"Успех был бы и в случае смерти". Слава Курилов сбежал из СССР, проплыв 100 км за три дня

Елена Генделева-Курилова.

1974 год, декабрь. Из Владивостока к экватору отправляется туристический лайнер "Советский Союз". Визы пассажирам не оформляют: нет нужды, заходить в порты судно не будет. Днем можно любоваться далекими берегами на горизонте – под лекции о том, как страдают трудящиеся в странах загнивающего капитализма. А к вечеру все собираются на танцевальной площадке у бассейна. Безлюдно лишь на верхней, технической палубе. 13 декабря погода начинает портиться, собирается шторм. В сумерки наверх поднимается один из пассажиров. Долго стоит, вглядывается в горизонт. Рядом заняты своими делами трое матросов. И вдруг двое из них уходят, а один поворачивается спиной. Редкий шанс упускать нельзя. Человек в одну секунду перемахивает через ограждение и прыгает в ночной океан. Смельчака зовут Слава Курилов. Когда пропажу заметят, его будут искать несколько часов, не найдут и объявят пропавшим без вести. А когда выяснится, что беглец выжил, заочно приговорят к 10 годам лишения свободы за государственную измену. Но лишить его свободы уже не получится: для того он и прыгнул в океан, чтобы ее обрести.

"…Я посмотрел на часы: времени оставалось совсем немного. Было так хорошо сидеть среди друзей и ни о чем не думать. – Пора, – велел я себе. Лайнер у северной оконечности острова. У тебя есть полчаса. Я встал из-за стола. – Куда же ты! Посиди с нами! Мне не хотелось придумывать какую-нибудь ложь в такой важный для себя момент. – Я не скоро вернусь, – сказал я тихо, но внятно и пошел к выходу, не дожидаясь дальнейших расспросов.

Через полчаса, когда лайнер будет проходить возле острова Сиаргао, я шагну через борт, через границу государства.

Я поднялся на верхний мостик и стал всматриваться в горизонт на западе. Никаких огней. Нет луны. Нет звезд. И у меня нет компаса.

– Не все ли равно теперь! – подумал я. – Жребий брошен".

Из книги Славы Курилова "Один в океане"

"Шторм идет, возликовал я в душе"

Слава Курилов вырос в Семипалатинске, где вокруг лишь бескрайние казахские степи.

– Там до любого моря бесконечно далеко. Но первое слово, которое сказал маленький Слава, было слово "вода". На стене в родительском доме висела картинка с парусником на волнах. И когда Слава ее увидел, то испытал первое в своей жизни религиозное переживание. Он просто заболел морем, – рассказывает жена Курилова Елена Генделева-Курилова.

Из книги Славы Курилова "Один в океане":

"Помню улицу в маленьком провинциальном городе, дом и комнату, где я обычно сидел за столом и неохотно делал уроки. За окном, через улицу, я всегда видел высокий серый забор. Иногда на нем сидела кошка — ей так же, как и мне, хотелось видеть, что там, за забором. Мне приходилось смотреть на него каждый раз, когда я поднимал голову от книг. Я ненавидел этот серый забор, потому что он стоял между мной и тем загадочным внешним миром. Иногда мне удавалось смыть его усилием воли. Я мысленно представлял себе большие океанские волны, и они, накатываясь, постепенно сносили его начисто. Передо мной открывались неведомые дали – тихие лагуны тропических островов с пальмами на берегу, одинокий парусник вдали у горизонта и необъятный простор океана. Но когда я уставал мечтать и приходил в себя, я видел перед собой снова неумолимый серый забор…"

В пионерлагере он самостоятельно научился плавать. В десять лет на спор переплыл Иртыш, едва не погибнув под винтом проплывающего мимо судна. А в пятнадцать сбежал в Ленинград, чтобы устроиться юнгой на Балтийский флот.

Елена Генделева-Курилова:

– Родители уехали, Слава остался на попечении бабушки с дедушкой. Они недоглядели – и Славе удалось какими-то правдами и неправдами добраться до Питера. Конечно, юнгой его не взяли, ведь никаких документов у него не было. Призывная комиссия отказала. Но Славу было не так-то просто остановить.

Отслужив в армии, Курилов подает документы в Ленинградское мореходное училище. Из-за проблем со зрением его бракует приемная комиссия. Он не сдается и поступает в гидрометеорологический институт на специальность "океанограф". После окончания вуза работает инженером-гидрологом на Байкале. Живет в избушке неподалеку от поселка на острове Ольхон. Обязанности несложные – собирать информацию с 13 метеостанций, разбросанных у северной части озера. И больше всего в этой работе Курилов ценит возможность полного уединения.

