Стрела НТС №186  от 23.04.2014г.

Сергей Папков

Горький опыт тыла

УГОЛОВНЫЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ КАК СПОСОБ

ТРУДОВОЙ МОБИЛИЗАЦИИ В 1941–1945 гг.

Вступление СССР в войну с Германией вызвало фундаментальные изменения в системе социально-правовых отношений в стране. Часть этих тенденций была заложена ещё в предвоенную эпоху, но в связи с войной получила значительное ускорение и вылилась в особые формы. Таковой, в частности, была тенденция распространения уголовного права на область трудовых отношений, закреплённая в Указе от 26 июня 1940 г.*

В течение первых тяжёлых и неопределённых месяцев войны она получила дополнительный мощный импульс и фактически привела к замене экономических стимулов к труду системой административно-уголовных наказаний во всех ключевых отраслях советской экономики. Выражением этой же тенденции являлся переход к особым (упрощённым) формам судопроизводства: повсеместному внедрению трибуналов и отказу от предварительного расследования по многим видам правонарушений, в первую очередь — по фактам уклонения от мобилизаций и нарушения трудовой дисциплины.

Беспрецедентное по своим масштабам и оперативное (по срокам) расширение института трибуналов и его полномочий являлось одним из самых выразительных признаков чрезвычайной обстановки. Указ о трибуналах появился уже в первые часы войны. Он был принят 22 июня 1941 г. в виде «Положения о военных трибуналах, действующих в местностях, объявленных на военном положении и в районах военных действий». Вслед за районами, где вводилось военное положение, трибуналы были созданы почти во всех областях, краях и республиках СССР, а также во многих промышленных центрах.

В крайне неблагоприятных условиях начавшейся войны руководству страны предстояло произвести сложную переорганизацию работы тыла, чтобы создать дееспособную экономику и организовать систематическое снабжение фронта. Решающее значение в этом процессе отводилось военно-промышленному комплексу, сконцентрированному в Сибири из остатков заводов, эвакуированных из западных районов станы, и местных предприятий, построенных в 1930-е годы. Но, чтобы привести в действие возрождаемый индустриальный потенциал, требовалось выработать соответствующий механизм мобилизации трудовых ресурсов. Необходимо было не только привлечь на заводы-гиганты тысячи новых работников. Ещё важнее было закрепить их на долгий срок. В предвоенный период сталинское руководство сделало первый важный шаг по созданию мобилизационной экономики с элементами принудительного труда. Указом 26 июня 1940 г. оно законодательно прикрепило рабочих к предприятиям, запретив увольнения и установив уголовную ответственность за опоздания на работу и отсутствие на рабочем месте. В военной обстановке принуждение к труду посредством уголовных мер получило значение ведущей тенденции в сфере трудовых отношений. С конца 1941 г. на основе Указа от 26 июня стали появляться другие правовые акты, многократно усиливающие ответственность рабочих за уклонение от работы, но главным образом — за попытки самовольно уйти с предприятия. Вслед за рабочими специальные принудительные меры распространились на учеников-подростков, учащихся ремесленных училищ и школ ФЗО, а позднее и на колхозников, то есть практически на все категории занятого населения.

Система принуждения к труду, характерная для военных лет, складывалась постепенно. На первом этапе (до декабря 1941 г.) её фундаментом служил уже известный Указ 26 июня 1940 г., оказавший огромное влияние на сферу трудовых отношений в предвоенный период. В условиях войны практика этого указа, как и всей советской правовой системы, претерпела некоторую эволюцию. В самом начале войны на волне всеобщих мобилизаций и повсеместного внедрения чрезвычайных форм социальной жизни в борьбе с нарушителями трудовой дисциплины наступил временный спад. Его первым признаком было снижение поступления уголовных дел с предприятий в суды и сокращение числа выносимых приговоров.

