Я очень долго искала пример, которым можно было бы начать эту статью. Я нашла его в мае 2011 года, когда во время поездки в Грузию глава МВД Грузии Вано Мерабишвили привез меня в городок Рустави, за 10 км. от Тбилиси, где грузинское МВД построило сервис-центр по обслуживанию населения. В этом центре можно за 15, а то и за 5 минут зарегистрировать сделку по купле-продаже автомобиля, получить номера, обменять права и пр.

Вокруг сервис-центра, принадлежащего государству, возник огромный авторынок, который государству не принадлежит. Этот рынок – частный, и бизнес так успешен, что многие другие компании уже раскупили земли, предусмотрительно оставленные государством вокруг сервис-центра, и скоро рынки будут и там.

Такие меры по либерализации сделали автомобили (которых Грузия, напомню, не производит) крупнейшей статьей экспорта Грузии и создали 20 тыс. рабочих мест.

Вот, собственно, лучший пример того, что должно делать государство для модернизации. Оно должно обеспечить условия. Оно не должно производить автомобили, оно не должно владеть рынками, оно не должно диктовать покупателю, какой — желтый, красный или длинный автомобиль ему нужен, но оно должно обеспечить гражданам их право собственности.

Модернизация без государства невозможна.

И это, собственно, первый и очень часто упускаемый из виду урок — модернизация без государства невозможна. Еще не было на Земле общества, в котором модернизация произошла бы в отсутствии государства.

Все догосударственные общества (племенные и пр.) на редкость консервативны и инкорпорируют в себе специальные общественные механизмы, препятствующие накоплению отдельным индивидуумом имущества иначе, чем с целью раздачи этого имущества и/или повышения социального статуса.

Меланезийский бигмен имеет, с точки зрения общества, право накапливать имущество и пищу — но только в том случае, если он раздаст ее на пирах с целью повышения статуса. Знатные роды в Афинах и патриции в Риме получали одобрение и поддержку простого народа – но только в том случае, если устраивали для народа пиры и представления. Скандинавский конунг получал поддержку от воинов, только если он закатывал пиры и раздавал на них кольца, используя любовь воинов как способ сохранения своего статуса и умножения имущества.

Из меланезийского бигмена, римского патриция и скандинавского конунга получились бы плохие бизнесмены, потому что в догосударственном или слабогосударственном обществе любая попытка использовать имущество как капитал, а не как средство укрепления статуса кончалась потерей статуса и, соответственно, имущества.

Во всех догосударственных — так же как и во всех деспотических обществах — нет возможности накопления собственности без накопления власти. В них нет бизнесменов. В них есть только вожди. В них нет частной собственности. В них есть общественный статус.

То же самое касается и обществ, в которых государство умерло. Гибель Римской империи под ударами варваров не привела к возникновению свободного рынка. Она привела к приватизации самых высокодоходных кусков власти: к приватизации войска, права сбора налогов и права суда. Распад СССР, вопреки надеждам российских реформаторов, не привел к возникновению свободного рынка. Он привел к тому же, к чему привел распад Римской империи.

Ни экономическая, ни политическая свобода не входят в число инстинктивных потребностей человека. Иначе все архаические общества были бы основаны на политической и экономической свободах. Вместо этого они основаны на жестких деспотических иерархиях, которые не всегда подчиняют племя власти одного вождя, но всегда подчиняют его множеству ограничений, ритуалов и обычаев. Еще ни один рынок не возник стихийно ни среди дикарей, ни среди жителей распавшихся империй.

Рынок — это продукт очень сложно организованного общества с незыблемыми правами собственности, которые в реальной жизни может обеспечить только государство.

Китай

В истории человечества была одна страна, которая встала на путь модернизации на несколько веков раньше прочих.

