ГЛЕНН КЛОУЗ,ВЕЛИКАЯ И УЖАСНАЯ!

Похоже, дело идет к концу, осталось потерпеть еще немного, и ничего тут нет сложного — отвести глаза в сторону, сделать глоток холодного чаю, выдержать паузу, якобы собираясь с мыслями, обезоруживающе улыбнуться, все как всегда. Симпатичная девочка-журналист из знаменитого глянцевого журнала уже почти не волнуется — Великая и Ужасная Гленн Клоуз оказалась такой славной и искренней.

Они уже поговорили о мужчинах — Гленн с к точно отмеренной порцией грусти призналась, что ее главной ошибкой всегда был нарушенный баланс между карьерой и личной жизнью. О дружбе — тут вообще удалось ограничиться радостными кивками, потому что девочка за нее восхищалась ее лучшей подругой Мерил Стрип. О ролях — Гленн в который раз картинно поежилась, вспоминая пресловутого сваренного кролика в «Роковом влечении», назвала воплощенным злом Круэллу из «101 далматинца», рассказала пару анекдотов о переодевании в мужчину в «Таинственном Альберте Ноббсе», посочувствовала глобальному одиночеству монструозной адвокатессы Пэтти Хьюз из «Схватки». Привычные вопросы, на которые давно готовы ответы. Иногда Гленн развлекала себя — пробовала отвечать по-новому, словно впервые. Но не сегодня. Сегодня все слишком скучно и предсказуемо, ничто не затронуло в ней тайной струны, отвечающей за откровенность. Поэтому бог знает в какой раз она делится творческими планами, все чаще незаметно поглядывая на часы и перебирая звенья тяжелого браслета. Знай ее журналистка получше, поняла бы: это признак усталости и нетерпения. Но вот, похоже, и последний вопрос. Сюрприз, сюрприз — Гленн даже знает, каким он будет, без него никогда не обходилось.

— А правда, что вы храните все костюмы — к каждой роли за всю карьеру?

Гленн вздыхает про себя и привычно поднимает брови:

— Правда... Но, боже, откуда вы узнали?

Известно откуда. Она сама об этом не раз говорила в интервью. И ее приятели, и коллеги тоже когда речь заходит о Гленн, всегда есть такая симпатичная нетривиальная подробность, известная посвященным... правда, этих посвященных — каждый первый. Мало того, несколько лет назад в ее альма-матер, Колледже Вильгельма и Марии, даже выставка состоялась, на которой были представлены некоторые костюмы. Да что там, прекрасно сшитый гардероб элегантной Пэтти Хьюз по сей день служит Гленн верой и правдой. Вот и прямо сейчас на ней темно-синяя «двойка» в тонкую полоску, в которой она чувствует себя такой собранной и прохладно-вежливой.

Он-то, прохладно-вежливый костюм, и помогает мягко поставить на место ловкую девочку, уже предвкушающую, как растроганная Гленн отведет свою новую подругу в святая святых, в свой личный музей-гардеробную. Ах, какой получится репортаж! Но Гленн ласково ставит точку. Это легко. Поблагодарить. Пожать руку, улыбаясь и выражая надежду на продолжение знакомства. Дать знак ассистентке — и спустя пять минут журналистка обнаруживает себя на подъездной дорожке, где фотограф, помощник и стилист уже загружают кофры в багажник. А Гленн смотрит на них, спрятавшись за шторой, допивает чай, похрустывая подтаявшим ледяным кубиком, и думает о том, что сказала бы восторженная девочка, если бы... На неподготовленного человека музей может, пожалуй, произвести своеобразное впечатление: платья и костюмы разных эпох — старинные и современные, футуристические и реалистичные... И кажется, что вокруг притаились десятки теней, призраков, только и ждущих возможности снова обрести плоть. Двойники Гленн, каждый - с собственной судьбой. Есть ли в них хоть что-то от нее самой?