А потом его, молодого и перспективного специалиста, приглашают в Геленджик, на подводную исследовательскую лабораторию "Черномор".

– Возглавлял лабораторию Анатолий Викторович Майер. Он обучал команду океанографов выживанию в море. Они жили, как полулюди-полурыбы, как акванавты. Большую часть времени проводили под водой и даже ночевали на скале, чтобы утром снова броситься в воду. Слава провел под водой более двух тысяч часов – это его зафиксированный стаж аквалангиста. Майер учил ребят правильно действовать в экстремальных ситуациях. Когда начинался шторм, они на крохотной лодочке неслись к берегу прямо на скалы. Одно неверное решение, секунда промедления могли стоить жизни.

Через несколько лет, стоя на верхней палубе лайнера "Советский Союз", Курилов не испугается надвигающейся непогоды. "Шторм идет, возликовал я в душе", – запишет он.

– Любой другой человек подумал бы: может, лучше отложить прыжок. Но Слава, наоборот, подсчитал, что огромные океанские волны дают ему дополнительный шанс не разбиться при ударе о воду. С верхней палубы до воды было 14 метров. Штормовая волна могла прибавить или убавить 6 метров высоты. Как повезет. Было непонятно, будет это плюс 6 метров или минус 6. Но Славу это не пугало, а радовало. Рассчитать прыжок было в его силах.

В активе Курилова была не только профессиональная подготовка, которую он прошел в команде Майера. Еще в университете он серьезно увлекся йогой.

– На Байкале, на острове Ольхон, Слава практиковал йогу по 12 часов в день. Отдавал ей все свободное время. Если нужно было отвлекаться на работу, то занимался, сколько уж получалось, но не меньше 4 часов в день. А в 1973 году, незадолго до побега, у Славы были как раз очень интенсивные практики. Он открыл для себя новые уровни в йоге. Совершенно туда погрузился. Это одна из причин, почему он был невероятно физически сильным и выносливым человеком.

"Корабли моих мечтаний уходили за горизонт"

За несколько лет до прыжка слава "Черномора" гремит. Акванавты по две недели живут под водой на глубине 30 метров. Исследования команды Майера открывают новые горизонты в изучении давления на человеческий организм. И тогда Жак Ив Кусто приглашает советских коллег совершить совместную экспедицию через Тихий океан к берегам Туниса.

– Ради этого проекта Слава окончил штурманские курсы. Он готовился три года. Но в институте океанологии начались интриги. И сам Майер слишком выделялся, и его команда тоже всем стояла как кость поперек горла. Они были чересчур известными и независимыми. Такая вольница никому не была нужна. Многим не понравилось и то, что их заметил и пригласил Кусто. В итоге в экспедицию отправили другого человека, некоего Дерюгина. Он набрал своих людей и на каком-то маленьком суденышке явился к Кусто. Тот с возмущением и негодованием отослал самозванцев назад, был международный скандал.

Стало понятно: долгожданной экспедиции никогда не будет. Работа с "подводным домом" прекратилась, группу водолазов Майера разогнали… Курилов и до "Черномора" каждые три года подавал документы на выезд на границу: без внутренней выездной визы нельзя было покинуть пределы СССР. И каждый раз получал отказ. Причин хватало. Отец Курилова в годы войны побывал в плену. Сам он считался неблагонадежным, поскольку учил английский и практиковал йогу – странные увлечения для советского человека.

Из книги Славы Курилова "Один в океане":

"Я жил в государстве, где люди постоянно боялись чего-нибудь. Я видел страх в их глазах, в их позах, в манере говорить друг с другом, постоянно прислушиваясь и оглядываясь. Больше всего это чувствуется в столичных городах, в провинции отчаяние и безнадежность ощущаются меньше. Трудно поверить, что в стране существует множество здоровых, сильных мужчин, объятых постоянным страхом, трудно жить среди них".

– Большого энтузиазма у соответствующих органов не вызывало и то, что родная сестра Славы жила в капстране. В короткую пору оттепели Анжела вышла замуж за индийского студента, с которым познакомилась во время учебы. Сначала они с мужем уехали в дружественную СССР Индию, но потом перебрались в капиталистическую Канаду, – рассказывает Елена Генделева-Курилова.

Переезд сестры означал, что дальше Черного моря Курилову путь закрыт. Во время очередного посещения ОВИРа он случайно увидел свое личное дело. На нем стояла печать: "Посещение зарубежных стран считаем нецелесообразным". Приговор был окончательным и пересмотру не подлежал. Штамп "невыездного" ставил крест на всех мечтах.