Первые месяцы военного времени породили и другие новые тенденции. Самой выразительной из них было резкое повышение доли молодёжи в среде осуждённых, особенно юношей и девушек до 20 лет — с 25% в 1940 г. до 45–60% в конце 1941 г. (по Западной Сибири). Такое изменение произошло не только в результате массовых мобилизаций молодых рабочих на предприятия. Свою роль сыграли и новшества в правовой системе: за месяц до начала войны, 31 мая 1941 г., секретным указом сталинское руководство ввело в стране необычную меру. Оно установило уголовную ответственность по всем видам преступлений, начиная с 14 лет. Теперь несовершеннолетние молодые рабочие и ученики-подростки также подлежали преданию уголовному суду, как и взрослые нарушители трудовой дисциплины. Указ имел настолько секретный характер, что многие районные судьи и даже работники областных судов в течение первых месяцев войны не подозревали о его существовании. В декабре 1941 г. инспектор Наркомюста РСФСР сообщал из Новосибирска, что некоторые суды, не имея информации об Указе, отказывались от осуждения несовершеннолетних, а спецколлегия облсуда «вместо исправления ошибок, неправильно ориентировала суды, отменяя приговоры на осуждённых в возрасте 14–16 лет, так как не знала Указа от 31 мая 1941 г.»

Между тем становилось очевидным, что война мало изменила отношение рабочих к труду на госпредприятиях. Статистика прогулов, самовольных уходов и связанной с ними судимости говорила о том, что улучшений в трудовой дисциплине всё ещё нет. Но как исправить положение, когда уже идет война и под угрозой стоит судьба самого государства? Решение проблемы было найдено в той же плоскости, что и ранее, — в ещё большем ужесточении уголовных наказаний. Практика принуждения к труду, проводившаяся до сих пор по нормам предвоенного периода, резко изменилась с изданием Указа от 26 декабря 1941 г.  Указ, носивший название «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход (дезертирство) с предприятий», превращал нарушение трудовой дисциплины в серьёзное преступление. Он объявлял уход с оборонного предприятия трудовым дезертирством, для которого устанавливалась кара в виде тюремного заключения от 5 до 8 лет. Кроме того, уголовные дела по этому виду преступления подлежали теперь рассмотрению в военных трибуналах.

Указы 26 декабря 1941 г. и 26 июня 1940 г. стали выполнять основную роль в удержании рабочих на предприятиях и стройках. Не менее важным был и третий закон, который должен был служить задаче пополнения рабочих кадров — Указ 13 февраля 1942 г. о мобилизации для работы на производстве и строительстве трудоспособного городского населения: мужчин с 16 до 55 лет и женщин с 16 до 45 лет. В совокупности эти три указа составили базис трудовых правоотношений между государством и рабочими в военное время. Их действие представляло собой единый репрессивно-принудительный механизм: если мобилизованный после вручения ему мобилизационного листка не являлся на предприятие, он привлекался к суду по ст. 5 Указа 13 февраля 1942 г. (исправительно-трудовые работы до 1 года), а за неявку на работу после зачисления в штат предприятия (строительства) отвечал по Указу 26 июня 1940 г. или Указу 26 декабря 1941 г.  Подобные меры распространились и на рабочих транспорта, после того как указами от 15 апреля и от 9 мая 1943 г. было введено военное положение на железных дорогах и водных путях.

Вступление в силу особых правовых актов о трудовой дисциплине оказало глубокое влияние на многие сферы социальной жизни. Прежде всего, существенно выросло значение милицейского аппарата. Милиция превратилась в один из ключевых инструментов исполнения указов о труде. На неё легли обязанности по систематическому розыску и задержанию многочисленных дезертиров с предприятий, по организации учёта бежавших, регулярной проверке документов у населения. Особое внимание придавалось соблюдению паспортного режима и проведению специальных рейдов (облав) в местах скопления людей — на рынках, вокзалах, речных пристанях, гостиницах, общежитиях, городских парках, улицах и площадях. Каждому молодому и взрослому человеку в любой момент необходимо было предъявить документы с отметкой об увольнении или трудовой мобилизации, которая удостоверяла бы его легальное положение. Атмосфера повседневной жизни тыловых городов и посёлков стала напоминать тревожные условия прифронтовой полосы. Чтобы выловить хотя бы тысячу дезертиров производства, милиции приходилось устраивать грандиозные розыскные операции с применением многочисленных сил. Начальник УНКВД по Новосибирской области генерал Петровский в отчёте в сентябре 1943 г. перечислял несколько направлений, которые использовали милицейские отряды по розыску дезертиров военной промышленности. Упоминая военизированные рейды по общественным местам в городах области, он отмечал также «проведение массовых проверок документов в квартирах граждан», «патрулирование и обходы в городах и крупных населённых пунктах с проверкой квартир, числящихся на особом учёте», «прочёсывание лесов в местах укрытия дезертиров, проверку лесных охотничьих избушек, землянок, кордонов, пасек, рыбачьих шалашей», «выставление пикетов и заслонов при въездах в населённые пункты, на развилках дорог, на берегах рек, по которым в летнее время дезертиры передвигаются на лодках». Всего за 8 месяцев 1943 г. (с 1 января по 1 сентября), сообщал Петровский, «было подвергнуто проверке 542 247 человек, не считая тех лиц, у которых документы проверялись в квартирах в порядке поддержания паспортного режима». Но эти колоссальные усилия позволили выявить и задержать лишь 8 133 дезертира. За это же время количество приговоров и розыскных заданий в отношении дезертиров продолжало расти и достигло 31 601.