В этой стране были построены первые в истории человечества механические часы; она первая стала строить водяные и ветряные мельница и морские суда с переборками. Она первая открыла плавку железа. (Напомню, что двойной передел железа является фундаментальным технологическим сдвигом. До тех пор, пока у вас нет технологии двойного передела, пока вы считаете, что сделать железо настолько жидким, чтобы оно вобрало в себя углерод и превратилось в чугун, значит испортить его, пока вы не плавите железо в больших количествах, а куете его мускульной силой деревенского кузнеца, вы, соответственно, не можете стать технологической цивилизацией.)

В этой стране впервые появились порох, книгопечатание, компас, бумага и пушки.

Эта страна стала первая экспериментировать со многими продвинутыми видами вооружений: помимо пушек, в ней появились боевые ракеты с двумя ступенями, химическое оружие и противокорабельные мины.

Если кто-нибудь думает, что я говорю о Голландии или Англии, то он ошибается – я говорю о Китайской империи.

Первые в мире механические часы появились в 1086 году в Пекине. Порох (различные смеси, иногда с довольно экзотическими ингредиентами) использовался в Китае с начала Х века, и первый в мире рецепт пороха записан отнюдь не Роджером Бэконом в 1267 г. Он приведен в китайском военном трактате «У Цзин Цзун Яо» («Собрание самых важных военных канонов») 1044 г. Правда, в это время китайцы начиняли порохом бомбу, которую метали с помощью катапульты. «Собрание» было лишь одним из 347 военных трактатов, хранившихся, естественно, в спецхранах династии Сун под грифом «совершенно секретно», а потом сгоревших в 1126 г. при разграблении Кайфына чжурчжэнями.

Бомбы, начиненные железной и фарфоровой шрапнелью, появились в Китае на несколько сот лет раньше, чем в Европе: в 1259 году, во время войны с монголами, Циньчжоу производил за месяц от одной до двух тысяч таких бомб. Гигантские государственные арсеналы означали и гигантские пожары: в 1280-м взрыв арсенала в Вейяне убил 100 человек.

В это же время в Китае появляется пушка: в 1288 г. Ли Тин, китайский полководец из чжурчжэней, подавляет восстание христианского монгольского правителя Найяна с помощью солдат, вооруженных, в числе прочего, ручными бомбардами. (Следует отметить, что стреляли они не ядром, плотно прилегавшим к внутренней поверхности ствола, а несколькими мелкими снарядами.)

После победы Чжу Юаньчжана над монгольской династией Юань, Лю Чжи и Чжао Ю, два полководца Чжу Юаньчжана, составляют «Хо Лун Цзин» («Трактат Огненного Дракона»), являющийся, собственно, перечислением военных технологий, применяемых ими в ходе восстания «красных войск», начавшегося в 1351 г. и закончившегося в 1368 г. основанием новой династии Мин.

Лю Чжи и Чжао Ю описывают, в числе прочего, «огненное копье» (одноразовый пороховой заряд, забиваемый в бамбуковую трубку и подвешиваемый к копью), шрапнельные бомбы, ручное огнестрельное оружие с тремя, пятью и даже десятью стволами (что-то вроде заряжающегося с дула и очень короткого дробовика), литые железные бомбы, начиненные порохом и взрывающиеся при ударе о мишень (европейцы не смогли добиться этого эффекта до XVI в.). А так же снаряды, наполненные различными взрывчатыми смесями, которые ослепляют противника и удушают его ядовитым дымом, различные виды ракет, включая двухступенчатые ракеты, в которых первая ступень, догорев, используется для зажигания целой кучи огненных стрел, и ракеты со стабилизаторами.

Они описывают наземные мины, видимо, нажимного действия и подводные мины (последние применялись исключительно на реке, их пускали по течению к вражеским кораблям. Мину укрепляли на деревянной доске, предварительно обтянув ее коровьим мочевым пузырем; подожженный фитиль, к которому обеспечивался доступ воздуха, был соединен с миной овечьей кишкой).

