Продолжаем путешествие по страницам романа Джорджа Оруэла «1984».
– Вы не цените новояз по достоинству, – заметил он как бы с
печалью. – Пишете на нем, а думаете все равно на староязе. Мне попадались ваши
материалы в «Таймс». В душе вы верны староязу со всей его расплывчатостью и
ненужными оттенками значений. Вам не открылась красота уничтожения слов. Знаете
ли вы, что новояз – единственный на свете язык, чей словарь с каждым годом
сокращается?
Этого Уинстон, конечно, не знал. Он улыбнулся, насколько мог
сочувственно, не решаясь раскрыть рот. Сайм откусил еще от черного ломтя,
наскоро прожевал и заговорил снова, – неужели вам непонятно, что задача новояза
– сузить горизонты мысли? В конце концов мы сделаем мыслепреступление попросту
невозможным – для него не останется слов. Каждое необходимое понятие будет
выражаться одним-единственным словом, значение слова будет строго определено, а
побочные значения упразднены и забыты. В одиннадцатом издании, мы уже на
подходе к этой цели. Но процесс будет продолжаться и тогда, когда нас с вами не
будет на свете. С каждым годом все меньше и меньше слов, все yже и yже границы
мысли. Разумеется, и теперь для мыслепреступления нет ни оправданий, ни причин.
Это только вопрос самодисциплины, управления реальностью. Но в конце концов и в
них нужда отпадет. Революция завершится тогда, когда язык станет совершенным.
Новояз – это ангсоц, ангсоц – это новояз, – проговорил он с какой-то религиозной
умиротворенностью. – Приходило ли вам в голову, Уинстон, что к две тысячи пятидесятому
году, а то и раньше, на земле не останется человека, который смог бы понять наш
с вами разговор?
– Кроме… – с сомнением начал Уинстон и осекся.
У него чуть не сорвалось с языка: «кроме пролов», но он
сдержался, не будучи уверен в дозволительности этого замечания. Сайм, однако,
угадал его мысль.
– Пролы – не люди, – небрежно парировал он. – К две тысячи
пятидесятому году, если не раньше, по-настоящему владеть староязом не будет
никто. Вся литература прошлого будет уничтожена. Чосер, Шекспир, Мильтон,
Байрон останутся только в новоязовском варианте, превращенные не просто в нечто
иное, а в собственную противоположность. Даже партийная литература станет иной.
Даже лозунги изменятся. Откуда взяться лозунгу «Свобода – это рабство», если
упразднено само понятие свободы? Атмосфера мышления станет иной. Мышления в
нашем современном значении вообще не будет. Правоверный не мыслит – не
нуждается в мышлении. Правоверность – состояние бессознательное.
В один прекрасный день, внезапно решил Уинстон, Сайма
распылят. Слишком умен. Слишком глубоко смотрит и слишком ясно выражается.
Партия таких не любит. Однажды он исчезнет. У него это на лице написано.
Уинстон доел свой хлеб и сыр. Чуть повернулся на стуле,
чтобы взять кружку с кофе. За столиком слева немилосердно продолжал свои
разглагольствования мужчина со скрипучим голосом. Молодая женщина – возможно,
секретарша – внимала ему и радостно соглашалась с каждым словом. Время от
времени до Уинстона долетал ее молодой и довольно глупый голос, фразы вроде
«Как это верно!» Мужчина не умолкал ни на мгновение – даже когда говорила она. Уинстон
встречал его в министерстве и знал, что он занимает какую-то важную должность в
отделе литературы. Это был человек лет тридцати, с мускулистой шеей и большим
подвижным ртом. Он слегка откинул голову, и в таком ракурсе Уинстон видел
вместо его глаз пустые блики света, отраженного очками. Жутковато делалось
оттого, что в хлеставшем изо рта потоке звуков невозможно было поймать ни
одного слова. Только раз Уинстон расслышал обрывок фразы: «полная и
окончательная ликвидация голдстейновщины» – обрывок выскочил целиком, как
отлитая строка в линотипе. В остальном это был сплошной шум – кря-кря-кря. Речь
нельзя было разобрать, но общий характер ее не вызывал ни каких сомнений. Метал
ли он громы против Голдстейна и требовал более суровых мер против
мыслепреступников и вредителей, возмущался ли зверствами евразийской военщины,
восхвалял ли Старшего Брата и героев Малабарского фронта – значения не имело. В
любом случае каждое его слово было – чистая правоверность, чистый ангсоц. Глядя
на хлопавшее ртом безглазое лицо, Уинстон испытывал странное чувство, что перед
ним неживой человек, а манекен. Не в человеческом мозгу рождалась эта речь – в
гортани. Извержение состояло из слов, но не было речью в подлинном смысле, это
был шум, производимый в бессознательном состоянии, утиное кряканье.