Она хранила их все. Нет, не в гардеробной, где в продуманном порядке разместилась ее обычная одежда. Для личного музея отведена отдельная комната. Когда-то ее облюбовала дочь Гленн Энни. Она перебирала платья, кое-что Гленн даже разрешала ей примерить — это были славные времена, когда можно было рассказывать, смеяться и даже проигрывать сохранившиеся в памяти монологи… Гигантская расшитая муфта Круэллы Де Билль, доспехи Элеоноры Аквитанской... В туфельках с изогнутыми каблучками, принадлежавших блистательной маркизе де Мертей, маленькая Энни спотыкалась, пытаясь разглядеть себя в зеркало, а Гленн, сидя на полу, объясняла ей, что корсеты были неизбежным пыточным орудием во времена «опасных связей»... Ей случалось лидировать в списках как «лучше всех одетых звезд», так и знаменитостей с самым дурным вкусом. Все эти выходы на «красную дорожку» она вообще терпеть не могла, муки с выбором, бесконечные примерки... А в повседневной жизни ее выручала одежда собственных персонажей, так что она хранила ее вовсе не только из ностальгических чувств.

Коридор. Лестница. Еще коридор. Дверь. Еще дверь. Почему-то сегодня ей захотелось снова увидеть все эти вещи. Провести рукой по шелку и бархату. Приложить к лицу. Взглянуть на себя в зеркало. Вспомнить.

...Наглухо закрытый кофр. Обычно Гленн предпочитает туда не заглядывать. Если расстегнуть «молнии» и раскрыть оберточную бумагу, никакой манящей киношной тайны не будет - ни мерцания блесток, ни шелеста дорогой ткани. На руки выпадет темное и мрачное детство Гленн. Неказистое, с глухим воротником. Впрочем, добротное, из плотной хорошей ткани. Платье с несколько раз выпущенным подолом, с переставленными пуговицами. Под него полагалось не менее добротное белье - но хранить его было уже выше сил Гленн. Как и закрытую обувь — удобную, но такую уродливую,.. О, как же Гленн все это ненавидела... Но деваться было некуда.

Для матери Гленн само слово «шопинг» было запретным и стыдным. А уж процесс хождения по магазинам — потаканием дьявольским козням вконец разложившегося общества. Каждый сезон для Гленн покупалось одно платье, Его следовало носить, пока не сносится. Качество всегда, как назло, было отменным. Она смеялась много лет спустя: из платья было проще вырасти, чем сносить...

Вспоминать детство Гленн Клоуз не любит до сих пор. Нет, если перечислять только факты, без подробностей, кому-то, вроде милой девочки-журналистки, они могут показаться восхитительными. Еще бы! Чего стоят одни только родственные связи! Среди них и принцесса Диана, и президент США Грант, и двоюродная сестра Брук Шилдс. Обычно Гленн небрежно упоминает, что ее предки — «старые янки». Деликатно умалчивая о том, что это вообще-то двенадцать поколений знатных жителей Гринвича, потомков первых переселенцев из Англии, пресловутые WASP — белые, англосаксонцы, протестанты. А детство в загадочном африканском Конго? Такая экзотика! Ведь отец Гленн был там личным врачом самого президента Мобуту Сесе Секо! Единственный и неповторимый профессор Уильям Клоуз, доктор от бога, глава собственной клиники, специалист с огромным опытом...

Вот только кроме этого он был еще и активным членом секты. Родители Гленн еще во время Второй мировой прониклись идеями организации «Моральное перевооружение». На Африканском континенте секта завоевала огромное влияние, семья Клоуз была в числе самых преданных ее адептов, а значит, их дети автоматически подчинялись установленным там правилам. Идеи «Морального перевооружения» были белее белого: мир, погрязший в разврате и коррупции, нужно было перестроить, вернув ему абсолютные идеалы — чистоту, честность, любовь, бескорыстие. Правда, для этого предстояло создать новую религию, которая разом отменит тысячелетние традиции, и отказаться от моральных принципов, «дискредитировавших-» себя. Существование в секте в первую очередь требовало максимальной откровенности. Главный принцип — постоянные исповеди, не приносившие облегчения: чувство вины в членах секты, включая детей, доводили до предела, крохотная оплошность обретала размеры тотального греха, и все, абсолютно все вокруг знали твою подноготную...

