N 136

от 27.12.08

      Здравствуйте, милые мои друзья. Все путем, все по расписанию: облом в високосный год, облом через десятилетие после облома дефолтного... Ходят туда-сюда маятники, качели качаются исторические и личные, малые и большие - сейчас всемирные макроэкономические в минус летят с разгоном, мы вместе с ними, держаться надо покрепче...

      Хотелось под этот бодучий Новый Год что-нибудь легкое, праздничное, вдохновляющее прислать вам, вроде хохочущей коровы, которую удружила мне дочка. Коровка кругленькая такая, копилочная, антикризисная. Если ею по голове себя стукнуть и придержать - заливается утробным хохотом, интенсивно вибрирует, создавая физическое ощущение сноса крыши - для психиатра как раз то, что надо.
      У меня в старом стишке корова другая, печально-недоуменная:

      Я Корова.
      Я здорова.
      Меня доят в полвторого. ( Коровы - большие педантки физиологического расписания.)
      Ободрали все бока -
      и ни капли молока.
      Я дала бы молока бы,
      кабы дали мне быка бы.
      В нашем стаде по уму
      равных не было ему,
      а вы его на мясо - почемууу?

      Аллегория тем удобна, что каждый может подставить в нее что-то свое. Бык, пошедший на мясо, - чем не "Юкос", допустим?.. Юкос - хорошее для быка имя.

      Ну ладно, к делу. Сегодня - два опуса, весьма разнородных: беседа-интервью на актуальную тему и юмористический рассказ из области психологии творчества.

      Интервью к новогоднему номеру попросила "Российская газета". Вопросы прислала обозреватель экономического отдела Татьяна Зыкова. Еще не опубликовано, и в каком окончательном виде выйдет, не представляю. Вам, друзья, шлю свой полный текст, даже слегка еще и дополненный после отсылки в редакцию.

ЖУТКОВЕЦ,
или Как работает мифологема кризиса

В газетах и метро появилось объявление:
Эксклюзивный практический семинар: "Как заработать во время кризиса?"
Стоимость одного занятия - 2000 р.
Собралось народу около трехсот человек. Лектор вышел к аудитории, осведомился:
- Все ли приобрели билеты? Все оплатили?
Дружное "Даааа!"
- Поздравляю. Спасибо. Вы успешно прошли семинар "Как заработать во время кризиса". С наглядной демонстрацией. Можете быть свободны.
(авторский анекдот из моей новой книги "Комическая атака")

Как прослышал я про кризис -
сразу лапки опустились.
Ниже... Ниже... Вот карман,
а в кармане путин-план...
Ив. Халявин. Предкризисное.

      Способен ли экономический кризис обернуться для людей серьезными психотравмами? Психозами? Какие социальные категории самые уязвимые?