Еще раз подчеркну, что это был не умозрительный трактат: его писали два полководца, победившие в семнадцатилетней кровавой войне, которая началась как милленаристское восстание против монголов, а закончилась как война всех против всех. Войска Лю были обязаны своими победами «огненному копью», а Чжао Ю после победы возглавил гигантский государственный арсенал — тогдашний китайский Минсредмаш.

В середине XIV в. китайские военные технологии разительно превосходили европейские. Когда через четыре века лорд Маккартни привез цинскому императору Цяньлуну новейшие европейские приборы — телескопы, теодолиты, воздушные насосы — китайские чиновники просто бросили весь этот ненужный хлам в дальнем углу летнего дворца.

Историки очень часто спрашивают, что же такое произошло с Китаем, что он отстал? Но не менее важен и другой вопрос, а почему в IX-XIV вв. Китай вырвался вперед?

В отличие от античной Европы, в Китае не было совершено никаких научных открытий. Пушки, порох, плавка железа — все это достижения технические. Античный мир решительно опережал Китай в том, что касается науки — что ж такое случилось, что в Х в. Китай опередил Европу? Что было в Китае, чего в Европе не было? Ответ очень прост: государство.

Китайская империя, разрушенная варварами примерно в то же время, что и Римская, была воссоздана как единое государство в 581 году при короткой (всего два императора) династии Суй, а в 618 г. начался самый, может быть, великий период китайский истории — династия Тан.

После 410 года, когда воины Алариха разграбили Рим, Европа потихоньку деградировала до уровня германских аборигенов и в таком состоянии и оставалась до конца норманнских нашествий (начало XI в.). Рим, вмещавший в себя в момент расцвета империи миллионное население, ко времени нашествия лангобардов едва насчитывал 5 тыс. жителей. Лондон, построенный римлянами, триста лет стоял пустой. Когда китайцы писали детективные истории о судье Ди, логически распутывавшем преступления, европейцы выясняли правду с помощью «Божьего суда». В то время как Меровинги не стригли свои длинные волосы, полагая, что в них заключена божественная сила, Чаньянь, столица династии Тан, опоясанная 18-км. стеной, насчитывала 2 млн обитателей и вовсе не была крупнейшим экономическим центром Китая — им был Яньчжоу.

Единственным эффективным способом накопления богатства в Европе до конца нашествий норманнов было насилие. Готы, вандалы и норманны не основывали банковские дома. Они основывали королевства. В этих условиях экономический и технический прогресс был невозможен, потому что правил, которые охраняют частную собственность, без государства не существует.

Другой вопрос, каким должно быть это государство?

Порох и пушки

Одним из самых главных двигателей технического прогресса в Европе стали порох и огнестрельное оружие.

При этом, как я уже сказала, первыми огнестрельное оружие сделали китайцы. Так почему же оно не совершенствовалось в Китае?

Очевидные ответ заключается в том, что после победы династии Мин Китай перестал воевать. Раздробленная Европа воевала постоянно, а минский Китай воевал редко. Или, что то же самое — во главе европейских государств стояли воины с мечами или шпагами, а в Китае правящим сословием были чиновники с тушечницами.

Чиновников, в отличие от воинов, пушки не очень заботили. Сравните портреты европейских монархов — всегда в рыцарских доспехах и китайских императоров — всегда в цивильном платье.

Но самый главный ответ очень прост: в Китае пушки были государственными. Уже династия Сун в 1076 г. ввела государственную монополию не только на порох, но и на серу. Основатель династии Мин Чжу Юаньчжан после прихода к власти немедленно учредил пороховое ведомство. Гигантские государственные арсеналы были размещены в самых разных городах империи.

В Европе же огнестрельное оружие было частным – во всех смыслах этого слова.

Его изготовляли частные мастера (очень часто в это время мастера нанимали на войну вместе с его оружием), его применяло огромное количество частных армий, бегавших по Европе – от армии итальянских кондотьеров до частной армии Валленштейна еще во время Тридцатилетней войны.

