Марк Рудинштейн - бандитский «Кинотавр»

Передо мной стояла молоденькая сотрудница по размещению гостей фестиваля. Нос распух от рыданий, ни слова сказать не может, только трясется и всхлипывает.

— Ну, что он тебе сделал? — допытывался я. — Обозвал? Ударил? Что?

Наташа, руководитель службы протокола «Кинотавра», устало сообщила: — Да наорал «Артист» на нее. Причем не по делу.

— Он сказал, ему нужно еще два номера с видом на море, — заикаясь, пробормотала девушка. — А я ответила, что надо с вами согласовать. И он начал кричать. Угрожал даже...

— Полчаса надрывался, — уточнила Наташа.

Я легко представил себе эту сцену. Готов поспорить: истерика Зюни Пермольника продолжалась до тех пор, пока бедная девчонка не начала рыдать. Кое-как успокоив сотрудницу, я глотнул холодной воды и взглянул на Наташу.

— Вот чем больше я за ним наблюдаю, — задумчиво сказала она, — тем сильнее убеждаюсь: ему просто нравится мучить окружающих. Это ведь не первый случай уже. Марк, с ним надо что-то делать, он борзеет прямо на глазах, — Наташа смотрела очень серьезно. — И сама я не справлюсь.

Вообще-то Наташа, с ее прошлым, может справиться с кем угодно. В начале девяностых она жила с крупным подольским авторитетом по кличке Зверь. Мужик был красивый, здоровый и совершенно безжалостный. Взял Наташку пятнадцатилетней девчонкой, прямо из детского танцевального ансамбля «Фантазия», и с тех пор от себя ни на шаг не отпускал. А она любила его, терпела, что обращается как с вещью, на стрелки бандитские сопровождала... Там-то их однажды и повязали — и его, и ее. Приволокли в отделение, начали допрашивать. Тогда никаких «вы имеете право на адвоката» не было — ствол в зубы, лампа в лицо... Тем более что у Наташкиного авторитета была репутация беспредельщика. Ну и психика, видно, соответствующая, потому что спровоцировать его оказалось очень просто. Не успел он, как говорится, пальцы на столе разложить, как следователь достал табельное оружие да и влепил ему две пули в лоб. Расстрелял прямо на глазах у Наташи. Со следователя взятки гладки — законная самооборона. А ее отпустили, понимали, что ничего не знает.

Девчонка она красивая, говорят, какой-то бандит на нее тут же глаз положил. Но Наташа к себе никого не подпускала, хотя и осталась, что называется, на улице — квартиру, которую ей Зверь купил, его же дружки и отобрали. Я, знавший Наташку с пеленок, поначалу пытался знакомить ее с банкирами. Ну что она одна бьется, устроила бы жизнь, отогрелась рядом с богатым человеком.

Бесполезно. «Марк, я его любила, и мне нужно время, чтобы это пережить», — всякий раз отвечала Наташа. Оттаяла она только на «Кинотавре», даже завела роман с артистом Сашей Дьяковым — может потому, что он, огромный, как медведь, чем-то напоминал ей Зверя... Но с «Артистом», я знал, ей и правда не справиться. Уж слишком странная он фигура.

— Можно, конечно, натравить на него твоих бабуинов, — вслух размышляла Наташа.

— Дороже обойдется. Ну, ломали ему челюсть, и что? Помнишь, чем дело кончилось? Пять миллионов рублей пришлось выложить, челюсть просто бриллиантовая оказалась. Слушай, а может, все само собой рассосется? Выпишем этой обиженной девочке премию...

— Как бы не разориться — там таких обиженных человек десять.

Я начал раздражаться — Да хоть двадцать! Что, поднимать из-за этого бучу?

— Сьюзан Сарандон тоже будем премию выписывать? — ехидно поинтересовалась Наташа.

Возразить было нечего. История, произошедшая с голливудской дивой, была дикой и постыдной. Сарандон приехала на «Кинотавр» в качестве почетной гостьи — не столько за гонорар и возможность представить свой новый фильм, сколько из любопытства. «Хочу своими глазами увидеть страну Достоевского и представителей знаменитой русской актерской школы», — говорила она журналистам и ничуть не лукавила. Несмотря на всемирную славу, Сьюзан оказалась женщиной простой и непафосной. С прессой работала профессионально, никаких заоблачных требований не выдвигала и даже призналась мне, что не ожидала от российского фестиваля такой хорошей организации. Шумного застолья, какие любит, например, Жерар Депардье, Сьюзан не захотела: мол, мне просто поужинать с помощниками, лишь бы было спокойно и вкусно. Я заказал для нее столик в ресторане «Дионис». Заведение это пользовалось огромным успехом у сочинской публики. Не успели наши американские гости доесть закуски, как в ресторан вошел Зюня Пермольник — дорого одетый, холеный, снисходительно улыбающийся. С ним, естественно, свита — несколько прихлебателей. По-хозяйски оглядев зал, «Артист» увидел, что за столиком, который он привык считать своим, сидят какие-то невзрачные люди. И улыбка с его лица сползла.

— Рита! — заорал он на весь ресторан.

Сарандон от неожиданности подпрыгнула на стуле.

— Никаких проблем, — засуетился официант, — мы вас ждали, оставили другое местечко, тоже очень хо­рошее.

— Я заказывал ЭТОТ стол, — ледяным тоном сказал «Артист». И это были последние человеческие звуки, которые он издал. Потому что дальше начался какой-то безумный зоопарк. То и дело срываясь на визг, Зюня требовал немедленно освободить ЕГО стол. В противном случае грозил «вызвать кого надо» и «всех урыть».