Сайм умолк и черенком ложки рисовал в лужице соуса. Кряканье
за соседним столом продолжалось с прежней быстротой, легко различимое в общем
гуле.
– В новоязе есть слово, – сказал Сайм, – Не знаю, известно
ли оно вам: «речекряк» – крякающий по-утиному. Одно из тех интересных слов, у
которых два противоположных значения. В применении к противнику это ругательство;
в применении к тому, с кем вы согласны, – похвала.
Сайма несомненно распылят, снова подумал Уинстон. Подумал с
грустью, хотя отлично знал, что Сайм презирает его и не слишком любит и вполне может
объявить его мыслепреступником, если найдет для этого основания. Чуть-чуть
что-то не так с Саймом. Чего-то ему не хватает: осмотрительности,
отстраненности, некоей спасительной глупости. Нельзя сказать, что неправоверен.
Он верит в принципы ангсоца, чтит Старшего Брата, он радуется победам,
ненавидит мыслепреступников не только искренне, но рьяно и неутомимо, причем
располагая самыми последними сведениями, не нужными рядовому партийцу. Но
всегда от него шел какой-то малопочтенный душок. Он говорил то, о чем говорить
не стоило, он прочел слишком много книжек, он наведывался в кафе «Под
каштаном», которое облюбовали художники и музыканты. Запрета, даже неписаного
запрета, на посещение этого кафе не было, но над ним тяготело что-то зловещее.
Когда-то там собирались отставные, потерявшие доверие партийные вожди (потом их
убрали окончательно). По слухам, бывал там сколько-то лет или десятилетий назад
сам Голдстейн. Судьбу Сайма нетрудно было угадать. Но несомненно было и то, что
если бы Сайму открылось, хоть на три секунды, каких взглядов держится Уинстон,
Сайм немедленно донес бы на Уинстона в полицию мыслей. Впрочем, как и любой на
его месте, но все же Сайм скорее. Правоверность – состояние бессознательное.
Поучать может каждый, но стоит ли доверять этим поучениям.
Если у вас есть проблема в жизни, и вам нужна помощь, пишите
по адресу rasvopros@mail.ru с пометкой «проблема» в теме
письма.
Общий тираж рассылок 60 000 подписчиков.
Все представленные материалы носят ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО
ознакомительный (образовательный) характер. Некоторые материалы взяты из
открытых источников в сети или были присланы подписчиками. Если Вы посчитали,
что Ваши авторские права были нарушены - сообщите, и мы вместе постараемся
придти к обоюдоприемлемому решению. Обладатели авторских прав на материалы,
опубликованные в рассылке, выступающие против их дальнейшего размещения и
распространения могут обратиться с просьбой об их удалении.
Copyright Андрей Луда, http://andrey-luda.livejournal.com
2006-2013 г.г.
Автор оставляет за собой право отвечать не на все полученные письма и
опубликовывать полностью или частично, полученные письма без предварительного
согласования. В случае, если Вы желаете свое письмо оставить конфиденциальным,
письменно сообщите об этом.