СТРЕЛА   НТС

                  №11                                              История                                           декабрь  2008г.

(Акция Народно-Трудового Союза российских солидаристов)

8 августа 2008 года Сергею Германовичу Пушкарёву исполняется 120 лет.

Сергей Пушкарёв

Россия и Европа в их историческом прошлом

Печатается в сокращении.

Обращаясь к общему обозрению исторических судеб России, мы должны, прежде всего, отметить, что в географическом отношении доуральская Русская равнина представляет больше сходства с равнинами и степями Зауралья, чем с европейским географическим миром, который характеризуется, как известно, двумя главными особенностями: 1) разнообразием форм поверхности и 2) чрезвычайно извилистым очертанием морских берегов. В юго-восточной своей части доуральская Русская равнина является непосредственным продолжением зауральских степей, что обуславливало, на всем протяжении русской истории, но только постоянные столкновения, но и постоянное культурное взаимодействие русско-славянского мира с тюрко-татарскими народами.

И географические условия и военно-международная обстановка способствовали созданию в пределах Русской равнины единого огромного государства скорее «азиатской», чем «европейской» конструкции – с сильной центральной властью, опирающейся на обширный класс военных слуг, с слабо дифференцированным общественным составом, и с принесением интересов отдельных общественных слоев в жертву интересам государственного целого – «тягловой строй» и «боевой строй», по определению В.О. Ключевского. Он называет Россию XVIII в. «государством восточно-азиатской конструкции с европейски украшенным фасадом». Он же пишет: «Переселения, колонизация страны были основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдаленной связи стояли все другие ее факты».

Благодаря природным условиям евразийского мира, в истории России несравненно более значительную роль, чем в истории государств Европы, – играет процесс колонизации, захвативший пространство – на восток – до берегов Тихого океана.

«На Западе передвижение этнографических масс улеглось в общих чертах к VIII–IX вв.; таким образом, Европа уселась на месте к тому времени, когда только что началась наша история». – Непрерывный поток русской колонизации течет сначала на северо-восток от линии Днепра-Волхова. Уже в ХII–ХIII вв. центр тяжести русской исторической жизни перемещается в окско-волжское междуречье; в XIV–XV вв. из окско-волжского междуречья и из Новгородской земли (в тесном смысле) заселяется Поморье; в XVI в., особенно по покорении Казанского царства, колонизационный поток поворачивает на юго-восток, и русским народом заселяются донские и средневолжские пространства. С конца XVI в. русская колонизация переходит за «Камень», т. е. за Уральские горы. Вслед за удалыми казацкими ватагами и кучками предприимчивых «промышленников», пошли в далекую Сибирь тяжеловесные отряды московских служилых людей, а за ними потёк за Урал широкий поток русской земледельческой крестьянской колонизации. Продвижение вперед, на восток, и на север, русских «землеискателей» шло с необычайной быстротой. Уже в 1648 г. казак Семен Дежнев «с товарищи» обогнул северо-восточную оконечность материка, проплывши из Северного Ледовитого океана («Студеного моря») к устьям реки Анадыря. – Поток русских переселенцев за Урал, то ослабевая, то усиливаясь, шел непрерывно до нашего времени. За одно пятилетие 1906–1910 гг. прошло за Урал свыше 2 миллионов переселенцев, – количество населения, достаточное до образования какого-нибудь европейского королевства или республики...

Помимо «растекания» населения из средне-русского центра на окраины, где, вне административного и финансового гнета московского правительства складывались, начиная с XV столетия, многочисленные своеобразные общины вольных казаков, помимо массовых переливов населения из одной области в другую, в древней России происходили непрерывные внутренние передвижения – в пределах отдельных областей. Не только казаки и вольные «гулящие» люди, но и значительная часть крестьянского населения древней Руси, вплоть до XVII–XVIII вв., постоянно передвигалась с места на место. («Бродячесть населения была исконной характерной чертой сельского быта северо-восточной Руси, начиная с эпохи ее колонизации». С.В. Рождественский.) Эта подвижность, неусидчивость сельского населения вызывалась, помимо иных причин хозяйственно-географическими условиями, создавшими возможность и выгодность подсечной и переложной системы земледелия.

