Со школьной скамьи многие знают историю о том, как от переноса запятой в предложении может зависеть жизнь человека, которого могли казнить, вместо того чтобы помиловать. Вот так же всего лишь от поворота рычажка в общественном сознании с социальных требований на этнические сегодня зависит жизнь всего нашего общества. Социальные требования, подспудно лежавшие в основе событий 11 декабря на Манежной площади — «справедливый суд», «неотвратимое наказание преступников», «нет коррупции», — способны сплотить общество, поскольку разделяются абсолютным большинством россиян. Однако молодежь вышла на площадь с претензиями к другим этническим группам. И эти претензии в нашей полиэтнической стране усиливают раскол общества, провоцируют опасные конфликты, резко понижают вероятность успешной модернизации.

Куда направляют социальный протест

Ни задыхающаяся от дыма пожарищ Москва, ни зимний плен тысяч людей в заброшенных властями аэропортах «Домодедово» и «Шереметьево», ни многолетние, покрываемые краснодарскими чиновниками бесчинства банды убийц в Кущевской не порождали митинговой активности. Тогда как под лозунгами «Русские, вперед!», «Россия — для русских, Москва — для москвичей!», «Москва не Кавказ!» на Манежную 11 декабря вышло от 5 тысяч (по версии ГУВД Москвы) до 12 тысяч (по оценкам экспертов) участников. Их не свозили автобусами, им не выплачивали гонораров, их не заманивали на площадь обещаниями эстрадных шоу — это была самодеятельная демонстрация, перекинувшаяся на 15 российских городов. Уровень одобрения или сочувствия этой политической активности со стороны жителей России, по оценкам нескольких социологических центров, составлял 25—27% при примерно такой же доле колеблющихся. Много это или мало?

В октябре 1922 года восемь тысяч чернорубашечников, опираясь на ничтожно малую поддержку итальянского населения, двинулись походом на Рим и привели к власти Муссолини. Идеи того марша так же, как и «Русского марша», соединяли требования социальной справедливости и «возвращения достоинства униженной нации». Так «поднимали с колен» Италию, которая в 1920-х годах была похожа на Россию нынешнюю в том отношении, что там тоже не было общества, а было расколотое на локальные группы население. Северяне ненавидели южан, которые платили им той же монетой. Но в 20-е годы еще не было интернета и социальных сетей, способных почти мгновенно организовывать десятки тысяч людей, как это произошло в Москве. Приведу выдержки из переписки в социальных сетях: «Сама группа появилась 12 декабря 2010 года, до этого у нас была только одна встреча, а сейчас в группе более 5000 человек»; «Идея Манежки пришла сразу, как получилось перекрыть Ленинградку, мы сразу выложили эту инфу»; «Мы в контакте с 6 декабря, сама встреча, как известно, была назначена на 11 декабря… На встречу зарегистрировалось более 9000 человек»; «Группа, которая готовила «Останкино», взялась уже из рядов тех правых ребят, которые разгромили Манежку, но им показалось этого мало, и они просили нас помочь им организовать народ…»

Вот так и организовывали. Десятки добровольных диспетчеров в возрасте от 14 до 20 лет действительно собрали многотысячную толпу. Разумеется, были еще и взрослые дяди, использовавшие эту толпу. Они опирались на другие, менее открытые формы диспетчеризации, включая и конспиративные квартиры. Но все это было соединено общей идеей, близкой той, которая изложена в гуляющем по Сети анонимном письме к генералу Шаманову, командующему ВДВ. В этом письме просьба: использовать «десантные войска русского народа» для подавления не только «кавказского беспредела», но и «бездействующей власти». Недовольная обоими этими обстоятельствами националистическая молодежь ищет себе лидера из военной среды. В этой связи не кажется фантастикой новое «дело В. Квачкова» и выдвинутые против него обвинения в организации в ряде городов России групп «ополченцев», которые должны были по сигналу захватить военные части и отправиться в поход на Москву в расчете на поддержку «патриотической молодежи». Такой сценарий вероятен, и он в полной мере может быть определен с помощью метафоры «взрыв». Впрочем, до 2012 года еще более вероятны другие тенденции и угрозы.

Превращение болельщиков в нападающих

В 1990-е годы в России было множество проблем, но социальные процессы развивались в том же направлении, что и в других странах глобального «Севера». Так, российская молодежь демонстрировала большую готовность к модернизационным переменам и больший уровень этнической толерантности, чем пожилые люди. С начала 2000-х годов ситуация изменилась — именно молодежь стала основным носителем традиционализма и ксенофобии. В 1990-х годах для футбольных болельщиков (фанатов) была характерна вражда с националистами и неонацистами.

