Реставратор Александр Попов проводит экскурсию по пограничным зонам культуры, коррупции и «субподряда»

«Нужен самый жесткий контроль над расходованием бюджетных средств, а любителей так называемых откатов и распилов надо бить не просто по рукам — по морде надо бить, да так, чтобы желания не было разевать рот на народные деньги». (Из поздравления В.В.Путина работникам Росфинмониторинга 28 октября 2011 года)

Из варяг в Сочи

За неделю до поездки в Белозерск мне случилось слушать выступление мэра Сочи перед целым фестивалем журналистов из разных городов страны. Ломая расписание банкета, мэр час рассказывал, что уже построено в Сочи к Олимпиаде 2014 года. Вопросы не задавались, поэтому не удалось узнать ответы хотя бы на первые два: 1) кто сюда поедет за такие деньги, когда кончится Олимпиада; 2) почём это стоит России, в которой есть не один только город Сочи?

Вот, например, Белозерск в Вологодской области: что ни дом — то памятник, уникальность ему придают сохранившиеся земляные валы сгоревшего и разобранного деревянного кремля, весь город стоит как бы на террасах над озером, которое названо Белым по цвету отражающей небо воды. Еще 100 лет назад купеческий и богатый, при советской власти город кормился переработкой сельхоз-продукции, но совхозы умерли, и работы в городе нет. На вопрос о перспективах Белозерска даже музейные работники, любящие его не по долгу службы, отвечают со вздохом: «Перспектива — чтобы дети уехали куда-нибудь».

Поддержать жизнь обреченного Белозерска смог бы причал: тогда бы корабли с французами и немцами (а русские-то сюда валом не повалят, как и в Сочи) смогли подплывать к Белозерску даже лучше, чем к соседнему (40 километров плюс паром через реку Шексну) Кирилло-Белозерскому монастырю (через Горицы). Тогда бы хоть лаптей каких-нибудь можно было бы наплести, продать немцам, вот бы и на жизнь. А то бы еще и гостиницу с рестораном построить, и построить на них весь городской бюджет. Но здесь вопрос приоритетов для властей, сидящих уже и не в Вологодском кремле: причал — дело недешевое, не хватит так, чтобы и на Сочи, и на Белозерск. К тому же года три назад 42 миллиона рублей отправились как раз на причал для острова Кижи, так они там, говорят, так прямо в воду и канули заодно с фирмой, выигравшей этот тендер.

На будущий год Белозерску исполнится 1150 лет, хотя это в известной степени натяжка: первый город Белоозеро, упомянутый в «Сказании о призвании варягов» как оплот одного из них (Синеуса), располагался где-то на другой стороне озера, откуда потом дважды переезжал из-за нападений и эпидемий. Но в общем, как ни смотри, где-то именно здесь 1150 лет назад появилось то, что сегодня называется российской государственностью и чем у нас принято так гордиться.

Дабы национальная гордость не выглядела пустой болтовней, по специальной президентской программе к юбилею Белозерска были выделены остатние от более глобальных проектов деньги: всего 100 миллионов рублей на четыре памятника. В соответствии с известным законом «№ 94-ФЗ» о госзакупках некая московская организация «Консалтинг и торги» по заданию Министерства культуры провела тендер, на котором подряды по четырем памятникам в Белозерске выиграли две фирмы: одна московская и еще одна — ярославский «Трансстроймастер».

А мой старинный друг Александр Попов заявку подавать даже и не стал, хотя это на его счету безупречная реставрация самых сложных памятников деревянного зодчества Русского Севера. Прежде чем вернуться к деревянной церкви XVII века, которой грозит гибелью этот тендер, мы совершим с Поповым две экскурсии. Одна будет по его собственной жизни, а вторая еще потом по Белозерску.

«Принцип Попова»

Читателям «Новой газеты» Попов знаком по моим бесконечным рассказам о нем (см. «Новую» от 26 декабря 2005 г. и от 30 сентября 2009 г.), поэтому его подвиги я еще раз перечислю лишь вкратце. Окончив архитектурный институт и имея блестящие перспективы в Москве, он покинул ее в 1981 году и уехал на Север. Первые семь лет Попов перебирал 40-метровый храм в Верхней Уфтюге, уже в то время забытой в глубине архангельских болот, еще примерно столько же он занимался переборкой ансамбля церквей на берегу Белого моря (неподалеку от космодрома «Плесецк»), а последние лет восемь (не считая всякой «мелочи») потратил на переборку храма в Цыпине, неподалеку от Ферапонтова монастыря в Вологодской области.