Между тем как русское народное море находится в непрерывном движении, Европа уже в XIII в. окончательно переходит в состояние оседлости, покрывается густою сетью селений и городов и, наряду с общим оформлением правовых и социальных отношений, создает строгие формы регламентации народно-хозяйственной деятельности.

Таким образом, между «неподвижной» оседлой Европой и кочевой бродячей степью является, как своеобразный мир, полуоседлая, полубродячая Русь.

Весьма существенные отличия

В общем ходе экономического развития Европы и России проявляются весьма существенные отличия.

Европа проходит (сколько бы ни вносили оговорок и ограничений в эту схему) нижеследующие стадии хозяйственного развития: 1) домашнее хозяйство, 2) городское хозяйство, 3) народное хозяйство. Вторая ступень – городского хозяйства представляет собою весьма важную и длящуюся долгие века эпоху, когда город стоит во главе области, представляющей собою единое, по возможности, замкнутое и самодовлеющее хозяйственное целое, причем экономическое господство города над окрестным округом оформлено и юридически – в виде целой системы правовых установлений. Только города, по общему правилу, имели «право рынка» (Marktrecht) и связанное с ним право рыночной полиции. Bannrecht (Meilenrecht или Bannmeilenrecht) означало монополизацию в пользу городского населения всего промышленно-ремесленного производства, запрещенного жителям деревни. Strassenrecht и Stapelrecht (jus emporii, depositio) устанавливали принудительное направление провозимых товаров по известным дорогам и принудительное выставление их на продажу в известных пунктах в течение определенного времени. Gastrech содержало различные ограничения торговых прав «гостей», т.е. иноземцев и т. д. Действовавшее в Европе в средние века и еще долго в «новое время» городское право должно было обеспечить городу монопольный сбыт продуктов городской промышленности в свой сельский округ и монопольное получение из этого округа сырья и пищевых припасов, нередко по «указной цене», т. е. по ценам, таксированным городскими властями.

В своем происхождении средневековой город и на западе нередко был, прежде всего, крепостью, опорным пунктом для военной обороны страны, но не это значение города характерно для развитого городского строя, а именно значение его, как места принудительного сосредоточения торговли и ремесленного производства.

Характерной и основной чертой внутренней организации европейских средневековых городов является цеховой строй. Все торговое и ремесленное население города обязательно объединяется в гильдии и цехи, задачей которых является всестороннее регулирование производства и торговли и контроль над хозяйственной деятельностью своих членов, с целью обеспечения им достаточного, но не превышающего традиционно-установленных границ уровня существования. При этом купеческие гильдии и ремесленные цехи, не довольствуясь своими хозяйственно-административными функциями, приобретают нередко и политическое значение, составляя или влияя на состав правительств городских областей («эпоха цеховых революций», по Г. Шмоллеру, 1300–1450 гг.).

При этом руководящем значении городского населения в хозяйственной жизни и количественное развитие городской жизни было уже в средневековой Европе весьма значительно. Для Германии К. Бюхер предполагает в конце средних веков цифру около 3000 городов. Koetzschke принимает цифру городского населения Германии около 1500 г. в 4–5 миллионов, при общем количестве народонаселения Германии около 20 миллионов.

Обращаясь теперь к России, видим здесь совсем иную картину. «Русский город... не был естественным продуктом внутреннего экономического развития страны... Промыслы и торговля в России... долго сливались с сельскими занятиями... Русский город был, прежде всего, правительственным и военным центром. В целой половине России, на юг от Оки, все без исключения, города появляются на наших глазах именно как такие оборонительные пункты. Понятно, что и в населении их преобладает служилый, военный элемент». (П.Н. Милюков.)

Города – в европейском смысле, – в России, в сущности, не было до XVIII столетия. (Если не говорить о городах западной России, из которых часть перешла под власть Москвы в XVII ст.) Имея преимущественно стратегическое значение, значительная часть русских городов в XVI–XVII вв. вовсе не имела (или почти не имела) «посадских людей». А там где посады развивались на основе экономической, как в северных или «поморских» уездах Московского государства, там они не только не выделялись какими-либо правовыми особенностями из окрестных сельских округов, но зачастую совершенно сливались с ними и в хозяйственном и в административно-финансовом отношениях, образуя единые всеуездные миры.