– А Слава хотел увидеть мир, хотя бы часть огромной красивой планеты. Все эти названия – Гонолулу, Мадагаскар – они его так мучили с детства, так манили к себе… И что же? Он так ничего и не увидит? Он понял, что каждые три года будет подавать заявления, получать отказы – и ничего другого уже не будет. И это стало для него взрывной точкой. Слава осознал: если он сам что-нибудь не сделает, ничего не получится. Все его мечтания – они не осуществятся никогда. Так и останутся серые будни в серо-коричневом Питере...

Единственное, что оставалось Курилову, – день за днем ходить в институт, отсиживая рабочие часы. Остальное – под запретом, теперь уже окончательно.

– Слава записал тогда: "Я наблюдал, как корабли моих мечтаний уходили за горизонт один за другим". Все, что было интересно, что радовало в жизни – все это было остановлено, распущено, разбито, закрыто под ключ… Это был какой-то серьезнейший кризис внешней жизни. Она зашла в тупик, и перспективы были самые унылые. Я разговаривала с поэтом Николаем Ширяевым, знавшим Славу в те годы. И он сказал: "Слава бы там не выжил, он бы просто засох, погиб".

"Там я будто родился заново"

15 ноября 1973 года гражданской жене Курилова Жанне попалось на глаза объявление в "Вечерке". Ленинградцев приглашали в путешествие "из зимы в лето" – в плавание к экватору через Тихий океан и тропические моря.

– Тур на круизном лайнере стоил диких денег – 350 рублей. Это была огромная сумма. Но Жанна видела, как душит Славу ситуация, в которой он оказался. И она нашла эти деньги и послала его в этот круиз. Но взяла с него слово, что он не совершит никаких безумств и уж тем более не прыгнет в океан. Жанна предполагала, что от Славы можно ожидать нечто в этом роде. Поэтому и попросила не совершать ничего невероятного.

Из книги Славы Курилова "Один в океане":

"Меньше всего лайнер был приспособлен для побега – как хорошая, добротная тюрьма. Линия борта шла от палубы не по прямой вниз, как у всех судов, а закруглялась "бочонком"– если кто и вывалится за борт, то упадет не в воду, а на округлость борта. Все иллюминаторы поворачивались на диаметральной оси, разделявшей круглое отверстие на две части. Я надеялся незаметно отправиться за борт через один из них, но это полукруглое отверстие годилось разве что для годовалого ребенка! Чуть ниже ватерлинии по обе стороны судна от носа и до кормы были приварены подводные металлические крылья шириной полтора метра. Для прыжка с борта нужно было бы разбежаться по палубе и нырнуть ласточкой, чтобы войти в воду как можно дальше от корпуса и этих крыльев. Такой прыжок трудно выполнить с верхних палуб, где есть разбег, – высота их превышала двадцать метров, и на ходу это мог сделать разве только Тарзан.

После тщательного осмотра кормы лайнера глазами будущего беглеца я понял, что прыгать можно только в двух местах: между лопастью гигантского винта и концами подводных крыльев, там, где струя воды отбрасывается от корпуса. На корме главной палубы, возможно, не будет туристов — у самого борта стояли баки с мусором. Расстояние до воды отсюда было метров четырнадцать. Мне приходилось много раз прыгать в море со скал десятиметровой высоты или с надстроек небольших судов. Но с такой большой высоты… на скорости…

Стоя на набережной у кормы лайнера, я измерил взглядом высоту. И на минуту задумался.

– Высоко, – тихо заметил дьявол-искуситель. – Ты конечно побоишься.

Он знал, как сыграть на моем упрямстве.

– Кто знает, – ответил я и… принял решение прыгать".

13 декабря, бросившись в океан с палубы "Советского Союза", Курилов думал, что ему предстоит проплыть до ближайшего острова Филиппин около 17 км. Но возможности спокойно изучить маршрут у него не было – карту увидеть удалось лишь мельком. Расстояние оказалось почти вдвое больше, к тому же беглеца отнесло течением. В итоге плыть до берега пришлось три ночи и два долгих дня.

– Мы всегда с ним праздновали эти дни. Это были главные дни года. Иногда мы проводили это время в компании, и Славу удавалось уговорить рассказать, как все было. Он закуривал сигару, садился в позу лотоса – и все, мы исчезали совершенно… Сколько раз я слышала этот рассказ – и всегда узнавала что-то новое. У Славы был тихий, сипловатый голос. Говорил он тихо, без пафоса и восторженности. Но оторваться было невозможно ни на секунду, даже чтобы выпить воды. Мы слушали, вновь зачарованные этой историей… Слава никогда не позиционировал себя как героя. Тщеславие ему было совершенно чуждо. Но он знал цену своему уникальному поступку. Знал цену своему опыту.

