После Второй мировой войны мы только и делали во внешней политике, что боролись с Америкой. Противостояли. А она нам. Теперь сошлись на Украине. «Ну зачем им сдалась эта Украина?» – думает простой и неискушенный обыватель. – «А затем, чтобы поставить нам «пистолет» к виску с подлетным временем 5-7 минут, как было верно сказано, а еще разграбить их черноземы, а также «диктовать нам свою волю», – ответит на это обыватель более искушенный и подкованный на всю голову телевизионными ток-шоу. – «Так ведь «пистолет» с подлетным временем 5-7 минут можно и в Эстонии с Латвией установить, что ж они этого не сделали?» – встрянет тут обыватель-вечный скептик и критикан. Но мы прогоним его прочь с его дурацкими вопросами, чтоб не путался под ногами. Речь ведь о большой политике. Гео, можно сказать, политике.

Однако содержательный – а не эмоциональный – ответ на вопрос, чего хочет Америка и почему она к нам приклепалась, для некоторых по-прежнему непонятен. Таких, признаемся честно, в нашей стране меньшинство. Поскольку другим либо все понятно (в телевизоре же сказали), либо они не заморачиваются. Для непонятливых, но пытливых упростим постановку вопроса: «Чего хочет этот старик Байден?» (Сразу оговорюсь: о российских мотивах в украинской политике я писал уже раньше, тут не буду, и вообще это отдельная тема).

Подводя на днях итоги первого года своего президентства, Джо Байден значительную часть интервью посвятил как раз «противостоянию» с Россией и Китаем. Помимо общих угроз на случай «масштабного вторжения» России или «ограниченного» прозвучал там и вопрос о том, что такое «доктрина Байдена» – чего он добивается-то в глобальном масштабе. Накануне попытку размять ту же тему – насчет доктрины – предпринял советник по национальной безопасности Джейк Салливан.

Насчет этих американских доктрин мы в свое время больше всего слышали, наверное, о «доктрине Рейгана», которая предусматривала поддержку движений, выступающих за свержение просоветских и прокоммунистических режимов в странах третьего мира. В связи с чем

у нас многие видят в подобных устремлениях сугубо корыстный интерес (мол, это все для того, чтобы туда пришли американские корпорации), почти полностью игнорируя исторически присущее Америке мессианство (пусть даже и имперское). Каковое было присуще и имперской России в свое время, и СССР. Они тоже хотят «сделать мир лучше», но по-своему. Где-то получается, где-то нет, где-то издержки перевешивают, причем сильно.

Видеть в политике Америки одну сплошную корысть и погоню за наживой – это в лучшем случае упрощение, а в худшем – глупость несусветная.

Почти каждая новая администрация – особенно после Второй мировой войны, когда Америка окончательно выбралась из изоляционизма и стала глобальным игроком, – выдвигала собственную внешнеполитическую доктрину: мол, хотим того-то и того-то. Почти все они были проходящими, скажем так. Не то что «доктрина Монро» от 1823 года, заявившая об американском господстве в западном полушарии – и чтоб никакие европейцы туда ни ногой. В общем до сих пор работает. «Доктрина Трумэна» тоже во много актуальна: тогда США решили сдерживать СССР, сегодня такую роль «унаследовала» Россия. «Доктрина Эйзенхауэра» распространила сдерживание СССР на Ближний Восток. А «доктрина Кеннеди» недалеко от этого ушла. «Доктрина Картера» гласила, что США применят там военную силу в случае необходимости. Буш провозгласил формулу превентивной войны, а Клинтон – приверженность расширению пространства демократии и прав человека. Обама и Трамп, по сути, ничего внятного – так чтобы «отлить в граните» – не сформулировали, хотя Трамп пытался тщательнее.

Пока все, что говорили и писали Байден и его помощники, сходится на нескольких тезисах. Это возвращение к «коллективным действиям» с союзниками, в отличие от «самоуправства» Трампа. Это также скептическое отношение к использованию военной силы: Байден не станет отправлять войска на Украину, как сделал бы Эйзенхауэр или Никсон, не говоря о Кеннеди. Его администрация уверяет, что будет проводить «внешнюю политику в интересах среднего класса» (чисто теоретически, не самая плохая формулировка, согласитесь, может, и нам взять на вооружение?). При которой акцент делается на инвестировании в «источники силы» в собственной стране, в создание рабочих мест и повышение доходов работников, в собственную инфраструктуру, в инновации и конкурентоспособность. А уже затем, опираясь на такой окрепший средний класс – пытаться более эффективно конкурировать с тем же Китаем, а также укреплять «американское лидерство» в мире. Байден при этом говорит о его «возвращении».

Другой непременной частью его (условной пока) доктрины является восприятие всего мира как арены борьбы между демократией и авторитаризмом, который олицетворяют две страны – Китай и Россия. Согласно такой логике, многие страны – прежде всего, третьего мира, но также в данном случае и Украина – выступают площадками, на которых происходит такое противостояние.