Наша древность не знала формальных ограничений права торговли, и купцы не составляли у нас особого класса с сословной организацией, равно как не знала она, в нормальных условиях, и принудительной таксировки товарных цен.

Ремесленная промышленность, не будучи принудительно сконцентрирована в городах, растекалась по всей стране в виде кустарных промыслов, развивавшихся по потребностям и желаниям потребителей и по силам и способностям мастеров, а не по правилам и предписаниям цеховых статутов.

Таким образом, свобода промыслов, к которой Европа пришла лишь в XIX ст., у нас представляет собою исконное начало экономической жизни, а в области торговли у нас господствовала «повольная цена» в отличие от европейской таксировки товарных цен.

Уложение царя Алексея Михайловича прикрепило посадских людей к месту жительства и предписало «взять на государя» соседние с посадами частновладельческие слободы, но «обособление города от деревни этою мерою не достигается. Здесь производится разграничение не между городом и деревней, а между людьми, непосредственно зависящими от государя, и теми, которые в силу прикрепления были поставлены в зависимость от частных владельцев». (В.И. Сергеевич). Запрещение сельским жителям, не принадлежащим к составу посадских тяглых общин, держать лавки в посадах имело целью только охранение фискально-податных интересов, а вовсе не запреще­ние торгово-промышленной деятельности сельского населения. Наоборот, Уложение 1649 г. (гл. XIX, ст. 17) определенно признает за крестьянами право торговли «всякими товарами»: «А чьи крестьяне учнут к Москве и в городы приезжать из уездов со всякими товары: и им те товары продавати по вольным торгом беспенно, на гостине дворе с возов и стругов, а в рядах лавок не покупати и не наймывати».

И впоследствии попытки городского класса в России добиться монополизации в его руках торговли и промышленности оставались безуспешными. К тому же и сам этот класс в России никогда не имел организации, которая по своей силе и по своему социальному значению могла бы сколько-нибудь равняться с организацией «среднего сословия», в Европе. Существовавшие в Московском государстве специальные организации торгово-промышленного населения – гости, гостиная и суконная сотни – во-первых, охватывали собою относительно ничтожное число лиц, – а во-вторых, представляли со­бою не самостоятельные и самодеятельные, а служебные организации, соз­ванные правительством для несения финансовой службы. «Гостиным именем» царь жаловал за службу, и число гостей было всего лишь, по словам Гр. Котошихина, «блиско 30 человек». Гостиная и суконная сотни были принудительными тягловыми организациями, пополнявшимися по набору (М.А. Дьяконов). Следующее сопоставление ясно показывает, что между нашими московскими «сотнями» и европейскими организациями торгово-промышленного населения по существу нет никакого сходства. На Западе вступление в торговую гильдию или ремесленный цех представляло собой завидную привилегию, которую стремились купить значительным взносом или подарком (в то время, когда цеховые верхушки стали обнаруживать стремления к ограничению доступа в цехи). У нас вступление в «привилегированные» сотни представляло собой тяжелую повинность, от которой стремились... откупиться значительной взяткой.

Лишь в XVIII в., в то время, когда на Западе цеховой строй уже потерял свое значение и стал разлагаться, русское правительство попробовало насадить в России городское самоуправление по европейскому образцу, купеческие гильдии и цеховую организацию ремесла. Но и здесь под новыми европейскими формами оказалось старое, служебно-фискальное содержание. «Как уже прекрасно выяснено Дитятиным, в истории русских цехов и гильдий вообще не следует искать аналогий с соответствующими явлениями европейского запада. – Цеховая организация установилась у нас в интересах фиска и казенной службы, при чем и правительственные мероприятия и жизненная практика вкладывали в иноземные формы чисто туземное содержание... [У нас установился] взгляд на цеховые союзы как на обязательных поставщиков правительству исполнителей казенных работ... Выбирая магистратских членов, посадская община лишь выделяла из своей среды определенное количество лиц в распоряжение центральной власти, и “излюбленные люди” бургомистры и ратманы, переступая порог магистратской присутственной камеры, тем самым отщеплялись от своей общины, делались не слугами избравшего их общества, а агентами правящей бюрократии» (А.А. Кизеветтер).