Сколько сломленных людей видела Гленн! Людей с вывернутыми наизнанку душами, увязших в сознании собственной порочности, доносящих на себя и близких, утративших внутренний стержень и мучительно ищущих его в «учителях». Гленн пришлось научиться скрывать свои чувства и секреты, являя окружающим лучезарную личность, не имеющую к ней никакого отношения. Может быть, именно практика постоянного утаивания настоящих мыслей и привела ее в итоге к лицедейству? Ей пришлось прожить под крылом секты много лет, только в зрелом возрасте она наконец избавилась от ее влияния. И исключительно с помощью последовательного притворства ей удалось убедить родителей в том, что мечты об актерской профессии не таят в себе ничего дурного. Бесхитростные постановки в Колледже Вильгельма и Марии вызывали в отце и матери исключительно гордость за талант дочери. Не тревожила их и труппа студии братства «Фи Бета Каппа», куда Гленн вступила после колледжа: большинство ее актеров, как и она, выросли под сенью «Морального перевооружения». Тогда-то она и встретила своего первого мужа — славного парня, музыканта Кэбота Уэйда. Конец 60-х, новая музыка, новая мода, новые взгляды на искусство... То был скоропалительный и очень молодой брак. Встретились в турне. Понравились друг другу. Гуляли, разговаривали, страшно сказать — Гленн, штурмовавшая в то время Бродвей, даже читала милому и не слишком образованному Кэботу какие-то шекспировские монологи, размахивая руками и стараясь побороть смущение.

Ее ведь очень огорчала собственная внешность. К двадцати годам Гленн окончательно призналась себе, что некрасива. И никакие ухищрения — стрижки, косметика этого факта не изменят. На Бродвее с дебютантами не церемонились, на просмотрах их внешность комментировали жестко и честно, так что Гленн пришлось научиться держать голову высоко поднятой. «Боже, детка, ты что — баскетболистка? Откуда такие плечи, дорогая?» «Не хочешь попробовать себя в травести-шоу?

У тебя же совершенно мужская фигура, там это оценят». «Какая интересная лепка лица! Миленькая, не думала о ринопластике?» «Кто-нибудь, подыщите ей, что ли, парик какой-то... у нее же череп просвечивает!»

Каждый вечер она беспристрастно разглядывала себя в зеркале. Да. Ее фигуре отчаянно недоставало женственности, волосы были редкими, лоб — слишком высоким, глаза — маленькими и глубоко посаженными, нос — длинным...И все же она почему-то точно знала, что внешность — не главное в ее вожделенной профессии.

А потом оказалось, что есть мужчина, который считает ее красивой. И это стало таким потрясением, что Гленн выскочила за него замуж, не позволив себе задуматься даже на миг. Их брак был скоротечным, неудачливым и нелепым. Они продержались всего-то четыре года. Чтобы потом, спустя несколько десятилетий, однажды встретиться на помпезной свадьбе в Виргинии. Голливудская звезда Гленн Клоуз была почетной гостьей. А Кэбот Уэйд — певцом. Они обнялись и улучили момент, чтобы спрятаться, посидеть на ступеньках служебного хода. И посмотреть друг на друга ласково и грустно. А потом Кэбот спел специально для нее какую-то глупенькую серенаду, и так они окончательно попрощались...

...О, а вот и расшитый пеньюар Нормы Десмонд! Уютный, роскошный, до сих пор благоухающий духами... Shalimar. Вообще-то это был совсем не близкий ей аромат. Но он совершенно точно шел стареющей диве, героине мюзикла «Бульвар Сансет». А раз так, Гленн его использовала. Тяжелый, сладкий, восточный запах.