— Да я вас всех... Да я сейчас... — задыхался он.

Это была самая настоящая истерика. «Артист» совершенно потерял контроль над собой, маска ироничного мудреца слетела с него как луковая шелуха.

— Что происходит? — нервно спросила Сарандон у переводчика.

Тот, заикаясь от стыда, начал бормотать, что, мол, произошла небольшая путаница с резервированием столиков. Сьюзан ему явно не поверила: ну какой нормальный человек будет брызгать слюной и чуть не стекла бить только из-за того, что ему предложили другой столик?

— Кто этот человек? — поинтересовалась она.

— Это... Зюня, — совсем растерялся переводчик.

Сарандон с ужасом посмотрела на визжащего мужчину, встала и ушла. Что она теперь думает о «великой русской актерской школе» — лучше и не знать.

Пермольник не обратил никакого внимания на то, что мимо него прошла голливудская звезда. Трясущимися руками достал мобильник и надрывно сообщил:

— Все, раз по-хорошему не понимаете, я звоню кому надо!

В зале наконец появилась хозяйка. Рита и сама была местной знаменитостью благодаря, во-первых, своему ресторану, а во-вторых — мужу. В истерическом угаре «Артист» как-то забыл, что Ритин благоверный солидный авторитет.

— Ребята уже здесь, — невозмутимо сообщила Рита. — Иди, поговори с ними на улице, не мешай людям ужинать.

— Ах ты, сука! — задохнулся Пермольник. — Забыла, с кем разговариваешь?

Но его уже подталкивали к выходу два здоровенных амбала. Муж Риты, спокойный, как гиппопотам, ожидал на выходе из ресторана в компании нескольких молчаливых молодых людей.

— Нехорошо оскорблять женщин, — лениво сказал он. — Какие у вас проблемы?

Силы явно были неравны, но Зюня понял это не сразу.

— Я — «Артист». И проблемы сейчас будут у тебя, — пообещал он. — Стоит мне только позвонить — вас тут положат всех.

Авторитет помолчал, внимательно изучая Зюню своими колючими глазами, потом очень вежливо предложил:

— А давай, «Артист», ты не будешь никому звонить, извинишься перед хозяйкой и гостями и пойдешь отсюда на х...? Иначе, при всем уважении, эта ситуация для тебя закончится очень плохо.

У Зюни наконец прорезалось чувство самосохранения.

«Извинился, ушел, — рассказывал мне муж Риты через час после скандала. — Марк Григорьевич, мы, может, слишком грубо с ним разговаривали, но выхода не было».

Я успокоил авторитета, сказал, что поступил бы так же, и расстались мы вполне мирно. Однако я понимал: инцидент не исчерпан, от меня ждут, чтобы я поговорил с «Артистом».

— Наташ, если бы ты знала, как мне неохота в это дерьмо ввязываться...

— Придется, — вздохнула она, — иначе в следующий раз может дойти до стрельбы.

— Да кишка тонка у этого «Артиста»!

— Я думаю, что он истерик. Хитрый, но истерик. И если завтра поднимет хвост не на того человека, отвечать будешь ты, Марк. Потому что все знают: он твой гость...

Мир кино всегда обладал какой-то невероятной притягательностью для криминала. Достаточно вспомнить, как американские гангстеры негласно хозяйничали в Голливуде, женились на красавицах-кинозвездах и ломали карьеры неугодным. И Россия вовсе не исключение. Начиная заниматься кино, я прекрасно понимал, что проблемы с преступными авторитетами неизбежны. Первый раз столкнулся с ними еще до «Кинотавра», когда делал фестиваль в Подольске. Как продюсера меня тогда никто не знал. А вот в кинопрокатном бизнесе я уже имел какой-никакой вес: прокатывал «Интердевочку» и «Супермена», заключил договоры с почти сотней кинотеатров по всей стране... Народ, измученный соцреализмом, валом валил на новое кино — «Интердевочка» была для людей не просто трагической историей валютной проститутки, это был первый глоток свободы. И вдруг буквально в один день мне стали звонить директора кинотеатров — от Калининграда до Владивостока — и отказываться от проката. Я ничего не понимал: «Вы что, не хотите зарабатывать? Кассовые же картины!» В ответ слышал что-то невразумительное.

Первым раскололся директор из Екатеринбурга — после того как я, выведенный из себя, напомнил ему про контракт: «Марк, когда к тебе домой приходят братки с «макаровым» и бейсбольной битой, ты наплюешь на все контракты. Есть люди, которые не хотят видеть тебя в этом бизнесе». Что это за люди, я выяснил после того, как на подольский «Фестиваль некупленного кино» приехала съемочная группа с белорусского телевидения. Ребята сказали, что собираются снять несколько сюжетов о перестроечном кино, о новых веяниях, новых людях... Они показались мне профессионалами, и я возражать не стал: разрешил везде ходить, со всеми разговаривать. Мне и в голову не пришло, что эти «журналисты» были засланными казачками и выполняли вполне конкретный заказ человека по имени Исмаил Таги-Заде.