Тогда в фанатских кругах была распространена легенда о спартаковском фанате, повешенном наци-скинхедами на собственной «розе» (фанатском шарфе с символикой клуба). В 2000- х же годах былая ненависть сменилась любовью. С тех пор во многих городах страны зафиксированы уже десятки случаев совместного участия «наци» и «фанов» после футбольных матчей в вооруженном насилии, имеющем явные признаки расовой и этнической ненависти.

Параллельно шел процесс этнизации протестного поведения взрослого населения. Он проявился уже в ходе массовых акций протеста против так называемой монетизации льгот (2004 г.), сопровождавшихся в ряде городов лозунгами откровенно ксенофобского содержания, а затем в событиях в Кондопоге (2006 г.) и во множестве локальных столкновений по всей России.

Русская этническая консолидация в негативной форме как консолидация «против» стала ответом на предшествующую консолидацию этнических меньшинств. Ее сильно разогрела чеченская война, но в наибольшей мере путинский курс официальной подозрительности: «Кругом враги, которые хотят оторвать жирные куски нашей территории», «Враги внешние подстрекают врагов внутренних» и т.п. Все это формировало психологию «униженной нации». Этническую подозрительность усиленно разогревали политики всех мастей. На растущий мобилизационный потенциал обострения этнического самосознания первыми набросились многочисленные представители новых националистических партий, группировок, движений. Отрезать себе ломтики этого пирога поспешили и старые партии. ЛДПР заменила свой лозунг «омовения сапог в Индийском океане» на более прибыльный — «Мы за бедных, мы за русских!». КПРФ отбросила свой первородный принцип интернационализма и также позиционирует себя как партия этнического большинства. На президентских выборах 2008 года лидера КПРФ представляли следующим образом: «Зюганов неугоден мировому правительству и команде Путина не только потому, что он коммунист, а потому, что он единственный из кандидатов в президенты — русский и по крови, и по духу».

И даже некоторые политики, называющие себя либеральными, захотели погреть руки от этого костра, выдвинув идею «либерального национализма». От либерализма в этой идее только слово в названии, но как раз само слово исключает ее успех в среде русских националистов. В их лексиконе «либералы» — слово табуированное, это враги, «инородцы и геи». Кроме того, идеология разнообразных течений русского национализма принципиально противоположна либерализму. Они выступают против свободы, и уж тем более — равноправия. Их требование: юридически закрепить доминирующее положение, особый статус русского народа как единственного государствообразующего.

Дрейф власти: глаза боятся — руки делают

Бытующее в некоторых СМИ мнение о том, что события на Манежной площади — это провокация властей, на мой взгляд, глубоко ошибочно. Нынешняя власть не на шутку напугана этими событиями, развивающимися совсем не по ее сценарию. Она все меньше способна контролировать рост и поведение русского национализма и все больше боится его, не произнося вслух слова «русский национализм». Попытки власти гибридизировать особый тип управляемого или приручаемого национализма провалились. Пришлось даже развалить собственный проект — партию «Родина». Власть учредила праздник 4 ноября и теперь сама же боится его, загодя стягивая силы ОМОНа для усмирения многотысячного «Русского марша». Именно там в ноябре тренировались те, кто вышел на Манежную площадь в декабре.

Национализм сегодня неприручаем, он не может быть союзником власти, поскольку опирается исключительно на протестные настроения. Он уже не нуждается в опоре на власть, поэтому напрасно ее представители стараются играть роль «своего парня».

Власть не может управлять национализмом, но способна его подталкивать. После этнического погрома в Кондопоге (2006 г.) власти заговорили о необходимости «обеспечения преимуществ коренному населению». После войны с Грузией (2008 г.) заявили о введении процентных квот для проживания иностранцев. После событий на Манежной на Госсовете 27 декабря 2010 года речь зашла не только об ограничениях въезда в Россию граждан других стран, но и об ограничении регистрации внутренних мигрантов — российских граждан, переезжающих из одного региона своей страны в другой.

Эти предложения кажутся абсурдными. Даже сторонники ограничений внешней миграции рассчитывают противопоставить ей внутреннюю. Они говорят: «Заменим в Москве таджикских и киргизских дворников рязанскими». Да что там дворники: добрая половина обитателей Кремля и Белого дома — это внутренние мигранты. Оба первых лица государства и новый мэр Москвы прибыли сюда из других субъектов Федерации. Так ведь демонстранты на Манежной требовали ограничений только для жителей определенных регионов юга России и представителей определенных же национальностей. Поэтому всем понятно, против кого направлен режим ужесточения регистрации.

