— Как происходило развитие Вашей творческой мысли?

— Постепенно. Собственно, это можно назвать эволюцией музыкального сознания. Склонность к импровизации я проявлял с раннего детства. Талант импровизатора со временем обрастал и расширялся всевозможными знаниями из разных областей. Поскольку аналогию с музыкой можно проводить куда угодно, то можно сказать, что меня интересовало все, что связано с композицией, элементы которой мы видим не только в музыке, но и в архитектуре, литературе, балете, театре, живописи и во многих других областях. Все это влияло на меня и трансформировалось в моем сознании, превращаясь в музыкальный продукт. Конечно, я много занимаюсь непосредственно музыкой: слушаю академические и современные произведения, уделяю большое внимание работе над искусством композиции.

Я испытал влияние многих маститых исполнителей и композиторов, играл в различных музыкальных стилях с самыми разными музыкантами, но всегда чувствовал, что надо играть свою музыку, к чему и пришел постепенно, создавая свои композиции и импровизации.

Главная моя цель в музыке — это передача состояния.

— Музыкальный инструмент имеет классический диапазон своего использования и соответственно диапазон своего звучания. Считаете ли Вы, что необходимо выходить за рамки традиционной техники игры, а также изобретать новые инструменты?

— Прежде всего, если бы этого не происходило, мы не имели тех инструментов, которые сейчас имеем. Возможно, что в скором времени многие инструменты изменятся, или возникнут новые. Взять, например, синтезаторы. Они все время меняются и совершенствуются. Гитары сохранили свою форму, но, однако, с помощью электроники они могут звучать как угодно. Конечно, основная революция произошла в области электронной и компьютерной музыки. Но есть изменения и в традиционных акустических инструментах. Я играю на духовых, которые являются такими инструментами, поэтому все поиски и эксперименты со звуком у меня связаны именно с ними, а также с моей физиологией. Такие эксперименты очень индивидуальны. На сегодняшний день техника игры на саксофоне и других духовых инструментах значительно продвинулась. Конечно, я считаю, что нужно продолжать поиски и в области новых музыкальных форм, и в области тембра композиции. Взять, например, Додекафонию Арнольда Шонберга, созданную в 1913 году, это была бомба, которая разорвалась в умах традиционно мыслящих людей, было много критики и протеста. Однако, на сегодняшний день огромное количество композиторов используют эту технику при написании музыки.

В своих исканиях я стараюсь выходить за рамки традиционной техники игры.

— Чем является для Вас ваше занятие? Исследованием, саморазвитием, развлечением, протестом? Я имею виду самый глубинный смысл. Занимались ли бы Вы тем же самым, если сегодняшний авангард стал бы популярным? Звучал по радио, смотрел с экранов телевизоров, собирал молодежь на стадионах. Остались ли бы Вы на этом пути или начали экспериментировать куда-то в сторону, возможно с совсем простыми гармониями, типа современной популярной музыки?

— Мне нравится то, чем я занимаюсь. Я гуманитарий от рождения, и все, что связано с искусством, меня волнует, оно и исследование, и поиск новых форм, и саморазвитие, и свобода, и духовная практика, так как бывают не только радости, но и огорчения, занимаясь такой музыкой, часто чувствуешь себя очень одиноким, и нужны силы, чтобы преодолеть это состояние.

Сказать, что я в своей музыке против чего-то протестую, я не могу, и развлечением это тоже не назовешь, так как я достаточно сильно устаю от этого процесса, хотя он меня часто радует.

Это просто мой микрокосм, в котором я живу и работаю.

Насколько я знаю и понимаю, ни сегодняшний, ни завтрашний авангард популярным не станет. Авангард это нечто, идущее впереди всего, а то, что идет впереди всего, понимают и принимают очень немногие, так что с экранов телевизоров авангарда нам не видать. Радио тоже заполнено популяром, все куплено и продано, к счастью авангард — искусство не кассовое. Все популярное и легкое от него просто отваливается, на нем не заработаешь денег и популярности. Многие авангардисты умерли в нищете, но что они создали, осталось на века, в то время как популярное и легкое уже давно забыто. Леонардо Да Винчи говорил, не делайте того, что умрет вместе с вами, вот я и не делаю.

И на этом пути останусь в любой ситуации. Он для меня как воздух.

