика.

Приходится признать, что меч закаляется не только в огне, но и в говне.

Дмитрий Быков