Но даже тогда, когда пушка или аркебуза изготовлялась на казенном заводе и использовалась королевской армией, это королевство все равно вело себя как частное предприятие по отношению к другим европейским королевствам. Любое европейское государство потенциально находилось в состоянии войны со всеми своими соседями — чтобы выжить, ему нужно было все лучшее оружие. Китайские провинции друг с другом не воевали.

Возможно, что если бы Китай после восстания «красных войск» не объединился бы вновь в монолитную империю, а распался на несколько царств, примерно одинакового технического уровня развития, враждующих друг с другом, история мира и Запада была бы совсем другой.

Великобритания

Частная собственность эволюционирует быстрее государственной. Ни в какой стране этот простой принцип не был продемонстрирован с такой силой, как в Соединенном Королевстве.

Когда смотришь на государственное устройство Великобритании в XVII-XIX вв., то создается впечатление, что имеешь дело с каким-то другим подвидом государства, отличающимся от современного так же, как, скажем, шимпанзе отличается от макаки.

Военно-морской флот Англии был фактически частным. Войну против Испании Англия выиграла не с помощью снаряженных государствами флотов, а с помощью частных пиратов, плавания которых финансировались как частные предприятия. Даже против Непобедимой Армады сражались в основном военно-торговые корабли.

Частным в Англии мог быть не только флот, но и армия — еще в конце XVIII в. человеку, желавшему стать полковником, достаточно было для этого снарядить и содержать на свои средства полк. Частными были компании, покорявшие новые земли.

Можете ли вы себе представить сейчас какое-либо государство, даже самое либеральное, которое позволит частной компании вести боевые действия?

А между тем Индия была завоевана для Англии частной Ост-Индской компанией. Даже в конце XIX в., в эпоху пулеметов, телеграфа и первых аэропланов, Африку завоевывали частные английские компании — South African company Сесила Родса, National African Company Джорджа Голди, Royal Niger Company Фредерика Лугара. Такая компактность способствовала поразительной эффективности: шестидесятимиллионной Индией управляла 1000 чиновников Ост-Индской компании.

До конца XVIII в. в Англии не было даже полиции. И, думаю, читатели знают, что прототип полиции, The Thames River Police, была основана в 1798 году на деньги вест-индских купцов, убытки которых от грабежей в устье Темзы достигали полмиллиона тогдашних фунтов стерлингов в год, с целью оградить Commercial Property against the unexampled Depredations to which it has been Subject (дело коммерческой собственности против расхитителей), как писал ее основатель Патрик Калкухун.

Можно ли представить себе любое современное государство, самое либеральное, которое дает частным гражданам право самоорганизовываться в поселения, особенно если они являются врагами этого государства?

Между тем в любой книге по истории Америки мы обязательно прочтем, как в 1621 году «Мейфлауэр» привез в будущий Плимут английских диссентеров, не желавших подчиняться религиозному диктату правящей англиканской церкви; и как в 1669 году не кто иной, как сам Джон Локк, в качестве секретаря лорда Шефтсбери, написал Конституцию Каролины.

Говоря о технических новинках, обеспечивших Англии первенство, обычно первым делом вспоминают о паровой машине Джеймса Уатта, прядильном станке Джеймса Харгривса (spinning jenny), водяной машине Ричарда Аркрайта, совершившей переворот в прядильном деле, и пр., но нигде этот принцип частной инициативы не был реализован с такой наглядностью, как при производстве оружия.

Позволю привести себе только два примера: карронада и пулемет «максим».

Пушка карронада появилась на английских кораблях во время американской Войны за независимость и использовалась до середины XIX в. Карронада внесла свою – и немалую – лепту в абсолютное превосходство английского морского флота над всеми прочими. Замечательным в карронаде было то, что она не только производилась на частном заводе – заводе Кэррон в Шотландии, но и устанавливалась сначала на частных военно-торговых судах. Военно-морской флот первоначально отверг карронады.