Я, конечно, слышал об этом московском «цветочном короле» с обширными связями и неоднозначной репутацией. И слухи о том, что он решил податься в кинобизнес, до меня тоже доходили. Но это не беспокоило, я наивно думал, что места в прокате хватит всем. Ну, амбициозный человек, организовал первый в России неправительственный прокат. Да и замами у него не кто-нибудь, а серьезные люди — Ермаш, Сизов, Павленок. И все наперебой твердят: как хорошо, что богатые бизнесмены решили вкладывать деньги в возрождение российского кино. Истинная же цель этой конторы сводилась к одному слову — деньги. Схема проста: Таги-Заде в огромных количествах закупал права на американские фильмы, которые не имели успеха в Штатах. На российский рынок хлынул поток низкопробных картин категории «Б» — именно для них Таги-Заде и освобождал кинотеатры. Я уверен, что он был меньше всего заинтересован в том, чтобы в России снималось свое, качественное кино. Это же прямая конкуренция! Логика типичная для лихих девяностых. И все-таки было за этим что-то еще. Я смотрел фильм, который сняли на подольском фестивале «мальчики» Таги-Заде, и не мог понять: меня-то он почему? Это была ужасная сатирическая картина, где вместо моих текстов подкладывалась песня «Не губите, мужики, не губите». Зачем ему позорить лично Марка Рудинштейна? Зачем монтировать мое лицо с чьим-то разухабистым пьяным пением? «Ермаша и ему подобных не волнует ничего, кроме денег, — просветил меня один знакомый. — У «цветочного короля» другой интерес. Он славы хочет».

Над творческими амбициями Таги-Заде тогда посмеивалась вся киношная Москва. Картина «Князь Серебряный» (позже она стала называться «Царь Иван Грозный») задумывалась как проект века, ни больше ни меньше. На главную роль Таги-Заде пригласил Игоря Талькова. Сам выступал в скромной роли продюсера, этакого интеллигентного мецената. При этом вмешивался буквально в каждую мелочь и к концу съемок вдрызг разругался со всеми — от режиссера до самого Талькова. Ссора с Игорем была настолько серьезной, что на озвучание пришлось пригласить другого актера, поэтому герой Талькова говорит чужим голосом. Но фильм все-таки вышел, Таги-Заде показал его на каком-то местечковом слете прокатчиков, а потом повез в Канны. Набережная Круазетт, наверно, до сих пор помнит безумное конное шествие, организованное в честь показа «нового русского шедевра». Кавалькаду возглавил сам Таги-Заде — в белом фраке, верхом на лошади. Это само по себе было смешно, а тут еще у коней с перепугу случилось недержание. Поэтому торжественный конный парад двигался по Круазетт под конвоем мусороуборочных машин, которые, в отличие от наших, мусор не собирают, а сметают его к обочинам. В результате все, кроме Таги-Заде, были в г...не. Шутки кончились в день московской премьеры. Она, так уж случилось, совпала с путчем 1991 года. Но Таги-Заде ухитрился извлечь пользу даже из этого: объявил, что «Князь Серебряный» — патриотическое кино, очень нужное и важное в дни судьбоносных для страны перемен.

Зал был полон. Люди пришли не только ради фильма, им хотелось увидеть Игоря Талькова. А он до последней минуты сомневался, идти на премьеру или нет. За несколько дней до этого Игорь мне сказал: — Марк, он выгнал режиссера и сам сел монтировать. Результат ужасный, просто чудовищный. Я чуть не поседел, когда это увидел. Стыдно людям в глаза смотреть.

Я попытался его успокоить: — У всех бывают неудачные работы. Я бы на твоем месте пошел на премьеру, потому что Таги-Заде — человек мстительный.

— Ну, значит, будет война, — ответил Игорь.

На премьеру он все-таки пришел. И сделал то, чего не ожидал никто: вышел на сцену, опустился на колени перед зрительным залом и сказал: «У меня к вам две просьбы. Во-первых, простите меня, что я принимал участие в этом антирусском, антиправославном, кощунственном кино. Во-вторых, не смотрите этот фильм». Через месяц Игоря Талькова убили...

В тот вечер я был за кулисами петербургского Дворца спорта «Юбилейный». Выстрел, суматоха и чей-то крик: «Талькова застрелили!» Я сразу подумал: все-таки до него добрались. В последнее время Игорь ходил с охраной, ему угрожали. Так что шальная пуля в случайной бандитской разборке или версия о том, что Тальков не поделил с певицей Азизой очередность выступления, — это бред. Убийство Игоря было прекрасно спланировано и организовано. Конфликт между Тальковым и директором Азизы был нужен лишь для того, чтобы искусственно создать в маленькой комнате суматоху. Человека убивают практически на глазах у всех, но никто не может сказать, кто именно сделал роковой выстрел. Такой сценарий был очень популярен у американских гангстеров времен «сухого закона».

Однако по большей части бандиты действуют все-таки проще. Когда я начал подыскивать место для «Кинотавра» и ездил по Черноморскому побережью, такого насмотрелся! Приехал в Ялту, прикинул, что вокруг гостиницы «Ореанда» можно сделать неплохую фестивальную зону, встретился с мэром. И все шло хорошо, пока ко мне не подошел помощник градоначальника и не сказал: «Мэр должен хорошо кушать и быть доволен. А вопросы решают совсем другие люди. Поехали к Воронку». Ладно, думаю, Воронок так Воронок. Понятно, что без разрешения местных криминальных шишек я не то что кинофестиваль, шашлычную на пляже не открою. Привезли меня куда-то в горы, в дом, больше похожий на крепость, с автоматчиками у ворот. Охранники нас обыскали и проводили к бассейну. А там — мама дорогая! — по периметру вооруженные бандиты и голые девицы в цепях. Зачем им фестиваль, думаю, у них тут свое кино каждый день. «Хозяин в бане», — говорят мне. Захожу в сауну и вижу смертельно пьяного мужика. Сцена идиотская: я стою в парилке одетый и пытаюсь сообразить, как бы выбраться живым. Авторитет между тем смотрит на меня мутным взором и не говорит ни слова. А за моей спиной, обливаясь потом, маячит вооруженный до зубов головорез.