Чтобы выжить, нужно было победить страх. Чтобы оставаться в сознании, нужно было удерживать ритм движения и дыхания. Необходимо было следить за маршрутом по звездам.

Из книги Славы Курилова "Один в океане":

"Лайнер стремительно удалялся. Я чувствовал огромное облегчение –​ ведь только что я ушел живым и невредимым от страшного вращающегося винта...

И я, наконец, полностью осознал, что совершенно один в океане. Помощи ждать неоткуда. И у меня почти нет шансов добраться до берега живым. В этот момент мой разум ехидно заметил: "Зато ты теперь окончательно свободен! Разве не этого ты так страстно желал?!"

– Потом Слава признается: больше всего он боялся, что борьба за выживание отвлечет его настолько сильно, что он не сумеет запомнить то, что видит. Боялся, что у него не хватит сил запоминать. И что он не успеет порадоваться тому, что с ним происходит. Ведь когда он был один в океане, его переполняло жгучее любопытство. И восторг, и благодарность за то, что он все это видит, что он это чувствует… Слава сумел побороть свой страх и снова стать видящим, зорким, благодарным. В этом уникальность этой истории. Бывало, что люди выживали, но все, как полагается: победили стихию, победили себя. Замученные, несчастные, еле-еле спаслись, доплыли… А Слава вышел из океана новым Адамом. Он танцевал на берегу сиртаки от счастья.

Человек, которого нашли рыбаки

За три дня тело беглеца покрылось светящимся планктоном и начало фосфоресцировать. Сложно представить, что подумали рыбаки из поселка Генерал Луна на филиппинском острове Сиаргао, когда увидели на берегу танцующего человека, который светился в сумерках голубоватым светом. Но приняли они его вполне доброжелательно и доложили о находке властям. Ни документов, ни денег у Курилова не было, поэтому его отправили в тюрьму, где содержали нелегальных мигрантов и бродяг.

– Поначалу в Славе подозревали советского шпиона. Его допрашивали, причем очень серьезно. А потом переправили в форт Бонифачо, где начальником тюрьмы был видавший виды подполковник. Он понял, что Слава никакой не шпион, что это не тот тип человека. И они с ним подружились. Подполковник даже брал его с собой в походы по местным барам.

Но вскоре в другом районе Филиппин начались волнения. Покровителя Курилова отослали на усмирение повстанцев. А сам он снова оказался тюрьме для людей без имени и адреса.

– Славе светило просидеть там бесконечно долго. Ему сказали: "Найдите родственников, которые за вас заплатят, и тогда мы вас выпустим". Единственной родней за границей была сестра Анжела. Но ее еще нужно было найти в Канаде. И Курилов уже смирился с тем, что потихоньку сгниет в этой тюрьме. Вместе с ним сидел китаец, который провел в этой тюрьме уже много лет – и его никто не выкупал.

Спасло Курилова возвращение его приятеля подполковника. Он отвел заключенного в канадское посольство, где согласились начать поиски Анжелы и довольно быстро ее нашли. Сестра выступила поручителем и оплатила дорогу до Канады.

– Перелет по маршруту Манила – Токио – Торонто обошелся в 2 тысячи долларов. Слава так и не смог отдать эти деньги Анжеле и переживал, что не сумел выплатить ей долг. Но мало было найти деньги на билеты, нужен был хоть какой-то документ. И тогда комиссия по эмиграции и депортации Филиппин выдала ему забавный сертификат. Он подтверждал, что это тот самый русский, которого местные рыбаки нашли на берегу острова Сиаргао после того, как он прыгнул с борта советского судна. Когда Слава с этой бумажкой оказался в Канаде, в министерстве внутренних дел его запомнили надолго. И каждый раз, когда он туда приходил, улыбались: а, мол, этот тот самый, которого нашли рыбаки.

Жизнь в Канаде пришлось начинать с чистого листа. Слава брался за все: работал в пиццерии, в пекарне, за три доллара в час чистил днища кораблей в порту.

– До богатства и благополучия было далековато. Но Слава уехал не для того, чтобы стать богатым человеком. Для него главное было стать свободным человеком в свободной стране. Поэтому его не настигла сильнейшая депрессия, как многих, кому удавалось бежать из СССР. Когда Слава прыгнул в океан – это был не просто побег. Прежде всего, он хотел проверить себя: может ли он совершить то, чего еще никто не совершал.