Численность посадского населения России в XVIII в. определяется исследователями всего лишь около 3% общего количества населения России (в середине века – около 200 тыс. душ м. п.).

Таким образом, у нас лишь в XVIII в. правительство создает (точнее пытается создать) организацию городского сословного самоуправления по европейскому образцу и декретирует введение в России цехового строя, но и то и другое удается лишь в весьма скромной степени и, разумеется, не восполняет отсутствовавшую в нашей истории городскую «стадию развития» экономической жизни европейских государств. При Екатерине II «правительство хотело дать городскому сословию те элементы самостоятельности, которых не выработала русская история. Городское сословие облечено было для этого в формы средневековой европейской свободы, поделено на гильдии и цехи. Однако же городское корпоративное устройство в России... оказалось мертвой формой. Точнее говоря, под этой формой удобно приютилось старое начало государственного тягла и службы» (П.Н. Милюков).

В развитии сельской жизни и сельскохозяйственного производства у нас и на Западе мы также находим отличия, доходящие до противоположности. В эпоху раннего средневековья Европа знает и волость (нем. Markgenossenschaf) и сельскую общину (Dorfgemeinde) с общинными угодьями (Allmende) и с периодическими переделами полевых участков, находящихся в пользовании у отдельных хозяев. Но очень рано Европа переходит в сельском быту к режиму частной земельной собственности. Значительная часть общинных полей и угодий переходит в руки крупных землевладельцев (знаменитое «огораживание» общинных полей в Англии, «сполиация» общинных земельных угодий, во Франции, Bauernlegung в Германии), а те участки, которые остаются в руках крестьян, получают свои неподвижные межи и своих частных собственников. Безземельные крестьяне могут получить землю не путем надела общинных «жеребьев», но лишь путем аренды земельных участков у крупных землевладельцев.

Между тем в России аграрная эволюция шла от частной собственности к земельно-передельной общине, которая достигла своего наибольшего развития именно в новое время, в XVIII–XIX вв., когда на Западе частная земельная собственность окончательно восторжествовала над общиной. Правда, в нашей древности над правами частных владельцев возвышалось верховное право государя: «земля великого государя, а нашего владения» так характери­зовали владельцы черных земель свое отношение к земле, но фактически они распоряжались своими участками, как собственностью. С другой стороны, если крестьянин шел садиться на землю к частному крупному землевладельцу то он брал у него участок для себя и своей семьи и вел на нем индивидуаль­ное хозяйство, как мог и хотел. Но с конца XVII в., под прямым воздействием землевладельцев, с одной стороны, и органов государственной власти (на черных землях), с другой, все шире развивается равномерное наделение крестьян землей «по тяглам», и это стремление установить поземельно-передельное равенство между сельскими «тяглецами» особенно усиливается с введением подушной подати. В XVIII–XIX вв. поземельно-передельная община охватывает собой огромное большинство земель, находящихся в обработке крестьян: она сохраняет свое значение и после реформы 19 февраля 1861 г. и переживает полное торжество в момент всеобщего земельного передела и «поравнения» печальной памяти 1917–1920 гг.

Можно видеть в крестьянской поземельно-передельной общине тормоз для технического прогресса в сельском хозяйстве (и лично мне она представляется таким тормозом) и желать предоставления возможности сильным и хозяйственно-творческим элементам выйти из общины и организовать прогрессивные хозяйства на основе личной собственности на землю, но при историческом рассмотрении значения русской земельной общины нельзя не отметить, что в период господства общинно-передельных порядков на Руси значительно увеличилась площадь земли занятой сельскохозяйственной обработкой и чрезвычайно возросло количество сельского населения, которому общинные порядки обеспечивали, хоть скудное, но верное пропитание.

