- Отец Георгий, давайте сначала скажем, что же это за запретные темы и в чем их запреты? На обложке Вашей книги Борис Ельцин, Александр Солженицын и другие лица исторические. Почему именно они?
- Прежде всего надо порадоваться тому, что в наше время не существует официальных, формальных запретов обсуждать какие бы ни было темы русской истории. В том числе, и русской истории ХХ века. Но наше общество во многом остается в плену внутренних запретов. И, в частности, существуют такие исторические сюжеты, связанные с ХХ веком, размышления над которыми чревато бывает для человека серьезным переосмыслением всей его жизни, жизни его родителей. Бывают темы, которые требуют от человека серьезной нравственной работы. И вот именно такие темы, по существу, даже получая освещение в исторической литературе, становясь предметом дискуссий в средствах массовой информации, остаются темами, я бы сказал, полузапретными. Прежде всего потому что они нравственно обязывают нас пересмотреть многие свои представления. Аспекты этих тем остаются вне общего поля зрения.
- Что это за темы?
- Я мог бы назвать несколько тем. В частности, тех тем, которые я рассматриваю в своей книге. Она состоит как из статей, так и из церковных проповедей. Ну прежде всего это тема Белого движения. Я сейчас не буду объяснять, почему тема Белого движения является полузапретной.
- Почему полузапретной? Премьер-министр России приходит на кладбище, возлагает цветы к могилам лидеров Белого движения, даже говорит, что он восстанавливал на свои собственные средства эти могилы.
- Но при этом общество воспитывается в представлении о том, что в гражданской войне правда была как на стороне красных, так и на стороне белых. Между тем главный вывод из истории заключается только в одном – поражение Белого движения было поражением не только белых.Это было поражение всей исторической России. То, что белые оказались в меньшинстве, в условиях гражданской войны свидетельствует о том, что большинство нашего народа было и нравственно, и исторически, и культурно, и духовно не подготовлено к тому, чтобы преодолеть соблазны большевистской демагогии. Многим русским людям в тех условиях оказалась не дорога 900-летняя русская история, не дорога вера их предков, и поэтому поражение белых стало поражением России. И только при таком подходе к этой теме, она перестанет быть, в полном смысле этого слова запретной. Потому что такой вывод предполагает от нас еще один серьезный вывод: значит, мы, по преимуществу, являемся потомками тех, кто Россию либо разрушал, либо не защищал. Ибо, если бы наши предки боролись за историческую Россию, они бы погибли, оказались в изгнании, и нас бы не было. Значит, вывод следует иного рода – мы по-прежнему остаемся страной нераскаянных потомков Каина, а этот вывод очень трудно принять в свое сердце людям, живущим сейчас. Или, скажем, тема гонения на русскую церковь. Казалось, что в этой теме запретного?
- Да, уже писали-переписали.
- Канонизован собор новомучеников – их уже 1,5 тысячи. Мы многое узнали о том, как происходили гонения, каковы были их масштабы, но мы до сих пор не ответили на вопрос: почему происходили гонения? Мы до сих пор не задумывались над тем, что русский народ, 900 лет являвшийся православным, позволил в течение 25 лет уничтожить практически полностью крупнейшую поместную церковь православного мира, находившуюся на территории православной империи, а, значит, в какой-то момент большинству наших предков стала не нужна церковная жизнь.
- Отец Георгий, можно я задам неприятный вопрос? Но, может быть, и церкви большинство наших предков в какой-то момент оказались не нужны?
- Совершенно верно. Вы сейчас поднимаете уж такую запретнейшую тему, о которой действительно практически никто и никогда не говорит: об ответственности самих представителей церковной иерархии, которая породила, с одной стороны, новомучеников, с другой - вероотступников в немалом количестве, об ответственности церковной иерархии за то, что воспитывавшийся ею народ оказался столь поверхностно православным, что стал соучаствовать в гонениях на собственную церковь. Вот вам, пожалуйста, Вами же сформулированная запретнейшая тема.
- Хорошо. Я спрошу. Вот у Вас на обложке портрет Ельцина. В чем тут запретность?
- Надо сказать, что отношение к Борису Николаевичу Ельцину в нашей стране остается довольно живым, несмотря на его кончину.
- Самая суровая полемика по поводу того, что Вы написали, в Интернете, по крайней мере, - это полемика вокруг проповеди, посвященной Ельцину.