Вскоре Курилову удалось найти работу по специальности. Он устроился в частную компанию, занимавшуюся продажей оборудования для подводных погружений по всей Америке.

Последнее погружение и посмертная жизнь

В 1985 году ВВС решает снять фильм про беглеца из СССР. Курилова приглашают на съемки в Израиль. Проект в итоге не состоялся, но все равно перевернул жизнь главного героя: в Тель-Авиве он познакомился с журналисткой Еленой Генделевой. Ровно через год они встретились снова, а еще через год обвенчались в Гефсиманской церкви в Вифании. Курилов переехал жить в Израиль и устроился в институт океанографии в Хайфе. Елене пришлось остаться работать в Иерусалиме: других вариантов не было.

– Поначалу мы были очень счастливы. Роман у нас был бурный. Но нам пришлось жить на два города. Только повидаешься – буквально несколько часов – и снова пора расставаться. Пять дней порознь. И вновь только телефонные разговоры – и все. Через 10 лет такой жизни накопилась усталость. Славу мучило и то, что приходилось работать в офисе: представлять программы, обрабатывать материалы. Лишь несколько раз в году случались выходы на Крит, на Сицилию. Он очень ждал этих поездок, радовался им: появлялась возможность побыть с морем наедине. Для него солнце значило много. И многое значила я. Эти якоря помогали ему держаться.

В январе 1998 года Курилов участвовал в водолазных работах на Кинерете, более известном в России как Тивериадское озеро. Освобождая от рыболовных сетей аппаратуру, установленную на дне, он запутался в сетях и выработал весь воздух. Но на этот раз ему удалось спастись.

– Слава очень испугался. Темнота, сети – это была ситуация, очень похожая на смерть. И он понял: это смерть предупреждает о своем приходе. На следующий день предстояло новое погружение. Мы разговаривали накануне по телефону, он был очень собран и как будто готов к чему-то. Словно перед прыжком с борта теплохода: он его не планировал заранее, но был к нему готов. Мне кажется, что и со смертью так: он не планировал уходить, но был готов к тому, что это может случиться. Но при этом у него было очень приподнятое настроение. Даже немного торжественное, словно перед чем-то крайне важным. А страха не было.… Мы обсуждали хорошие новости от друзей и так смеялись…

Погружение 29 января стало для Курилова последним. На этот раз на поверхность он уже не поднялся. Елена похоронила тело мужа на маленьком кладбище тамплиеров в Иерусалиме. А потом приехала в Хайфу, чтобы забрать вещи из съемной квартиры, где жил Курилов.

– У него все было очень чисто убрано. Как в гостинице, когда сдают ключи. Все одежда перестирана и аккуратно уложена. И для себя я называю его смерть третьим прыжком. Первый был, когда он бросился в океан. Второй – когда решил переехать в Израиль. А это был третий, уже окончательный.

Елене передали чемодан, полный рукописей, черновиков, отрывков, разрозненных записей, которые Курилов делал, когда появлялось время. За несколько лет она превратила их в книгу "Один в океане".

– Когда Слава умер, боль и желание сделать что-то для него были такими сильными, что у меня невесть откуда взялись бесконечные силы и безграничное терпение. Работать над его текстами было таким счастьем… Я видела его почерк и слышала Славин голос, его интонации. Это было большим утешением для меня. Я просматривала очередную стопку черновиков, расшифровывала их и думала: а ведь когда-то они закончатся. И мне так хотелось, чтобы Славины рукописи не заканчивались, чтобы не кончалось мое общение с ним. Я чувствовала себя Пенелопой: она ткала и распускала, а я писала и переписывала...

Когда писатель Василий Аксенов узнал, как погиб Курилов, он сказал: "Какой прекрасный абрис судьбы!" С тех пор прошло 22 года. И сегодня Елена готова согласиться с тем, что в смерти мужа есть сюжетная красота, композиционная гармония.

– Он закончил свою жизнь не на дорожном асфальте, как мог, когда бы его сбила машина. И не на больничной койке, утыканный трубками, как большинство людей. Он закончил ее в сладких водах Кинерета, в библейских местах, в своей родной стихии. Я все время вспоминаю одну фразу из его блокнота. О своем прыжке в океан он написал: "Успех был бы и в случае смерти". Когда впервые прочитала эту фразу, она меня заворожила совершенно. В ней была сила. И какое-то послание… Случай смерти в конце концов произошел. Потом появилась книга, потом фильм о Славе… Это и есть успех после смерти.