Под воздействием чрезвычайных законов о труде произошла глубокая деформация социальной структуры ряда городов. Уже к концу 1942 г. в таких промышленных центрах, как Новосибирск, Кемерово, Сталинск, Прокопьевск, Киселёвск, Томск, занятое население стало представлять собой поразительный конгломерат. Заводы и лагеря, трущобы спецпоселенцев и кварталы врытых в землю лачуг с тысячами принудительно мобилизованных людей, перемешавшись друг с другом, образовали здесь особый тип человеческого сообщества, в котором тюрьма и свобода превратились в некую условность, неясно выраженную суть повседневного бытия. Границы между лагерным населением и наёмными рабочими невероятно размылись и сблизились. Массы заключённых и заводских рабочих в этих гетто соседствовали друг с другом и время от времени менялись местами своего обитания. Так, например, в Кировском районе г. Новосибирска, где возник огромный комбинат № 179 Наркомата боеприпасов (завод «Сибсельсмаш»), к ноябрю 1942 г. было образовано несколько лагерных отделений для обслуживания действовавших заводов и строек. Заключённые численностью свыше 10 тыс. — в большинстве своём недавние рабочие этих заводов, осуждённые по указам о трудовой дисциплине, — жили и работали здесь в своём новом статусе. В течение войны многие из них вновь возвращались к прежнему месту работы и восстанавливали гражданское положение. Немалое число работников крупных предприятий и строек за время войны получило по две или три судимости.

Мобилизация рабочих на выполнение правительственных заданий по поставке различных видов вооружения и техники была сопряжена с драматической борьбой с трудовым дезертирством. После издания Указа от 26 декабря 1941 г. под его юрисдикцией (т. е. юрисдикцией трибуналов) оказались все значимые производственные и сырьевые объекты индустрии. Только в Новосибирской области в это число попали 108 предприятий и строек. Их директора обязаны были завести строгий персональный учёт кадров, изъять у всех рабочих и служащих паспорта, заменив их специальными удостоверениями.

Новые указы о труде не только повысили статус трибуналов. Они вызвали к жизни совершенно новые формы традиционного судопроизводства. Для ускорения работы судов, в которые хлынул поток дел о нарушителях дисциплины, был учреждён целый ряд судебных участков специальной подсудности. Так стали именоваться суды крупных промышленных центров, где рассматривались исключительно дела об опозданиях на работу и прогулах (по Указу 26 июня 1940 г.). В Новосибирске в 1942 г. для оборонных заводов-гигантов в Кировском и Дзержинском районах были учреждены шесть участков спецподсудности. Такие же участки были открыты в Кемерово, Прокопьевске, Сталинске. В Омске к оборонным заводам на постоянной основе прикрепили прокуроров и их помощников (21 чел.), чтобы ускорить процесс подготовки дел для трибуналов.

Судебная практика по указам о трудовой дисциплине стала ярким проявлением «обслуживающего правосудия». С 1942 г. статистика по этому виду «преступности» в Сибири существенно превысила показатели предшествующего периода. По районам Кузбасса, например, через нарсуды проходили десятки тысяч человек. Правосудие здесь целиком перешло к удовлетворению интересов военного производства: нарсуды практически были заняты только рассмотрением дел об опозданиях и прогулах. Вскоре в этот же процесс активно включились и военные трибуналы, в результате чего борьба с трудовым дезертирством стала одной из самых грандиозных репрессивных кампаний военных лет.

