Некоторая отстраненность от повседневных московских дел заставляет меня больше времени уделять поиску трендов, формирующихся в России. Тех процессов, которые будут определять динамику экономических и социальных процессов в ближайшие годы. И мне все больше кажется, что уже в недалеком будущем уходящий 2013 год будет рассматриваться историками как начало конца путинской модели экономики, а значит, и государства.

Вполне вероятно, кто-то может поставить мне «в пику» более раннее заявление о том, что современная модель российской экономики является достаточно устойчивой.

Скажу сразу, я не отказываюсь ни от того высказывания, ни от другого. Когда я говорю об устойчивости российской экономики, то я (в какой это возможно мере) абстрагируюсь от особенностей путинской модели. Меня интересует каркас экономики и возможность возникновения в ней сильных внутренних потрясений.

Получается следующая картина: экспорт сырья был и остается тем скелетом экономики, на который нанизывается многое другое (связь, транспорт, строительство, финансовый сектор, оптовая и розничная торговля). Этот сектор, конечно, сильно зависит от мировых цен на нефть, но, будучи прайс-тейкерами, российские сырьевики всегда будут стремиться произвести по максимуму, с тем чтобы продать по любой цене.

Значительная часть обрабатывающей промышленности – оборонно-промышленный комплекс — является гигантской машиной по истреблению (с точки зрения экономического будущего) ресурсов государства и экономики. Но в силу особенностей статистики, чем больше бюджет будет тратить на оборону, тем выше будет вклад ОПК в производство ВВП. Пока российские власти не готовы отказаться от безумной программы вооружений, и, следовательно, конъюнктурные спады этому сектору тоже не грозят.

Придумать для такой экономики сценарий кризиса очень тяжело. Я не вижу оснований предсказывать не то что бурный, но и даже умеренный рост такой экономики, но вот рассказать, как и почему она рухнет на 7–10–15%, я точно не могу.

Поэтому я и называю российскую экономику устойчивой в силу ее примитивной структуры – примитивные конструкции, как правило, являются более устойчивыми.

Когда же я говорю о начале конца, о взгляде на 2013-й глазами историка, то смотрю в первую очередь на состояние государственных финансов – ибо устойчивость любого государства состоит из устойчивости политических структур и устойчивости бюджета. Вспомните, как стремительно экономические сложности СССР конца 80-х трансформировались в жесточайший бюджетный кризис 1991 года, когда бюджетный дефицит превысил, по моим оценкам, 50% ВВП. Или вспомните, каким болезненным оказался кризис 1998 года, ставший расплатой за неспособность или нежелание властей навести порядок в бюджетном хозяйстве.

И вот мне кажется, что в 2013-м мы стали свидетелями того, как государство путинского благоденствия, в котором у власти никогда не было ограничений на количество денег, которые она хотела бы потратить, исчерпало основные источники своей финансовой устойчивости.

Давайте подведем итоги года с этой стороны.

Бюджет 2014 года правительству удалось сверстать только за счет того, что был проведен пятипроцентный секвестр и были конфискованы 244 млрд руб. пенсионных накоплений 2014 года (а с учетом будущих доходов те, кто поверил в накопительную систему, потеряли более 500 млрд руб.). А еще «в топку» были пущены пенсионные накопления 2013 года. Под лозунгом трансформации пенсионного рынка НПФ не получат тех средств, на которые они имеют право по закону.

А еще следует добавить 500 млрд руб. средств Фонда национального благосостояния, которые пойдут на финансирование инфраструктурных проектов, которые по всем наметкам должен был финансировать бюджет. И которые, скорее всего, никогда не вернутся в этот фонд.

Почему я делаю такой прогноз? Да потому, что, во-первых, все эти проекты были рассчитаны чиновниками, и финансовые модели их проектов никому и никогда не показывались (точно так же, между прочим, как и финансовая модель очередной пенсионной реформы).

И, во-вторых, опыт выделения кредитов из ФНБ по решению правительства уже был – в 2008-м таким образом было выделено 200 млрд руб. ВЭБу, которые должны были бы вернуться в фонд в следующем, 2014 году. Должны были, но… не вернутся. Потому как проекты эти оказались абсолютно неокупаемыми. Но, начав тратить средства ФНБ, российская власть уже не может остановиться — и вот уже $15 млрд (17% средств фонда) будут направлены на покупку облигаций Украины (то есть на кредитование иностранного государства, что должно проходить в бюджете по разделу «Международная деятельность»).

Еще нужно вспомнить о том, что, хотя по факту Россия уже является унитарным государством, для выполнения решений президента Путина региональные бюджеты пустили «под нож» свои инвестиционные программы и залезли в долги. Но 2013 годом требования майских указов не заканчиваются. Дальше — только по нарастающей.

Смотря на это латание бюджетного одеяла, на то, как легко и непринужденно российская власть отказывается от главного бюджетного правила – единства казны, и вспоминая, что на 2016–2018 годы Минфин «снес» финансирование значительной части путинских обещаний (по оценкам того же Минфина, по состоянию на сегодня на эти цели нужно изыскать 2,2–2,5 трлн руб. в год при размере бюджета в 15 трлн руб.), я делаю простой вывод:

основным экономическим трендом текущего президентского срока Владимира Путина будет перманентное нарастание напряжения в бюджетной системе России.

В краткосрочной перспективе решить бюджетные проблемы просто – стоит всего лишь принять решение о том, что предельный размер бюджетного дефицита увеличивается с 1% ВВП до 2, или 3, или 4%. Но для экономистов понятно, что такое «лекарство» является лишь перемещением болезни в сферу ответственности другого доктора.

В долгосрочной перспективе выйти из такого бюджетного кризиса – и правительство это хорошо понимает — можно лишь за счет ускорения роста экономики. А этого нельзя добиться без роста инвестиций. Для чего нужно улучшать инвестиционный климат и фактически с нуля воссоздавать систему защиты прав собственности. А для этого нужна мощнейшая чистка и глубочайшая реформа судебной системы, всех правоохранительных органов. Но если на нее пойти, то в стране неизбежно разовьется настоящая политическая конкуренция, и в результате партия власти потеряет власть.

А вот на это пока никто не готов. Поэтому из двух зол партия власти выбирает меньшее – бюджетный кризис. В надежде на то, что вдруг рассосется? Но практика, конечно, показывает обратное.

Сергей Алексашенко, директор по макроэкономическим исследованиям Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»