Бедная богатая Норма Десмонд, обреченная на увядание, закат голливудской славы, унизительное милосердие слуг, скрывающих забвение звезды от нее самой... «Бульвар Сансет» принес Гленн «Тони» за лучшую женскую роль. Театр вообще открыл и признал талант Клоуз раньше, чем кинематограф. Главной театральной премии Америки — «Тони» — она за годы работы на сцене удостоилась трижды, не считая еще и нескольких номинаций — каждый раз на «лучшую женскую роль». А те первые попытки прорваться на Бродвей показали: у Гленн есть голос (да еще какой — пройдет не так уж много времени, и именно Клоуз будет ежегодно исполнять национальный гимн на открытии бейсбольного сезона в Нью-Йорке и без дублеров сыграет оперную диву у Иштвана Сабо). А потом оказалось, что ее специфическая внешность обладает уникальной особенностью: Гленн — настоящий хамелеон, умеющий преображаться как в уродину, так и в красавицу. Не за счет грима, нет. За счет пластики. Истинное перевоплощение — вот что она дала Бродвею. «Король Лир», «Трамвай ‘Желание», «Удивительная жизнь Альберта Ноббса», «Татуированная роза» ... Звезда Гленн неуклонно восходила, и вот уже ее имя неизменно горит на сияющих вывесках, а великий Эндрю Ллойд Уэббер пишет «Бульвар Сансет» специально «на нее». И каждый день она спешит в свой театр «Феникс», репетирует, поет, подолгу подбирает грим и костюмы, спорит с режиссерами, пьет кофе и курит на служебной лестнице в компании новообретенных друзей — Кевина Клайна, Билла Херта и, конечно, Мерил. С Мерил Стрип они познакомились тогда, в 70-х, и стали лучшими подругами на всю жизнь. Они с Мерил так сблизились, что на протяжении всей последующей жизни их то и дело путали. Гленн посмеивалась:

— Путают-то путают, но почему-то не тогда, когда хотят вручить «Оскар»!

Между тем именно Мерил Стрип, уже снимавшаяся в кино ко времени их знакомства, предложила Гленн попробовать себя на новом поприще, И Клоуз, уже вполне состоявшаяся театральная актриса, в 35-летнем возрасте начала сниматься. И в первой же роли, в «Мире по Гарпу», была номинирована на «Оскар». Которого, конечно, не получила. И так еще несколько раз. Впрочем, театр для нее все равно всю жизнь оставался на первом месте.

Благодаря Бродвею она раз и навсегда перестала комплексовать по поводу своей внешности. И уже никогда не влюблялась и не выходила замуж только из-за того, что нашелся мужчина, которому она понравилась. Четыре года отношений с актером Леном Кариу, второй брак с бизнесменом Джеймсом Марласом — опять четыре года, и еще одна четырехлетняя связь с продюсером Джоном Старком, помолвка со Стивом Бирсом, так и не завершившаяся свадьбой... Глени шутила о «четырехлетних циклах», но на самом деле ей было всерьез не по себе. Может, она заколдованная? Может, ей не суждено быть счастливой? Или, может, ее счастье, ее модель семьи — в другом, в материнстве? От Джона Старка Гленн родила дочь — в 40 лет.

Свою драгоценную Энни. Решила, что будет воспитывать ее самостоятельно. И никогда не пожалела о своем решении.

...Свитер Алекс Форрест. Вязаный, длинный ворот-«лодочка» то и дело сползает с плеча, рукава можно растянуть, спрятав руки, а можно поддернуть, открыв массивный браслет. К свитеру — длинная свободная цветастая юбка. Это было модно тогда, в 80-х. Как и чудовищная «химия» — завитки-спиральки липли к помаде, лезли в глаза. Гленн это раздражало, она то и дело вынуждена была их убирать, и рукав свитера спадал к локтю, и толстый браслет подчеркивал хрупкость ее запястья — а режиссеру только того и надо было. Контрасты, противоречия: женщина-монстр, за чьей агрессией таятся надлом и отвергнутая нежность. От этих съемок кроме костюмов у Гленн остался и огромный нож — тот, которым безумная Алекс пыталась убить возлюбленного. Он так и висит в ее кухне на магнитном держателе, забавляя или шокируя гостей...

