Можно ли искренне оплакивать человека, которого ты видел только по телевизору? Внезапная смерть российского представителя в ООН Виталия Чуркина показала, что и можно, и нужно. Бывает траур официально-формальный — напускной, казенный и глубоко неискренний. А бывает траур, идущий из глубины души. Кончина голоса нашей страны в «мировом парламенте» стала поводом для общенационального траура именно этого типа.

Огромное количество граждан России восприняли трагическую новость из далекого Нью-Йорка как свою глубоко личную потерю. Виталий Чуркин ушел из жизни и сразу же стал легендой.

«Дипломатия стала фронтом» — так один из моих ближайших друзей описал свою первую реакцию на смерть представителя России в ООН. Лучше, как мне кажется, и не скажешь. В представлении людей, далеких от реальной дипломатии, карьеры во внешнеполитическом ведомстве — это сплошной поток удовольствий: светские рауты, приемы с шампанским, взаимные расшаркивания... Возможно, для некоторых «дипломатов» так оно и есть. Но для тех, кто пришел в МИД, чтобы служить своей стране, дипломатия — это каждодневный изнурительный и неблагодарный труд. Труд, который иногда не сильно отличается от участия в боевых действиях.

Летом 1976 года в Республику Ирландия прибыл новый посол Великобритании Кристофер Эварт-Биггс, ветеран Второй мировой войны, потерявший глаз в ходе знаменитой битвы с немцами при Эль-Аламейне. Оказавшись в Дублине, бывалый дипломат сразу понял: атмосфера вокруг него сгущается. Каждый вечер посол возвращался в свою резиденцию новым маршрутом. Но террористы все равно казались хитрее. Через две недели после прибытия Кристофера Эварт-Биггса в Ирландию его автомобиль наехал на специально подложенную мину. Посол Великобритании погиб на месте. Организаторы и исполнители этого преступления не найдены до сих пор.

В истории нашей страны тоже есть подобные трагические случаи: Александр Грибоедов, ставший совсем недавно жертвой злодейского убийства в Анкаре посол РФ Андрей Карлов. Многие другие наши дипломаты служили и служат в «сложных» странах, где смерть каждый день прячется за углом. Но даже служба в странах, которые считаются вполне безопасными, — это очень часто тоже не сахар. Отсутствие непосредственного физического риска с лихвой компенсируется неподъемным эмоциональным грузом, тащить который приходится каждый божий день.

В мемуарах полномочного представителя Советского Союза в Великобритании Ивана Майского можно прочитать в том числе вот такие строки о периоде, который непосредственно предшествовал началу Второй мировой войны: «Когда я вспоминаю то душное, томительное, предгрозовое лето 1939 года, все те споры, беседы, встречи, обсуждения, конфликты, компромиссы, в атмосфере которых мне пришлось провести это лето, могу честно сказать, что в моей жизни не было более тяжелого периода. Я чувствовал, что мир быстро несется к катастрофе, что нужны усилия гигантов для предотвращения новой мировой бойни, а здесь, перед моими глазами, на берегах Темзы и Сены копошились какие-то карлики, которые не хотели понять и не понимали, что творится на земле, и жили, целиком погрязнув в мелких ходах и контрходах трафаретно-дипломатической рутины».

Но описанное выше — далеко не единственный вид эмоциональной пытки, с которым приходится сталкиваться бойцам внешнеполитического фронта. Когда между теми или иными странами ухудшаются отношения, первыми на себе это ощущают именно дипломаты, аккредитованные в стране, с которой у их государства возник конфликт. В первый раз я прочитал мемуары Ивана Майского, еще будучи подростком. И я помню, как у меня кипела кровь, когда я читал про подчеркнуто оскорбительные методы, с помощью которых британская элита показывала Майскому свое отношение к нашей стране.

Если бы у Виталия Чуркина была возможность написать мемуары, в них обязательно содержались бы не менее эмоционально пронзительные страницы. Работа посла Чуркина в Нью-Йорке не предполагала его участия в планировании стратегии нашей внешней политики. Но на него была возложена не менее ответственная миссия — представлять и защищать нашу внешнюю политику в органе, который, по крайней мере формально, считается главным на земле. И последние три года делать это Виталию Чуркину приходилось не только в условиях беспрецедентного накала страстей. Послу Чуркину приходилось представлять Россию в ООН в условиях, близких к изоляции.

Пожалуйста, не поймите мои слова превратно. В Нью-Йорке посол Чуркин был окружен родными, друзьями, доверенными подчиненными. В Москве его ценило начальство и широкие массы населения — те самые, что сейчас столь искренне оплакивают его кончину. Но вот в зале заседаний Совета Безопасности ООН Виталий Чуркин был один — не в физическом смысле, конечно, а в политическом. День за днем, год за годом послу Чуркину приходилось отбивать все более яростные атаки внешнеполитических оппонентов России — отбивать при почти полном отсутствии союзников.

Любой из нас нуждается в передышке. И большинство из нас такую передышку периодически получают. Даже у Ивана Майского спустя несколько месяцев после лета 1939 года появилась возможность перевести дух: «Кольцо холодной вражды, которое окружало наше посольство, разомкнулось и постепенно сошло на нет. Мне всюду стали приглашать, со мной искали контактов люди самых разнообразных взглядов и положений. Я стал чем-то вроде богатой невесты, за которой все ухаживают». У Виталия Чуркина с момента начала крымского кризиса в 2014 году передышки не было. Я не сомневаюсь, что он уезжал в отпуск. Но каждый раз, возвращаясь на свое рабочее место, свой боевой пост, он заставал все то же «кольцо холодной вражды».

Виталий Чуркин не пользовался абсолютной популярностью в наших дипломатических кругах. Как и у любого другого человека, у него были свои враги, критики и недоброжелатели. Но посол Чуркин бился как лев, защищая интересы и честь нашей страны в ООН. Вот почему его смерть была воспринята столь многими в России как страшное личное горе. Для нашей страны исключительно важно чувство собственного достоинства. Виталий Чуркин это достоинство никогда не ронял и теперь уже никогда не уронит.

Михаил Ростовский