- Совершенно верно. Мы обнаружим поразительные сейчас эпизоды, когда политические деятели, оказавшиеся у власти при Ельцине и благодаря Ельцину, упражняются в разного рода критике его правления. Так вот, чем примечателен Ельцин с точки зрения осмысления нашей недавней истории? Ельцин оказался человеком плоть от плоти русским и, одновременно, плоть от плоти советским. Это был тот самый русско-советский человек, который попытался в какой-то момент подняться над самим собой и приподнять Россию. И у него это не получилось. Главная тема Ельцина (трагическая тема по-своему) – это обнаружение в его личности, в его деятельности неспособности не то, что к глубокому преображению всей нашей исторической жизни, но даже к радикальной перемене. Ельцин гораздо меньше сделал, чем мог бы сделать, чем он обещал сделать. Но произошло это не только и не столько потому, что был ущербен он, а потому, что была ущербна страна. Только благодаря периоду правления Ельцина мы смогли осознать, сколь глубоко и радикально разрушена наша страна. Это страшное открытие, потому что мы жили десятилетиями в коммунистическом периоде в надежде на то, что «плохой» коммунизм мешает нам, по существу, таким «хорошим», явить свои «положительные» качества. Период правления Ельцина показал, насколько оказалась разрушена коммунизмом наша страна. Мы увидели разрушенную страну в его лице – в лице русского мужика, ставшего партаппаратчиком, переступившего через память своей раскулаченной семьи, но в какой-то момент попытавшегося разрушить коммунизм и не сумевшего это сделать по духовному существу, ибо коммунизм остался очень существенным компонентом нашей жизни. Так вот, в его личности мы видим в конечном итоге то, что нам очень не хочется признавать, а именно, глубокую неспособность подавляющего большинства наших современников отторгнуться от коммунизма. Готовность в так называемой демократической России жить по принципам лукавства, по принципам иждивенчества, по принципам, которые определяли жизнь советского общества.
- Один из Ваших оппонентов назвал свой отклик «Запретные темы – пусть они останутся запретными». И ведь это серьезный человек Вам возражал. Почему читатели так реагируют и почему темы должны остаться запретными?
- Я подчеркну, что этим оппонентом был священник, и это меня чрезвычайно удивило. Для меня как для православного священника очевидно, что история осуществляется по промыслу Божию, и поэтому задача христианина пытаться всё, что было в истории, узнать, усвоить и духовно осмыслить, потому что Бог говорит с человеком через историю. Значит, всё то, что было в истории, не может являться запретной темой для православного христианина. Всё должно быть им осмысленно, прочувствовано, пережито и только тогда православный христианин сможет хотя бы отчасти постигнуть то, что Бог говорит человеку через историю.
- У Вас также множество претензий к Александру Исаевичу Солженицыну, который как христианин осмыслял русскую историю и говорил об этом открыто.
- Должен сказать, что я лишь воспроизвожу критическую аргументацию личности и творчества Александра Исаевича Солженицына, которая содержалась в произведениях протопресвитера Александра Шмемана. Да, должен сказать, что благодаря отцу Александру Шмеману, Солженицын перестал быть для меня тем кумиром, которым был многие годы моей жизни. Я многим обязан Солженицыну, его творчеству, его личности, подвигу, который он совершил в своей жизни, несмотря на то, что, подобно многим советским писателям, пытался литературой преобразить мироздание. Но Солженицын во многом пережил ту же самую трагедию, что и Борис Николаевич Ельцин. Эти два, не побоюсь этого слова, великих русских человека, очень разные, очень непохожие друг на друга, по существу, выявили то, насколько глубокой оказалась духовно-историческая травма, которую пережил наш народ в ХХ веке. Одному – своей политической деятельностью, другому – своим литературным творчеством, не удалось преобразить нашу страну.
- Но они хотя бы сделали шаг.
- И, я думаю, что за этот шаг многое им проститься. А вот что касается наших с Вами современников, они этот шаг нарочито делать не хотят. Они даже делают не один, а несколько шагов, но совсем не в том направлении, в котором пытались повести страну Ельцин и Солженицын – люди столь разные, столь во многом не принимавшие друг друга, но, по существу, еще надеявшиеся на то, что наша страна может быть преображена.
Отклик на книгу прот. Георгия Митрофанова «Трагедия России». Запретные” темы истории ХХ века в церковной проповеди и публицистике»
Эта книга заставляет задуматься. И очень серьезно. Странно, что на нее пока почти нет откликов, за исключением критической рецензии священника Александра Задорнова на портале «Богослов.ру». Воз¬можно, дело в том, что у нас не сложилась система православной литературно-публицистической критики, которая бы быстро и адекватно реагировала на новинки книжного рынка, фокусируя читательское внимание на действительно заслуживающих внимания явлениях художественного или публицистического слова православных, или шире — христиански ориентированных авторов. Но это к слову…Книга поражает и захватывает. Рождает желание войти в поле ее притяжения и говорить о том, что сердечно и глубоко волнует ее автора и должно волновать каждого русского, уточню, православного, верующего человека. Мои заметки не претендуют быть серьезным аналитическим разбором исторической концепции и вообще взглядов уважаемого профессора-протоиерея. Это скорее эмоциональные заметки на полях прочитанного. Но просто прочитать и промолчать я не смог. И это тоже, на мой взгляд, знак успеха. Равнодушию здесь не место.