— Мир вокруг нас наполнен звуком, светом, действием. Артист берет какую-то часть мира и преподносит нам ее в своей интерпретации. А мы говорим — да, это высокое искусство, или — нет, это безвкусица. Как Вы для себя отличаете, что является искусством, а что им не является?

— Безусловно, мы испытываем огромное влияние окружающего нас мира, его эманации вокруг и внутри нас. Мы обусловлены многими личностями, их достижениями, однако подлинный артист все это трансформирует в своем сознании, создавая свой неповторимый мир, что мы и наблюдаем в произведениях многих выдающихся деятелей культуры.

Какого-то объективного критерия, что является искусством, а что нет, наверно, не существует, все субъективно. То, что для меня очень ценно, для другого может быть просто хламом. Хотя у всех нас внешне одна и та же форма, внутренний мир каждого человека отличается. Мы все на разном уровне развития, естественно, ценности мы выбираем для себя, исходя из своего уровня.

Для меня является искусством то, что на меня действует и совпадает с моими внутренними вибрациями.

— Как Вы представляете Вашего идеального слушателя?

— Культурным и образованным во всех отношениях. Сигнал, который я посылаю в мозг своему слушателю — это всего лишь начало той работы, которая начнется в его голове, и он должен быть в состоянии обработать и понять получаемый поток. Так как музыка не простая, то человек, слушающий ее должен умозрительно пройти от начала и до конца произведения, ничего не забыв и не упустив главной нити композиции, где каждый штрих, из которых складывается все целое, очень важен. Естественно, это работа, и не все готовы, или не хотят ее делать, проще слушать то, что не напрягает, а расслабляет, что и делают основные массы людей, воспринимая музыку как конфету. Я окончательно понял, что не каждый человек в состоянии обработать мой сигнал после одного концерта в Киеве, вернее после прочтения ругательной статьи о нем в газете «День». Автор писал, что как только трио Яремчука сменила чешская Ритм-энд-блюзавая группа, он вздохнул спокойно. А после ее прослушивания зарядился на неделю энергией. На моих же концертах надо работать, естественно, это не мой слушатель.

Мои слушатели — это интеллектуалы, которые хотят не отдыхать, а работать, открывая для себя в музыке что-то новое.

— Если бы Вы, как артист, достигли в своем развитии всего, чего хотели, каким бы были тогда Вы, ваша музыка?

— Наверно, достичь всего того, что я хочу в музыке, просто невозможно. Всегда есть момент недовольства своим продуктом, а если все-таки что-то нравится, то только на короткий отрезок времени. Путь к совершенству и гармонии бесконечен. Все находится в движении, то, что было вчера гениально, сегодня просто хорошо и не более, а завтра это тяжело слушать. Поэтому я не знаю, когда доберусь до пункта под названием «совершенство».

Что получится, и какой будет моя музыка, услышим через три или пять лет.

— Социальное общество устойчиво, когда оно однородно и соответственно пользуется массовой культурой. Не считаете ли Вы, что своим совсем не массовым искусством делаете общество менее устойчивым?

— Если рассматривать общество как социальное здание, то фундаментом этого здания, наверно, будет культура, а кирпичами этого фундамента  — разные направления в искусстве, начиная от кича, поп культуры и заканчивая авангардом.

Можно вспомнить импрессионизм, дадаизм в живописи, когда общество, не готовое к восприятию такого искусства, категорически отторгало его. Но прошло время, и это искусство стало гордостью нации или даже всего человечества, оно явилось объединяющим началом для многих людей разных национальностей.

Я не рассматриваю поиски и эксперименты творческих людей, как деструктивное действие, направленное на расшатывание социальных и общественных структур, если уж что-то или кто-то раскачивает это здание, так это политические кланы и организованная религия.

— Связываете ли Вы музыку с другими ощущениями кроме слуха — светом или движением, или, возможно, какими либо чувствами, переживаниями? Или музыка для Вас это не выражение известного, а попытка проникнуть куда-то еще?

— Да конечно связываю, например, у меня есть пластинка под названием «Семь снов». Эта музыка написана для современного балета, либретто создал известный Львовский художник, ныне живущий в Америке Юрий Чарышников, я же написал музыку. К сожалению, балет не состоялся по причине отсутствия денег.

