Почему в России инфляция сильнее правительства

11 января Росстат установил рекорд неслыханной честности. Он доложил (правда, скорее всего предварительно) о том, что рост цен в 2010 году составил 8,8%. Рекорд в том, что еще 29 декабря, подводя итоги последней условно полноценной недели прошлого года — 21—27 декабря, тот же Росстат утверждал, что хотя недельный шаг инфляции составил впечатляющие 0,3%, суммарно рост цен за год дотянулся лишь до 8,7%. Разницей всего в 0,1% в расчете за год можно было бы, конечно, пренебречь — в конце концов, она находится в пределах допустимой погрешности, но именно эти 0,1% политически важны.

Если бы Росстат не изменил свою предновогоднюю оценку и попросту отсек происходившее с ценниками после 27 декабря, то 2010 год имел шанс войти в историю как год с самой низкой инфляцией за весь почти 20-летний период, прошедший с момента распада СССР. Пока лучший итог продемонстрировал 2009 год с ростом цен в 8,8%. Но 11 января Росстат трезво выбрал научную добросовестность — результат 2009-го оказался повторенным, но не превзойденным.

Цена кризиса

Аплодировать статистикам, однако, нет никакого желания. Потому что их выборки товаров и услуг, по которым они считают динамику цен, традиционно оказываются настолько далекими от реальных потребностей покупателей и практики продавцов, что официальная статистика радикально отличается от тех сигналов, которые каждому из нас подают собственные кошельки. Но другой статистики у них для нас нет, а раз приходится использовать ту, что есть, это, увы, означает факт ее признания, нравится она или нет.

Даже из официальной статистики можно кое-что извлечь. В первую очередь стоит отметить разнонаправленное движение оценок инфляции со стороны ответственных за нее чиновников в течение 2009 и 2010 годов. Напомним, в начале 2009 года в Минэкономразвития полагали, что инфляция составит за год 11%. И только потом, под воздействием поступающей статистики, прогноз был понижен до 8,8—9%.

В 2010 году все происходило наоборот. Вот гонка прогнозов. В конце августа Минэкономразвития повысило прогноз по инфляции на 2010 год с 6—7 до 7—8%. В октябре министр финансов Алексей Кудрин предупредил, что рост цен может на 0,1—0,2 процентного пункта превысить официальный прогноз в 8%. 23 ноября министр экономического развития Эльвира Набиуллина сообщила, что инфляция по итогам года составит 8—8,5%. 30 ноября ее заместитель Андрей Клепач уточнил: инфляция составит 8,3%, “если не произойдет скачка цен на мировое продовольствие”. В тот же день в Кремле, сразу после оглашения послания президента, его помощник Аркадий Дворкович заявил, что инфляция составит 8,7%, если цены “продолжат расти нынешними темпами”.

Почему 2009 и 2010 годы настолько разнятся? С 2009 годом все ясно. Это был год кризиса, обрушившего российский ВВП на 7,9%. Правительство в начале года было излишне оптимистично, оно отчасти самоубаюкалось под собственные колыбельные об “острове стабильности”. Это сказалось и на прогнозе цен: у правительства он исходил из того, что кризис пройдет стороной, а кризис явился без приглашения. Удивительно не то, что цены в год кризиса росли медленнее, чем ожидало не заметившее приближения кризиса правительство, а то, что они продолжали довольно быстро расти.

Это чисто российский феномен, который обязательно следует учитывать. Он гораздо нагляднее рассуждений экономистов или политиков отражает факт рыночной недоразвитости российской экономики. В развитых странах, где экономическое падение было более щадящим по сравнению с Россией, — США, Евросоюзе, Японии — дело доходило до угрозы дефляции, то есть снижения цен, а у нас цены продолжали уверенно расти.

В экономической теории есть понятие “стагфляции” — это комбинация застоя в экономике и относительно высокой инфляции. В России высокая инфляция сочетается даже не с застоем, а с абсолютным падением экономики. А это значит, во-первых, что кризис может не сыграть своей позитивной роли по расчистке экономики от того, что утратило эффективность, а во-вторых, затрудняется сам выход из кризиса. Причина достаточно очевидна — это нерыночная монополизированная структура экономики, которую насаждает и в которой деятельно участвует государство.

2010 год в какой-то мере унаследовал ситуацию предшественника. Стоит напомнить, что в течение нескольких месяцев 2010 года российская экономика, по официальной статистике, очищенной от сезонных и календарных факторов, продолжала падать. Так что замедление роста цен, чем гордилось правительство в первой половине года, — заслуга не его, а экономического кризиса. Потом вмешался новый кризис, на этот раз природный — засуха и пожары, повлиявшие прежде всего на цены на сельскохозяйственную продукцию.

Закуска не во всем виновата

В цифрах ситуация выглядит так: при 8,8% годовой инфляции непродовольственные товары подорожали на 5% (рост на 9,7% в 2009 году), тарифы на платные услуги — на 8,1% (11,6% в 2009-м), а продовольствие — на 12,9% (6,1% в 2009-м). При этом цены на плодоовощную продукцию в 2010 году выросли на 45,6% (в 2009-м снизились на 1,7%), а крупа и бобовые подорожали на 58,8% (в 2009-м подешевели на 2,5%). Рост продовольственных цен увеличил стоимость минимального продуктового набора в среднем по РФ на 22,7% (в 2009-м его рост цены составлял 0,7%).