У книги о. Георгия должна быть большая и хорошая пресса. И если этого пока нет, то, очевидно, лишь потому, что она не вписывается в обычный апологетический формат изданий, посвященных истории Церкви в России. А светская или гражданская пресса должна была заметить эту книгу хотя бы потому, что у нас слишком мало авторов из числа людей Церкви, которые, без тени лукавства и боязни, громко, отчетливо и ясно излагают свои искренние убеждения, сколь бы непопулярны они ни были. Ясно и абсолютно без боязни — тогда, когда есть чего бояться, и для многих привычно прятаться за фигурами умолчаний и полуправды, которая в этом случае гораздо хуже откровенной лжи.
Сама книга состоит из собрания статей, слов, размышлений, что называется, «сердца горестных замет» над судьбами России и Церкви в России на протяжении страшного и трагического ХХ века, переломного столетия не только в исторической судьбе нашего Отечества, но и всего мира. Бесчисленны и нередко полярны оценки ушедшей от нас эпохи в трудах публицистов и историков, философов и политиков, иерархов и богословов и просто верующих людей. И как водится, эпохи, подобные этой, чрезвычайно богаты мифотворчеством, которое часто является либо орудием пропаганды, либо «опиумом для народа», по яркому выражению одного из идеологов обрушения христианской цивилизации. Мифы, которые устойчиво живут в нашем сознании, по большей части являются продуктом нежелания и неумения обрести духовно трезвый и честный взгляд на себя самого, свой народ и свою историю, либо являются попыткой компенсировать какой-то трагический провал в историческом самосознании. Протоиерей Георгий Митрофанов в своей яркой книге честно и безжалостно обозначает и препарирует мифы советской эпохи. Это требует особого мужества. Задача оценить нашу недавнюю историю и ее деятелей с точки зрения правды Божией, Евангелия, понятий чести и законов совершенно непопулярного ныне благородства и рыцарства, назвать многие вещи своими нелицеприятными именами — требует от автора как минимум веры и убежденности в правоте своих взглядов и решимости их защищать. Одно это многого стоит.
И эта книга убедительно свидетельствует о том, что чрезвычайно неумно и опасно смотреть на историю своего народа и государства через розовые, или красные, или черные — вообще какие-либо очки. История, как правило, мстит повторением неусвоенного урока.
Но история, и историософия в особенности, говорит нам и о том, что реальная историческая ткань всегда состоит из очень многих узелков и переплетенных нитей, распутать которые не всегда удается даже самым честным и проницательным историкам. И читая замечательный труд о. Георгия, его полные боли и горькой правды слова, я не мог избавиться от ощущения, что на месте разрушенного подчас мифа возникают контуры нового, другого строения, но тоже состоящего не из одних фактов, а из определенных идеологических конструктивных элементов и некоторых натяжек. Так, например, в изложении о. Георгия власовское движение сплошь состояло из людей, горько и покаянно осознавших свое предательство по отношению к исторической царской России и решившихся кровью и предательством Родины советской искупить свою вину. Но стоит задуматься, так ли уж чисты были мотивы у бойцов РОА, многие из которых избежали бесславной и мучительной смерти в плену только благодаря так понятому «покаянию». И потом, как и когда защита Родины была грехом? Пусть Родины измордованной и духовно уничтоженной, Родины, безумно солидарной с режимом, готовым всю ее превратить и превратившем ее практически в один «СССРлаг». Но эта была защита Родины и ее народа от врага, для которого весь ее народ без исключения был населением генетических рабов и который собирался в соответствии со своей воистину человеконенавистнической идеологией создать новый мир, не сильно отличающийся от сталинской модели, а скорее всего и превосходящей ее своими кошмарными реалиями.
