«Деньги есть, а счастья нет», — такая формула многим в нашей стране кажется чистой «выпендрежной абстракцией». Многие верят: были бы деньги, остальное можно купить. Оказывается, нет. И другая формула — про «рай в шалаше», было бы с кем — тоже вполне работает. Не все так просто с этим счастьем. Был бы у нас нацпроект по всенародному счастью, можно было бы там подсмотреть желаемые плановые параметры. Но нет такого. А зря.

В 1974 году профессор Университета Южной Калифорнии Ричард Истерлин написал прорывную по тем временам работу «Экономика счастья». Сравнивая «уровень счастья» в разных странах, он пришел к выводу, что

в бедных странах «уровень счастья» растет по мере роста ВВП, однако затем словно утыкается в потолок, когда дополнительный доход уже не приносит особо ни счастья, ни радости. Как в том анекдоте про нового русского, который вернул праздничные шарики в магазин, потому что «не радуют».

Хотя, как правило, богатые люди счастливее бедных людей, а богатые страны счастливее бедных. С тех пор в экономическую науку вошло понятие «парадокс Истерлина».

Некоторое время назад социологи подсчитали, что для Америки, скажем, пороговым значением является уровень дохода на домохозяйство около 75 тыс. долл. (сейчас, наверное, чуть выше). После этого, даже при условии резкого роста доходов, уровень счастья не растет. Этот порог в равной мере касался как жителей крупных мегаполисов, где жизнь процентов на 20% дороже, так и малых городков. У нас в России в прошлом году, согласно одному из опросов (проведен компанией SuperJob), семье из трех человек «для счастья» требовалось от 116 тыс. до 208 тыс. руб. в месяц в зависимости от региона. При этом доход около 75 тыс. рублей признали «нормальным» в среднем по стране для такой семьи. Шура Балаганов, помнится, в свое время, пределом своей мечты обозначил Великому Комбинатору сумму в 6 400 рублей.

Кстати, в том же прошлом году был зафиксирован самый низкий «уровень счастья» россиян с 2013 года (опрос проведен компанией Gallup International в 46 странах). И если в мире в среднем назвали себя счастливыми 59% людей, то в России лишь 42%. А ведь еще в 2017 году у нас таковых было 55%. Что же такое случилось с нами за два года, что мы так «погрустнели»? Вряд ли стоит винить в том одну лишь непопулярную пенсионную реформу. По Всемирному индексу счастья ООН мы тоже ходим не в «топах», но хотя бы в «середняках» (68-е место из 156). Неужели мы уперлись в «парадокс Истерлина»?

Тогда точно нужен еще один нацпроект — насчет достижения счастья? Впрочем, с нашими-то историческими традициями может получиться чисто по Оруэллу с его Министерством счастья. Да и свой печальный опыт на сей счет есть: «Железной рукой загоним человечество к счастью», — такой лозунг висел в Соловецком концлагере в 30-х. И какое-то время ведь казалось, что удалось.

О том, что не единым ростом ВВП можно сделать людей счастливыми, экономисты догадались давно. И если посмотреть на первую десятку «самых счастливых стран», то из развитых там разве что Испания (на девятом месте), а первая пятерка выглядит так: Колумбия, Индонезия, Эквадор, Казахстан, Нигерия. Нищими эти страны назвать нельзя, но и богатыми тоже, зато всех их объединяет большое число солнечных дней в году. Нам солнца, конечно, не хватает. А так неужели мы тогда бы догнали и перегнали Колумбию? Однако и солнце, увы, решает не все.

Взять, скажем, такие вполне солнечные страны, как Тунис и Египет. С 2005 по 2010 год ВВП в Тунисе вырос на 26%, а в Египте аж на 53%. Однако если в начале этого мощного роста «процветающими» называли себя примерно четверть тунисцев и египтян, то через пять лет доля таковых сократилась в два раза. Бурный рост ВВП, получается, не привел к росту всенародного счастья, а кончился, как известно, «арабской весной».

Стремительный рост экономики создал в «неподготовленном» обществе лишь новые точки напряжения и проблемы. Это на заметку нашим апологетам повышения роста ВВП как чуть ли не панацеи от всех проблем, начиная от бедности и кончая низкой рождаемостью.