Я набрался смелости, сумел сказать твердо: — Немедленно отвезите меня обратно в город.

И кожей почувствовал, как напрягся охранник. Воронок тоже удивленно поднял голову. Видимо, обычно «ходоки», которым посчастливилось получить аудиенцию у негласного хозяина Ялты, вели себя иначе. Мое нежелание обсуждать дела с пьяным и голым авторитетом тот расценил как невиданную наглость. Минут пять Воронок молча смотрел на меня, и я понимал, что сейчас он принимает решение: буду я жить или нет.

Уж не знаю почему, но Воронок решил меня не убивать: — Дайте ему машину, пусть едет.

Оказавшись в своем гостиничном номере, я выпил целую бутылку коньяка. Очень хотел забыть это место и ужас, который пришлось пережить.

Когда «Кинотавр» прописался в Сочи, фестивалем, конечно, тут же заинтересовались местные бандиты. И я вынужден был выстраивать с ними добрые отношения, потому что понимал: честные деньги на «Кинотавр» пойдут не сразу. Пока появится интерес, пока все раскрутится... А пацаны готовы были платить просто за то, чтобы посидеть рядышком со звездами, подойти, по плечу похлопать... К знаменитым актерам они относились с подчеркнутым уважением. Знали, например, что Янковский не пьет ничего кроме хорошего виски, и никогда не приставали к нему с предложением «накатить водочки за искусство». Братва из низшего эшелона к Олегу Ивановичу вообще не лезла, подходили только авторитеты. Он покорно общался, пытался быть вежливым, но брезгливости скрыть не мог и не раз просил: «Марк, избавь меня от этого». Когда Янковский, весь в белом, выходил на пляж, к нему тут же подбегал «шестерка» местного авторитета Шпунта и говорил: «Хозяин приглашает вас выпить». Отказывать коронованному вору в законе было просто опасно, и народный артист шел «выпивать». Шпунт соблюдал удивительную деликатность: «Олег Иванович, вы же виски любите. Эй ты, а ну сбегай, принеси!» Я, как мог, старался оградить народного артиста от «опасных связей», и это, конечно, не укрылось от пацанов. Однажды сочинский авторитет подсел к Янковскому и укоризненно сказал: «Зря вы, Олег Иванович, пренебрегаете ребятами. Они могут быть хорошими друзьями. А могут и совсем наоборот». До «наоборот» дело, слава богу, не дошло.

Отношения с местными бандитами я старался не обострять — понимал, что в определенном смысле «Кинотавр» вторгся на их территорию. Сочинская «Жемчужина» была их любимой вотчиной: казино, бары, девочки... Чтобы хоть как-то дистанцироваться от братков, мы оборудовали для артистов отдельный игорный зал с покером и рулеткой. Атмосфера там была настолько спокойной, что моя служба охраны совершенно расслабилась и не заметила, как к нам просочились бандиты. Обычно весь цвет воровского мира торчал в своем зале, а тут им захотелось, так сказать, прикоснуться к искусству.

Артисты и гости фестиваля стоят у игорных столов, всем интересно, весело. И вдруг заходит Шпунт в сопровождении крупных ребят. И прямиком направляется к столу, за которым играет дочка Павла Чухрая Настя. Понятное дело, при виде симпатичной молоденькой девушки Шпунт на месте устоять не смог. О том, что у нее знаменитый папа и вообще Настя не из простых, он понятия не имел, да и наплевать ему было — не привык с женщинами церемониться. В общем, подошел он к Насте, крепко обнял за талию и говорит: «Давай, красавица, постой со мной на удачу». Настя от такой наглости оторопела: какой-то пятидесятилетний потрепанный мужик хватает ее при всем честном народе! Она попыталась вырваться, Шпунт прижал ее крепче. А тут еще его «быки» громко возмутились: «Ты чего, цыпа, воображаешь? Трудно, что ли, постоять с человеком на счастье?» Обретя дар речи, Настя попросила оставить ее в покое. Что именно она сказала Шпунту, я не слышал — видимо, что-то не очень вежливое. И тут же получила удар. Я был в другом конце игорного зала и заметил, что все повскакивали с мест. Подбегаю и вижу жуткую картину: с одной стороны стоит Шпунт со своей охраной, с другой — моя служба безопасности, а между ними Настя Чухрай с разбитым в кровь лицом. Артисты и гости фестиваля просто застыли. Как мужчин их это, конечно, не красит. Но с точки зрения безопасности было к лучшему, что никто на Шпунта не кинулся. Иначе не миновать бы стрельбы. Настя даже не плакала — была в глубоком шоке, только кровь с лица вытирала.

Я велел своим ребятам вызвать врача, подошел к Шпунту и говорю: — Ты знаешь, ЧЬЮ ДОЧЬ ты сейчас ударил?

Вор в законе, хоть и был полным беспредельщиком, видимо, сообразил, что открытый конфликт ему не нужен. Мрачно посмотрел на меня и сказал: — Ладно, сейчас я уйду. Но мы с тобой еще будем иметь разговор.

Тянуть Шпунт не стал, буквально через пару дней «забил стрелку» — назначил мне встречу на пляже. И тогда я позвонил главному сочинскому авторитету, «смотрящему», который контролировал весь город.

— Хусейн, через час у меня стрелка со Шпунтом.

— Плохо твое дело, — осторожно ответил «смотрящий». Он явно прикидывал, стою ли я того, чтобы портить отношения с коронованным вором в законе. И тогда я пошел ва-банк:

— Тебе нужен фестиваль в Сочи? Это же хорошие деньги. Казино в «Жемчужине» — оно ведь твое?