Особенности социаль­ного строя

В связи с вышеизложенным стоят весьма важные особенности социального строя Русского государства. Тогда как на Западе до XIX в. господствуют начала сословности и корпоративности, древняя Русь не знала сословий в европейском смысле, она знала лишь тягловые состояния или служебные «чины», между которыми государство распределяло повинности, требуя от одних – военную службу, от других – податные взносы и исполнение натуральных рабочих повинностей.

На Западе в средние века «государство, так сказать, растворялось в сословно-организованном обществе». (Н.И. Кареев). В средневековой Европе все и всякие общественные организации, начиная от коллегии курфюрстов и кончая союзами сапожных подмастерьев, имели свое самостоятельное значение и свои особые права и привилегии, по большей части формулированные в тех или иных письменных документах (от папских и императорских «булл» – до цеховых статутов).

В России, наоборот, различные «чины», сложившиеся в Московском государстве, отличались один от другого не правами и привилегиями, а характером повинностей, возложенных на них государством. Государственность России употребляла или даже создавала сословные группы, как орудия для своих правительственных целей. Европейское общество и государство строилось, так сказать, снизу вверх. Централизованная государственная власть там, действительно, явилась как высшая надстройка над предварительно сложившимся средним слоем феодальных землевладельцев, который в свою очередь вырос на плотно сложившемся низшем слое оседлого крестьянского населения. У нас же, особенно в северо-восточной Руси, общество строилось сверху вниз. Эта усиленная деятельность верхней государственной «надстройки» была вызвана, главным образом, непрерывной борьбой с внешними врагами и военным характером русского государства.

Так продолжалось до второй половины XVIII в. При Петре I основная пружина государственного порядка достигла высшей степени напряжения: сословная разверстка социальных повинностей стала еще тяжелее, чем было в XVII в. Лишь во второй половине XVIII ст., когда дворянство освобождается от обязательной службы и наделяется целым рядом прав и преимуществ, оно, действительно получает характер привилегированного сословия, но, разумеется, эти запоздавшие русские «феодалы» XVIII–XIX ст. по своему правовому и политическому положению и по своей культурно-социальной роли весьма и весьма отличаются от действительных феодалов европейского Запада.

У нас отсутствовала не только самостоятельная и независимая от верховной государственной власти феодальная аристократия, но отсутствовала также устойчивая и самостоятельная организация «среднего» или городского сословия, иначе, торгово-промышленной буржуазии. Между тем этот класс – Mittelstand в Германии – играл (и играет) огромную роль не только в экономической, но и в политической и в обще-культурной истории Европы. «В городах рождено было новое время» (А. Онкен). В городах зародилась и развилась новая светская культура, пришедшая на смену церковной культуре средневековой католической Европы. Тогда как европейский город, начиная с XIV ст. (в Италии раньше) производит постепенно секуляризацию духовной культуры, в Россиии монастыри остаются очагами культуры и просвещения вплоть до XVIII в., но и тогда в XVIII в., культура из монастыря переходит по преимуществу, не в город как таковой, но в дворянскую «усадьбу». В Европе вслед за подъемом экономического и культурного значения буржуазии, последовал и политический подъем «третьего сословия», которое в новое время, достигнув, в лице парламентского представительства решающего значения в политической жизни, является главной опорой современного парламентарного строя в Европе и вместе с тем составляет главное условие прочности и устойчивости социального строя европейских обществ.

Весьма существенной особенностью социального состава древне-русского общества являются, далее, массы казачества (размещавшиеся по окраинам и за границами государства), которые были как бы выдавлены из пределов государства тяжелым прессом государственной машины и составили общественные образования, проникнутые духом прямой враждебности или скрытой неприязни по отношению к государству. Впоследствии казачество превратилось, в большинстве своем, в элемент «земский» и государственный, а своим сельскохозяйственным трудом оно далеко раздвинуло на юго-восток область русской пашни, но анархически-нигилистическая психология, порожденная прежним военно-кочевым бытом и тягостями государственной организации, оставила весьма заметные следы в сознании русского «общества» и народа.

