Аналитическая записка, опубликованная Банком Финляндии, подтверждает рост юаневых и прочих «региональных» компонент в резервах 64 экономик мира. Однако скорость этого процесса и рост ограничений, вызванных фрагментацией мировых финансов, по мнению экономистов, не позволяют говорить о смене лидеров (доллара и даже евро) в числе средств размещения накоплений — более вероятным им видится постепенное вхождение в корзины резервных «региональных» валют отдельных фрагментов будущей мировой экономики.

Свежая аналитическая записка Института развивающихся экономик Банка Финляндии (организация тщательно отслеживает экономические последствия военной операции РФ на Украине) демонстрирует свежий и обширный набор данных о структуре международных резервов 21 развитой и 43 развивающихся экономик мира и ее изменениях. Авторы (Фальк Лазер из берлинского ABC Еconomics, Александр Михайлов из Университета Ридинга и Ян Вайднер из Минэкономики Германии) констатируют, что последние изменения структуры резервов были обеспечены изменениями резервной политики нескольких крупных экономик, а основными резервными валютами остаются доллар США, евро, японская иена, фунт стерлингов и юань.

При этом доллар и евро «теряют популярность в качестве средства размещения резервов как на мировом, так и на страновом уровне, оставаясь, впрочем, наиболее распространенными инструментами для этого», говорится в работе.

Большинство стран в выборке снижало доли обеих валют в резервах в последние годы, замещая их, в частности, юанем и «прочими» валютами.

Кроме того, новый набор данных подтверждает прежние наблюдения МВФ и Всемирного банка о «фрагментации» мировой финансовой системы и «разворот к многополярной монетарной системе». Однако нынешние темпы диверсификации международных резервов и инерция в вопросах их размещения, по мнению авторов, позволяют предполагать многолетнее сохранение долларом США лидерства даже при росте веса в них прочих валют и в первую очередь юаня — ему, в частности, мешает наращивать свою роль неконвертируемость и непрозрачность формирования курса, а также неразвитость китайских рынков капитала и экономическое давление, оказываемое на КНР крупнейшими торговыми партнерами.

В подтверждение этого авторы приводят расчеты, по которым даже в разбивке по региональным блокам стран максимальный рост доли юаня в международных резервах близких КНР регионов — Азии и Австралии и Океании — за последние пять лет не превышал 6 процентных пунктов, в остальных же регионах мира, как правило, не преодолевал и планки в 2 п. п.

Фрагментация же мировой финансовой системы, вызванная ростом политической напряженности после начала военной операции РФ на Украине, парадоксальным образом тормозит диверсификацию структуры резервов: так, РФ, один из крупнейших их владельцев ($613,7 млрд на конец августа, около трети — золото), ограничена в управлении валютной частью накоплений в силу санкций, «зафиксировавших» доллары и евро в арестованных резервах.

В пользу же роста влияния юаня как резервной валюты, по мнению авторов, работает растущая роль Китая в мировой экономике — но предположение о том, что китайская валюта сможет конкурировать с евро в качестве второй резервной валюты мира, кажется им маловероятным. Для получения «избыточных привилегий» эмитента резервной валюты КНР придется сначала продемонстрировать долгосрочную способность нести «избыточную ответственность» — более вероятным сценарием видится рост использования в качестве международных резервных инструментов различных «локальных» валют (в т. ч. индийской рупии или бразильского реала), чего до сих пор практически не наблюдалось.

Олег Сапожков