Кого только не пробовали тогда на роль Алекс... Эдриан Лайн, уже прославившийся эротической драмой «9 1/2недель», приглашал прославленных актрис с «невротическим» имиджем — Дебру Уингер, Барбару Херши, Миранду Ричардсон... Все отказались. А вот насчет Гленн Лайн как раз вовсе не был уверен — ее внешность никак не соответствовала стандартным представлениям о роковой красоте сексуальной маньячки. Да что там, собственный агент ее отговаривал! И все же звезды совпали — во всех смыслах, потому что партнером Гленн по фильму стал Майкл Дуглас.

Сниматься с ним ей было нелегко. Нет, не из-за шокирующе откровенных сцен. А из-за того, что они с Майклом когда-то вместе учились в школе и давно знали друг друга. Гленн нужно было играть головокружительную страсть, а ее разбирал смех. Для того чтобы справиться с неловкостью, всякий раз перед съемкой очередного сексуального взрыва она выпивала полкувшина «Маргариты». Майкла это забавляло — и несколько раз, к страшному смущению Гленн, он ее, что называется, «раскалывал»: отпускал какую-нибудь шуточку во время душераздирающей сцены, и она не выдерживала, захлебывалась смехом...

Но в остальном этот фильм был для Гленн настоящим кошмаром. Ей пришлось погрузиться в темное сознание женщины, одержимой мужчиною, бросившим ее, как ненужную старую игрушку. Свитер Алекс Форрест... Ему еще нечего особенно прикрывать, он — не маскировка, нет. Но только во время этих изматывающих съемок Гленн беременна. Она ждет свою Энни. И поэтому чудовищным усилием воли ухитряется после каждого съемочного дня отрезать, забывать, вычеркивать все дурное и больное, во что приходится погружаться. Спустя много лет она будет мучительно жалеть, что нельзя сыграть эту роль по-другому, заново. Ей будет стыдно, что «Алекс Форрест» - стало из имени собственного нарицательным. Что выражение «сварить кролика» на полном серьезе войдет в психиатрическую терминологию, описывающую болезненную зацикленность. Что весь рисунок роли, который в 1987-м она взяла за основу, заклеймил и стигматизировал одержимых, больных людей, чья агрессивность — лишь следствие их невыносимого одиночества. У нее есть хрупкое оправдание: тогда она еще не знала о болезни своей сестры Джесси и ее сына. В их семье, так глубоко травмированной сектантскими правилами, в поведении «безответственной и неуправляемой» Джесси усматривали скорее проявления отвратительного характера, которые следовало искоренять. О том, что это следствие биполярного расстройства, маниакально-депрессивного психоза, узнали слишком поздно — когда Джесси было уже за пятьдесят. Те же черты унаследовал и племянник Гленн — Кален. И она ничего не может поделать с чувством вины: близкие могли бы прожить совсем иную жизнь. Именно поэтому спустя много лет Гленн Клоуз основывает фонд «Измени свой ум!» миссией которого станет изменение отношения общества к людям с психическими расстройствами... Джесси и Кален будут вести там блог, в котором любой сможет поделиться историей своей болезни и борьбы с ней.

А в 1987-м «Роковое влечение» производит эффект разорвавшейся бомбы. У фильма появляется множество эпигонов, востребованным актерским амплуа становится «роковая маньячка», агент Гленн утопает под ворохом присылаемых сценариев, использующих ее открывшийся потенциал «обаятельной извращенки», а сама она ощущает странную перемену в отношении к ней со стороны окружающих. Может быть, это смешно, может, это только кажется, но... похоже, ее начинают побаиваться!

Не только сценаристы, режиссеры и кастинг-директоры, но и просто мужчины — видимо, подозревают в ней черты Алекс Форрест.

— Все дело в моей внешности. Ну серьезно, я ведь совсем не лирическая героиня. Люди воспринимают меня как циничную, бесчувственную стерву. И обычный мужчина трижды подумает, стоит ли приглашать меня на свидание... Скорее в его голове зажжется тревожный сигнал: «Опасность!» — иронизировала Глени в каком-то интервью.