Эскалация уступок возбуждает эскалацию требований. Националисты сегодня требуют не только ограничения въезда «чуждых» национальных групп в Москву, но и депортации ранее прибывших. А как на все это ответят те граждане великой страны, которых собираются ограничить в правах, но при этом призывают (на том же Госсовете) к проявлению общероссийского патриотизма?

Опасность такого ответа не только в том, что увеличится число локальных стычек на этнической основе, которые и сегодня покрыли всю страну как коревая сыпь. Всего, по предварительным данным центра СОВА, в 2010 году в подобных стычках в 44 регионах России погибли 37 человек и не менее 368 были ранены. Ответ меньшинств чаще носит несимметричный характер.

Религиозная мобилизация

Если в русской среде происходит возгонка социальной активности в этническую, то в республиках России, исторически связанных с исламом, этническая мобилизация сменяется религиозной.

В России есть особая зона — Чеченская Республика, в которой установлен теократический режим, сопоставимый лишь с такими странами, как Иран, Судан и Афганистан, в период правления там талибов. Все женщины и девушки республики, не только работающие в госучреждениях, но и обучающиеся в вузах и школах, обязаны носить платки, длинные юбки и некоторые другие атрибуты религиозного костюма. За нарушение этих норм уже пострадали десятки женщин. Так, 13 сентября 2010 года в Грозном женщин, которые не носили платки, обстреляли из пейнтбольных ружей. Стрельба сопровождалась выкриками: «Наденьте платки! Оденьтесь как положено, шлюхи!» Видеозапись одного из нападений размещена на сайте YouTube. Рамзан Кадыров, комментируя эти события телеканалу «Грозный», заявил: «Когда найду их (стрелков. — Э. П.), объявлю им благодарность». Когда в ноябре 2008 года в Грозном были обнаружены семь убитых женщин, «президент Чечни, выйдя из мечети после дневной молитвы, разъяснил, почему эти молодые женщины заслуживали смерти. По словам Кадырова, это были безнравственные женщины, и родственники мужского пола правомерно убили их, защищая честь семьи»*.

Фонд Кадырова финансирует массовую «оздоровительную процедуру» — изгнание джиннов (бесов. — Э. П.), внешне напоминающую обычную порку людей, пораженных этим «заболеванием». Отчитываясь перед Кадыровым о проделанной работе, Дауд Сельмурзаев, руководитель учреждения, в котором проводится эта процедура (Центр исламской медицины, открытый в Грозном менее двух лет назад), заявил, что таким методом было избавлено от джиннов более 130 тысяч пациентов (почти треть всего взрослого населения республики). Возможно, эта процедура способна повысить у пациентов уровень общероссийского патриотизма, и республика преодолеет стопроцентный рубеж в голосовании за официальных кандидатов «партии власти» в России. Однако на остальной ее территории только лишь информация о нравах, царящих в Чеченской Республике (информация крайне скупая, но все же просачивающаяся во внешний мир), уменьшает гордость за страну, создавшую на своей территории такой заповедник, скажем мягко, «несветских норм поведения». Кадыровская социальная терапия ведет к оттоку населения из республики в другие регионы России и уже этим оказывает влияние на всю страну. Отток из Чечни и других республик трудно зафиксировать, поскольку речь идет о внутренних миграциях людей, сохраняющих республиканскую регистрацию, но живущих преимущественно в центральных районах России, где они привлекают к себе массовую ксенофобию. Подчеркну, что граждане России — выходцы с Северного Кавказа ныне намного опережают иммигрантов из СНГ по уровню притяжения к себе стереотипов этнической ненависти. Они же и наиболее конфликтная часть новоселов, поскольку зачастую стремятся демонстративно утвердить свое право на сохранение в новой среде своих специфических норм поведения.

Во многих других республиках социальные противоречия облекаются в форму борьбы между традиционным и нетрадиционным для России, салафитским, течением в исламе. Этот процесс, начавшийся в конце 1990-х годов на Северном Кавказе, сейчас все шире проявляется уже и в самом центре России — в республиках Поволжья. Заместитель муфтия Республики Татарстан Валиулла Якупов отмечает, что «большинство молодежи является носителями привнесенной из-за рубежа религиозной культуры, которую можно назвать ваххабизмом. Сами они предпочитают называть себя салафитами». И далее дает такой прогноз: «Зная эволюцию этого течения на примере республик постсоветского пространства, в которых исламизация выше татарстанской, мы можем видеть, что нас ждет».

А что ждет всю страну? Пока только одно — растущая радикализация противоборствующих групп расколотого общества.

Эмиль Паин, профессор Высшей школы экономики