Картина достаточно четкая. Но комментарии все равно не обходимы. Прежде всего настораживает, что цены на продовольствие ускоряются. Только за декабрь они выросли на 2,4% (в декабре 2009 года рост составил 0,6%). Этот процесс наверняка продолжится в начале 2011 года.

К тому же следует отметить, что продовольствие дорожает не только в России, но и на мировых рынках. На них потенциал роста цен еще далеко не исчерпан. По мнению представителя ФАО (Организации ООН по вопросам продовольствия и сельского хозяйства) Абдулрезы Абассяна, ситуация пока находится под контролем, но “приближается к опасной черте”. И надо честно признать, что к этой черте мировой рынок, на котором опережающими темпами растут цены на зерно, в значительной мере подтолкнуло российское эмбарго на вывоз зерновых, позволившее спекулянтам вести активную игру на повышение цен. Россия в полной мере может испытать на себе эффект бумеранга. Зерновая политика Москвы неминуемо подтолкнет вверх мировые цены на те виды продовольствия, которые Россия традиционно ввозит — прежде всего мясо и молоко, так что продовольственная инфляция имеет все шансы стать важной статьей российского импорта.

Прогноз первого зампреда ЦБ Алексея Улюкаева, который 11 января заявил: “Я надеюсь, что к концу первого — в начале второго квартала ситуация с инфляционными рисками стабилизируется, уйдут факторы, связанные с шоком денежного предложения, и с товарным предложением, с прекращением действия продовольственного фактора”, практически наверняка не оправдается.

Не стоит забывать, что у инфляции есть и несъедобные резервы. Высокие (во всяком случае, по сравнению с заложенными в бюджет) цены на нефть хотя и тянут за собой вверх российские макроэкономические показатели, тем не менее рано или поздно должны сказаться и на российском бензиновом рынке. В 2010 году из-за давления ФАС цены на бензин (в отличие от цен на дизельное топливо) росли медленнее средней инфляции, но рост цен на нефть в состоянии эту тенденцию видоизменить.

Расходная инфляция

Что же будет написано на ценниках в 2011 году? У правительства есть ответ, оно, не краснея, уверяет, что рост цен в начавшемся году не превысит 6,5%. Но, уверен, никто в Белом доме на Краснопресненской набережной не сомневается, что это скорее несбыточная мечта, чем реальный прогноз.

27 декабря Герман Греф, президент Сбербанка, экс-министр экономического развития, не стал наводить тень на плетень и прямо заявил: “Мы планируем, что инфляция не превысит 10 процентов , но высокий шанс, что она превысит планку в девять процентов, есть. Скорее всего мы останемся в пределах 9—9,5 процента”. С ним согласны многие не столь именитые эксперты.

Главное в обосновании такого прогноза, заметно отличающегося от правительственного, уже не последствия неподвластной чиновникам засухи, а совсем другие, вполне рукотворные факторы. Речь идет о неуклонно растущих госрасходах. Их разгоняют приближение выборов и уже упоминавшийся рост цен на нефть, который благообразил потрет дефицита бюджета в 2010 году, сократив его. В этой связи стоит вспомнить выступления Алексея Кудрина. С приближающимися выборами и расходными указаниями из президентского послания он ничего поделать не может, поэтому сосредотачивается на теме цен на нефть. Он напоминает, что в 2007 году при цене $70 за баррель Россия имела профицит бюджета в размере 5% от ВВП, а в 2010 году при заложенной в бюджет цене на нефть в $75 за баррель его дефицит планировался на уровне 5,3%, сокращение дефицита до 4,6% ВВП произошло за счет того, что фактические цены на нефть оказались выше прогнозных. Он приводит и другие цифры: “В 2009 году от нефтегазового сектора доходы составили 17% ВВП, а в 2020 году будет всего 13% ВВП, то есть этот сектор “скукожится” и не будет давать в составе ВВП тот же объем доходов”.

Призыв очевиден: не стоит полагаться на изменчивые цены на нефть, следует повышать эффективность госрасходов, а не увеличивать их. Покрывать растущие расходы скоро станет нечем — только за декабрь объем Резервного фонда сократился на 40%. Риск инфляционного покрытия отрыва расходов от доходов возрастает.

Насколько драматична ситуация, показывает выступление Кудрина в Счетной палате 9 декабря. “Пресекайте действия правительства по изменению бюджета и постановке новых программ в течение года, пишите замечания”, — сенсационно призвал министр финансов главу Счетной палаты и аудиторов на борьбу с правительством.

Только вдумайтесь: вице-премьер (Кудрин еще и зампред правительства) обращается к органу финансового контроля, подотчетного (чего Сергей Степашин долго добивался) президенту, с тем, чтобы мобилизовать его на борьбу с растущими госрасходными аппетитами правительства, которые у него будит сам президент — достаточно перечитать его послание. Замкнутый круг.

Министр финансов откровенно признал наличие кризиса экономической политики правительства. Что ж, к кризисам нам не привыкать. Важно отдавать себе отчет в том, что управленческий кризис касается не только самих управляющих, в первую очередь он означает, что полноводье инфляции еще впереди.

Николай Вардуль