Дело в том, что карронада устроена вопреки законам баллистики. Энергия выстрела пропорциональна квадрату скорости и половине массы. Грубо говоря, если вы хотите, чтобы пушка стреляла далеко, вам выгодней удлинять ствол, а не увеличивать массу. Короткоствольная же карронада была много короче и втрое легче обычной пушки.

Однако тогда дальность выстрела для морского боя не имела большого значения – попасть из одной качающейся в трех измерениях посудины по другой качающейся в трех измерениях посудине было непросто, и морские артиллерийские дуэли велись на расстоянии половины пистолетного выстрела. В этих условиях малый вес карронады делал ее более выгодной; кроме того, карронаду можно было поставить на верхнюю палубу, а под весом обычных пушек, стоящих на верхней палубе, корабль мог просто перевернуться.

То же самое с пулеметом «максим» — одним из самых страшных орудий смерти, когда-либо изобретенных человечеством. В отличие от полуавтоматического пулемета Гатлинга, в котором, чтобы стрелять, надо было вертеть рукоятку, «максим» был первым автоматическим пулеметом, в котором для экстракции гильзы использовалась энергия пороховых газов от предыдущего выстрела. «Максим» полностью перевернул все представления о войне; именно он сделал Первую мировую позиционной войной и послужил причиной чудовищных в ней потерь.

Часто можно прочесть, что «максим» был принят сначала на вооружение английской армией. Это не совсем так. Американец Хирам Максим, запатентовав свое изобретение в 1883-м, сначала предложил его американской армии, и та изобретение отвергла (хотя в принципе американская армия была одной из самых инновационных). Максим поехал в Европу и там продемонстрировал свой пулемет в Италии и в Вене.

Через год он добрался до Лондона, где показал свое изобретение главнокомандующему английской армией герцогу Кембриджскому, выбив пулями вензель VR. Герцог Кембриджский сказал, что это интересно, но надо подождать. Однако на испытаниях присутствовал лорд Ротшильд, который и уговорил армию принять «максим» на вооружение.

Прототип «максима» впервые отправился на войну в составе частной экспедиции, профинансированной Уильямом Маккинноном, основателем Imperial British East Africa Company. Следующим, кто получил «максим», была National African Company Джеймса Голди, и ее chartered soldiers стали одерживать победы над африканскими армиями, тридцатикратно превосходившими их в размере. А 1993 г. войска British South African Company Сесила Родса и лорда Ротшильда, вооруженные всего четырьмя пулеметами «максим», уничтожили в битве с матабеле три тысячи воинов. Собственные потери компании составили 4 человека.

И только в 1898 г. в битве при Омдурмане с помощью «максимов» экспедиция генерала Китченера выкосила двадцать тысяч исламских фундаменталистов, четырнадцать лет назад истребивших корпус «китайца» Гордона, почти не понеся при этом потерь. Оружие, которое было испытано Голди, Родсом и Ротшильдом, заговорило на службе английской армии.

Великобритания была уникальной страной, где в частной собственности состояло то, что даже самое либеральное нынешнее государство считает собственностью государственной.

Еще в 1870-м в Англии не было закона об охране памятников старины. Через Стоунхедж чуть не проложили железную дорогу. Когда такой закон был предложен, премьер Бенджамин Дизраэли возражал против него категорически — как против закона, нарушающего частную собственность.

Хрустальный дворец на Всемирной Лондонской выставке 1851 г., продемонстрировавшей необычайный технический прогресс Британской империи, был сооружен только потому, что эта самая Британская Империя выставку практически не финансировала. На строительство гигантского сооружения отводилось 80 тыс. фунтов стерлингов. Вот и победил проект садовника Пакстона, который предложил построить гигантскую теплицу.

Причина такого ограничения роли государства тоже очень проста: в Англии налоги устанавливал парламент, а не король. Каждый раз, когда государство хотело потратить на что-то деньги, оно должно было получить одобрение налогоплательщиков, и очень часто оказывалось, что налогоплательщики способны потратить деньги лучше государства.

