Россия и Европа хотят вернуться к экономическому партнерству, но не могут договориться о том, какую роль должна играть Украина

Глава Еврокомиссии Жан-Клод Юнкер после беседы с президентом России на саммите G20 в Турции направил Владимиру Путину письмо, в котором предложил обсудить экономическое сотрудничество между Евросоюзом (ЕС) и Евразийским экономическим союзом (ЕАЭС — правопреемник Таможенного союза, в него входят Россия, Белоруссия, Казахстан, Киргизия и Армения). Это событие было расценено как жест доброй воли на фоне общего снижения напряженности между Россией и Западом в условиях совместного противостояния терроризму.

А также — как возможная реакция на намерение России в одностороннем порядке провести реструктуризацию долга Украины нашей стране. На том же саммите «Двадцатки» Владимир Путин неожиданно (в том числе для нашего Минфина) заявил, что мы готовы не требовать немедленной выплаты 3 миллиардов долларов, как предполагали изначальные условия займа, а получать по миллиарду в течение 2016—2018 годов.

Но намек на всеобщее потепление отношений быстро развеялся. В Кремле заявили, что не приемлют содержащегося в письме Юнкера пункта о синхронизации экономических переговоров с выполнением Минских соглашений. Премьер-министр Украины Арсений Яценюк был категоричен: предложения «государства-агрессора» по реструктуризации приняты не будут. Премьер-министр России, в свою очередь, напомнил, что с января 2016 года Россия вводит против Украины продуктовое эмбарго.

Запутались? Тогда вот еще пища для размышления. Письмо Юнкера — не спонтанная реакция на встречу с Путиным, а часть длительной переписки, которую ведут ЕС и ЕАЭС с 8 сентября, причем по инициативе «восточного блока». То есть Москва и союзники хотели бы продолжать переговоры об экономической интеграции вне контекста событий на востоке Украины, а Юнкер в действительности мягко дал понять, что это невозможно.

Бескомпромиссность позиции Арсения Яценюка тоже имеет свои пределы. Вот если бы Россия согласилась на те же условия реструктуризации, что и коммерческие кредиторы (списание 20% задолженности и перенос платежей на 4 года), с «государством-агрессором» был бы совсем другой разговор.

Наконец, и Дмитрий Медведев не вводил никакого эмбарго: он просто в удачный момент напомнил, что с 1 января 2016 года в силу вступит давно принятое решение, связанное, кстати, не только с внешней политикой, но и с началом действия соглашения о зоне свободной торговли (ЗСТ) между Украиной и ЕС. То есть мы не от сала и цукерок защищаемся, а от европейских товаров, которые иначе коварным беспошлинным путем попадут на внутренний рынок России и остальных «евразийцев».

То есть поле конфликта, в котором пребывают все стороны треугольника Москва—Брюссель—Киев, выходит далеко за пределы Донбасса, но при этом имеет мало точек соприкосновения с той же Сирией. История, которая сегодня включает в себя Майдан, Крым, Дебальцево, Минск, санкции и контрсанкции, — началась с неготовности Европы и России договариваться о конфигурации подписания Украиной договора о Евроассоциации.

Кстати, оттуда же «родом» и долг, который сейчас не хочет реструктурировать Киев на условиях Москвы. Это был своеобразный «откат» Януковичу за «разворот на восток». Который обернулся коллапсом отношений.

Логика ситуации в том, что любые геополитические маневры не способны сами по себе устранить экономическую первопричину противоречий, но зато в любой момент могут их усугубить, что политики и демонстрируют. Если раньше спор шел о том, кто перетащит Украину на свою сторону — Москва или Брюссель, — то теперь задача усложнилась. Даже если Россия и Европа найдут взаимоприемлемое решение (а они его ищут — и это главная хорошая новость), европейским партнерам придется убеждать Киев. Ведь с Москвой он еще долго не сможет конструктивно разговаривать — и понятно почему.

Но понятно и другое: экономическая конфронтация между ЕС и ЕАЭС — действительно игра с ненулевой суммой. Сумма получается отрицательной для каждой из сторон, а заодно и для Украины. Так что стол переговоров в любом случае лучше, чем бойцовский ринг.

Алексей Полухин