Хусейн хмыкнул: то, что он контролировал все игорные заведения в Сочи, секретом не было.

— Мои гости там играют, — продолжал я. — Один Абдулов по три тысячи долларов в час оставляет. Поэтому или я увожу фестиваль в Ялту, в Крым, к черту на рога и ты теряешь большие деньги, или мы начинаем договариваться.

«Смотрящий» оказался бизнесменом: твердо пообещал, что больше никаких крупных инцидентов на фестивале не допустит, и даже взял на себя «стрелку» со Шпунтом: — Не надо тебе туда ходить, я сам разрулю.

И действительно разрулил: никаких проблем с местными бандитами больше не было. Сочинский криминалитет мгновенно узнал, что у меня с Хусейном «пакт о ненападении», и на «Кинотавре» вел себя прилично.

А вот залетные не всегда были в курсе, поэтому иной раз случались истории. В ресторан, где обычно ужинали гости фестиваля, посторонних старались не пускать. Администрация, чтобы не злить народ, никогда никому не отказывала «в лоб», просто говорила, что нет свободных мест. И вот захожу как-то и вижу: целый стол занят людьми, чья внешность не оставляет сомнений в роде их деятельности.

Я к хозяину: — Это кто такие? У нас же с тобой договор!

— Марк, я тебя прошу, пацаны тихо посидят, не будет никаких проблем.

Ну, думаю, ладно. И иду по своим делам. А через десять минут мне звонит один из охранников и говорит: «У нас проблемы». Когда я прибежал в ресторан, обстановка уже была накалена до предела. Оказалось, что пацаны, которые собирались «тихо посидеть», заплатили оркестру, чтобы те двадцать раз подряд сыграли «Атас». Как только кто-то из гостей «Кинотавра» вставал, чтобы сказать тост, оркестранты объявляли: «А сейчас для пацанов из Новосибирска — «Атас»!» Вскоре произойдет очень похожая история: уже другие бандиты станут беспрерывно заказывать то «Атас», то «Владимирский централ» и «Мурку», чем приведут в ярость Сашу Абдулова. И он попросит исполнить для сотрудников МУРа песню «Наша служба и опасна, и трудна». Хорошая шутка едва не будет стоить жизни Сашиному директору...

Подхожу к руководителю оркестра и говорю: — Что за дела? Какой, к черту, «Атас»? Это ж я тебя нанял! У меня тут банкет!

— Марк, я ничего не мог сделать, это натуральные бандиты. Вон тот, здоровый, подошел, положил пачку денег и сказал: «Все, закончили. Берешь бабки и давай — для пацанов из Новосибирска».

— Ладно, я разберусь.

Иду к этому самому «здоровому» и вдруг понимаю: я совсем один, охрана еще не пришла. Пристрелят меня сейчас и не чихнут. Подхожу, здороваюсь. Вижу — набычились ребята.

— Мои гости тоже хотят послушать музыку, — вежливо говорю я. — И вкус у них немного другой.

Главарь «новосибирских» вскочил, потянулся к оружию, и тут я услышал из-за спины шепот: «Марк, спокойно. Он же отмороженный на всю голову, с ним надо говорить медленно и внятно. Он сейчас на взводе, может начать палить». Это был Саша Солдатов, руководитель моей службы охраны. Ну, думаю, пришли, слава богу.

И вот, глядя в глаза новосибирскому бандиту, я очень спокойно сказал: — Ребята, если вы сейчас начнете стрелять, вам придется положить всех присутствующих. Вам это надо?

— Да пошел ты!

— Никуда я не пойду. С места не тронусь. А вот вам сейчас лучше встать и уйти.

Краем глаза вижу: в зале появился наряд милиции. Хотя толку от них... Все куплены.

— Слушай, старик, давай сегодня разойдемся мирно, а потом, в спокойной обстановке, договоримся о наших дальнейших отношениях, — предложил я. Взгляд бандита стал более осмысленным. — Я понимаю, вы с ребятами пришли сюда отдохнуть. И вам захочется прийти еще раз, потому что место приятное, публика культурная. Я готов рассмотреть вопрос о ваших посещениях, но только без таких вот издевательств. Я проявил к тебе уважение и хочу, чтобы ты уважал моих гостей тоже.

Бандит уставился на меня — я хорошо знал этот взгляд: точно так же смотрел Воронок, когда решал, убить или оставить в живых. Новосибирский отморозок отвел глаза первым. Он пошел к выходу, за ним потянулись его амбалы.

Гораздо труднее было отсечь от фестиваля всевозможные конкурсы красоты. Мое упорное нежелание устраивать такие мероприятия в рамках «Кинотавра» удивляло даже Хусейна: — Марк, хорошие деньги упускаешь!

— Это проститутки и бандиты. Причем такие, которых невозможно контролировать. Плавали, знаем.

С проститутками я однажды действительно чуть не влип по-крупному. Попросил своего московского знакомого по кличке Барон, постоянно ошивавшегося в Доме кино, прислать на фестиваль красивых девчонок.

— Пусть покрутятся среди звезд, развлекут народ, подзаработают немного.

— Отберу лучших, — пообещал Барон и не обманул: девушки действительно были красавицами.

Но, видимо, знал он их не очень хорошо. Потому что все они, как на подбор, оказались боевыми стервами да еще откуда-то узнали, что просьба привезти их на «Кинотавр» исходила от меня. В первый же день ко мне подошла Инесса, предводительница этих амазонок, и сказала: «Марк Григорьевич, вы нас пригласили, и если вам что-то нужно — один звонок и мы у вас. Или у Олега Ивановича, или у кого скажете. Но если Барон попытается нами торговать, мы его просто изуродуем. Так ему и передайте». Я представил, как передаю Барону угрозы от его же девок, и почувствовал себя полным идиотом. Поэтому ничего говорить не стал. Как оказалось, очень зря, потому что буквально через пару дней моя охрана нашла Барона на набережной, избитого вусмерть.