«Трибунальское правосудие» в Сибири осуществляли три вида специальных судов: трибуналы войск СибВО, трибуналы войск НКВД и транспортные трибуналы. Военные трибуналы СибВО, действовавшие в пяти гарнизонах в областных центрах, до 1 апреля 1943 г. выносили приговоры «труддезертирам» одновременно с трибуналами войск НКВД (также в каждом областном центре). С апреля 1943-го судебные функции этого характера перешли в исключительное ведение трибуналов войск НКВД. Приговоры работникам транспорта выносились в трибуналах железных дорог и речных бассейнов.

Через трибуналы проходили все дела о «трудовых дезертирах» оборонных и угледобывающих предприятий. Это была поистине стихия «правосудия». Тысячи уголовных дел, составленных на скорую руку, без всякого изучения обстоятельств совершённых нарушений (как, в общем, и требовал Указ 26 декабря 1941 г.), хлынули потоком с заводов и шахт. «Дела поступают крайне неравномерно, “пачками” по 200–300 и даже больше в день. Естественно, что трибуналы не в состоянии все их рассмотреть немедленно», — сообщал в январе 1943 г. председатель трибунала СибВО Какоулин. Наибольшее количество дел о самовольных уходах поступало из крупнейших предприятий — заводов Новосибирска (комбинаты № 179 и № 153), Сталинска (КМК и Строительство алюминиевого завода), Красноярска (завод № 4), Барнаула (объект № 17 и Стройгаз), Кемерово и т. д.

Проблема исполнения Указа от 26 декабря 1941 г. состояла в том, что, вопреки намерению законодателя, случаи самовольных уходов с работы невозможно было криминализировать в полном объёме. Поэтому очень скоро определились границы тех мер наказания, в пределах которых члены трибуналов старались действовать даже в тех случаях, когда вердикт противоречил букве Указа. Во-первых, в их практике появилось условное наказание, хотя такая мера вообще не была предусмотрена в Указе. К условной мере стали приговаривать несовершеннолетних рабочих, у которых отыскивались смягчающие обстоятельства, например если их близкие родственники были призваны на фронт или если причиной оставления работы послужило тяжёлое материальное положение. В 1943–1944 гг. условное осуждение получали от 3 до 5% осуждённых. Во-вторых, трибуналы использовали преимущественно нижний предел наказания — 5 лет лишения свободы (до 45% осуждённых). Но самой важной мерой, позволявшей смягчать суровую уголовную репрессию, были заочные осуждения. Как особый вид приговора, заочное осуждение являлось и законным и в то же время существенно ограничивающим последствия Указа 26 декабря. Оно применялось в тех случаях, когда рабочего, самовольно оставившего предприятие, невозможно было немедленно предать суду военного трибунала как того требовал Указ. По представлению администрации завода и прокурора приговор выносился в отсутствие обвиняемого, а его самого объявляли в розыск. Однако розыск составлял как раз главную проблему для властей. Чтобы найти бежавшего работника, нужны были скоординированные действия целого ряда организаций — милиции, районных и сельских властей, а также колхозного руководства или других предприятий, куда обычно устраивался разыскиваемый беглец. Но многие хозяйственники были не меньше заинтересованы в рабочих руках и часто оказывали дезертирам скрытое покровительство. В итоге милицейский розыск позволял вернуть лишь 4–5% заочно осуждённых, в то время как число таких осуждённых постепенно выросло до 70–90% всех приговорённых трибуналами.

Заочное осуждение отличалось не только тем, что создавало видимость активной борьбы с дезертирством за счёт приговоров «мёртвым душам». Оно было также источником многих судебных искажений — безосновательных и несправедливых вердиктов. Причиной осуждений нередко становился беспорядочный учёт на заводе, когда сама администрация не знала, какие рабочие и на каких участках числились на данный момент. В результате в трибуналы попадали материалы на рабочих, убывших в краткосрочный отпуск или не возвратившихся своевременно из поездки к родным. В первые месяцы 1942 г. многие молодые рабочие получали приговоры из-за того, что вообще не знали о последствиях Указа и потому не считали дезертирством самовольный выезд домой за тёплыми вещами, чтобы навестить семью или поправить домашнее хозяйство. Для некоторых из них заочное осуждение заканчивалось реальным лагерным сроком. Хаотическое применение Указа особенно часто отмечалось на крупных предприятиях, где использовался труд тысяч временно мобилизованных граждан.

