Мировой кризис 2008 года породил новую разновидность бродячих проповедников. Теперь это называется «известный американский экономист, предсказавший биржевой крах»

Поскольку каждый второй публичный комментатор экономических процессов время от времени предсказывает скорую катастрофу, таких оказалось много. Теперь они ездят чесом по разным странам и вещают там в стиле Иеремии за гонорары в твердой валюте. А фрустрированные туземцы смотрят вещателю в рот и немо вопрошают — ждать ли, и когда, если ждать, «второй волны»? И тот, с важным видом, обводя аудиторию мутными глазами — «ну, ээ, с одной стороны, с другой стороны...»

Кризиса боятся и ждут. Боятся по памяти, ждут — инстинктивно. В первую очередь ждут те, для кого кризис — это шанс. Забавно было наблюдать, как с азартом завзятых футбольных болельщиков штатные интернет-оппозиционеры комментировали недавно падение цен на нефть и рост курса рубля. В их среде тезис о том, что путинская стабильность держится главным образом на высоких ценах на Urals, давно стал аксиомой.

Чем дешевле нефть, тем больше в стране политики, и наоборот. Верна ли эта формула? В ее основе — гипотеза о том, что лояльность аполитичного большинства социальных низов «режимом» попросту куплена — пусть не впрямую, пусть посредством инструментов социальной политики — но именно куплена. А значит, среди тех, кого не смогли или не захотели купить, идейных сторонников власти попросту не осталось либо они в ничтожном меньшинстве. Такая картина выглядит слишком просто для того, чтобы быть правдой. Но как в реальности?

Ощущение, что страна буксует, что жизнь как-то неприятно остановилась и законсервировалась, в подспудной форме есть даже у самых записных представителей «путинского большинства». Сводить общественное развитие только к экономическому росту никто уже не хочет: слишком заметно, что рост лишь усиливает неравенство — даже когда все богатеют, богатые богатеют быстрее, чем бедные. И никакое централизованное перераспределение благ посредством инструментов «социального государства» ничего с этим поделать не может — зато порождает целую армию штатных перераспределителей, которые чем больше перераспределяют, тем сильнее укрепляют свою репутацию жуликов. И даже если это вдруг почему-то на самом деле кристально честные люди, это не меняет дело: когда критерии неочевидны, такое перераспределение оказывается жульничеством уже само по себе, и неважно, в чью пользу оно было.

Именно здесь, в идейном тупике «социального капитализма», и возникает запрос на Кризис — в парадоксальной роли вестника надежды. Возможность обнулить прошлые достижения и начать гонку сначала. Это ведь как чемпионат по футболу: сезон закончился, кто-то получил медали, кто-то остался в середине таблицы, кто-то удержался, а кто-то выбыл в низшую лигу — но вот начинается новый сезон, и у всех, от прошлогодних лидеров до новичков, опять по нулю в таблице. А тут получается, что если ты миллиардер, то и дети твои получат все лучшее, от образования и шмоток до работы и карьеры, а если, скажем, менеджер в салоне сотовой связи — скорее всего, и дети твои будут стоять за тем же прилавком, будь у них в дипломе хоть «юрист», хоть «экономист», хоть «политолог».

Иное дело — смена режима или крупный экономический кризис. Вчерашние лидеры уходят в ноль, а у амбициозных «молодых волков» из нижних социальных слоев появляется долгожданный шанс. И неважно даже, что общество в целом становится беднее — зато такие, как они, могут прыгнуть сразу на несколько ступенек вверх.

Выборную демократию придумали ровно затем, чтобы ввести этот процесс в максимально безобидные рамки регулярного электорального «чемпионата». Но с экономикой так не получается: частная собственность — она твоя уже насовсем; а у кого ее нет, тому только и останется, что продавать свое время и свой труд.

В экономике роль таких вот регулярных «выборов» играют регулярные же кризисы — правда, важное отличие условий игры в том, что никогда не знаешь, в какой момент «жахнет». Потому что умение предугадывать события и оборачивать их себе на пользу — такая же важная компетенция для рыночного игрока, как для политического — умение хорошо и грамотно говорить на публику.

В последнее время много говорят про то, что выборы «испортились» — результат предсказуем, побеждают одни и те же, и никакой реальной смены власти по факту не происходит. Экономический кризис 2008 года показал, что и кризисы в последнее время тоже в каком-то смысле «испортились». Правительства — будь то в России, в странах Евросоюза или в США — в первую очередь спасают банки и олигархов, и только потом, если (и когда) руки дойдут, обращают свое внимание на тех, кто потерял работу или доход.

В итоге даже в кризис богатые беднеют медленнее, чем бедные: в течение предыдущего кризиса разрыв между уровнями дохода во всех ведущих странах только вырос, и Россия не исключение. Итог — разочаровывающий: «чуть-чуть хуже» стало всем, но новых прорывных возможностей ни для кого так и не появилось.

Все, что остается молодым и борзым — с замиранием сердца слушать заезжих проповедников, ожидая, когда же уже наконец «грохнет» в пресловутой Греции или еще где-нибудь, и в результате появится наконец возможность из ничего стать всем, по завету классиков. Или, в случае, если ты не начинающий предприниматель, а начинающий политик — ждать, когда нефть наконец упадет и можно будет уже бросать вызов Путину; потому что иначе, выходит, в ближайшие 12 лет вообще нечего ловить.

Есть в этом что-то плохое и неправильное, когда самые активные люди призывают себе в союзники демона катастроф. За ним ведь не заржавеет.

Алексей Чадаев,