Процесс политического развития

Рассматривая процесс политического развития России сравнительно, с Европой, видим, что последняя прошла в своем политическом развитии эпохи феодализма и сословно-представительной монархии. Россия же миновала обе эти «стадии развития».

Основное начало феодализма, как политической системы, заключается в соединении государственной власти с землевладением, и вот этот основной принцип политического феодализма никогда не был осуществлен на Руси. Князья пользовались у нас своими владетельными правами по своему происхождению, т. е. по принципу династическому, землевладельцы же русские не княжеского рода никогда не достигали могущества и независимости, свойственных западным феодальным владетелям.

На Западе могучая феодальная аристократия как бы перерастает через голову королевской власти. Феодалы составляют совет короля (им принадлежит право совета) и король является между ними лишь primus inter pares. Его власть не распространяется на подданных феодальных владетелей. Действительным правителем он является только для населения своих «доменов».

В средневековой Франции, до и после Карла Великого, королевская власть падает особенно низко, и король среди феодальных владетелей долго остается здесь «первым между равными». Потом, когда королевская власть из призрачной стремится превратиться в действительную монархическую власть феодальная аристократия ведет с ней долгую и упорную, временами вооруженную борьбу до самой середины XVII в.

В Германии происходит полное раздробление государственной власти между феодальными владетелями. Немецкий король (и император «священной римской империи немецкой нации») к концу средних веков растерял все атрибуты верховной власти в пользу духовных и светских феодалов, сохранив за собой лишь голый титул. Наоборот, графы, бывшие областные правители, стали в своих округах государями, наряду с герцогами.

В Англии политический феодализм, в смысле раздробления верховной власти, не достиг полного развития. Английские графы и бароны, каждый в отдельности, не сделались независимыми государями в пределах своих владений, но вместо того английская землевладельческая аристократия приобрела как бы коллективную власть в государстве: «Великая хартия вольностей» (1215) предоставила баронам, помимо иных «вольностей» и прав, право контроля над королевской властью, а затем сложившийся в XIII–XIV вв. парламент, в котором аристократия играла главенствующую роль, не только приобрел весьма важное правительственное значение (право вотирования субсидий право петиций, контроль над королевскими советниками) но даже в течение XIV в. дважды низлагал неугодных ему королей.

Обращаясь теперь к России, видим здесь совершенно иные отношения между верховной властью и «феодалами». Вопреки настойчивым попыткам Н.П. Павлова-Сильванского доказать противное, остается фактом, что наша «боярщина» вовсе не была «сеньорией» и наше бояре вовсе не были «сеньорами».

Подобно (по внешности) европейским феодалам, наши бояре заседают в думе великого князя, потом царя Московского, но, как справедливо указывает В.О. Ключевский, боярин «был советником князя потому, что был его слугой, а не потому, что был землевладельцем в его княжестве». Право совета существовало только в писаниях публицистов боярской партии XVI в., но действительным правовым установлением, формально-обязательным для верховной власти, боярский совет никогда не был, и государь вершил дела как хотел: или – по совету с боярами, или – «запершись сам третей у постели». Даже в XVII ст., когда боярская дума сложилась, более или менее, в правильно действовавшее учреждение (отнюдь впрочем, не ограничивавшее формально верховную власть), царь мог разгневавшему его советнику дать пощечину, надрать бороду и взашей вытолкать его из залы заседаний (случай царя Алексея Михайловича с боярином И.Д. Милославским), при чем, конечно, ни участникам, ни зрителям этой сцены и в голову не могло прийти, что здесь происходит лишь ссора... «между равными»!

Таково было положение наших мнимых «феодалов» при дворе.

                                                                              Ж. «Посев» №8   2008г.

От редактора:

- Вы можете читать наши материалы на сайте  http://nts-rs.narod.ru/;

- Если в вашем окружении есть люди интересующиеся историей, особенно в части восстановления исторической правды  двадцатого века, то пожалуйста переадресуйте им нашу «Стрелу» посоветовав на нее подписаться (подписка бесплатная),  для чего перейдите по  ссылке      http://subscribe.ru/catalog/state.politics.strelants/   или просто сообщите нам на pfth@rambler.ru  их   эл.адреса.