Она умеет смеяться над собой. Хотя и не без доли горечи. Впрочем, в осторожности мужчин есть свой бонус: недостойные люди просто не рискуют приближаться к проницательной и жесткой Гленн. А достойные... Ну, значит, не судьба. Да и вообще ей не до того. Она рожает свою Энни, и вторым после дочери важным для нее человеком становится няня. Англичанку Пат ей «одолжил» один из голливудских боссов, а та из временной помощницы стала членом семьи. Гленн тогда жила в крошечной квартирке на Манхэттене, Пат привыкла к роскошным голливудским поместьям, и все же именно она была рядом, когда Гленн привезла домой крошечную Энни, и она купала ее в раковине, потому что больше было негде. А спустя всего семь недель Пат поехала вместе со своими подопечными — неумелой мамой-актрисой и ее дочкой — во Францию, где начинались съемки «Опасных связей».

Роскошное парчовое платье маркизы де Мертей: кринолин, корсет, глубокий вырез, ручная вышивка... Каждая девочка мечтает о таком платье, да и сама Гленн в детстве рисовала принцесс, утопающих в шелках, кружевах и атласе...

Правда, тогда она не подозревала о том, что сердца у этих прекрасных дам могут быть холоднее и бесчувственнее камня.

Ее партнеры — Джон Малкович, Мишель Пфайффер и юные Киану Ривз и Ума Турман, материал — блистательный роман Шодерло де Лакло, режиссер — Стивен Фрирз. Цинизм и безжалостность, холодный расчет, мстительность и гениальные интриги по сравнению с ее новой героиней Алекс Форрест была наивной запутавшейся девчонкой. Как кстати пришелся опыт детства Гленн — ее на собственном опыте постигнутое «молчи, скрывайся и таи». Перечитывая роман де Лакло, она узнавала собственные мысли в исповеди холодной маркизы, так тщательно тренировавшей внешнее равнодушие, умение скрывать или имитировать чувства. Да и все, что к тому времени Гленн вынесла из своих отношений с мужчинами, нашло отражение в маркизе де Мертей. Горькая ирония женщины, всегда встречавшей не друга, а противника, — и всегда заведомо слабого, ревнующего к успеху, устраивающего состязание в амбициях. После второго развода и расторжения помолвки она приняла спокойное решение: на этом все.

— Я никогда не хотела быть мужчиной, — однажды проговорилась Гленн. — Мне мучительно жаль этих созданий: они совершенно не приспособлены к жизни! Не то чтобы я не хотела встретить человека... Такого, который заботился бы, такого, которому доверяла бы. И при этом — чтобы не терять собственной независимости. Но это, похоже, невозможно.

Может быть, именно эти размышления стали поводом к тому, что Гленн загорелась перенести на экран театральную постановку «Удивительная жизнь Альберта Ноббса» — там она играла женщину, тридцать лет вынужденную притворяться мужчиной, чтобы сохранить работу в отеле. Между прочим, в гриме для этой роли она воспроизвела увиденное в журнале лицо албанской девственницы. Там был потрясший ее материал: оказывается, если в албанских семьях не было наследника-мужчины, одна из дочерей обязана была одеваться и вести себя как мужчина, давая обет девственности. И конечно, скромный костюм Ноббса и его блеклый котелок она тоже хранит.

Как и роскошные китчевые костюмы злодейки Круэллы де Билль из «101 далматинца». Единственной героини, которую Гленн для себя так никогда и не смогла оправдать. Еще бы! Если Круэлла преследовала собак, то Гленн их всю жизнь обожала. У нее всегда были собаки, она брала их с собой на съемки, а в конце концов и вовсе завела специальный блог, с помощью которого пристраивает бездомных псов, делится советами по уходу за ними и берет интервью у знаменитостей-«собачников». Однако на съемках «Далматинцев» ей, видимо, на редкость хорошо удалось вжиться в роль.