Также есть пластинка «Музыкальные Поэмы». Композиции посвящены поэту Владимиру Хлебникову, музыканту Стиву Лейси. А на пластинке под названием «Супрематизм», посвященной Казимиру Малевичу, на каждую супрематическую картину написана отдельная композиция.

Как видите и танец, и поэзия, и живопись вызывают во мне чувства и эмоции, которые я трансформирую в звуки. И, конечно, я не оставляю попыток проникнуть куда-то еще, то есть экспериментирую со звуком и формой.

— В музыке, в отличие от картины или скульптуры, всегда присутствует еще один элемент — время. Что значит время для Вас?

— Время, аспект к которому обращались многие философы, выдающиеся писатели и композиторы, музыканты и художники, математики и астрономы. Все они трактовали время по-своему.

Некоторые философы говорят, что существует одно объективное квазипространственное время, от которого идет отсчет всего сущего, и субъективные времена каждого отдельного субъекта. В этом смысле картины и скульптуры созданные, скажем, в семнадцатом веке, являются слепком единого объективного времени и времени субъекта. Есть такая фраза: «На этой картине лежит печать времени».

В музыке время может растягиваться и сжиматься в зависимости от замысла композитора. Например, произведение пишется два или три месяца, а на концерте звучит сорок минут. В этом случае время сжалось, ноты вобрали в себя дни и ночи эмоций. Или, например, барочную музыку шестнадцатого века композитор аранжировал современным способом, тут мы наблюдаем, что время растянулось.

Платон говорил, что время — текучий образ вечности. Парадоксально, что, из трех времен — прошлого, настоящего и будущего, самым сложным, самым неуловимым оказывается настоящее. В этом смысле импровизационная музыка в какой-то степени отражает настоящее время, хотя каждый прозвучавший звук есть уже прошлое. Настоящее неуловимо как точка. Ведь если представить себе его без протяженности оно окажется несуществующим.

Времени нет, оно не существует.

— Знаю, что Вы записываете музыку дома. Пожалуйста, расскажите об этом.

— Да, я стал записывать музыку дома, потому, что устал бегать по студиям и платить деньги за не очень качественную запись.

Но можно сказать, что не это послужило основным толчком для приобретения небольшой студии. Побудило меня к этому шагу большое желание иметь лабораторию, в которой я бы мог экспериментировать с разными звуками, записывать свою музыку так, как я хочу.

Дело в том, что ту музыку, которую я играю, практически все звукорежиссеры Львова писать не умеют. Сначала я это понял интуитивно, исходя из прослушивания записей, а потом, побывав на технических мастер-классах в Польше — на техническом уровне. Купить какое-то очень серьезное записывающее устройство я не мог, поэтому приобрел мощный компьютер с профессиональной звуковой картой. Когда я обнаружил, что качество меня все еще не устраивает, я достал микшерский пульт «Berenger», поменял кабели на более качественные. Далее, в погоне за натуральным звуком, я заменил микрофоны на конденсаторные «AKG-2000» и перешел на другую, более качественную, записывающую программу.

При записи, и кроме аппаратуры существует множество нюансов. Это расположение микрофонов и их количество, акустические качества помещения, программная обработка звука.

Я сторонник чистого звука и стремлюсь к нему. Однако мне приходится работать с аппаратурой, уровень которой, соответствует моим возможностям.

— Какую музыку Вы сейчас слушаете дома?

— В основном академический авангард или попросту современную музыку. Время от времени — джазовых авангардистов. Меня интересует все новое, а в академической среде и среди джазовых новаторов работают достаточно крепкие умы, которые и продуцируют новые идеи.

Wolfgang Rihm, Brian Ferneyhough, Helmut Lachemann, Gerard Pesson, Mathias Spahlinger, Klaus Huber, Salvatore Sciarrino, Gerard Grisey, Anthony Braxton, Evan Parker, Ken Vandermark, Mats Gustafson, Han Bennink, и некоторые другие.

— Ваши творческие планы?

— Сейчас лето, и на ближайшие два месяца планов нет никаких.

Надо просто отдохнуть. На осень намечено достаточное количество проектов — это подготовка музыки для фильма (пока не буду оглашать название), концерт с квартетом саксофонов в городе Калининграде, выпуск пластинки «Восемь композиций» с контрабасистом Марком Токарем в Польше. Вполне могут возникнуть и какие-то незапланированные концерты.

Будем работать.