Во Второй мировой войне действительно столкнулись две страшные идеологически богоборческие тоталитарные системы, тем самым в очередной раз показывая, что среди обитателей ада не может быть дружбы и любви, а лишь ненависть и гордыня. Но что было делать простым русским людям, стонущим от ига советчины и сталинизма, — брататься с немецкими солдатами, очень быстро ощутившими себя в России не освободителями от «иудобольшевизма», а безжалостными завоевателями и истребителями русской нации (так же, как и еврейской, цыганской — любой неарийской)?.. Как следовало повести себя русским православным христианам, узнавшим про геноцид еврейского народа, предназначенного поголовно исчезнуть в газовых топках, — это ли не уже какой-то доселе невиданный акт богоборчества? Как следовало вести себя деятелям европейского Сопротивления, боровшимся с фашизмом на территории Франции, Италии, Польши, — объединиться с РОА в борьбе с большевизмом под знаменами «доблестной германской армии», как это сделал казачий корпус под руководством Г. фон Панвица? А без победы на Восточном фронте Европа осталась бы гитлеровской — это без сомнения… Мне очень трудно бросить камень в воинов РОА, оказавшихся перед страшной дилеммой нравственного выбора, ни один из вариантов которого не удовлетворял ни христианской совести, ни чувству долга, но, с другой стороны, не все они были верующими, а Родина — понятие все-таки не всецело политическое и не всецело религиозное, поэтому помимо советской или некогда православной Родины у них была просто малая Родина, Отчизна на краю околицы, и ее надо было любить, защищать и проливать за нее кровь. И, на мой взгляд, здесь все очень ясно и просто.
Но не все так было просто и ясно в позициях иерархов Русской Православной Церкви, оказавшихся в это подлинно трагическое время по разные стороны линии фронта. И здесь о. Георгий безошибочно и точно прикасается к еще одной крайне больной и тщательно избегаемой теме — о взаимоотношениях Церкви с господствующими политическими системами. И Русская Зарубежная Церковь, и руководство Московской Патриархии — одни добровольно, другие наполовину вынужденно — поддержали и гитлеровский, и сталинский режимы, одинаковые по своему антихристианскому пафосу, тем самым фактически разделив свою паству по политическому признаку, что, безусловно, явилось нарушением фундаментального евангельского принципа «Царство Мое не от мира сего» (ср.: Ин. 18, 36). Так в вихре мировых катаклизмов, этого своеобразного исторического суда, обнаружилась историческая беда и, в некоторой степени, вина Русской Церкви за нарушение той спасительной дистанции от мирской власти, которая дает Церкви свободу быть духовно независимой и не лишает ее фактической возможности пророчески обличать неправду власти. К этому безрадостному итогу подвела история русского государства. Для нас всех это, безусловно, страшный урок, как и признание той страшной цены, которую Церковь была вынуждена платить за возможность окормлять православных людей, оказавшихся в разных политических станах. Уникальность ситуации была и в том, что, по сути, разделен был сам народ в своем политическом выборе, и Церковь была вынуждена также нести на себе крест этого разделения. Но крест разделения, понесенный Церковью, все же не может оправдать всех шагов, предпринятых по указу кесаря.
Трагедия Второй мировой войны состояла в том, что в ней не было подлинных победителей. Русский народ, понесший на себе главное бремя войны и оставивший на полях сражений, в концлагерях миллионы жертв, в итоге этой страшной и трагической победы оказался вновь во власти богоборческого, антинационального режима, лишь набравшего внутри- и внешнеполитические очки и расширившего свое влияние на пол-Европы, создав пресловутый «социалистический лагерь». Немецкий народ, понесший сокрушительное поражение — военное и политическое, — получил в результате возможность строить новую Германию, на новом основании и в другой исторической перспективе, которой он блистательно воспользовался. При этом немецкий народ действительно приложил силы к деятельному общенациональному покаянию, которое у современных русских — но еще в большой степени советских — людей практически не находит понимания и даже сочувствия, тем паче желания подражать. А каяться нам есть в чем…
Поэтому так же, как и о. Георгий, я не могу согласиться с молчаливой, но последовательно и твердо проводимой тенденцией, находящей отклик и в самой церковной пастве, к оправданию Советской власти — абсолютно богоборческого и антихристианского режима, с попыткой представить дело так, что и герои белого движения, и красные палачи русского народа были равно неправы или правы, но равноценны в своих действиях. Подобны им и попытки представить Иосифа Сталина-Джугашвили как православного вождя — спасителя Церкви и советского (!) народа. Это бессовестная и опасная ложь. И о. Георгий, по сути, эту ложь вскрывает и бесстрашно обличает. Думается, что бессмысленны разговоры о народном покаянии, если не произойдет подлинной переоценки советского прошлого во всех его страшных деталях и подробностях.