Основными жертвами «трибунальского правосудия» были две категории мобилизованных — молодёжь до 25 лет и женщины. Обе эти группы, как наименее приспособленные к экстремальным условиям заводской или шахтерской жизни военной поры, массой уходили с оборонных предприятий, пополняя ряды «дезертиров производства». В наиболее «военизированной» Новосибирской области количество осуждённых женщин в 1943 г. достигало 55–60%, а доля молодежи в возрасте до 25 лет — 70–75% от общего числа приговорённых трибуналами.

Для бегства молодых рабочих с предприятий действительно имелось много важных причин. Главная из них — это кромешные условия, которые превращали повседневную жизнь молодёжи в невыносимое испытание. Вырванные из семейной обстановки, чаще всего — из сельской местности, юноши и девушки оказывались в мрачной атмосфере казарменного быта и полуголодного существования. Чтобы выжить в подобной обстановке, многим приходилось рассчитывать только на себя. От бытовой неустроенности особенно страдала молодёжь крупнейших оборонных предприятий, введённых в строй в невероятной спешке, без соответствующей инфраструктуры. Положение здесь было просто катастрофическим. Так, на комбинате № 179 наркомата боеприпасов к лету 1944 г. 40% всего состава рабочих (7 367 чел.) проживали в восьмидесяти девяти общежитиях, малопригодных для жилья. Только четыре из этих общежитий располагались в каменных домах, остальные — в каркасных засыпных и брусчатых бараках, землянках и палатках. Ещё 1 664 рабочих ютились на чердаках жилых домов. Официальная сводка сообщала: «Брусчатые дома внутри не оштукатурены и поэтому служат рассадником клопов, тараканов и других насекомых; засыпные бараки снаружи дряхлеют, так как побелка и покраска за это время не производились, штукатурка обваливается, окна зашиты фанерой, досками. Оборудованы общежития главным образом деревянными топчанами, часть из них двухъярусные, типа вагонок”, железные кровати имеются только в небольшом количестве в общежитиях инженерно-технических работников. (…) В землянках, каркасно-засыпных бараках южного посёлка и на мансардах (чердаках) рабочие живут в общих комнатах казарменного типа от 50 до 100 человек, в остальных общежитиях — комнатная система — проживает от 4-х до 16-ти человек». Вполне естественно, что на этом комбинате дезертирство превышало всякие допустимые размеры. За 1943 г., несмотря на строгие уголовные меры, здесь самовольно покинули производство 4 748 человек, т. е. 1/5 часть всех занятых рабочих на комбинате. Сходное положение было и на других крупных предприятиях.

Побудителями к массовому дезертирству были не только условия питания и катастрофический повседневный быт рабочих. В некоторых случаях бегство невозможно было остановить из-за разрыва семейных связей, доводившего людей до крайней степени отчаяния. В мае 1944 г. начальник комбината «Кузбассуголь» Задемидко, у которого на шахтах в подчинении работало около 10 тыс. интернированных советских немцев, сообщал, что «в 1943 г. немцы дезертировали главным образом из-за плохих бытовых и производственных условий, … а в 1944 г. основную часть дезертиров составляют многодетные матери, у которых дети остались на месте прежнего жительства. И подростки, стремящиеся работать вместе со своими родителями, мобилизованными в другие местности и отрасли промышленности».

Абсурдность применения суровых уголовных наказаний за самовольный уход, прежде всего к женщинам и молодым рабочим, для многих представителей власти была очевидна. От конвейерной «работы» трибуналов становилось всё больше социальных тягот для людей, но ничего не менялось на производстве. Практически бессмысленным являлось и массовое заочное осуждение, превращавшее «трибунальское правосудие» в имитацию репрессий. В конце 1942 г. работники трибуналов стали инициировать кардинальный пересмотр Указа от 26 декабря.

Уголовные наказания малолетних действительно выглядели слишком цинично. Детей не только привлекли к заводскому труду наряду со взрослыми, но в случаях бегства с предприятий зачисляли в одну категорию с уголовниками. Очевидно, что у некоторых правоохранителей в связи с этим возникал внутренний протест. По постановлению пленума Верховного суда СССР от 1 августа 1942 г. рабочие-подростки, не достигшие шестнадцати лет, были выведены за рамки Указа от 26 декабря 1941 г. С этого периода их приравняли к учащимся ремесленных училищ и школ ФЗО, для которых в случаях самовольного ухода из учебных заведений была предусмотрена более щадящая мера — до 1 года трудколонии (по Указу 28 декабря 1940 г.)  Часть других предложений также стала реализовываться к концу 1942 г. Множество приговоров в отношении малолетних рабочих подверглись пересмотру в трибуналах и в Военной Коллегии Верховного суда СССР, и осуждённых начали возвращать из тюрем на заводы.