Для близко знающих его людей Попов всегда воплощал набор качеств, который хорошо иллюстрирует мысль о том, что наши недостатки являются продолжением наших достоинств. В течение его жизни реставратора, например, быстро менялся плотницкий инструмент и приемы, особенно после того, как в России стало легко приобретать импортную технику. Попов признал, конечно, компьютер для моделирования своих деревяшек, но так и не признал электропилу. Реставрацию, по его разумению, надо производить именно теми инструментами, которыми работали старые мастера. Он всякий раз выкапывал где-нибудь поблизости ржавый топор то XVII, то XVIII века (и сделал целый музей таких топоров), отливал по форме точно такой же и требовал, чтобы подмастерья тесали доски именно этим орудием. Какой это геморрой — знают ученики его школы, которые в большинстве сбежали от Попова на легкие и сытные хлеба не старинной, а «новой русской» архитектуры.

Упорство, переходящее в ослиное упрямство, абсолютный перфекционизм и бескомпромиссность во всем, что касается реставрации, — вот визитная карточка Попова, хорошо знакомая не такому уж широкому кругу людей, имеющих дело с деревянными памятниками. Понятно, что в Министерство культуры его пускают неохотно, всякий раз ожидая какого-нибудь скандала. Сколько выгодных заказов пролетело мимо его мастерской из-за нежелания уступить хоть в чем-то, посчитать невозможно. И долгое время друзья и жены пилили Попова за это и расставались с ним: ну нельзя же вот так никогда и ни в чем не идти навстречу.

Может быть, таким он и остался бы по жизни — ослом от реставрации. Но тут Россия начала развиваться в сторону, противоположную его косным убеждениям, например, о несовместимости коррупции и культуры. Не то чтобы при советской власти в реставрации не было известно слово «откат», но тут дело в пропорциях, которые, меняясь, меняют и самую суть проблемы. Попов объясняет (и это многое объясняет во всей экономической действительности) так: раньше заказчик говорил: «Построй мне вот это и откати столько-то», а теперь иначе: «Откати столько-то, а на сэкономленное построй, что уж там получится».

В июле 2005-го был принят Закон «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд» № 94-ФЗ. Согласно ему заказчик не мог больше напрямую заключить договор с известным ему мастером даже в такой ограниченной сфере, как, скажем, написание сценариев «для госнужд» или реставрация живописи, а должен был всякий раз объявлять тендер, на который могла подать заявку и любая, никому не известная в этой сфере организация. По результатам тендера госконтракт заключается теперь всякий раз на «этапы выполнения работ», то есть на год или менее. В «94-ФЗ» (который так полюбил за его прозрачность блогер Навальный) ничего плохого, может, и не было, может быть, мысль была и правильная, но она упала на почву, удобренную ставками отката, уже возросшими по «принципу Попова».

В 2006-м, после принятия этого «ФЗ», к Попову в Кириллов приехали никому в реставрации не известные ребята с предупреждением, что они подают заявку на тендер по «следующему этапу» реставрации в Цыпине (к тому времени бригада Попова после разборки храма и заготовки древесины уже подняла первые венцы). И именно они рассчитывают этот тендер выиграть благодаря связям в московских инстанциях. Но Попова они готовы, забрав половину денег, «взять на субподряд». С присущим ему тактом Попов переговорщиков послал.

Вскоре из Вологодской прокуратуры приехали узнать, как ему удается, получая деньги всегда в конце года (это такая традиция финансирования по-русски), сразу же отчитываться об их «освоении» за уже закончившийся год. Это не был первый «наезд», и Попов сразу разложил журналы наблюдений и фотографии, на которых были запечатлены все этапы работ, сделанных им на собственные деньги и на свой страх и риск. Прокуратура изумилась и уехала, но скоро из Министерства культуры пришло письмо, что в конкурсе он участвовать не может, так как у него нет какой-то лицензии на то, за что он получал когда-то Государственную премию.

Попов, как он часто делает в таких случаях, приехал ко мне в Москву. Далее я позвонил Михаилу Ефимовичу Швыдкому, тогдашнему министру культуры. Мы с Поповым встретились с ним почему-то на Гоголевском бульваре: не то Швыдкой куда-то спешил, не то решил, что так будет лучше. Попов рассказал про никому не известных обладателей заветных лицензий, намекавших на связи в министерстве. Швыдкой в это свое министерство с бульвара тут же позвонил, и ему сообщили, что Попов уже вот только что сейчас и выиграл «следующий этап работ».

Попов из упрямства никогда и никому не давал никаких взяток, но другие-то давали, чтобы не остаться вовсе без работы. Именно поэтому такой простой прием со следующими министрами культуры сработать уже не мог. Да и не больно-то (в отличие от Швыдкого все-таки) им эта реставрация была и нужна.

Экскурсия по памятникам

Вот старинный мост через ров в Белозерске. Московская фирма, выигравшая тендер, не без труда расколотила его останки и делает с виду такой же из нового кирпича. Потом всем будут говорить, что мост «тот самый». Вот две старинные церкви: их снаружи побелили, а внутри оштукатурили цементным раствором, который никогда здесь не применялся, объясняет Попов. Это, возможно, ремонт, он даже и не слишком вреден, но от реставрации тут нет ничего, кроме расценок.