Только одно правительство было экономней британского — американское. На уже упомянутую выставку 1851 года американский Конгресс просто отказался выделить деньги. Американские достижения поехали туда за свой счет, и долго стояли неразгруженными, потому что деньги кончились. Зато когда их показали, изумленная Европа переглянулась и впервые поняла, что США наступают ей на пятки, как сейчас Западу наступает на пятки Китай.

Уровень государственных расходов в США был еще ниже уровня государственных расходов Великобритании. Конгресс отказался финансировать установку и монтаж подаренной французами Статуи Свободы. Ее монтировали на частные пожертвования, и Джозеф Пулитцер, издатель The New York World, печатал имена всех, кто из своих сбережений присылал 5 или 60 центов. Конгресс отказался выкупать дома отцов-основателей. В итоге дом Вашингтона был сбережен Mount Vernon Ladies Association, основанной в 1853 году проплывавшей мимо по Потомаку Луизой Каннигхем. У англичан уже завелся Скотланд-Ярд, а в США крупнейшим полицейским агентством продолжало быть частное агентство Пинкертона, и в его штате в 1870-х состояло больше людей, чем в армии США.

Причина экономности американского Конгресса была ровно та же, что и в Великобритании. В США избиратели были налогоплательщиками. В разных штатах законы были устроены по-разному, но в целом для того, чтобы избирать или избираться, гражданину надо было владеть имуществом или землей. И порой происходили нешуточные трения из-за устаревшего законодательства. В Род-Айленде, где в результате обезземеливания и стечения людей в города около 60% населения оказалось без избирательных прав, в 1841 году даже вспыхнуло восстание под руководством Томаса Дорра. Последние остатки имущественных и образовательных цензов были ликвидированы в США только в 1960-х.

Сейчас, когда Лондон собирается потратить 17 млрд. долларов на Олимпийские игры 2012 года, 80 тыс. фунтов за Хрустальный дворец кажутся воспоминаниями о каком-то другом мире.

Европа

XVIII век, как известно, был веком просвещенного абсолютизма.

Если что и поражает наблюдателя в этом веке, так это то, какое количество способных монархов вдруг появилось по всей Европе. В тех же случаях, когда монархи оказывались не очень способными, вроде Петра III или Павла I, им быстро доставалось табакеркой в висок от сознательной элиты.

Это, если вдуматься, удивительно. Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Ни до, ни после никакая абсолютная власть не демонстрировала такой повальной эффективности.

Римские императоры были воспитаны высочайшей и свободолюбивой культурой, и все равно раз в столетие на десять выродков попадался один Тит. В XX веке на десяток Дювалье и Маркосов приходился один Пиночет. Загляните в историю длинноволосых Меровингов — это ж паноптикум! И вдруг, в XVIII в. — такая поголовная эффективность.

Феномен просвещенного абсолютизма объясняется довольно просто: это первый в истории случай модернизации сверху. Европейские монархи пытались угнаться за Англией, не приватизируя при этом, как в Англии, большинство функций государства, а насаждая модернизацию сверху. Это была гонка на выживание, неэффективные просто исчезали из истории. Их завоевывали и расчленяли.

Возьмем, к примеру, историю двух соседних стран – Пруссии и Польши. Обе находились в центре Европы, обе, с географической точки зрения, были совершенно не защищенными. Польша не провела никакой модернизации и была расчленена.

В Пруссии к власти пришел Фридрих Великий, мечтательный юноша, пытавшийся в детстве бежать из дворца, и великий вольнодумец. Для него корона — это была «просто шапка, которая не спасает от дождя», а про христианство он как-то выразился, что изобрели его фанатики, а верят в него идиоты. Патриот из Фридриха был, по нынешним временам, никудышный, он терпеть не мог даже родной язык. Со всеми своими приближенными он беседовал по-французски, а немецкий был для него «языком, на котором говорят с лошадьми».

