Отечественные экономисты затеяли на публике жаркий спор: одни стращают страну неизбежностью рецессии, а другие не соглашаются. В частности, министр экономического развития Алексей Улюкаев в недавнем интервью заявил, что рецессии в российской экономике нет и в ближайшее время не будет, а мы имеем дело всего лишь со стагнацией.

Разберемся. Модное иностранное словечко «рецессия» означает не что иное, как падение национального производства, как правило, измеряемого показателем валового внутреннего продукта (ВВП). В США и Великобритании принято считать, что с технической точки зрения рецессия — это непрерывный спад экономики на протяжении как минимум полугода. Отсюда очевидно, что не всякий провал экономической активности можно квалифицировать как рецессию; в точности как человеческое счастье, настоящие рецессии бывают только в прошедшем времени. Существует даже специальный жанр экономической аналитики, посвященный предсказанию момента воцарения (или прекращения) рецессии, — однако магия эта весьма тонкая и ненадежная.

А с диагностированием стагнации посложней будет: она вообще не имеет точного численного выражения и общепризнанного временного горизонта. Обычно под этим термином понимается длительное состояние экономики, когда ее темпы роста незначительно отличаются от нуля.

Таким образом, формально с министром нельзя не согласиться: хотя темпы роста российского ВВП неуклонно снижаются, судя по данным статистики, к спаду мы пока еще не перешли, так что рецессии никакой нет.

Правда, не забудем, что измерения ВВП весьма несовершенны и неоднократно пересматриваются постфактум. А с учетом того, что глубокие экономические спады встречаются довольно редко, арифметическая разница между рецессией и стагнацией зачастую бывает условной. В любом случае они примерно в равной степени опасны для российской экономики, стремительно утрачивающей конкурентоспособность и стоящей перед серьезнейшими структурными и демографическими проблемами.

Каким словом это ни назови, слишком многое настораживает в нынешнем состоянии нашей экономической системы.

Во-первых, корень проблем, очевидно, уже не во внешнем конъюнктурном факторе, стоявшем за глубоким провалом нашей экономики в период глобального кризиса. Сейчас нефтяные цены устойчиво держатся на высоком уровне, а состояние мирового хозяйства хоть и не блестяще, но явно получше, чем пять лет тому назад.

Во-вторых, после массированных затрат на борьбу с тем самым кризисом бюджетные резервы изрядно поредели, а сам бюджет стал еще более уязвимым, поскольку розданы немалые расходные обязательства и балансирующая его цена на нефть дополнительно подросла. Это означает, что стимулирующие меры в производственном, финансовом и социальном секторах при всем желании уже не развернешь на широкую ногу.

В-третьих, основным тормозом экономики сегодня служит слабый инвестиционный процесс, что автоматически подрубает не только текущий, но и будущий рост.

В-четвертых, рецессия со стагнацией, как и разруха, разворачиваются не где-нибудь, а в первую очередь в головах. В конечном счете, экономику ведут к спаду ожидания конкретных людей и принятые на их основе решения. Не случайно журнал The Economist предсказывает будущие экономические неурядицы с помощью специального индекса, поквартально измеряющего количество публикаций в газетах Washington Post и New York Times, в которых встречается слово «рецессия». А с психологической точки зрения стагнация и рецессия для нас абсолютно равнозначны: потенциальный инвестор, убежденный, что с экономикой не все в порядке — то ли падает она, то ли стагнирует, — скорее всего, откажется от капиталовложений. Потребитель, в свою очередь, предпочтет не тратить, а сберечь деньги на черный день, и тогда продукция предприятий останется нераспроданной. Если это уныние быстро преодолеть не удается, в результате получаем порочный круг поступательного сокращения производства.

Но есть все-таки между рецессией и стагнацией важное сущностное отличие. Наступление рецессии подразумевает, что экономика путем сжатия определенных видов деятельности приспосабливается к новым для себя реалиям и методом проб и ошибок нащупывает новую структуру для будущего развития. Напротив, при устойчивой стагнации никакого приспособления не происходит, а в хозяйственной системе в общем и целом воспроизводится все та же бесперспективная с точки зрения роста модель.

Так что очень похоже, что Улюкаев прав и по сути вещей: стагнация — это именно наш случай. Но радоваться этому особо не приходится.

Олег Буклемишев