Зачем и кому продадут госкомпании? Об этом рассуждает известный политолог Георгий Бовт

На 2012 год намечена масштабная приватизация. Но неужели выгоднее один раз продать государственную компанию, чем регулярно получать прибыль от её деятельности?

Свои люди

То, что та или иная компания называется государственной, вовсе не значит, что её прибыль пополняет всенародную копилку — бюджет. В лучшем случае в казну поступают налоги — точно так же, как и от частного бизнеса. Да, общество может претендовать на часть прибыли, остающейся после уплаты налогов, обычно называемой дивидендами. Но, как правило, руководство компании принимает решение на выплату дивидендов пустить меньшую часть заработанного, а большую — на развитие. Так выгоднее для менеджеров.

Чтобы изменить эту ситуацию, ещё в 90-е годы прошлого века в советы директоров компаний назначали, так сказать, комиссаров — уполномоченных представителей государства. Их труд хорошо оплачивался, но общество всё равно получало шиш с копейкой. Недавно за проблему взялись «тяжеловесы» — вице-премьеры лично стали представлять в компаниях интересы страны. Но через несколько часов после вступления в должность и они начинали «пробивать» в правительстве нужные решения, скажем, о повышении тарифов, чтобы набрать денег на срочно необходимый ремонт сетей, прокладку новых трубо­проводов, рельсов, а то и на покупку парочки дорогостоящих футболистов. Одним словом, на развитие. А после этого прибыли наконец-то пойдут.

Жаль, что в России не принято, как в других странах, подсчитывать, сколько рублей отдаёт каждый житель страны на реализацию очередного, очень нужного кому-то проекта. И пока чиновники решают, что строить и что покупать, госкомпаниям не стать прибыльнее и эффективнее.

Общий карман

До сих пор в мире выработан один действенный механизм решения таких задач. Когда маме надо поровну разделить пирог между двумя капризными детьми, то одному даётся тарелка с выпечкой, второму — нож. Второй может резать пирог как ему угодно, но первый волен выбрать любой кусок. И всё — справедливость торжествует. Гарантирует ли нечто подобное приватизация? Только в том случае, если каждый будет заниматься своим делом: бизнес — делать деньги, государст­во — защищать своих граждан. Однако у нас не так.

Недавно начал плакать в государственную жилетку Олег Дерипаска: мол, электричест­во дорогое, потому приходится закрывать убыточный Богос­ловский алюминиевый завод. Вмешался председатель правительства Владимир Путин и добился, чтобы Виктор Вексельберг продал Олегу Дерипаске Богословскую ТЭЦ по согласованной цене, а та бы поставляла заводу ток не по рыночным, а по выгодным господину Дерипаске расценкам. Интересно, если новый владелец захнычет, что теперь приходится закрывать ТЭЦ, так как она убыточна, Путин опять поедет его утешать? Так вся страна скоро может оказаться в кармане Дерипаски...

В российской экономике впрямь трудно говорить о бесспорных преимуществах частного бизнеса перед государственным. И тот и другой одним и тем же бюрократам фактически подчиняется и им же приносит прибыль. В связи с этим возникает вопрос: а кому будут продавать госкомпании? При желании те чиновники, которые сейчас выводят в ненавистные Владимиру Путину офшоры деньги из подконтрольных компаний, за эти же деньги эти компании и скупят.

В некоторых небедных странах самые крупные инвесторы — простые граждане, объединённые в различные инвестиционные фонды, прежде всего — в пенсионные. В этом деле правила просты: если отдельный гражданин решит вложить свои деньги в акции той или иной компании, его непременно «обуют», даже если приватизацию назовут «народной». А если пять-десять миллионов сообща — то с ними уже будут считаться, от них не скроют отчёты.

Управлять компанией станут нанятые этими инвесторами специалисты, которым придётся согласовывать с собст­венниками всё, в том числе — резонность покупки африканских футболистов. А власть тогда займётся исполнением своих прямых обязанностей — защитой прав и свобод соинвесторов и наёмных работников. Для того чтобы так сделать, нужна серьёзная подготовительная работа по юридической части, в законодательной сфере. Пока признаков такой деятельности не видно. Видимо, психологически трудно отказаться от прямого ручного управления экономикой и бизнесом.