— Что случилось?

— Да представляешь, я их к клиентам хотел отправить, а они меня от...ли.

Выхаживала Барона его тогдашняя гражданская жена актриса Ольга Солнцева. К девицам своим, насколько я знаю, он больше не приближался. Зато я с ними хлебнул сполна. На эту Инессу обратил внимание Коля Еременко. Причем то ли он не понял, что имеет дело с проституткой, то ли решил, что это неважно... В общем, стал ухаживать. А Инесса ни в какую. Околачивается все время с каким-то плюгавым лысым хмырем, торчит с ним в пляжном ресторане, а на Колю — ноль внимания. Вызываю, спрашиваю, в чем проблема.

— Ты не подумай, что я настаиваю, мне просто интересно: неужели тебе Еременко не нравится? Красивый же мужик.

— Да нравится, конечно.

— Ну а чего тогда ты с этим лысым?

— Марк, это очень влиятельный вор в законе. Я с авторитетом, понимаешь? Ты скажи Еременко, чтоб он прекратил за мной ухлестывать, а то будут проблемы...

И опять я не придал этому особого значения. Подумал: да ладно, что этот Череп сделает... Ведет себя вроде тихо, на рожон не лезет, даже когда Коля прилюдно оказывает Инессе знаки внимания. Не учел, что Череп попытается разобраться с Еременко без посторонних глаз. Сначала Колю просто предупредили: «Эта телка не для тебя. Ты клоун — вот и развлекай нас, помни свое место». Коля, цену себе знавший, не особенно испугался. И тогда его побили. Не сильно, потому что все-таки народный артист и личность известная. Но достаточно, чтобы понял: от Инессы лучше отстать.

Как только мне стало известно об этом инциденте, я снова позвал Инессу: — Глаза б мои тебя не видели! Столько проблем из-за тебя!

— Марк Григорьевич, простите. Но что я могу сделать?

— Девочка, ты не обижайся, но лучше тебе уехать. Немедленно.

Она опустила голову — Да, мой лысый меня забирает, и мы переезжаем в другую гостиницу. Извините, что так получилось.

«Кинотавр» набирал известность, становился престижным, и однажды ко мне пожаловали земляки — представители подольской группировки.

— Марк, мы тебя не трогали, давали возможность встать на ноги. Теперь фестиваль богатый, пора делиться с ребятами.

Я засмеялся: — Богатый? Да я живу в подвале, у меня даже квартиры своей нет! А деньги на «Кинотавр» беру под двести процентов.

«Подольские» мне явно не поверили, но гордость, что самый знаменитый российский кинофестиваль фактически родился в их городе, оказалась сильнее жадности. А может, они просто не захотели идти против Хусейна и потому оставили меня в покое? К концу девяностых все более или менее успокоилось. Бандитских разборок больше не было, «Атас» в ресторане никто не заказывал, проститутки не избивали сутенеров. Братки в красных пиджаках с золотыми цепями на бычьих шеях исчезли. И даже Хусейн, сидящий в фойе «Жемчужины» в своем неизменном костюме «в искорку» и попивающий кофе, стал восприниматься окружающими как часть фестивальной традиции.

И вот теперь этот «Артист». Неуправляемый, истеричный, считающий, что ему все дозволено.

Я взял мобильный и набрал номер Александра Иншакова — Саша, нужна помощь.

Выслушав мою просьбу, Иншаков усмехнулся: — Ты его найди и позвони мне. Я приду.

Не то чтобы Саша был у меня в долгу, хотя однажды, пытаясь ему помочь, я чуть не нажил себе крупные проблемы. Дело в том, что по мнению американских спецслужб Иншаков каким-то образом был связан с крупной преступной группировкой. Естественно, в Штаты его не пускали. А я на свой страх и риск включил Сашу в выездной список официальной делегации «Кинотавра». Мой знакомый, сотрудник американского посольства, сказал при встрече: «Марк, зачем тебе это надо? Этот человек никогда не получит визу в США, въезд на территорию нашей страны ему запрещен. А если ты попробуешь настаивать, то проблемы со въездом будут и у тебя». В США Иншаков так и не попал, но о том, что я сделал все, что мог, помнил и, видимо, ценил. Телефон «Артиста» не отвечал, но я был почти уверен, что найду его в пляжном ресторане.

Так и оказалось — он сидел за тем самым столом, где так и не удалось поужинать Сьюзан Сарандон. Я подошел, поздоровался и нарочито шутливо спросил: — Ну что, Зюня, можем поговорить?

Пермольник поднял на меня взгляд и радушно ответил: — Конечно, Марк. Только подожди пять минут, мы закончим обсуждать сценарий.

Я махнул рукой официанту, заказал себе минералки и набрал эсэмэс Иншакову. «Буду через десять минут», — ответил Саша.

Зюня увлеченно обсуждал что-то с молодыми ребятами богемного вида, причем разговор крутился вокруг денег. Я заметил, с каким уважением они смотрят на Зюню, и пытался понять, в чем феномен этого актера. Каким образом, не сыграв ни одной мало-мальски приличной роли, он ухитрился создать себе репутацию корифея? Ведь даже Олег Янковский, которого Зюня любит называть своим другом, не раз говорил ему: — Ты не актер, ты телевизионный массовик-затейник. — Надо же деньги зарабатывать, — оправдывался Зюня.