Стихия «специального правосудия» между тем продолжала нарастать. В трибуналах г. Новосибирска в первом полугодии 1944 г. количество неисполненных приговоров достигало 11–12 тыс. в месяц, в то время как розыск давал по 350–400 дезертиров. В этих условиях сталинское руководство продолжало искать способы повысить значение Указа от 21 декабря 1941 г., чтобы как-то удерживать рабочих на заводах и шахтах. 29 июня 1944 г. постановлением СНК СССР оно ввело новый порядок действия Указа. Новшество состояло в том, что уголовную ответственность за самовольный уход рабочих должны были нести одновременно и должностные лица — директора предприятий, учреждений и председатели колхозов, виновные в приёме на работу и укрывательстве бежавших работников. Но самое важное: постановление 29 июня 1944 г. отменило заочное осуждение и обязало проводить предварительное следствие по делам о трудовом дезертирстве в течение трёх дней. Теперь рассматривать дела в трибуналах можно было только после розыска обвиняемого. Этот шаг явился первым актом частичного пересмотра всей практики борьбы с рабочими на почве трудовой дисциплины. Вместе с последующими действиями он свидетельствовал о том, что правительство наконец признало: методы слепых уголовных репрессий не приносят ожидаемых результатов — нужны более точные, адресные преследования.

Новая методика борьбы с дезертирством временно оживила кампанию по насильственному возвращению рабочих на производство. Вновь заметно повысилась активность органов НКВД. Во второй половине 1944 г. специальные отряды милиции и «бригадмилов» (бригады содействия милиции из числа комсомольцев и рабочих активистов) провели в городах серию облав по выявлению и задержанию беглецов с военных предприятий. Только в Новосибирске, как сообщал обком ВКП (б), милиция организовала 22 массовые проверки, в которых участвовали более двух тысяч человек. Эти отряды проверили более пяти тысяч домовладений с населения около 45 тыс. человек, выявили 1 785 дезертиров оборонной промышленности. По сведениям обкома, «за два месяца действия постановления СНК СССР от 29 июня 1944 г. разыскано 5 877 чел.», т. е. в 1,5 раза больше, чем за первую половину года. Более широкие рамки приняла также деятельность трибуналов и прокуратуры. Запрет на заочное осуждение и необходимость проведения следствия по делам дезертиров многократно увеличили поток уголовных дел в эти структуры. Прокурор Кемеровской области Б. Белкин сообщал, что объём следственной работы облпрокуратуры вырос в 5–6 раз, в результате чего штат следователей потребовалось расширить до нескольких десятков человек. В Новосибирской области пришлось образовать четыре новые постоянные сессии трибунала НКВД в Дзержинском и Кировском районах, в городах Томске и Куйбышеве. Ещё четыре сессии трибуналов созданы в Омске.

Но и эти меры не дали практических результатов, кроме роста статистики судимости. Процесс текучести кадров на предприятиях и система уголовных мер развивались независимо друг от друга, и трибуналы в экономическом отношении были бесплодны. К концу 1944 г. борьба с дезертирством окончательно зашла в тупик. Карательный механизм по существу работал вхолостую: количество уголовных дел в трибуналах не уменьшалось, а вопрос о самовольных уходах на оборонных заводах по-прежнему оставался очень острым. Даже некоторые партийные руководители на местах стали выражать своё несогласие с таким действием Указа 26 декабря и предлагали изменить его методологию.