Для реставратора слово «новодел» — страшное клеймо, хуже всякого мата. Но мы, люди разумные, понимаем, что иной раз реставрация — это слишком дорого, а иногда, кроме «новодела», ничего и сделать нельзя. А дальше вопрос конкуренции исторической ценности и экономической целесообразности: любому приходилось на него отвечать, решая, стоит ли ремонтировать дедовы часы, или проще выкинуть в помойку. Это ответственность. Но иной вид принимает она, когда на первый план согласно «принципу Попова» выходит откат.

Я не понимаю, куда он меня ведет по Белозерску: там должна выситься церковь XVII века, тот самый объект, заявку на который он не подавал, а конкурс выиграла ярославская фирма, вполне никому не известная. Но церковь разобрана до нижних венцов еще в предыдущем году бригадой Попова. И этих венцов уже не было бы, если бы он не устроил очередной скандал в Министерстве культуры, организовав коллективное письмо настоящих специалистов о гибели уникального памятника.

Попов отказался подавать заявку на «следующий этап работ» по той причине, что, хотя сумма была и достаточная, сроки их проведения не могли предполагать ничего, кроме дешевого «новодела» с соответствующим откатом. А у ярославцев (как и требовали условия тендера) оказалось больше всех прибыли за предыдущий год: сколько-то миллионов рублей за проведение фасадных работ. Попов, правда, утверждает, что столько за несколько месяцев за фасады заработать нельзя, даже если красить их золотом. Так можно только воровать, но именно это, наверное, и имелось в виду, а не памятник к «1150-летию» — он только способ.

Коррупция — дело постепенное. Сначала она как бы средство достижения цели, и не сразу заметишь, как она уже превратилась в цель. Сначала в этом процессе из нужды еще участвовали реставраторы как таковые. Но когда алчность чиновников, сидящих у крана распределения невеликих денег на реставрацию, зашкалила за 50 процентов, выяснилось, что реставраторы (время от времени все же проявляющие строптивость) в схеме распределения денег лишние. Появились сотни липовых фирм (все с лицензиями Министерства культуры), которые стали выигрывать под них и написанные «тендеры». Механизм отката перестал работать на культуру, в ней наступила эра откровенного мошенничества, основанного на «субподряде».

Ярославцы, приехавшие в Белозерск, были искренне удивлены, когда Попов не бросился к ним в объятия в ответ на предложение «взять на субподряд». Они же о нем ничего прежде не знали, никогда в этой области не работая. А у них у самих вообще ничего для этих работ не было: ни заранее заготовленного леса, ни людей, ни инструментов, не говоря уж о квалификации. И Министерству культуры РФ не оставалось ничего другого, как результат этого конкурса отменить. В минусе год работы, в течение которого венцы памятника стояли, накрытые толем, и 20 миллионов ушедших из Белозерска обратно рублей. Уголовного дела нет: а кто что своровал-то? (Своровали как раз там, где работы уже завершены.)

Отмена результатов тендера — скандал для Министерства культуры небывалый, там и не такие деньги исчезали бесследно вместе с победителями «тендеров», а на этот раз опять Попов поднял волну, что, опять же, даром ему вряд ли пройдет.

Реставрация и саморазрушение

Только с годами выясняется для меня, что хотел сказать Попов в нашем с ним давнем споре, затеянном еще в Уфтюге, всей своей упрямой и порой нелепой для нормального обывателя жизнью. Компромиссы хороши в жизни семейной, хотя и ее часто ломает бескомпромиссность, проникая сюда из профессиональной сферы. А там ослиное упрямство — это просто часть уважения к профессии. Сколько из нас в своей профессии (любой) уступали то на палец, то по локоть, а там уж и по плечо, и никто ничего не отстоял, как надеялись. А Попов сохранил хотя бы себя: скажем, как ожившее ископаемое, но и это уже немало, это эталон.

А между прочим, механизм воровства — что в реставрации, что в строительстве, что в любой другой сфере «госзакупок» — один и тот же. Везде расцветают липовые фирмы, которые съедают, не делая при этом абсолютно ничего, добрую половину всех бюджетных ассигнований (наших) в пользу тех, кто распределяет деньги. Но лишь тогда, когда появляется какой-то еще осел вроде Попова, мы получаем шанс увидеть этих внутренних паразитов, «глистов бюджета» в натуре.

Но даже не воровство здесь самое страшное, оно в конце концов — следствие. Причина — в перемене смысловых знаков. «Бабло» не побеждает «зло», оно делает его вполне нормой жизни. Смыслом ее для целых поколений становится воровство, а всё остальное (как говорили в те года, когда знаки еще не поменялись местами) — по остаточному принципу.

Культура, основой которой, может быть, и является уважение к профессии (или к себе, что одно и то же), умрет раньше, чем рухнет последний памятник, как бы отреставрированный «на субподряде». Вслед за культурой исчезают образование, здравоохранение, а за ними и нация как таковая, потому что культура — это и есть ее стержень, который выела изнутри коррупция, заменив «новоделом».

Леонид Никитинский