Нынешняя администрация не собирается отказываться от миссионерства. И если наша страна хотела бы, наверное, чтобы расширялся «Русский мир» (как в свое время Российская Империя в том числе противостояла Османской во имя мира православного), то Америка хотела бы, чтобы расширялся «Pax Americana». Ей было бы куда проще иметь дело именно с таким миром, и только его она видит полностью безопасным и «прогнозируемым», а также процветающим. Мол, смогли сделать у себя в стране – сможем и во всемирном масштабе.

Байден кое в чем продолжает политику Трампа. Прежде всего в противостоянии Китаю, который видится главным соперником. Однако если Трамп рассматривал американо-китайское соперничество в первую очередь как торговую войну, то Байден рассматривает как часть борьбы вокруг принципов – как всемирную борьбу между автократией и демократией.

Тут есть, конечно, пока неразрешимое противоречие. С одной стороны, Байден и члены его администрации много (гораздо больше, чем Трамп) говорят о надобности использовать лидерство Америки для решения нарастающих глобальных проблем (климат, сохранение биоразнообразия, нераспространение ядерного оружия, борьба с глобальным неравенством, важной успешной инициативой стало согласование на уровне стран ОЭСР минимального 15-процентного налога на доходы корпораций, тот же COVID и, возможно, другие подобные пандемии и т.д.). В том числе инвестируя в союзников, но прежде всего в собственную экономику («американское могущество в мире коренится в силе Америки у себя дома», а связь между внешней и внутренней политикой неразрывна). С другой стороны, говорится о «противостоянии авторитаризму». Пусть даже почти исключительно мерами экономическими и политическими, гуманитарными.

Но, во-первых, как же тогда решать те самые «глобальные проблемы»?

Традиционный еще со времен «холодной войны» подход, согласно которому «тут играем, тут не играем, а тут рыбу заворачивали», когда можно сотрудничать с «авторитариями» по отдельным темам (климатические изменения, терроризм, отдельные региональные проблемы), отодвигая на время «принципиальные разногласия», не то чтобы устарел. Он попросту не работает. Не может быть никакого эффективного «точечного» взаимодействия без отказа от глобального противостояния.

Однако старина Байден, который ручковался еще с Андреем Андреевичем Громыко и является готовым продуктом именно «холодной войны», противоречия тут в упор не видит. Но не только он не видит. Сегодня в мире на руководящих постах практически нет политиков, которые не были бы продуктом той же самой «холодной войны». В этом смысле они все – немножко байдены.

Во-вторых, сама по себе важная часть доктрины Байдена, согласно которой Америка может эффективнее всего противостоять «авторитарному наступлению», укрепляя солидарность с устойчивыми демократиями, тоже противоречива. Поскольку, как выясняется, идеальных демократий (особенно среди тех, кто вообще готов чему-то глобально противостоять) не так уж много. И требуется сотрудничество с не самыми совершенными или такими же автократическими режимами. С Турцией, Вьетнамом, Филиппинами, да и к Польше есть (у ЕС по крайней мере) вопросы по части демократичности. И это тоже является наследием «холодной войны», когда союзы выстраивались с сущими «сукиными детьми, но нашими». Значит, да здравствует прагматизм? А как же тогда «принципиально противостояние»? Не говоря уж о том, что и в самой Америке демократию давно не чинили. Хотя бы косметически.

Так что все это отголоски мышления ХХ века. Оно устарело и не работает. Как не работают и не будут попытки разделить мир или отдельные континенты на «сферы влияния» в духе Венского конгресса 1815 года. Да хоть бы и Ялты-1945.

Вообще ничего работать не будет, пока в международной политике не будет установлен всеми ведущими игроками признаваемый приоритет глобальных проблем – и необходимость кооперации в их решении, без всяких пафосных «противостояний», без нагнетания идеологической дымовой завесы про демократию и авторитаризм, как замены двухполюсности «коммунизм- капитализм». Которое тем более абсурдно, что ни Китай, ни Россия не представляют на самом деле никакой экзистенциальной угрозы Америке. Какую бы политику они ни проводили у себя в стране. Как, впрочем, – в чем невозможно убедить уже наших политиков – Америка не представляет собой никакой экзистенциальной угрозы для России. И для Китая тоже.

На первое место должны встать не интересы отдельных государств, а всего человечества, вне зависимости от того, проживают ли те или иные народы в условиях демократии или авторитарного режима. По сути, пора бы покончить с геополитикой (как формой соперничества государств) в этом смысле вообще.

Нынешний кризис вокруг Украины может стать в какой-то мере моментом истины. Он не имеет никакого реалистичного и долгосрочного решения в рамках мышления ХХ века. Если не считать таким «решением» войну, с риском перерасти в ядерную, на взаимное уничтожение. Можно лишь – в идеальном на сегодня случае – временно договориться об отсрочке по всем главным пунктам и попытаться решить попутно неглавные (касательно конкретных вооружений). Однако для того чтобы понять «неразрешимость» данной ситуации в контексте старого мышления, возможно, потребуется шок, катарсис. «Контрольный выстрел в голову», если угодно. И для того, чтобы ситуация пошла на поправку и стала кардинально лучше, видимо, неизбежно, чтобы сначала она стала сильно хуже.

Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.

Георгий Бовт

Политолог