Примерно тогда же (в 2010 году) двое исследователей из Института Брукингса Кэрол Грэм и Эдуардо Лора придут к следующему выводу: «Быстрый экономический рост часто приносит с собой большую нестабильность и неравенство, что и делает людей несчастливыми».

Впрочем, и тут не надо открывать Америку. После того, как ее открыл для себя Семен Абрамович Кузнец, предусмотрительно эмигрировавший в США от большевистского счастья в 1922-м и успевший до этого опубликовать всего несколько работ по экономике. Став Саймоном, а в 1971 году Нобелевским лауреатом, а еще ранее придумав измерять ВВП, он в 1934 году в докладе конгрессу США заметил, что

для благополучия нации важен не только размер ВВП и его рост, но и то, каким образом распределяется национальное богатство.

Сегодня наглядно видно, что чем выше уровень неравенства, тем больше напряженность в том или ином обществе. И даже если, скажем, в больших городах обозначающий это неравенство «Индекс Джини» выше, чем в малых, то в первом случае и жизнь напряженнее, и выше доля людей, чувствующих социальный дискомфорт. Они несчастны на этом нескончаемом празднике жизни «огней большого города». Именно поэтому, скажем, страны с меньшим уровнем неравенства — например, скандинавские, где солнца не так уж и много — находятся в верхней части мировых рейтингов счастья. А если, бы, скажем, в Дании или Финляндии еще и солнца было, как в Колумбии?

Или вот, например, более 60% граждан одной из самых богатых стран — Америки — вне зависимости от национальности полагают, что жизнь их детей будет хуже, чем их собственная. А в Латинской Америке, где люди живут беднее, уверенность в будущем сильнее: менее 10% чилийцев опасаются, что дети их будут жить хуже. И даже в Бразилии, экономика которой в последнее время стагнирует, примерно как российская, более 70% уверены, что лучшее - впереди, и оно-таки настанет. Это называется социальным оптимизмом.

Для ощущения счастья, конечно, важна самореализация. Возможно, поэтому в нашей стране самыми счастливыми себя называют врачи и фармацевты, а также госслужащие. С первыми понятно: они спасают и лечат людей, несут добро. Однако, как бы многие с этим ни спорили, у многих госслужащих тоже присутствует ощущение, что они работают на общественное благо. Несут добро. Хотя управляющие и управляемые подчас понимают «благо» по-разному. Но это уже другой вопрос.

Важна офлайновая социализация, а не сидение в соцсетях, от которых только тошно становится. Важно то, как и с кем именно вы проводите свободное время. А не рабочее, которое тут далеко не на первом месте. Конечно, работа должна быть, без нее пока никак. Можно много еще факторов перечислять.

И в результате прийти к образу общества, где высок уровень доверия и горизонтальных связей, где люди совершают много поступков не корысти ради, а из альтруистических побуждений, объединяясь во всякие волонтерские движения и НКО, даже просто общаются, что-то совместно предпринимают с соседями по двору, сумев договориться. Где кричащее неравенство не бросается в глаза, а несправедливость на государственном уровне не разъедает душу в той ее части, где отведено место такой штуке, как патриотизм. Где вокруг не улицы разбитых фонарей, бесконечные помойки или железобетонные гетто-человейники без зелени, социальной инфраструктуры, а живое и комфортное городское пространство с его социализацией на уровне «соседских общин».

Важно, наконец, то, как общество смотрит в будущее. Со страхом новых вызовов и неизвестности или с надеждой и уверенностью, что завтра будет лучше, чем вчера. Тем более, что про прекрасное «вчера» и так уже со всех ушей лапша свисает.

Ускорить рост ВВП, теоретически, можно технократическими методами «тонкой настройки». Но сделать этот рост таким, чтобы ощущение счастья разлилось по всему обществу, а оно приподняло бы голову, увидело свет, поверило в себя, в свое будущее, встрепенулось и зажило своей собственной живой жизнь, без указок, запретов и хамских одергиваний со стороны начальства, — эта задачка будет куда сложнее. По силам ли она нам сейчас?

Георгий Бовт Политолог