Вечером 21 февраля Владимир Путин принял решение о признании независимости ДНР и ЛНР. Оно стало проявлением мышления середины XX века — то есть представления о мире как о территории, которую сверхдержавы могут разделить на сферы влияния, считает эксперт Московского центра Карнеги Андрей Колесников. Но современный мир устроен несколько сложнее, да и внутриполитический эффект от очередной «победы» во внешней политике может оказаться довольно скромным

Признание независимости ЛНР и ДНР, существовавшее до недавних пор лишь как инструмент мобилизации внутрироссийского общественного мнения и даже пресс-секретарем президента Дмитрием Песковым признававшееся противоречащим Минским соглашениям, внезапно из плана B или даже С превратилось в план А. Вечером 21 февраля президент Владимир Путин объявил, что признает республики Донбасса.

Создание плацдарма

С одной стороны, признание — это замена прямого вторжения. С другой, этот шаг, вне всяких сомнений, влечет за собой ввод российских войск по просьбе руководства сепаратистских, но отныне официально существующих для России республик. И тем самым они превращаются в плацдарм для возможного вторжения уже не на территорию ДНР-ЛНР, а на ту часть Донбасса, которая находится под контролем Украины.

Никакие уступки Запада всерьез уже не работают, о чем прямо заявил Путин: «...американский коллега заверил, что Украину не собираются принимать завтра, более того, возможен какой-то мораторий. Но ведь они считают, что Украина не готова сегодня, поэтому мой ответ был простой: «Мы считаем, это не уступка нам, это просто реализация ваших планов».

Значит, поле для переговоров сужается, и рациональные сценарии развития событий уступают место эмоциональным, как это было в 2014 году в ходе присоединения Крыма и начала боевых действий на востоке Украины.

Сценарий деэскалации и снятия напряженности хотя бы в ответ на чрезвычайную обеспокоенность Запада и попытки сразу нескольких западных лидеров умиротворить Владимира Путина даже не рассматривается. На торжественном заседании Совета безопасности представители российского «Политбюро» соревновались в воинственной риторике и даже предлагали признать независимость Донецка и Луганска в границах довоенных территорий, что гарантированно означает сталинский сценарий сентября 1939 года по освобождению «единокровных братьев» от чуждого им правительства.

Особый акцент делается на том, что вести любого свойства переговоры имеет смысл только с Вашингтоном, поскольку только он теперь способен равноправно разговаривать с российской властью. НАТО, Евросоюз, восточноевропейские государства — слишком малые и в высокой степени подчиненные Соединенным Штатам величины. Значение имеет только мнение и переговорная позиция США, ибо, как сказано еще у Ильфа и Петрова, «если папа римский сказал «а», то Лига наций говорит «б». Только вместо папы римского теперь определяющее влияние имеют американцы.

Из «братьев» в «понаехавших»

Это мышление середины XX века — то есть представления о мире как о территории, которую могут разделить на сферы влияния сверхдержавы. «Малые» государства в таких переговорах значения и голоса не имеют, соответственно, Украина должна быть возвращена в область контроля возрождающейся Российской империи. Как и инкорпорация Крыма, так и фактическое присоединение востока Украины — это акт российского неоимпериализма, «спящей» идеологии, которая пробудилась после признания развала СССР «величайшей геополитической катастрофой» в 2005 году, окончательно раскрыла глаза после Мюнхенской речи Путина в 2007-м и встала во весь рост с колен в 2014-м.

Какими могут быть последствия попытки повторить «успех» крымской кампании?

С точки зрения возбуждения ралли вокруг флага новая кампания едва ли будет удачной. Военные и дипломатические победы не поднимают рейтинги Путина и власти, начиная с 2018 года, с того момента, когда пенсионная реформа грубо нарушила социальный контракт общества и начальства. Граждане по-прежнему существуют в границах крымского консенсуса, и они с ним согласны. Но это уже холодный камень, а не горячая лава. Рейтинги если и поднимутся, то временно и не слишком высоко: 2008-й и 2014-й остались далеко позади.

Исторически любое вторжение на чужую территорию провоцировало политические заморозки. Так было в 1968 году после того, как советские танки стали утюжить Прагу, так было после 1979-го — Афганистана. Всякий раз это означало еще и сворачивание любых, даже самых скромных, попыток экономической либерализации с тяжелыми последствиями для экономики. Кстати, учитывая эти факторы, советское руководство не решилось на вторжение в Польшу в 1981 году.

Несмотря на то что давление на оппозицию и гражданское общество после референдума по поправкам к Конституции 2020 года и без того стало беспрецедентным, у борьбы с «национал-предателями» нет предела и гайки можно закручивать, не слишком опасаясь за то, что они сорвутся. Тем более что понадобится компенсация за ухудшение экономической ситуации — слабеющий рубль, низкий рост (если не отрицательный) ВВП и падение реальных располагаемых доходов населения, которые не спасут даже пока еще сбалансированные доходы бюджета.

Да, Запад все еще зависит от российских энергоносителей, но политические мотивы будут стимулировать избавление от этой зависимости. Падение нефтегазовых доходов бюджета ограничит возможности российского руководства для покупки лояльности зависящего от государства и патерналистски настроенного населения. А это не деликатные столичные хипстеры — борцы за права меньшинств, тут народ посерьезнее, «глубинный». Тот, который считался социальной основой режима, но еще на парламентских выборах-2021 проголосовавший протестно за коммунистов. И вовсе не по указке «Умного голосования», как полагала федеральная власть.

Тот же «глубинный» народ очень прагматично относится к «братьям». Если они лягут бременем на российскую экономику, да еще на ее спаде, из «братьев» они быстро превратятся в «понаехавших тут». И это создаст еще одну социальную проблему.

Словом, издержки велики. Но кто же их считает, когда на кону честь державы, которая, наконец, на равных разговаривает с Соединенными Штатами. Ради этого не жалко потратить деньги налогоплательщиков на войну — гибридную или горячую.

Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора