Популярные группы

Все беды в России от того, что люди меняют справедливый тюремный порядок на беспредел. В конце концов, что еще, кроме понятий, объединяет все слои нашего общества?

Ахматова говорила, что христианство на Руси еще не проповедовано. Но мы знаем, что было тут проповедовано: понятия — посредством ленты про дона Корлеоне и его семью. Именно посредством кино проповедованы — поскольку оно для нас является важнейшим из искусств

Важнейшая в нашей жизни вещь — понятия.

Слово-то какое — вслушайтесь только! Тут заложен глубочайший позитив, потому что противовес — как бы по смыслу это не-понятие, непонимание, бестолковость, негатив, одним словом.

Я как-то был в компании серьезных людей, и двое отвлеклись на минуту от общей беседы и перекинулись парой фраз о своем. Там по их делам, по бизнесу кто-то накосячил, повел себя неправильно — так один сказал про это, а другой ответил:

— Я думал, он понимающий, а раз нет, то будем с ним как с бизнесменом.

Так евреи, желая наказать кого-то из своих, начинают с ним общаться, будто он гой. Страшное наказание! Жутко — быть изгоем. Когда можешь рассчитывать только на формальное общение...

Тема понятий — вполне неисчерпаемая, почти как атом. Вокруг нее накопилась бескрайняя литература. Написанная и самими блатными, и людьми, глубоко въехавшими в тему научно. Но у нас тут и не ментовской НИИ, и не контора по выпуску учебников для начинающих воров. Нам интересны мнения людей нашего круга, которые только на некое короткое время попали ТУДА и после вернулись в наш мир. И могут нам растолковать урок в понятных нам терминах.

Ниже — попытка разобраться в теме, как-то вникнуть в нее, причем беспристрастно, добру и злу внимая равнодушно. И не проваливаясь в умняк, чтоб читатель на заснул через пять минут. С максимально возможной краткостью.

Глава 1. Русская тюрьма

«Конкретные понятия — это и есть русская национальная идея». Такой тезис впервые я услышал от Валерия Абрамкина, знаменитого диссидента и самиздатчика (по одному с ним делу проходил Глеб Павловский), автора бессмертной книги «Как выжить в советской тюрьме». Валерий создал Фонд содействия реформе уголовного правосудия, который всерьез помогает узникам и в наше время.

И вот, значит, Абрамкин всерьез утверждает, что тюремная субкультура — самое точное изложение нашей национальной модели поведения, народного понимания справедливости. Вот еще одна его вполне убийственная формулировка: «Образ жизни, который подчинен правильным понятиям, легче и разумнее предписанного советской властью».

По всему по этому, утверждает автор, тюремные нравы вместе с тюремной лексикой так легко принимаются широкой публикой на воле. А таки все беды, по Абрамкину, от того, что люди меняют справедливый тюремный порядок на беспредел.

Вот, вот в чем суть и зерно! Есть добро и зло, хорошее и плохое, и борьба между ними. И тут свет, получается, это понятия, а тьма — это беспредел. Мысль старая, про добровольность выбора между добром и злом, в этом нас пытались убедить еще Беккариа, Руссо, Монтескье, Вольтер и прочие умники. Можно продолжить и углубить вопрос: не человек, а целый этнос — может выбирать между добром и злом? Между, например, ментами и братвой? Пожалуй, может — если глянуть на немецкий фашизм.

В своей знаменитой книге Абрамкин так излагает «правильные тюремно-лагерные понятия». В такие тонкости, как давнишний запрет для воров в законе жениться и т.д., мы тут не будем вникать. Поговорим о том, что применимо в «обычной жизни»:

«Нельзя просто пригрозить, а потом отказаться от этого». «Нужно отвечать за свои слова. В тюрьме не признается никакое изменение ситуации, никакое «нечаянно».

Отвечать за базар лично — что ж плохого? Я бы даже сказал, что в этом — сходство наших понятий с протестантской этикой! А то, знаете, у нас то коммунизм пообещают, то отдельную квартиру каждой семье, но потом забывают за это ответить.

«Еще одно понятие — не вмешиваться. <...> в этом мире каждый должен ответить за себя сам. Потом тебе помогут — не помогут, уже дальше другое дело». По этому пункту дается пояснение, иллюстрация.

«В отрядах козлы вгоняют <новичков в секции>. <...> авторитеты не мешают козлам, это ведь еще одно сито — пройдет человек или не пройдет. Конечно, они вступятся, если начнется страшный беспредел, если козлы вдруг начнут бить этапника, но первое слово за себя ты должен сам сказать. Потом тебе помогут».

Не вмешиваться, дать человеку самому ответить за себя и самому распорядиться своей жизнью. Вплоть до того, что «человеку, который хочет вскрыться (перерезать себе вены. — И.С.), нельзя отказать в этой ситуации. Это его проблема, он требует мойку (лезвие безопаски. — И.С.) — ему дают».

«В столовой, у поваров, ничего нельзя покупать... покупая из общего котла, ты воруешь у братвы».

Нельзя там брать ничего чужого. Не то что красть, а даже трогать без разрешения. Разумеется, не предавать.

«Карточный долг — такое же святое понятие, как неприкосновенность чужой пайки».

«Никаких драк, оскорблений среди братвы быть не должно». Там — интернационализм, дурным тоном считается разжигание межнациональной розни.

Конфликты решаются путем разборок. «Устраивается что-то вроде собрания, на котором спокойно, без рук и повышения голоса, обе стороны высказывают братве все, что они по поводу своего спора думают. <...> вопрос решают тут же, на месте» или «обращаются в более высокую инстанцию — к своему авторитету» или «к вору на другой зоне».

«Обычно человека, признанного виновным, отдают на милость правого».

— Задача авторитета не в том, чтоб наказать виновного, а решить так, чтоб обе стороны были довольны! — рассказывает Абрамкин.

Ну и дальше чисто пенитенциарная специфика:

«Не ходи слишком часто в штаб, особенно один — могут заподозрить тебя в стукачестве».

Да что ж тут плохого? Одно только хорошее, получается! Кажется, совершенно не к чему придраться.

— Валерий, ну вот откуда взялся тюремный закон? Откуда понятия? Это что, проявление инстинкта какого-то? УК — понятно, он написан и растиражирован и до всех доведен. А тут? — допытывался я. Это было в 90-е, когда общественность, что называется, била тревогу: вот-де тюремные нравы и традиции все шире распространяются на воле, криминал идет во власть и все такое в том же духе. В самом деле, вот есть «тюремные» понятия, а где ж нетюремные сформулированы? Как бы почитать, сверить… «Может, — подумал я, — можно говорить в этом смысле о христианской морали?»

Абрамкин живо откликнулся:

— Заповеди? Так они понятиями вполне, кстати, охватываются. Вот вы прислушайтесь, как звучат заповеди в камере. «Не убий» — так как раз и предусмотрены мирные разборки. «Не укради» — категорически нельзя у своих! «Не лжесвидетельствуй» — ну тут и говорить нечего. «Чти отца твоего и матерь твою» — более чем, взять хоть «не забуду мать родную», «ты жива еще, моя старушка» и проч. «Не прелюбы сотвори» и «Не пожелай жены искренняго твоего» — это тоже в тюрьме обеспечивается автоматически. Что осталось? «Да не будут тебе Бози инии разве Мене». «Не сотвори себе кумира и всякаго подобия». «Не приемли имени Господа Бога твоего всуе». «Помни день субботний». Но и этим первым четырем заповедям тюремный закон совершенно не противоречит. То есть и понятия, и заповеди описывают, по сути, одни и те же нормы поведения, это разные формулировки одного и того же морального кодекса. Только в заповедях еще особо оговариваются такие частности, как единобожие, недопустимость кумиров...

И, конечно, в разговоре на эту тему, как всегда, всплыла тема — а что еще есть, кроме понятий, что им можно противопоставить?

— А нет альтернативы, — уверенно говорит Абрамкин. — У оппонентов ничего нет, там — пустота. Ведь понятия не какая-то банда убийц придумала, они выстроены на народном представлении о справедливости, на национальной культуре. И не зря тюремные понятия встречаются в старинном русском праве — например, выдать головой, то есть отдать виновного пострадавшей стороне, пусть что хочет с ним сделает. Такая мера, как известно, предусматривалась «Русской правдой» Ярослава Мудрого.

(Пункт 5 так называемой «Пространной» редакции «Русской правды», вторая половина XV века. «Будеть ли сталь на разбои безъ всякая свады, то за разбойника люди не платять, но выдадять и всего съ женою и с детми на потокъ и на разграбление». Иными словами, выдадут с головой.)

— И что, в тюрьме обязательно убивают выданного?

— Ну, никто в таких случаях не убивает, считается, что достаточно по морде небольно дать или взыскать пачек пять махорки. Вот это будет по понятиям, такого человека уважать будут… Или такой вопрос: а почему у нас демократия плохо идет? Вот, к примеру, Верховный Совет в 93-м году расстреляли — и ничего, публика это легко пережила. Почему так? Потому что все знают — большинство всегда глупее авторитетов. В понятиях это отражено, а официально почему-то не признается.

Ну вот, дожили мы и до формализации понятий — пожалте, отменены выборы губернаторов, чего вам еще надо! Это решение приняли люди, которые решили, что они умней большинства, и поди с ними поспорь, после весьма сомнительных решений, принятых тем же самым хваленым большинством…

— Кстати, — Абрамкин находит еще один аргумент, — разборки похожи на процедуру решения спорных вопросов староверами: там тоже собираются авторитеты, обмениваются соображениями и ищут прецеденты. (От себя могу сюда добавить американские учебники по бизнесу вообще и по ведению переговоров в частности. Авторы сплошь — от Марка Маккормака до Керри Паттерсон через Дейла Карнеги и Ларри Кинга — учат договариваться даже и с позиций силы так, чтоб обе стороны были довольны, а то какой же им будет смысл выполнять договоренности? Эта win-win стратегия бизнеса, которой учат желающих получить МВА, как раз и описывает русские правильные понятия.)

Когда мы про это в прошлом веке говорили с Абрамкиным, то еще не было такой штуки, как Общественная палата. Которая, вот ведь забавно, появилась у нас в полном соответствии с блатными понятиями! Позвали тебя на терку, скажи, что думаешь, а дальше без тебя решат, что делать. В самом деле, где ж вы видели у блатных или у кержаков голосование! Решать большинством — это все западная блажь… Которую мы хотим пересадить на нашу почву.

Абрамкин еще рассказал мне историю, которую я с удовольствием по разным поводам цитировал еще до операции «Преемник», а уж после так и тем более:

— Я сиживал в камерах с полной демократией и равноправием, где блатной иерархии нет. Так интересно, что люди от этого со временем устают. У них появляется как бы потребность в иерархии! Им начинает хотеться твердой руки. Это такая потребность иметь некую внешнюю совесть, человеку часто хочется, чтоб кто-то снял с него ответственность и взял на себя. Эта модель, по которой призывали варяга для наведения и поддержания порядка. В тюрьме это может быть новый, чужой человек, а может кто-то из своей же камеры взять на себя такую ответственность...

Далее Абрамкин описывает нетюремную жизнь с точки зрения понятий:

— Вот Сталин — вел себя культурно, в смысле в рамках культуры, он работал «под царя». С точки зрения понятий очень важен его внешний аскетизм. Этот френч бедный… Так вор в законе берет себе самую меньшую пайку; из уважения ему первому дают выбирать, он как самый сильный может взять себе лучший кусок! Но имея огромную, фактически неограниченную власть, он берет самый маленький кусочек хлеба. Это — часть правильного, культурного образа власти. А Чубайс — не по понятиям поступил, когда взял тот гонорар в 90 тысяч долларов. Не должен был он такую жирную пайку брать. Ельцин в какой-то период культурно работал: с привилегиями боролся, в троллейбусе ездил... Это было очень грамотно. А теперь там, наверху, меняют правила игры, как хотят. Идет беспринципная борьба за власть. Получается — беспредел...

Это мы, напомню, в 90-е годы беседовали. Господи, как давно это было! 90 000 долларов казались большим куском для высших эшелонов власти…

(Кстати, про аскетизм, про то, что вожак не должен хватать куски побогаче, говорил мне и Вадим Туманов, знаменитый старатель-артельщик. Он не любит говорить про блатных и про понятия, несмотря на свою колымскую отсидку, но рассказал про то, что максимальный коэффициент у него в артели был два. Если Туманов зарабатывал в месяц 5000 рублей в 80-е годы — значит, простому бульдозеристу полагалось 2500. На этом держался немалый моральный авторитет бугра. Что ему могли предъявить? Это и по понятиям, и в русле самых передовых экономических теорий; когда децильный коэффициент* зашкаливает, вот как у нас, ситуацией в стране недовольны и верхи, и низы. А в Швеции, как и в артели Туманова, все жизнью довольны. Видите, у нас беспредел, а скандинавы живут по понятиям.)

Глава 2. «Русская правда»

Приверженцы понятий — Абрамкин и многие другие — считают, что те были сформулированы в «Русской правде» без малого тыщу лет назад. И, пожалуй, не без оснований. Вот смотрите:

«18. Если убьют огнищанина умышленно, то убийце платить за него 80 гривен, а люди не платят; а за княжеского подъездного 80 гривен… 21. А за княжеского тиуна 80 гривен, а за старшего конюха при стаде также 80 гривен… 22. За княжеского сельского старосту или за полевого старосту платить 12 гривен, а за княжеского рядовича 5 гривен. 23. А за убитого смерда или холопа 5 гривен».

Тысячу лет мы живем по этим правилам! Выезжает на встречку некто с мигалкой кортежем и убивает пассажиров недорогой автомашины, ну там смердов или холопов. И что, судить, что ли, тиуна? С ума сошли. Тыщу лет жизнь бюрократа была в 16 раз дороже холопской, а теперь что, 1 к 1 менять? С чего вдруг? Потому что в заморских странах так было заведено 300 лет назад или даже 100? Звучит и правда неубедительно.

Через 400 лет после первой редакции «Русской правды» появляется вторая. (Между первой и второй промежуток небольшой. Но сюда, в него, вместилась Великая хартия вольностей и Вестминстерские статуты, предусматривающие равенство всех людей перед законом. Неприятно это сознавать, сравнение не в нашу пользу, но ничего с этим сделать нельзя. Люди закрепляли законодательно нормы, которые действовали внутри их этноса. А разве лучше — сочинить сталинскую Конституцию, которая не имела отношения к жизни?) Там, во второй редакции, очень любопытен пункт 7.

«А се покони вирнии были при Ярославе: вирнику взята 7 ведерь солоду на неделю, же овень, любо полоть, любо 2 ногате; а в середу куна же сырь, а в пятницю тако же; а курь по двою ему на день; а хлебовь 7 на неделю; а пшена 7 уборковь, а гороху 7 уборковь, а соли 7 голважень; то вирнику со отрокомь; а кони 4, конемь на роть сути овесь; вирнику 8 гривень, а 10 кунь перекладная, а метелнику 12 векшии, а съсадная гривна. Аже будеть вира во 80 гривень; то вирнику 16 гривень и 10 кунь и 12 векши, а переди съсадная гривна, а за голову 3 гривны».

Речь тут идет о судебных пошлинах, которые шли на содержание вирника — судьи, присланного князем. Вирник, понятно, судит не сам по себе, а оглашает написанный в Мосгорсуде или там где приговор. А раньше, до вирников, был честный общинный суд, он выносил приговор по справедливости. Независимый общинный суд придушивается князьями…

Теперь переходим к статье 59 «РП».

«А послушьства на холопа не складають, но оже не будеть свободного, то по нужи сложити на боярьска тиуна, а на инех не складывати».

Теперь перевод на современный великий и могучий: «Холоп не может быть свидетелем на суде, но если не будет свободного (свидетеля), то в крайнем случае можно положиться на свидетельство боярского тиуна, но не других (холопов)».

Таким образом, если рассматривать нашу жизнь с позиций «Русской правды», известные громкие процессы (того же Ходорковского) нельзя отнести к жанру фарса, поскольку вершились они в полном соответствии с генетическим кодом нашего этноса, описанным в «РП». Судья, вирник, не просто так ведь по-разному оценивает свидетельские показания сторон. У сторон разный статус! Одна представляет князя, а другая смердов — нельзя же всех ставить на одну доску. Ну так что, ломать через колено эти правила? Немало уже чего поломано… Давайте поспешим и доломаем последнее. Потому что у других есть кое-что получше. Так?

А что вообще делается быстро? Вот Герцен, который уехал на Запад, ожидая освобождения крестьян и всеобщего равенства и счастья, и красот революции. Ну, дождался он и европейских революций, и нашего 1861 года — и что с того? «Колокол» имел прекрасный тираж — что-то в районе 3000-4000 тыщ экземпляров. Было ли Герцену в итоге счастье? Было, и великое: он не дожил до 1917 года.

Если помните, знаменитая книжка Юрия Трифонова про народовольцев называлась «Нетерпение». Хороший заголовок! Он даже не о том, что «чуть помедленнее кони», а про то, что 100-200 лет — очень малый срок, чтоб случился позитив. И это нормально! Мы все думали, что советской власти на нашу жизнь всяко хватит. А как она обвалилась, мы быстро привыкли к счастью — и стали ждать и даже требовать большего.

Тут вот что еще мне кажется важным. «РП» (стартовая версия) написана в XI веке, но я далек от мысли, что вот сел князь и высосал из пальца некий кодекс. Настоящие правовые документы не придумывают и не предписывают — но описывают уже сложившиеся нормы и правила. Тогда эти, грубо говоря, законы будут действовать, люди будут их уважать и прислушиваться к ним. Если так — а как иначе, далекие от жизни правила не держатся 1000 лет — то выходит, повторяю, что «РП» зафиксировала уже сложившиеся понятия. По которым люди, стало быть, жили и раньше, хотя бы несколько раньше. В XIX веке отмечали тысячелетие Руси, в конце XX – тысячелетие крещения Руси, пора отметить 1000-летие русских понятий**.

Кстати уж, и о монголах. Давайте спросим себя: а откуда прищур наш блатной, приблатненный, люберецкий? Какого нету нигде в Европе, где люди широко открытыми глазами смотрят на жизнь? В Монгольских степях застала меня грустная дата — 30-летие со дня смерти Высоцкого. Я сразу вспомнил его знаменитый прищур… («Где мой черный пистолет? На Большом Каретном».) И тут пришла мысль: русский, желая показать свой особый статус, выше, чем у других, желая показаться крутым, СЕО, альфа-самцом, — косит под монгола! «Видите, я не такой, как вы, лох, я практически монгол!!! Высшее существо!» Какой кошмар. Как неприятно об этом думать…

И еще, не забыть бы вам напомнить про то, что как русское государство не отчитывается перед населением за трату собранных с него денег, так и монголы тратили ясак по своему усмотрению! Не спросясь у бесправного русского населения. Старая традиция, старей иных европейских университетов. У каждого народа свои университеты. Кому Хартия вольностей, а кому монголам кланяться.

В общем, монгольские правила легли на «Русскую правду», как там и были, две блатные системы соединились в твердый сплав.

А князья? Да кто такие князья?! Те же паханы с братвой. Только не на «БМВ», а на конях приезжали и занимались тем же нашим родным рэкетом. Protection money. Ничего личного. Где бизнесмены, где бандиты — поди еще (бывало) различи их. Откуда был набор больше в наш новый бизнес — из НИИ и комсомола? Или из бандитов? Да и чем комсомольские аппаратчики или красные директора лучше братвы? Ничем.

Глава 3. «Крестный отец»

Вот бывает настольная книга, а настольный фильм — это еще круче.

Для русских бизнесменов (ну и бандитов, которые тоже занимаются не чем иным, как бизнесом) это «Крестный отец». Настольный фильм поколения. Лучший фильм о бизнесе. Учебник капитализма. Приблизительно такие высокие оценки ему ставят.

Это — главный учебник понятий. Кодекс поведения русского бизнесмена (бандита, чиновника и проч.).

Фильм не просто смотрят, но пересматривают. Все его версии. Есть классическая, есть — перемонтированная в хронологическом порядке. Есть телевизионная, которая раза в три длинней киношной. Она не переведена на русский, но плевать, люди помнят весь сюжет с подробностями и могут сами говорить за любого персонажа. Поскольку они не только фильм засмотрели до дыр, но и книжку зачитали — Марио Пьюзо.

Мало кто не побывал в паломническом туре на Сицилии, не заехал в Палермо, не заскочил в Корлеоне. Так и стоит в ушах эта музыка из фильма: «татадатадатадатадатадада…» «Love Theme» From «The Godfather». Нино Рота.

А карточки на память, которые у многих, очень многих стоят на столе или висят на стенке? Имярек на фоне дорожного указателя CORLEONE.

А эта фраза — «я сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться»?

Чуть не забыл о, может, главном в этой истории — о мужских объятиях с поцелуем, к которым я сам уж привык, притом что куда реже общаюсь с братвой, чем с бизнесменами и около. Люди, к этому непривычные, иногда просто теряют дар речи, а мы — привыкли! Нам это уже давно не экзотика, и не шутка, и не пародия, и не игра в итальянских бандитов — но довольно часто привычный ритуал! Не более чем простая формальность…

Бизнес начался у нас — я про новый русский бизнес, не про старый, дореволюционный капитализм и не про цеховиков, не про Корейко, который экономил на капустных котлетках, — в конце 80-х, в 90-е. Все чем-то торговали — кого-то кидали, искали «крышу» или пытались от нее избавиться, стреляли или были сами мишенями — в общем, без бандитов ничего не обходилось.

Но какая-то нужна же была база. Ну не капитал же Маркса, в самом деле. И не политэкономия капитализма, которой все мы учились как-нибудь. Ну вот как разговаривать с людьми? «Извините, пожалуйста, не могли бы вы?» Или сразу бить в торец? Стрелять? Или по фене ботать? (Последнее никак не катило для не-блатных. Да хоть потому, что многие термины толкуются по-разному в разных даже концах страны, и тут нужна повышенная осторожность, о чем самоуверенные лохи и не думают. Даже если человек понимает феню не будучи блатным, все равно лучше отвечать на простом языке.)

Я все бросил и внимательно пересмотрел фильм, классическую его версию, в трех сериях — там, где все начинается со свадьбы дочери дона Корлеоне.

1-я серия

Дон Вито Корлеоне выдает замуж дочь.

Злой и страшный бандит по имени Лука Брази пришел сказать спасибо за то, что его позвали. Он долго репетирует, говорит сам с собой, обсасывает ключевую фразу. (Сами понимаете, нельзя беседовать с первым лицом в прямом эфире.) Его запускают, и он отрабатывает номер. Целуется с доном совершенно по-московски. Этот поцелуй идет в первых кадрах, на первых минутах ленты! Не говорите мне, что это не важно. Встретились уважаемые люди. А прежний визитер, который приходил просить справедливости, еще целовал ручку — ну, пекарь, который просил отомстить за поруганную честь дочки, — был нехорош тем, что пришел к дону, только когда припекло. Вместо того чтоб просто испытывать и демонстрировать уважение. В силу традиции. А не в ожидании вероятной выгоды. К тому же сперва пекарь пошел в полицию. Ну почему не сразу к дону?

Целовать ручку — это тоже мощно, тоже выразительно. Человек ставит себя в позу подчинения, демонстрирует чужое над собой превосходство. Дон это принимает сидя, да еще и закинув ногу на ногу. И это все не наедине, но прилюдно! «Перед лицом своих товарищей» фактически. Как бы даже немного с калашниковым в руке, на присяге… Что-то есть такое. Мне иногда кажется, что когда начальники СМИ приходят кланяться Суркову, они проходят через аналогичную процедуру. А кто не целует ручку — до свидания, по собственному…

Вот эти целования, они именно отсюда вошли в моду, стали обычными в среде бизнесменов/бандитов, какая разница. Ну не с клерикалов же. И не с Политбюро, которое в 70-е ну никак не могло диктовать моду. И сам Брежнев, кстати, вот когда стал целоваться?

Я спросил про это у художника Врубеля, который нарисовал на Берлинской стене, как Брежнев целуется с Хонеккером: когда это все началось, вот такие поцелуи? Он ответил, что не знает.

Ну раз даже такой эксперт не в курсе… Выдвину свою версию. Брежнев научился целоваться, когда смотрел интересующий нас фильм! Первая серия которого вышла в 1972 году. Когда Леонид Ильич был молод и полон сил. У него был интерес к жизни вообще и к кино в частности. Не мог он пропустить такую картину. По-любому, ее в Кремле посмотрели, да хоть из-за того кадра (это 99-я минута первой серии), когда на стене некоего дома в Корлеоне мелькает листовка, а на ней — красный флаг с серпом и молотом! Как мы помним, коммунисты там были после войны в силе, а дружба наша с ними доходила до того, что мы построили итальянский автозавод в русском городе с италокоммунистическим названием Тольятти. И Леонид Ильич, когда смотрел Godfather, в этом месте никак не мог не прослезиться, при его-то сентиментальности. И, короче, именно вот так у него завелась привычка целоваться с мужчинами.

Придется вам довольствоваться моей версией за неимением других.

Думаю, что Брежневу фильм нравился еще и потому, что все ему там казалось родным и знакомым. Ну, знаете, есть, конечно, какие-то формальные органы власти — министры или Верховный Совет, или менты — но это все ерунда. Потому что есть человек, который управляет страной поверх голов этих казенных людей, которые сегодня есть, а завтра их нету. Этот всесильный человек не обязательно дон Корлеоне, иногда его зовут Лелик Брежнев. Да, да! И он тоже, вы будете смеяться, с Юга…

В самом деле, не им же с нас обезьянничать. Что у нас было такого привлекательного, да и сейчас что есть, чего бы им тоже хотелось получить? Я не про углеводороды, а про жизнь. Оставалось только нам, как колхозникам, пытаться угнаться за городскими, то бишь за Западом. Ну а что копировать, конгресс, что ли, и праймериз? Хартию вольностей? Это слишком сложно, такое на коленке не склепаешь, на уровне самодеятельности не сбацаешь, мы даже пошив джинсов освоить не смогли. А вот нравы мафии — это мы смогли перенять, вплоть до консильери***.

На празднике — вернемся к фильму от наших заведомо клеветнических измышлений — поет Синатра (в кино у него имя — Фонтейн). Опа! — это же Кобзон, которого попрекают дружбой с авторитетами. Певец пришел не столько петь, сколько решать вопрос, ему не дали в Голливуде роль, на которую он рассчитывал. Дон обещает помочь, и ни у кого нет сомнений, что помощь будет оказана. Главному режиссеру дон сделал предложение, «от которого тот не смог отказаться». («На контракте будет или твоя подпись, или твои мозги».)

Кстати, а у нас кто консельери? Горячий южный парень Сурков? Он рулит, притом что нету про его должность ничего в Конституции. Никто его никуда не выбирал… А посмотрите, как тепло встречаются Путин с Берлускони — да это же просто пародия на «Большую разницу», как если бы она выстраивала мизансцену из «Крестного отца», где авторитетных персонажей играют наши премьеры! Те же манеры, те же словечки, тот же жесткий сексизм и мачизм, те же предложения, от которых стремно отказываться…

34-я минута: главный режиссер, который хотел отказать Синатре в кинороли, просыпается в койке, залитой кровью, и обнаруживает рядом с собой отрубленную голову любимой лошади. Которая при жизни стоила, для справки, 600 000 долларов, тех еще, старых. Даже не знаешь, какой пример из нашей теперешней жизни сюда больше подходит — у кого сына убили, у кого мать, при странных обстоятельствах, пытаясь договориться о деньгах «по-хорошему»…

35-я. Бандиты совещаются: входить ли в тему наркоторговли? Войти — значит получить кучу денег, нет — есть риск все потерять в считанные годы. «Чем больше денег, тем больше возможностей покупать чиновников и полицию. Если этого не сделаем мы, сделают конкуренты — и тогда они нас победят», — рассуждает братва. Как все знакомо, не правда ли? Кого сравнивать тут с кем, считать ли нефть наркотиком — каждый сам решит за себя.

Ну вот с кого брать пример, допустим, Путину? Я о внешнем. С Дзержинского, что ли, копировать манеры? Вяло. И тип подозрительный, и кончил плохо… Или с Андропова — стихи писать на досуге? (Хотя кто его знает, песни он уже поет на английском…) С Берии — ловить на улице красавиц и везти в кабинеты? Со Штирлица? Но при всей любви к киноискусству не ходить же, в самом деле, в эсэсовской форме, которая хоть и придает сексапильности, но… А вот дон Корлеоне в этом смысле куда предпочтительнее, да хоть потому, что у них у обоих (а если к Корлеоне добавить еще Берлускони, то у троих) общий враг: американская администрация. Враг моего врага — мой друг, нет? Ну и забота о простых людях, которые приходят и просят: пожалуйста, восстановите справедливость! (На прямой линии так называемой.) Не в суд же людям за этим идти, в самом деле, нешто мы не знаем, какие у нас суды…

На 39-й минуте Вито наставляет сына Санни: «За пределами семьи не говори никому, что ты думаешь». Обрывает его просто на полуслове в ходе переговоров с опасными конкурентами. Что в мафии, что в комитете — одно и то же — конспирация и, чтоб не забыть, цензура.

52-я минута. «Не люблю жестокости, я бизнесмен!» Неплохо? Это бандит говорит. «Кровь — это большие расходы». Красиво? И по-нашему. Бандиты почти все перешли в легальный бизнес и обзавелись адвокатами, которые и чище, и эффективней киллеров.

Отчего наши бизнесмены — за какими-то исключениями — не вступились за Ходорковского? Отчасти и потому, что часто они между собой конкурируют, как итальянские семьи в Нью-Йорке и Нью-Джерси! Один предприниматель мне сказал недавно: «При всем сочувствии к МБХ не могу сказать, что мне его недостает на бизнес-поле».<...>

Вообще забавно, что человек, невероятно далекий от дел — я тут про Майкла Корлеоне, — становится преемником. Неожиданное назначение! Никто не знал! Ну что вы, он же не по этой части, он не занимался никогда нашими делами, он не потянет! Но они просто не знали, что творится внутри этого безобидного с виду неброского парня небольшого росточка. Когда он на 89-й минуте самолично равноудалил двоих о-о-чень крутых ребят, которых считали непобедимыми и неприкасаемыми, все поняли: операция «Преемник» прошла с блеском. (Притом что формально это назначение случилось позже, еще какое-то время мальчик исполнял обязанности, как бы помогал, ну как бы премьером был. Но все понимали, кто есть ху.)

Старый дон, кстати, ужасно расстроился, что преемник грохнул эту сладкую парочку; а ну как это скажется на семье (или как они писали, с большой буквы?). Да и не ожидал он такой прыти от парня, был уверен, что тот будет сидеть тихо!

134-я. Майкл объясняет жене, которая недовольна его бизнесом:

— Мой отец ничем не отличается от других влиятельных людей! — и то правда, там кругом были жулики и оборотни, неважно, носят они полицейскую форму или заседают в сенате, или гуляют по Сицилии с лупарой. — Не отличается! Мой отец, сенаторы, президенты — все влиятельные люди.

— Но сенаторы и президенты не убивают людей!

Майкл промолчал. Не все он мог высказать людям. Публично. Нам там, в кино, показали сенаторов, что похуже бандитов. Да и президенты иные были мафии не чужие люди…

140-я минута. Старый крупный матерый Ельцин, впрочем, уже теряющий силу, передает власть молодому невысокому парню, который только недавно ушел из силовиков... Так-так! То есть я хотел сказать, не Ельцин, а Марлон Брандо, он же дон Вито Корлеоне. Передавая так бразды, он еще сказал прочувствованные лирические слова, что-то навроде «Берегите Россию!», чуть ли не.

167-я.

— Только не говори, что ты не виноват! Не оскорбляй мой интеллект! (Don’t tell me you are innocent! Don’t insult my intelligence!)

Фразу часто повторяют русские поклонники фильма.

Это Майкл говорит Карло, своему свояку, мужу сестры. Которого в итоге убивает за измену. «Эх, — вздыхают в этом месте чекисты, — если б мы так круто могли мочить своих предателей! Но они в Америке и в Англии попрятались, что ж мы можем с этим поделать…»

2-я серия

41-я минута.

— Знаешь, все наши люди — бизнесмены. На этом основана их преданность, — это Майкл говорит своему адвокату, в смысле консельери. Сразу вспоминаются верные лужковцы, которые отреклись от Юрия Михалыча как только петух прокукарекал. Все как у нас! И Ройзман, знаменитый борец против мафии, бывший депутат и бывший сиделец (в 1999-м организовал фонд «Город без наркотиков»), вспоминается, который говорил про одинаковые правила в бизнесе и на киче.

86-я. Майкл прилетает на Кубу, и тамошний пахан Хайм Рот хвастает:

— У нас тут замечательное партнерство с правительством, по казино!

Как замечательно это ложится, ложилось на частно-государственное партнерство Лужкова с личной женой. И на русскую войну против игорного бизнеса, которая смахивает на борьбу нанайских мальчиков. Под ковром.

3-я серия

5-я минута. Майкл получает от церкви очень богатый крест — орден Св. Себастьяна мученика. И становится таким манером членом престижного ордена. Пожертвовав церкви некую сумму. Я вспомнил, как летал однажды в Сирию с группой русских генералов, батюшек и авторитетных бизнесменов. Такая была делегация. Я обратил внимание, как они смотрят друг на друга не то чтоб влюбленными глазами, но уж точно со взаимной симпатией и с пониманием. Обратил — и подумал: вот они, главные патриоты: попы, военные и братва! Они никому не нужны за пределами страны. Они могут жить только в России, это вам не программисты какие.

98-я.

— Финансы — это пистолет, а политика — знание того, когда нажать на спусковой крючок, — это дон Лукези объясняет Винсенту, восходящей звезде семьи Корлеоне.

Опять про нас!

131-я. Майкл передает трон Винсенту.

— Берегите Россию! — что-то такое при этом говоря.

Ахматова говорила, что христианство на Руси еще не проповедовано. Но мы знаем, что было тут проповедовано: понятия — посредством ленты про дона Корлеоне и его семью. Именно посредством кино проповедованы — поскольку оно для нас является важнейшим из искусств.

Глава 4. Итого

И все-таки почему Запад идет в одну сторону, а мы — в другую? У них закон, а у нас — понятия?

Принципиально важна тут тема открытости системы или ее закрытости. В юношеские годы этноса, когда формируется, куется его характер.

Когда-то я попал на праздник рогоносца, это было в Каталонии, в деревне, в горах. Якобы отмечалась годовщина отмены права первой ночи. Танцы, песни, вино рекой… Я про это когда-то написал в репортаже: «Странный праздник, нестандартный какой-то… Но с другой стороны, что было, то было. У них ведь там раньше как? Чуть затевает кто свадьбу — изволь молодую свести собственноручно к барону. И так лет 500 подряд, а то и тыщу. <...> И такая интимная подробность. Видный наш историк Лев Гумилев утверждал, что невестой угощался не только сам барин, но и вся его сволочь. Которая наутро с солдатской прямотой нахваливала молодую жену счастливому избраннику. Тот, ясно, молчал — вот откуда эта хваленая западная законопослушность и политкорректность <…>».

После я в книжке «Ящик водки» (соавтором ее был Альфред Кох) написал:

«Не раз мы обращались к объяснению причин того, почему Россия такая вольная, а Европа такая законопослушная. Так как раз потому, что там тысячу лет сеньор имел всех невест. И никуда не денешься: земля ведь вся поделена, куплена, кругом на ней крепости, дороги, полиция. Так что жениху приходилось терпеть и молчать в тряпочку. <…> А в России хорошо было, привольно — зарезал барина, заодно и невесту — и рванул на Дон. Поди плохо!»

Это все весело и хорошо, но законопослушности поди еще добейся. Когда вон и Дон, и Сибирь, и Дальний Восток — беги не хочу, если что не нравится. Много говорено о женской природе России, и вот эта открытость системы, когда она открывается воронкой в никуда, вовсюду, во внешний мир, — тоже чисто женская характеристика. (А если дама к тому же еще и пьющая? О-хо-хо…) В такой проигрышной космической ситуации невозможно навести порядок и уследить, откуда что, зато капризов не оберешься. Кто хочет — заходи, выходи, вон у нас у всех скулы монгольские, видно, что мы не от Барби произошли, на Западе скул таких не бывает.

Открытость была и наверху всегда, и внизу. Только баре ехали в Париж до того целеустремленно, что и русский знали хуже иностранного. А холопы — бегли на Восток, сказано, на Дон и куда подале. Никто никому не должен и ни перед кем не отчитывается. Так слой масла плавает поверх воды, не смешиваясь, а только соприкасаясь. И ясно, что у них были разные кодексы поведения. Элита, конечно, не могла принять понятий и придумывала разные враждебные плебеям законы и правила с единственной целью — придушить низы. Которые никак не могли заценить чужих, навязанных сверху правил.

И по сути, и сейчас оба слоя живут по своим правилам, оба открыты. Верхи бегут или отправляют детей в Лондон, низы тоже рвутся на Запад, уборщицами и таксистами или замуж туда же.

И вот получалось, что на Западе надо было терпеть все без исключения, и в итоге такой дрессировки получилась просвещенная Европа. В России не сказать чтоб была полная всем воля, были обозначены пределы, что можно терпеть, а что нет, была грань, за которой пацан должен был пустить красного петуха и прирезать барина. Или живьем сжечь супостатов, которые приехали забирать Кистеневку. Вся вражда между Дубровским и Троекуровым, кстати, описывается в терминах разборки между блатными, один не выдал другому провинившегося братка, и пошло-поехало, офицер с необычайной легкостью вдруг возглавил банду, с него слетела лишняя мишура, да и другие персонажи там как бы легальные, чуть что — легко хватаются за волыну и не задумываясь стреляют в обидчика. Пушкин нам замечательно показал Россию как территорию, которая реально управляется блатными, паханами, по понятиям. Почему не освобождали крепостных в России так долго? Не только от садизма-мазохизма, хотя и это было. Еще же надо было сперва создать другую структуру, альтернативную, а то же был барин, который решал все вопросы, казнил и миловал, сажал (в холодную) и выпускал, травил медведями, отпускал в город и отзывал из него, женил и брил лбы. Это же чистый пахан, наш русский барин! (Потом эта схема работала не только в банде «Черная кошка», но и в колхозах, не говоря уж про натуральный ГУЛАГ.) А когда раскидали его функции по чиновникам, которые стали заниматься сыском и судом и призывом в армию, — только тогда и смогли освободить крестьян.

Эта тема — противоречие и открытости, и замкнутости — весьма, думаю, важна. Про это мне рассказывал Евгений Ройзман:

— Я думаю, что лагерь… учит выстраивать отношения здесь и сейчас, в режиме аврала, цейтнота, форс-мажора. Если возникает конфликт, тебе от него не уйти, надо выстроить отношения здесь и сейчас. Это очень серьезная школа.

То есть значит, когда система закрывается, начинается выстраивание правил. Ничего никуда не улетучится. И ты никуда не спрячешься. Ответишь. Я сказал Жене, что это для бизнесменов умение полезное. Он сказал, что и для политиков тоже!

— А наоборот — верно? Бизнес-навыки могут пригодиться в тюрьме?

— Конечно… — понятно было, что мы говорим про Ходорковского, поведению которого Ройзман дал высокую оценку.

Потом он еще как историк (закончил истфак) рассказал про то, почему у нас так, а в Европе иначе:

— Вот средневековый город, огороженный стенами. И очень сложно было уйти от конфликта, его надо было разрешать. Потому что — замкнутое пространство. У России никогда не было таких стен, а всегда были расстояния. Здесь предпочитали от конфликта уходить — есть же Дон, Волга, Сибирь...

Вот это умение, присущее бандитам и бизнесменам — договариваться, решать вопросы в замкнутом пространстве, а это и роднит нас с Западом, с его культурой и бизнес-этикой, так получается — на чекистов обычно не распространяется. Они договариваться не привыкли. Если человек отказывается от их предложения, его сразу посылают нах... В смысле стреляют ему в затылок. Или превращают в лагерную пыль. Колют зонтиком. Подсыпают полония в чаек. А чаще оппонентов им приводят связанных — ну и откуда тут возьмется высокая привычка договариваться, учитывать интересы? У бандитов и иных понятийщиков такой подход называется просто: беспредел. Это пропасть, это отказ от ценностей — общих ценностей — и Гарварда, и блатного сходняка. Если играть в короткую, то чекисты могут выиграть, заработать — но в длинную такая стратегия не работает. В итоге потеря в эффективности. Они даже арифметики не понимают, не говоря уж про такую высшую математику, которая описывается англоязычным термином renegotiation, типа «пере-переговоры», когда человек, у которого более сильная переговорная позиция, видя ухудшение ситуации у своего оппонента, предлагает изменить договор не в свою, но в чужую пользу, в пользу слабого! Чтоб сохранить партнера — иначе же тот будет юлить, кинет, сбежит, застрелит и проч. — зачем это, когда можно и дальше работать с полной отдачей! Хотя справедливости ради надо сказать, что и у нас даже среди понятийщиков это не повсеместно в ходу. Про чекистов и говорить нечего: вот они кулаков передушили и казаков, которые сдерживали абреков, — и что, довольны?

Если вернуться к теме «Крестного отца», крестного отца в кавычках, которого мы как бы транслируем в русскую действительность, проецируем на нее, с которым сверяем часы, то Путин, что интересно, ведет себя то как «плохой» бандит, то как «хороший». Хороший в фильме — дон Вито Корлеоне, который ни разу не сорвался. Не потерял самоконтроля. Говорит всегда ровно и даже — тихо!

Наш же премьер довольно часто, увы, ведет не себя не как дон Корлеоне, а как его оппоненты. (Все они, я имею в виду итальянских мафиози, бандиты, но там есть градации.) Он иногда не фильтрует базар и, бывает, наезжает на людей. Он кидает предъявы без доказательств («у него руки в крови»). Он позволяет себе горячиться и переходить на личности, публично давать людям эмоциональные оценки, оскорблять их. Так ведет себя в нашем фильме сенатор. Который полагает, что никто его не призовет к ответу — до того у него огромен административный ресурс. Используемый и для личного обогащения. Если кто забыл, чем кончил наш киношный беспредельщик, напомню: ему организовали мертвую проститутку в койке, притом что в бордель он — подобно человеку, похожему на прокурора, — пришел сам. Проститутка была сперва жива, а дальше у сенатора провал в памяти, очень грамотно все сделано, и — опа! — ее труп весь в крови раскинулся по простыням. Вопросы были решены, в обоих случаях — и с человеком, похожим на прокурора, и с американским сенатором, который требовал с братвы откат.

И вот еще тема, что «интеллигенция поет блатные песни». Сюда же до кучи, к мысли об универсальности понятий. Много интеллигентов таки сидело! Или носило передачи. Или готовилось к посадке. Или вчитывалось в мемуары отсидентов. Начиная еще с Достоевского и бери выше — с протопопа Аввакума. Да тут и Октябрьская революция с агрессивной идеей, что якобы пролетариат передовой класс. Разные исследователи учат, что делинквентность**** представителей среднего класса — результат проникновения в его среду установок и обычаев низшего класса. Взять хоть Швондера с его командой, которые учили жизни профессора Преображенского, и Шариков тоже, кстати, учил.

И вот эти все русские просторы, которые везде воспеваются с пафосом, да небось, не зря. Видите, нету границ, нету пределов, а раз их нет, то, значит, настает что? Беспредел, правильно. Это качели: понятия — беспредел. Беспредел как попытка жить не по понятиям. А по чем, по чему?

Хороши понятия или плохи, не суть важно, нам, может, и законы физики не все нравятся, но как не принять их в расчет, как не уважить?

Правила определяют — есть народ или его нету. Есть правила — есть народ, и наоборот. Потеряли знамя — часть расформировывают. Что это за часть, если она непонятно как и незнамо зачем. Все просто!

Ну, навскидку, поляки вон на католицизме как держались, так и держатся. Чеченцы — на адате, на старых историях про абреков. Узбеки — на шариате и на старых порядках; при советской власти всякий чиновник жил, как бай, и имел свои хлопковые поля и свои гаремы. Финны — на протестантской этике. И т.д. У нас была мощная РПЦ, до революции — мы тут не будем обсуждать вопрос, насколько глубоко она въелась в русских, — а потом церкви взорвали, попов постреляли и потопили в прорубях… что у нас было, какой кодекс? Ну уж не 10 заповедей явно. За церковью остались либо фанатики, либо старушки, которым все равно скоро помирать, чем же их испугаешь.

Ну что там было? Призывы ЦК ВКП(б) как нам реорганизовать рабкрин? Мировая революция? Ну, это пока не придушили троцкистов и не зарубили самого Льва Давидыча. Нэп — тоже кончился. Потом дружба с немцами и братство, потом с ними война. Ну хорошо, «дело врачей» и «бей жидов», тут можно было привлечь довольно широкие массы — но и это невнятно. Моральный кодекс строителя коммунизма. Конституции, что сталинская, что брежневская, что теперешняя — блеф. Советские законы? Это интересней. Но диссидентов рассовывали по зонам и психушкам как раз за то, что они требовали от власти: соблюдай, сука, свои же, советские законы.

И вот вышло так, что плохи они или хороши, а понятия — это единственный кодекс, свободно выработанный народом, не прошедший цензуру ни Суслова, ни Суркова, неподвластный изменениям кремлевской моды… Вот когда ругают понятия, то я спрашиваю: а что взамен-то, что? Ежегодное послание президента? Речь Якеменко на Валдае? Пионерская присяга? Динамика курса доллара? Нету же просто ничего. Ни-че-го.

(Ну, еще говорят иногда про некий кодекс интеллигента, вот-де критерий истины. Но внятного определения слова «интеллигент» я не встречал. Что ж это такое, как определить, с чем его едят? Максимум чего я добивался от сторонников этого взгляда, так это формулировки типа: «Если я вижу, что человек себя ведет интеллигентно, значит, он и есть интеллигент». И кстати, вопросец: а кто служил в ЦК или клеймил Пастернака, их можно интеллигентами считать? Многие считают ведь. И потом, партийных вычеркивать из интеллигентов или оставлять? Хороший вопрос…)

Ну так что, прочерк поставить? Скрыть происхождение? От стыда, что ли? Кого мы тут обманываем? Или все ж таки сказать, написать правду, даже если она кому-то кажется стыдной?

Вот еще что очень и очень важно и что у нас загоняется в глубины подсознания. Чтоб не уйти в депрессию всенародно. А именно — у нас страна вообще бандитская. Пиратская. Вся построена на крови. На беспредельно — во всех смыслах этого слова — пролитой крови. До сих пор у нас не прокляты маньяки-коммунисты. У нас числятся среди героев — или в лучшем случае замалчиваются — персонажи, которые в подвале убивали детей. Ну ладно, царя, допустим, расстреляли в пределах действовавшей в те времена какой-никакой международной логики, какая ни есть, а отмазка. А вот несовершеннолетних царевен с малым царевичем загубить — ну это Чикатило просто отдыхает! И вот улицы Чикатило вроде нет у нас, а в честь большевицких серийных убийц называли улицы! И водили этих «героев» к пионерам, учить их — чему? Беспределу? Когда дон Корлеоне убивает направо и налево, то он как бы реабилитирует нашу — я про этнос — тайную мечту о том, что можно убить сколько угодно людей, и в итоге будет счастье. Все равно — счастье! Убивай, кого захочешь, всех, кто не нравится, надо только этих людей объявить плохими — и тебе за это ничего не будет. Ничего в смысле плохого. А будет только хорошее: счастье, деньги, всеобщее уважение, международное признание. Да это же в чистом виде русская… нет, нет, не то: это чисто советская идея! Ну вот разве только к дону Корлеоне не приводили бойскаутов, а к старику Юровскому — пионеров приводили. Чтоб они руку целовали или уж не знаю как. Хотя Юровский, конечно, ближе не к Вито, а к сицилийскому дону, который убил его отца и мать и велел убить самого Вито (который был по возрасту, как наш царевич Алексей).

И ничего никому не будет за детские концлагеря, о которых писала Евгения Гинзбург и в которых чудом не сгинул ее сын Василий Аксенов. Да и поди еще разберись, кто в чем виноват. Дона Вито переименовали в дона Корлеоне, а ЧК просто уже устали переименовывать. Дело даже не в чекистах, которые детишек стреляли по подвалам, всякое бывает, и чекисты сами друг друга постреляли немало, вроде хоть как-то виновные были наказаны. А дело в том, что все эти злодейства пипл схавал! Справедливость восстановлена не была, в 91-м коммунистов не посадили поголовно, и не провели люстрацию, и запрета на профессию не было как в постнацистской Германии.

Так что, конечно, популярность «Крестного отца» у нас вот этим и объясняется — этим оправданием нашей жизни и советского строя, который держался на ужасных убийствах.

Так у нас, значит, это возможно, думают люди: чекисты убивали, бандиты убивали, народ безмолвствовал или даже соучаствовал, а теперь все в едином, так сказать, порыве оправданы, теперь все — хорошие, и все дозволено, и счастье не только есть (как учит нас Лена Чекалова в своей кухне), но и еще будет. Все друг на друга смотрят — и все хорошие, все друг другу разрешили быть хорошими.

Нормально? Или это учебник «Как стать сатанистом»? Или как вариант: «Стань сатанистом — и будешь счастливым»? Но это уже не ко мне, я ж не судья.

И нечего нам так пугливо вздрагивать, когда речь заходит про понятия. Зэки вон, считай, всю Россию построили, от Питера до высотки МГУ, до БАМа, Норильска и Магадана. Стоп, стоп, Питер не зэки строили, а крепостные крестьяне! Которые чем от зэков-то отличаются? Не имея паспортов, денег и свободы? Занимаясь подневольным трудом в нечеловеческих условиях?

Вот феня некоторым не нравится, а взялась-то она откуда? От жаргона офеней, бродячих книготорговцев, то бишь от свободных людей, от бизнесменов! Она уж всяко живей, чем мертвый канцелярский язык, которым изъясняются сегодня коррумпированные чиновники.

Ну, а что такое хваленые дворовые правила, как не усеченная детская версия понятий? Занесенная приблатненными старшими братьями, отсидевшими отцами, просто хулиганами, когда отцы сгинули в лагерях. А вы удивляетесь, отчего это страна заслушивается «Радио Шансон»?

Неужели это правда?! Что такова русская идея? Звучит во всяком случае парадоксально. Это первая мысль. Дальше начинаешь сортировать аргументы «за» и «против». Правда, неправда — не так даже и важно. Поскольку тема затягивает. Самый красивый вопрос тут, по мне, такой. Ну ладно, понятия — это не национальная идея, допустим. А что тогда? Ну хоть версии есть какие-то?

Ну, в самом деле, должны же быть какие-то правила у народа. Не просто же сброд сбился в кучу типа бурлаков на Волге, незнамо кто, без роду без племени, Иван не помнящий родства, гоп со смыком, выросший под забором, да?

В конце концов, что еще, кроме понятий, неважно (тут), плохи они или хороши, какой другой свод правил распространяется на все слои общества? Сшивает эти слои во все-таки общество? Обеспечивая, так сказать, вертикаль? Когда время от времени поднимаются разговоры о том, как найти национальную идею, как бы ее ловчее сформулировать и подать — о чем это? О том, что наверху не желают признавать понятия — не желают признавать в открытую. И о том, что других правил нету. Не-ту! Зачем же было б их придумывать… И все повисает в воздухе либо проваливается: зачем мы живем, если не видим смысла и даже не знаем, где его искать? Можно ли считать такое население народом?

Правда. Русская правда. Вы понимаете, что это заложено в самом заголовке? Что бывает некая абстрактная правда, а бывает — правда чисто русская. Как русский путь. С путем тоже непросто. Давайте буквализируем эту метафору. Представьте себе, что вас выбросили с парашютом. Куда-то в грязь, в бездорожье совершенно непроходимое. Вы, мужественно барахтаясь, выбрались наконец на некую дорогу или и вовсе тропу. Можно как-то идти наконец. И вы видите указатель, обозначение — «Русский путь». Ну и какой у вас выбор? Либо уйти обратно в бездорожье, где и танки утонут, либо идти этим вот русским путем, хоть вперед, хоть назад. Где-то там, вдали, есть автобаны, есть хайвеи — вам-то что до того? Они далеко, на них не перепрыгнуть. Так что же, выхода нет? Да может быть, и правда нету! Не всегда бывает выход. Иногда все-таки всё кончается.

Кто мы, откуда пришли, зачем? Надолго ли мы, с таким-то подходом? А то же всякое бывало, сколько народов было, было, а после пропало, и не от всех осталась память… Господи, прости нас, грешных. Если Тебе нетрудно, конечно.

* Отношение средних доходов 10% самых богатых и средних доходов 10% самых бедных граждан.

** Первые 17 статей под названием «Правда Ярослава», по одной из версий, составлены и обнародованы в 1016 году (по другой – в 1036 г.).

*** Консильери (итал. consigliere) — советник семьи, человек, которому босс может доверять и к советам которого прислушивается. Он служит посредником при разрешении спорных вопросов, выступает посредником между боссом и подкупленными политическими, профсоюзными или судебными деятелями, либо выполняет роль представителя семьи на встречах с другими семьями. — Wikipedia

**** Антиобщественное противоправное поведение индивида, воплощенное в его поступках (действиях или бездействии).

Игорь Свинаренко