Но в глубине души он так не считал. Помню, когда любимцу публики телеведущему Леониду Якубовичу присвоили звание народного артиста, возмущению Пермольника не было предела. Весть застала нас в бильярдной, где Зюня стоял и орал во весь голос: «Если Якубовичу дали народного, то я завтра же пойду и откажусь от своего заслуженного!» Актерская судьба у него явно не задалась. Из Театра на Таганке довольно быстро попросили. Пытался попасть в «Ленком», но именно Янковский сделал все, чтобы Марк Захаров его не взял. А может, и сам Марк Анатольевич этого не захотел. Зюня знал, что не попал в «Ленком» во многом из-за Янковского, но продолжал крутиться вокруг Олега — то кирпичи для дачи достанет, то поможет подешевле нанять бригаду ремонтников... Но роль прораба при гении надо как-то компенсировать. В своем кругу, где все знают его как облупленного, крутого строить бесполезно. А перед посторонними — почему нет? Зюня придумал себе «особые» связи в криминальном мире. Так появился на свет якобы авторитетный у бандитов «Артист» с повадками киношного Аль Пачино и внутренней трагедией трусливого, слабого человека. А в том, что Пермольник слаб, я не сомневался. Достаточно посмотреть, как он обращается со своей женой.

Олеся — последняя любовь Владимира Высоцкого. Именно она была с Володей, когда он умирал. Я помню ее совсем девочкой, которая сопровождала Высоцкого на один из его концертов: очень красивая, молчаливая и преданная Володе как собака. Когда Высоцкий умер, Олесю где надо очень жестко предупредили: об обстоятельствах его смерти не распространяться. И вообще лучше ей забыть, что была с ним знакома.

Для Олеси это было страшное время. Говорят, от горя, от того, что ее просто вычеркнули из жизни Высоцкого, лишили права даже говорить о нем, Олеся сорвалась, стала выпивать, было что и похуже... Мне рассказывал бизнесмен и меценат Володя Гапеев, крутившийся в актерских кругах, что как-то в смутном состоянии она проявила неосторожность и попала в сомнительную компанию кавказцев, которые у кого-то на квартире собирались коллективно с ней развлечься. Пермольник оказался там совершенно случайно — то ли надо было кого-то забрать, то ли кому-то что-то передать. К Высоцкому он никакого отношения не имел, но Олесю в лицо, конечно, знал. И надо думать, пришел в ужас, увидев ее в такой ситуации. К чести Зюни, он поступил как настоящий мужчина — не испугался и спас плохо понимавшую ужас происходящего девушку.

Для Зюни Олеся оказалась легкой и желанной добычей. Она хоть и не Марина Влади, но все же была частью легенды о Высоцком. Скорее всего, Пермольник так никогда и не дал ей забыть, при каких обстоятельствах начались их отношения. Внушил Олесе, что она перед ним в вечном неоплатном долгу, что без него она бы просто пропала. Лет через десять такой жизни Олеся попыталась уйти к другому, но хватило ее только на три дня. Уж не знаю, как Зюне удалось вернуть жену — может, пригрозил, что отберет дочку... Но после этого Олеся совершенно сломалась. Чувство вины, которое Пермольник внушил ей, было просто безмерным. Нет, на публике-то все было красиво: во всех интервью он превозносит жену до небес. А дома мог наорать из-за любой мелочи. Олеся, конечно, огрызалась, но всегда как-то тихо, виновато...

У Зюни зазвонил телефон, он нажал кнопку, послушал и отрывисто сказал: — Что значит я забор не там поставил? Ты передай, что со мной лучше не связываться...

Повернулся ко мне и возмутился: — Представляешь, соседи по даче говорят, что я на три метра дальше забор поставил, требуют передвинуть.

— Ну, я бы тоже потребовал, если бы ты на мой участок залез.

— Ну так это ты, — хохотнул Пермольник. — А они никто! Вот куда люди лезут, а? Хоть бы подумали, прежде чем связываться!

Молодые люди за столом переглянулись и стали прощаться. Когда они ушли, я спросил: — Зюня, ты что в ресторане устроил?

— Когда я заказываю этот стол, я рассчитываю именно его и получить, — отчеканил он.

— А ты знаешь, кто за ним сидел? Имя Сьюзан Сарандон тебе о чем-нибудь говорит?

На мгновение Пермольник смутился, потом с вызовом ответил: — Мне плевать, хоть сам президент!

— Зюня, передо мной можешь не хорохориться и не строить из себя крутого, — устало вздохнул я. — Ты, по-моему, заигрался и перестал отличать вымысел от реальности.

Лицо Пермольника налилось краской — Марк, я тебя, конечно, уважаю, но все-таки думай, что говоришь. На прошлой неделе меня подрезали на дороге, и я...

— Да не надо мне героических историй о том, кого и как ты поставил на место. Просто прекрати хамить персоналу и веди себя прилично. И не надо тут, на «Кинотавре», гнать эту криминальную волну. Я-то хорошо знаю, что вся твоя крутизна — миф, который ты создал за счет знакомства с Сашей Иншаковым. Нет у тебя никакой реальной силы, влияния нет. Одна пустая бравада.

Но Зюня уже ничего не слышал. Он ткнул пальцем мне за спину и заорал: — А этот здесь что делает?! Разве я неясно выразился в прошлый раз, что не хочу его больше видеть?