Партнеры по площадке — собаки — буквально ненавидели Гленн, и даже команда «Стоп, снято!» положения не улучшала. Удовольствие от процесса получала только семилетняя Энни, которая, улучив любую минуту, бросалась тискать и обнимать далматинцев. Те платили ей взаимностью, но стоило приблизиться Гленн — начинали рычать и чуть ли не защищать от нее обожаемую дочь.

Энни была с ней повсюду. Только так Гленн могла хоть немного компенсировать необходимость постоянно работать, пропадая то в театре, то на съемках: «Да, было время, когда я с горечью думала, что вот прямо сейчас мою дочь укладывает спать кто-то другой, но... Она выросла прекрасной умной женщиной — и значит, я все-таки сделала верный выбор».

Им с Энни удалось стать близкими друзьями. Все, чего Гленн не хватало в детстве, она щедро дарила дочери. И ценила не только сходства, но и различия. Скажем, присущей девочке смелости Гленн искренне поражалась: сама она, несмотря на годы актерской работы, в обычной жизни оставалась крайне застенчивой. А Энни лет в пять могла где-нибудь в ресторане отправиться знакомиться с понравившимся семейством за соседним столиком. И позже она мгновенно обрастала друзьями - не все из них были по вкусу Гленн. Кружки, спортивные команды, вечеринки, первые влюбленности... Гленн не препятствовала своей самостоятельной дочери. Ни в чем. В том числе в выборе профессии, когда Энни решила также попробовать себя на актерском поприще, на театральных подмостках. У них просто появилась еще одна общая тема.

Позже, играя циничную и холодную Пэтти Хьюз, Гленн скажет своей партнерше по съемкам Роуз Бирн:

— Хорошенько подумай, прежде чем заводить детей! Дети требуют всю тебя! Они как клиенты — всю тебя и все время!

А вот, кстати, и один из роскошных щегольских брючных костюмов монструозного юриста Пэтти. Сдержанные тона, прекрасный крой, стоит расстегнуть только одну пуговицу рубашки, чтобы проглянуло скромное жемчужное ожерелье.

К этой роли она готовилась очень тщательно. Специально встречалась с ведущими юристами Америки. Огромное впечатление на нее произвела Мэри Джо Уайт, знаменитый адвокат, владелица собственной фирмы, перфекционистка, откровенно гордая своей славой «акулы». Безусловно женственная — и при этом обладающая по-мужски несгибаемым победительным характером, расчетливая и лишенная сантиментов. Гленн робела перед ней. Впрочем, все женщины, которых актрисе доводилось играть, вызывали в ней именно робость: «Окажись я в одной комнате с ними — с Элеонорой Аквитанской из «Льва зимой», с Дженни Филдс из «Мира по Гарпу», с маркизой де Мертей, с первой леди США из «Марс атакует!» или вице-президентом из «Самолета президента», с Клэр Веллингтон из «Стэпфордских жен» или капитаном Роунинг из «Щита»... боже, я пришла бы в ужас! Они все настолько значительнее, умнее и сильнее меня! О, сколько храбрости мне требуется, чтобы играть такие роли. А теперь еще и Пэтти, которая, кажется, объединяет их всех...»

Пэтти Хьюз. Одиночество тотальное, оглушительное — какое только и бывает на вершине. Доведенное до совершенства лицемерие, позволяющее людям вокруг думать, что именно им — каждому по-своему — ты открываешься, именно их подпускаешь ближе, А тебе на самом деле уже никто не нужен, потому что ты давно понятия не имеешь, как люди изо дня в день, с утра до вечера ухитряются любить друг друга и оставаться вместе.

О, как бы Гленн сыграла это всего десяток лет назад! Потому что тогда она спокойно сознавала, что в ее жизни никакой любви к мужчине больше нет места. Ей казалось, она исчерпала выданный ей на жизнь запас любви. Просто потратила его не очень толково. Ну что ж теперь поделаешь, снявши голову, по волосам не плачут. Тогда у нее еще не было Дэвида.