Однако этот романтичный юноша железной рукой внедрил в Пруссии либеральные законы, совершенно неподкупную бюрократию, увеличил прусскую армию с 80 тыс. до 195 тыс. человек и в своем дворце Сан-Суси обходился двумя пажами и не имел персонального слуги. Что бы Фридрих сказал о 26 дворцах Путина, представьте себе сами.

Причина реформ Фридриха Великого была очень проста: растянутая посреди Европы Пруссия без подобных реформ просто прекратила бы существование. С ними она в конце концов стала Германской Империей.

В сущности, эта эпоха — пример европейских правителей, так или иначе конкурировавших в реформах. Петр I, Фридрих Великий, Наполеон – лишь самые яркие примеры.

К началу XX в. такого же рода реформы стали проводить и в азиатских странах. Наиболее яркие примеры — революция Мэйдзи и реформы Ататюрка. Интересно, что при этом реформаторы никогда не пытались сохранить, как это сейчас говорят, «драгоценные особенности местной культуры». Наоборот, они насаждали не только европейскую науку и европейские обычаи, но и европейскую одежду. Парадной одеждой при дворе японских императоров до сих пор является фрак. Ататюрк запретил чадру и перевел Турцию на латинский алфавит. Дальше всех, наверное, уже в 1960-х пошел глава Сингапура Ли Куан Ю — он просто заставил всю страну, 80% населения которой составляли китайцы, говорить по-английски.

Смысл и реформ Ататюрка, и реформ эпохи Мэйдзи прост — Япония или Турция, в отсутствие реформ, были бы или завоеваны, или, по крайней мере, к 1930-м годам очутились бы в сфере влияния Великобритании, как, скажем, не проведшие подобных реформ Египет или Иран. Сингапур, крошечный остров площадью 710 кв. км., отделенный километровым проливом от Малайзии и двадцатикилометровым от Индонезии, просто не выжил бы среди своих агрессивных соседей

Нынешнее время

Вот, собственно, что кардинально отличает те реформы от нынешнего времени. Сейчас ни одна страна не будет завоевана, если откажется от модернизации (исключения, вроде Сингапура или Израиля, чрезвычайно редки).

Если бы армия и экономика России в XVIII в. находились бы в том же состоянии, в котором они находятся сейчас, то Россия бы просто потеряла часть территории. В пользу Швеции, Польши, Германии, Турции — кого угодно. Понятно, что Путину война со Швецией и потеря Санкт-Петербурга не угрожает.

Это касается и любых других диктаторов. Уго Чавесу не угрожает война с США, Роберту Мугабе не угрожает война с ООН. Тот побудительный мотив к модернизации, который существовал у Фридриха Великого или Наполеона, исчезает, а остается совсем другой: не допустить появления в стране самостоятельного бизнес-сословия, которое всегда требует своих прав на life, freedom и pursuit of happiness. И в этом смысле, к сожалению, современное российское государство не заинтересовано в модернизации по самой своей природе. В отличие от Грузии, которой, также как и Сингапуру в 1960-х или Японии в 1860-х, вполне реально угрожает завоевание.

Заключение

Я придерживаюсь очень консервативного взгляда на жизнь. Я считаю, что смысл существования человечества — в прогрессе, научном и техническом, и что человеческие культуры и общества неравноценны.

Что представление о земле, стоящей на трех китах, не так же драгоценно, как представление о земле, вращающейся вокруг солнца, и что культура карибских каннибалов не равноценна культуре Британской империи. Человек — это то, что следует превзойти, как сказал Ницше, и хорошо только то государство, которое помогает человеку в этом.

Государство оправдано только до той поры, пока оно обеспечивает человеку свободу. Но критикам государства важно помнить и другое, что свободу человеку — от свободы предпринимательства до свободы веры — способно обеспечить только государство. Все другие способы организации человеческого общества характеризуются жестким диктатом ритуалов, обычаев, а так же большинства, которое совершенно подавляет частную инициативу.

Государства не должно быть слишком мало и не должно быть слишком много. Как кислорода.

ЮЛИЯ ЛАТЫНИНА