Я оглянулся: в ресторан вошел Саша Солдатов, а с ним мой личный охранник. С некоторых пор Пермольник считал этого охранника своим личным врагом — он сломал «Артисту» челюсть. Было это на банкете после концерта «Эхо «Кинотавра» в Петербурге. Зюня тогда решил продемонстрировать присутствующим, что он на короткой ноге с Рудинштейном и может позволить себе любые шутки на мой счет. Подкрадывался сзади, делал вид, что вырывает у меня волос, и поджигал его зажигалкой. Это, конечно, была заготовка — волос у него в руках был не мой. Я не обратил внимания на то, что к Зюне подошел охранник и тихо сказал: — Не надо этого делать.

Он прошел Чечню. Здоровый парень, черный пояс карате, силища неимоверная. Но размышлять не привык. Таким, как он, нужно четко формулировать задачу: охраняй меня. Или, например, охраняй вон того актера. Или вообще расслабься. На беду, именно в тот вечер я забыл его «перепрограммировать». Парень продолжал охранять меня и делал это на совесть. Зюня в полной уверенности, что ему ничего не будет, проделал свой фокус еще раз, обошел все помещение с этим горелым волосом... А когда ему на глаза попался охранник, решил в своей обычной манере «поставить его на место»: — Ты вообще кто такой, чтобы говорить мне, что делать, а что нет?

Еще и пальцем у него перед носом помахал, так поступать было ни в коем случае нельзя, потому что реакция у этих людей молниеносная. Охранник, недолго думая, двинул Зюне в челюсть. Тот и пикнуть не успел, а челюсть уже висит: перелом в двух местах. Питер. Ночь. «Скорая помощь» привезла нас в дежурное отделение какой-то больницы на окраине. Вышел молодой врач в грязном халате, совсем мальчик. Зюня начал махать руками: мол, не трогай меня! Говорить не может, поэтому пишет на бумажке: у меня есть профессор в Москве, везите меня в Москву. И пять восклицательных знаков.

— До Москвы вы его, конечно, довезете, — пожал плечами врач, — но время потеряете, кости могут деформироваться.

— Зюня, надо делать! — уговариваю я. — Давай рискнем, пусть доктор работает.

Врач наложил шину, мы погрузили Зюню в «рафик» и повезли в Москву, к этому его знаменитому профессору. Тот осмотрел челюсть и сказал: «Зюня, я бы лучше не сделал! Все идеально. Подожди две недельки и будешь в порядке». Эти две недельки обошлись мне где-то в пять с половиной миллионов рублей, потому что я должен был оплатить утерянную прибыль, утерянное здоровье, нравственные потери. Зюня насчитал все, что можно было насчитать. Охранника я, конечно, увольнять не стал, несмотря на все требования Пермольника. За что его выгонять? За то, что делал свою работу?

— Марк, какого черта этот бабуин опять тут?! — надрывался Зюня. — Все, я звоню Иншакову.

— Спокойно, Зюня. На ловца, как говорится, и зверь бежит, — я указал на дверь. — Саша уже здесь.

Пермольник вскочил и, брызжа слюной, начал кричать что-то невнятное. Иншаков был в курсе этой челюстно-лицевой истории. Послушал пару минут, потом спокойно пообещал:

— Я разберусь, — повернулся к охраннику, посмотрел на него... И так же спокойно махнул рукой: мол, все в порядке. Пермольник чуть не задохнулся от ярости. — Все уже быльем поросло. Оставь парня в покое.

Зюня, словно сдувшийся шарик, опустился на стул.

— Слушай, хватит дурака валять, — без улыбки сказал Иншаков и направился к бару.

Я подождал, пока Зюня немного придет в себя — Ну что? Убедился, что никто тут за тебя впрягаться не станет? А знаешь, почему Саша не стал на моего парня наезжать? Потому что, в отличие от тебя, и за ним, и за Иншаковым стоит реальная история. Они похожи, понимаешь? Они настоящие мужики. А ты — пшик. Криминальный авторитет «Артист» существует только в твоем воображении. Поэтому угомонись, крутой.

На следующее утро, спустившись к завтраку, я услышал, как Зюня говорит с кем-то по телефону: «Алло? Это я. Что значит — кто? Вы там совсем рамсы попутали? «Артист» это!»

Я огляделся по сторонам и заметил Абдулова, как всегда в компании каких-то темных личностей, которые сопровождали его повсюду. Я знал, что эти люди не имеют никакого отношения к кино и пользуются Сашей как отмычкой в высокие кабинеты. А в обмен на то, что Абдулов организует им встречи с высокопоставленными чиновниками, ссужают его деньгами. Впрок Саше эти деньги не идут, все моментально спускается в казино...

Янковский тоже не скучает, беседует с «нужными человечками». Каждый второй «человечек» имеет за плечами откровенно криминальное прошлое. Но сейчас, когда вместо красных пиджаков на них дорогие итальянские костюмы, об этом можно и забыть. Тем более если они платят за «доступ к звездному телу» наличными.

Я вспомнил, как Янковский, страдальчески морщась, просил меня избавить его от общения со Шпунтом. Как Абдулов после стычки с бандитами из-за песни для «доблестных сотрудников МУРа» возмущался мне в лицо: мол, не кинофестиваль, а разбойничий притон! И я не спорил, выслушивал их претензии опустив голову, потому что понимал: они правы, я должен сделать все, чтобы очистить фестиваль от криминала.

А теперь звезды сами не расстаются с людьми, чья законопослушность вызывает у меня очень большие сомнения. Они могут называть это дружбой или бизнесом, суть не меняется. Криминалитет, который я так долго пытался отсечь от «Кинотавра», все равно здесь, только в другом обличье. И привели его сюда сами же звезды.

Автор- Марк Рудинштейн, "Караван историй"