В феврале 2006 года об этом не писал только ленивый. 58-летняя Гленн Клоуз вышла замуж! За человека из совсем другой среды, не актера и не продюсера, а биомедика, химика и фармацевта Дэвида Шоу. Он обеспеченный разведенный, с тремя взрослыми детьми.

Они познакомились на благотворительном приеме. Разговорились. Что с ней случилось потом, Гленн и сама себе не могла объяснить. Но почему-то она практически сразу согласилась приехать к нему в гости — в поместье в штате Мэн. Они гуляли по скалам, чаевничали у камина, и Гленн чувствовала к Дэвиду странное доверие. Оно так пугало ее, что она с чрезмерным усердием сбивчиво толковала ему о своих взглядах на брак.

— Понимаешь... Брак для меня... В браке я теряю волю, силы, я чахну буквально! Знаешь, я вообще думаю, что мы — разные виды. Ну, мы и вы. Ты же биомедик, должен признать разные биологические виды! Может, брак вообще устарел и мужчины и женщины не должны жить друг с другом все время? Иначе это все со временем превращается в драку, в выяснение, кто тут главный. Мне это не нужно, и без того хлопот полно.

Дэвид с серьезным видом ее выслушивал, даже кивал, но Гленн была слишком проницательной, чтобы не замечать смешинки в его глазах. Спустя несколько лет он напомнил ей этот разговор. И Гленн, усмехнувшись, ответила, что женщина имеет право передумать. А тогда, как она рассказывала впоследствии, он «просто попросил» — и Гленн вдруг сказала «да».

С Дэвидом вся ее жизнь изменилась. Потребность в уединении сменилась постоянным обилием людей вокруг. Многолетняя привычка «мы с Энни вдвоем против всего мира» — ощущением большой дружной семьи. Постоянный внутренний монолог — возможностью обсуждать все с близким человеком и принимать совместные решения.

Разве поверила бы Гленн, если кто-нибудь сказал ей всего несколько лет назад, что она будет всерьез заниматься спортом и даже примет участие в турнире по триатлону штата Мэн? Что отовсюду она будет стремиться сюда, в этот огромный дом, где ее ждет множество людей, где ее лучшими друзьями стали дети мужа, где привечают ее драгоценных собак в любых количествах? Что именно это поможет Гленн относительно легко перенести выход Энни в большую самостоятельную жизнь: сначала колледж, потом — работа, а ведь еще недавно так невыносимо страшно было даже подумать о том, что ее девочки скоро не будет рядом?.. Нью-Йорк с его «красными дорожками», кастингами, представительскими автомобилями, костюмами от Armani, деловитой суетой и сухомяткой остался позади. Отныне Гленн может позволить себе бегать в джинсах и босиком, бросая фрисби собакам, и ездить на старом удобном джипе.

Теперь у нее есть все. Любимый муж и семья. Два социальных проекта-блога. Друзья. Шесть номинаций на «Оскар», три «Тони», три «Эмми», два «Золотых глобуса», бесчисленные международные награды и престижные номинации. Собственная звезда на Аллее славы Голливуда. Впечатляющий список разнообразных ролей — их более семидесяти, от фильмов величайших режиссеров, признанных шедеврами, до крохотных телевизионных малобюджетных проектов. У нее по-прежнему нет отбоя от предложений: прошли времена, когда актриса в возрасте могла претендовать только на роли матерей или героинь, умирающих от смертельной болезни. Что еще? Теплый дом. Успехи дочери. Спорт — включая их фирменный семейный «ботиночный гольф»: они всерьез играют в гольф ботинками, собаки при этом совершенно счастливы. И переехавшая вместе с ней комната, битком набитая костюмами, каждый из которых заменяет собой альбом с фотографиями или видеоархив. Достаточно только еще раз примерить — и жизнь стремительно раскрутится, как кинопленка на старой бобине. Впрочем... Стоит ли оглядываться? Ведь жизнь ее никогда не была полнее.

Записала Ханна Лебовски