Да, автор совершенно прав: мы утратили право называться русским народом, оставаясь даже не россиянами, а лишь жалкими потомками «новой исторической общности» Иванов, не помнящих родства и связи с той подлинной исторической Россией, которая, при всех ее поразительных и гибельных недостатках, была настоящей народной общностью. Эта общность была соединена единой, искренней и глубокой православной верой, выстрадана историей, и в ее живой ткани зрели новые поколения русских людей. Но она была безжалостно разорвана революцией, а точнее, бессмысленным, беспощадным и кровавым бунтом, последствия которого обрушились на самих бунтовщиков.
И вряд ли мы вернем право называться русским народом, если будем продолжать гордиться тем, чего надо стыдиться и о чем надо больно и покаянно плакать. Согласившись с замечанием Ф.М. Достоевского о том, что русский человек никогда не назовет зло добром, даже если сам будет творить зло, мы вынуждены признать, что как нация мы лишились этого главного этического атрибута. Навсегда или нет, сказать пока трудно. Ведь мы готовы согласиться с любой нравственной оценкой факта, лишь бы эта оценка не заставляла нас что-то менять, не вынуждала к метанойе — покаянию, которое, если оно подлинное, как правило, безумно больно и мучительно — и оттого бесконечно ценно в очах Божиих. Этот нравственный конформизм выработали десятилетия советской власти — и здесь пролегает водораздел между ментальностью старой русской эмиграции и нашим современным образом мыслей. И для понимания этого факта книга о. Георгия Митрофанова бесконечно ценна. Она заставляет взглянуть на российскую историю по-другому — так, как ее видели те, кого не заставляли с детства верить в ложь.
И здесь мне все же хочется заметить, что попытки, пусть даже искренние, идеализировать белое движение и его деятелей — вряд ли самый продуктивный и убедительный способ изобразить подлинную картину истории Гражданской войны и последующих страшных событий на территории бывшей Российской империи. Деятелям белого движения в их сопротивлении красной чуме как раз не хватало мудрого и честного религиозно-христианского осмысления причин российской катастрофы и единого видения путей выхода из смуты. Не выработав этого общего видения, они так и не смогли завоевать доверия простого русского народа.
И, вопреки утверждениям о. Георгия о том, что в отличие от красных демагогов, обещавших все и не собиравшихся ничего выполнять, белые мало обещали, потому что были честны, смею предположить, что именно отсутствие общей политической платформы и реального понимания того, как можно вернуть доверие народа, заставляло белогвардейцев быть столь лаконичными в их обещаниях. Белое движение фатально проиграло историческую битву не столько из-за предательской позиции русского народа, а скорее потому, что само не выглядело в глазах народа реальной альтернативой коммунистической власти, деятели которой иногда проводили очень неглупую и взвешенную социальную политику, сея — пусть и беспочвенные — иллюзии у того же народа. Относительно позиции многих представителей русского белого сопротивления иллюзий у русского народа, к сожалению, уже не было. И это беда и историческая трагедия белого сопротивления, отшатнувшегося от бесовской личины новой власти, но не нашедшего в себе силы реально и полно обратиться ко Христу. Одного желания реставрировать уже безвозвратно ушедшую систему ценностей Империи было слишком мало для строительства новой белой России.
И еще. Оценка исторических деятелей — вещь всегда и по определению субъективная. И все же не могу согласиться с фактическим оправданием и даже героизацией генерала Алексеева, чей грех нарушения присяги перед русским народом и Государем представляется мне неизмеримо более тяжелым, чем нарушение присяги унтером Г.Жуковым, хотя бы потому, что именно от генерала Алексеева зависела судьба Ставки Верховного Главнокомандующего и судьба Государя. В военное время возглавить и организовать государственный переворот, приведший в итоге к капитуляции России, иначе как предательство Родины, присяги и веры трудно квалифицировать. А измена присяге Г.Жукова была, по сути, его личным выбором, его личной слабостью, которая стала фатальной только тогда, когда соединилась со слабостью и неверностью миллионов русских людей.
Но это частности. Возможно, что более внимательные и вдумчивые критики о. Георгия и его позиции найдут и некие исторические неточности, — возможно, но не это главное. Самое важное, что книга о. Георгия вытаскивает на свет Божий фундаментальные темы нашей истории, честное и открытое обсуждение которых тесно связано с вопросом о христианской оценке существующего положения вещей, в том числе и сложившегося «по умолчанию» истэблишмента, как государственного, так и церковного. Это неминуемо заставляет включать подобные темы в индекс запретных, болезненных и потому замалчиваемых. Но это нечестно, это неэтично, это не по-христиански, это, наконец, смертельно опасно.
Впервые опубликовано в Журнале Московской Патриархии, №8, 2009.
Автор - Протоиерей Андрей Лобашинский