Правительство вскоре действительно поменяло тактику: оно начало прибегать к тайной выборочной амнистии в интересах крупных военных заводов. Так, в ноябре 1944 г. секретным постановлением ГКО была решена судьба 900 следственных заключённых-дезертиров, задержанных на территории Новосибирской области. Уголовные дела этих лиц были прекращены; у каждого из них взяли подписку об ответственности за повторный побег, а затем, как сообщала облпрокуратура, «организованным порядком направили для работы на оборонные предприятия». Правительство делало отступление там, где не в силах было добиться какого-либо успеха. Ещё более широкую аналогичную акцию оно осуществило накануне нового, 1945 года. Это был Указ 30 декабря 1944 г. «О предоставлении амнистии лицам, самовольно ушедшим с предприятий военной промышленности и добровольно возвратившимся на эти предприятия». Амнистия позволяла лицам, покинувшим военные заводы и шахты, возвратиться обратно до 15 февраля 1945 г. Совершенно очевидно, что этот широкий жест означал не прекращение преследований рабочих, а всего лишь возвращал кампанию борьбы в исходную точку: он освободил от уголовной ответственности тех «мёртвых душ», которых не удалось разыскать и осудить до сих пор. Ещё одной мерой, направленной в первую очередь на разгрузку лагерей и тюрем от избыточного числа заключённых, стала частичная (тоже секретная) женская амнистия по Указу 18 января 1945 г.

Кампания борьбы с дезертирством была лишь одной, самой активной частью силовой политики закрепления рабочих на производстве. На другом фланге в это же время протекала аналогичная борьба против менее значительных нарушений трудовой дисциплины — опозданий и прогулов. Как уже отмечалось, основным инструментом этой борьбы оставался Указ 26 июня 1940 г. Поскольку случаи опозданий и прогулов многократно превышали размеры дезертирства (самовольных уходов с военного производства), то и практика Указа 26 июня была значительно шире практики Указа 26 декабря 1941 г. С того периода, когда стало ясно, что война принимает затяжной характер, советское руководство постаралось повысить эффективность репрессивных мер в отношении «указников», допустивших прогул или опоздание. Постановлением Совнаркома СССР от 18 октября 1942 г. оно ввело дополнительную санкцию для нарушителей трудовой дисциплины — наказание голодом. А именно: получая приговор по Указу от 26 июня 1940 г. (от 1 до 6 месяцев ИТР), осуждённый должен был лишаться и части хлебного пайка.

Приговоры за прогулы, опоздания и самовольное оставление работы стали самым массовым уголовным наказанием, применявшимся советскими судами в годы Второй мировой войны. Как и другие виды правонарушений, эта разновидность «преступности» приобрела в военных условиях множество своеобразных черт, выражавших специфические отношения между государством и обществом. Наиболее важной её стороной, несомненно, являлся сам масштаб репрессии. В новейшей российской истории нет другого периода, который в этом отношении превосходил бы опыт войны.

Указы о трудовой дисциплине представляли собой специфический способ принуждения к труду в советской системе. В период войны, появившись один за другим как цепная реакция, они развились в широкий комплекс законодательных актов и обрели форму законченной правовой системы. Практическое их значение складывалось под влиянием двух обстоятельств. С одной стороны, оно вытекало из необходимости мобилизовать дополнительные рабочие кадры для ускоренного развития оборонного потенциала страны. И в этом смысле сталинские указы вполне укладывались в рамки традиционных мер, используемых многими государствами в условиях тотальной войны. В то же время указы-законы имели собственную тоталитарную природу. Их назначение состояло в том, чтобы компенсировать имманентные пороки сталинской хозяйственной системы, у которой ещё в довоенный период выявилась хроническая неспособность развиваться и адаптироваться к меняющимся условиям без принудительных мер. Применяя суровые уголовные санкции в отношении рабочих, режим прикрывал беспомощность своей экономической политики, её убогий механизм организации и стимулирования труда. Можно было бы предположить, что уголовные наказания в области труда оправдывались исключительными, роковыми условиями войны — болезненным ходом эвакуаций и необходимостью спешной перестройки всей экономики страны для наращивания жизненно важных оборонных производств. Но тот факт, что эти меры сохранили свою преемственность в восстановительный период, свидетельствует о другом: без массового принуждения к труду сталинская система лишалась всяких стимулов для поддержания производства и была обречена на провал.

*С. А. Папков, Институт истории СО РАН, Новосибирск

Статья дана в сокращенном варианте.

Источник: Посев» №1, 2014г.

От редакции:

- Распространяйте наши материалы в своем окружении;

- Подписывайтесь на журнал «Посев»;

- Читайте ж. «Посев»  на http://nts-rs.ru/posev.htm

- Подпишитесь на нашу рассылку (Стрелы НТС), перейдя по ссылке    http://subscribe.ru/catalog/state.politics.dlachlenovidruz