Продолжаем
путешествие по страницам романа Федора Михайловича Достоевского«Двойник»
Петербургская поэма
– Ну, и ничего, ну и ничего, господа! ну, что ж такое? ну, и
со всяким может случиться, – шептал господин Голядкин, сдвигаясь понемногу с
места и стараясь выбраться из окружавшей его толпы. Ему дали дорогу. Герой наш
кое-как прошел между двумя рядами любопытных и недоумевающих наблюдателей. Рок
увлекал его. Господин Голядкин сам это чувствовал, что рок-то его увлекал.
Конечно, он бы дорого дал за возможность находиться теперь, без нарушения
приличий, на прежней стоянке своей в сенях, возле черной лестницы; но так как
это было решительно невозможно, то он и начал стараться улизнуть куда-нибудь в
уголок да так и стоять себе там – скромно, прилично, особо, никого не
затрагивая, не обращая на себя исключительного внимания, но вместе с тем
снискав благорасположение гостей и хозяина. Впрочем, господин Голядкин
чувствовал, что его как будто бы подмывает что-то, как будто он колеблется,
падает. Наконец он добрался до одного уголка и стал в нем как посторонний,
довольно равнодушный наблюдатель, опершись руками на спинки двух стульев,
захватив их, таким образом, в свое полное обладание и стараясь по возможности
взглянуть бодрым взглядом на сгруппировавшихся около него гостей Олсуфия
Ивановича. Ближе всех стоял к нему какой-то офицер, высокий и красивый малый,
пред которым господин Голядкин почувствовал себя настоящей букашкой.
– Эти два стула, поручик, назначены: один для Клары
Олсуфьевны, а другой для танцующей здесь же княжны Чевчехановой; я их, поручик,
теперь для них берегу, – задыхаясь, проговорил господин Голядкин, обращая
умоляющий взор на господина поручика. Поручик молча и с убийственной улыбкой
отворотился. Осекшись в одном месте, герой наш попробовал было попытать счастье
где-нибудь с другой стороны и обратился прямо к одному важному советнику, с
значительным крестом на шее. Но советник обмерил его таким холодным взглядом,
что господин Голядкин ясно почувствовал, что его вдруг окатили целым ушатом
холодной воды. Господин Голядкин затих. Он решился лучше смолчать, не
заговаривать, показать, что он так себе, что он тоже так, как и все, и что
положение его, сколько ему кажется, по крайней мере, тоже приличное. С этой
целью он приковал свой взгляд к обшлагам своего вицмундира, потом поднял глаза
и остановил их на одном весьма почтенной наружности господине. «На этом
господине парик, – подумал господин Голядкин,
– а если снять этот парик, так будет голая голова,
точь-в-точь как ладонь моя голая».Сделав такое важное открытие, господин
Голядкин вспомнил и о арабских эмирах, у которых, если снять с головы зеленую
чалму, которую они носят в знак родства своего с пророком Мухамедом, то
останется тоже голая, безволосая голова. Потом, и, вероятно, по особенному
столкновению идей относительно турков в голове своей, господин Голядкин дошел
до туфлей турецких и тут же кстати вспомнил, что Андрей Филиппович носит
сапоги, похожие больше на туфли, чем на сапоги. Заметно было, что господин
Голядкин отчасти освоился с своим положением, «Вот если б эта люстра, –
мелькнуло в голове господина Голядкина, – вот если б эта люстра сорвалась
теперь с места и упала на общество, то я бы тотчас бросился спасать Клару
Олсуфьевну. Спасши ее, сказал бы ей: „Не беспокойтесь, сударыня; это ничего-с,
а спаситель ваш я“. Потом…» Тут господин Голядкин повернул глаза в сторону,
отыскивая Клару Олсуфьевну, и увидел Герасимыча, старого камердинера Олсуфия
Ивановича. Герасимыч с самых заботливым, с самым официально-торжественным видом
пробирался прямо к нему. Господин Голядкин вздрогнул и поморщился от какого-то
безотчетного и вместе с тем самого неприятного ощущения. Машинально осмотрелся
кругом: ему пришло было на мысль как-нибудь, этак под рукой, бочком, втихомолку
улизнуть от греха, этак взять – да и стушеваться, то есть сделать так, как
будто бы он ни в одном глазу, как будто бы вовсе не в нем было и дело. Однако,
прежде чем наш герой успел решиться на что-нибудь, Герасимыч уже стоял перед
ним.
– Видите ли, Герасимыч, – сказал наш герой, с улыбочкой
обращаясь к Герасимычу, – вы возьмите да и прикажите, – вот видите, свечка там
в канделябре, Герасимыч, – она сейчас упадет: так вы, знаете ли, прикажите поправить
ее; она, право, сейчас упадет, Герасимыч…
– Свечка-с? нет-с, свечка прямо стоит-с; а вот вас кто-то
там спрашивает-с.
– Кто же это там меня спрашивает, Герасимыч?
– А уж, право, не знаю-с, кто именно-с. Человек от
каких-то-с. Здесь, дескать, находится Яков Петрович Голядкин? Так вызовите,
говорят, его по весьма нужному и спешному делу… вот как-с.
– Нет, Герасимыч, вы ошибаетесь; в этом вы, Герасимыч,
ошибаетесь.
– Сумнительно-с.
– Нет, Герасимыч, не сумнительно; тут, Герасимыч, ничего нет
сумнительного. Никто меня не спрашивает, Герасимыч, меня некому спрашивать, а я
здесь у себя, то есть на своем месте, Герасимыч.
Поучать может каждый, но стоит ли доверять этим поучениям.
Если у вас есть проблема в жизни, и вам нужна помощь, пишите
по адресу rasvopros@mail.ru с пометкой «проблема» в теме
письма.
Copyright Андрей Луда, 2006-2014 г.г. Автор оставляет за
собой право отвечать не на все полученные письма и опубликовывать полностью или
частично, полученные письма без предварительного согласования. В случае, если
Вы желаете свое письмо оставить конфиденциальным, письменно сообщите об этом.