      Уточним понятия. Есть исторический период (скорей, эпизод), называемый мировым финансово-экономическим кризисом; есть последовательность событий, сложный экономико-социальный процесс по имени кризис. И есть в этом процессе разноуровневые психологические и социально-психологические составляющие.
      Одна из таких составляющих, очень важная - образ кризиса в сознании людей, мифологема кризиса. Само слово "кризис", с его мощным негативным посылом, насыщенное ожиданиями неотвратимой беды и сравнимое с такими грозными словами, как "война", "землетрясение", "эпидемия", "ураган", "агония". Кризис - это и общежитейский термин, и психологический, и медицинский: момент наивысшего напряжения в борьбе жизни со смертью, когда решается - быть или не быть. Люди знакомы со словом "кризис" со школьных лет и связывают с ним тяжкие испытания, угрозы и ужасы. Разрушение планов, расставанье с надеждами, прощанье с мечтами...
      Что происходит, когда массы людей начинают слышать и видеть это слово-пугало каждодневно и ежечасно, со всех сторон? В газетах и журналах, по радио и ТВ - кризис, кризис и кризис, сплошной жутковец. На работе - о том же, в слухах и разговорах - первая тема. И в мыслях - волей-неволей... Кризис становится навязчивой идеей, настырным монстром сознания - уже как бы видишь его огромную безглазую морду с разинутой пастью. Еще ничего лично с тобой не случилось, все на месте пока: и работа, и деньги, и жилье, и семья - но надвигается жутковец...
      Психотравмы будут, куда же денемся. Но вряд ли намного больше, чем в дни поражений любимых футбольных команд с массовыми алкогольными эксцессами и взрывами конфликтов и насилия в семьях. Психозы тоже будут, а как же. Но не в результате массовых увольнений и опустошения кошельков, а по причинам, действующим и ныне, и присно. Статистика не превысит обычные показатели. Может быть, лишь сюжеты бредов в некотором проценте изменятся.
      Я не экономист и не социолог, могу ошибиться; но логика подсказывает, что самые кризисно-уязвимые категории населения - это, кроме пенсионеров и студентов, которые уязвимы у нас постоянно, - в первую очередь, внебюджетные наемные работники и мелкие предприниматели, малый бизнес. Крупные тоже пострадают - страдают уже, но у них есть и накопления, и маневр, уж они-то на улице не окажутся.
      Подчеркну: уязвимость с финансово-экономической точки зрения - это одно, а с психологической - другое, они не совпадают, эти человеческие подмножества, а лишь частично взаимоперекрываются.
      Основные виды массового психологического реагирования на кризисный жупел, на мифологему кризиса можно пересчитать по пальцам.
      1) Страх-суета. Неуверенность и тревога - до паники включительно. Растерянность, всевозможные метания и суетливые движения, поспешные необдуманные решения. Или просто - рост внутреннего напряжения, просто хуже спится, больше конфликтности и раздражительности, выше кровяное давление...
      2) Депресняк. Пассивность и пессимизм - до чернухи. Депрессия и апатия, бездейственное ожидание худшего. Обычнейшее сопровождение такого состояния, в России особенно - усиленная алконавтика.
      3) Авось-пронесет. Психозащитное игнорирование, вытеснение, отказ сознания воспринимать реальность - все тот же страх, только навыворот. Кого-то ударит, кого-то прибьет, погубит, ну а меня-то уж минует, меня не коснется. Оптимизм до неадекватности. (Неадекватность, впрочем - общее свойство всех адекватных реакций в их крайней степени.) Вариант: "гуляй-Вася" - несбыточные проекты, напрасные траты, бессмысленные вложения...
      4) Цап-хап. Рефлекс хищника. Использовать ситуацию. Провернуть под кризис свой интерес, сыграть на панических ожиданиях, на дезориентированности одних и жадности других. Массовым такой рефлекс в нашей стране назвать вряд ли можно, однако тенденция есть - и сам этот тип реагирования теми же хищниками усиленно тиражируется: в мой, например, электронный почтовый ящик за последний месяц пришла куча спама с разнообразными предложениями заработать на кризисе.
      5) Упал-отжался. Позитивная реакция. Здоровая мобилизация душевных и умственных сил, прибавка деловой и творческой активности. Ну положим зубы на полку, ну кинут нас снова, ну окажемся на улице, на бобах - не в первый и не в последний раз, перебьемся, прорвемся. Немалая часть нашего неизбалованного народа, привычного к невзгодам и умеющего при надобности затягивать пояс, уверен, среагирует - и уже реагирует на очередные передряги именно так. Кризисный жутковец не страшит тех, кому жизнь и так не кажется медом. Наоборот - лишний повод встряхнуться и шевельнуть мозгами. Не упадешь - не поднимешься.

      И в самом деле: вне всяких кризисов многие миллионы людей во всем мире и у нас проводят свои жизни в утлых лодчонках скудного существования, ежеминутно готовых погрузиться в пучину бедствий. Их жизни и так сплошной кризис - не финансовый так любовный, не любовный так семейно-отношенческий, не семейный так возрастной, болезненный, физиологический, не физиологический так духовный...
      В основе любого кризиса, в любой сфере, на любом уровне - некая несвобода, некая привязка - ЗАВИСИМОСТЬ. Кризис есть предельное выражение зависимости, предельное ее напряжение. "Ломка" у наркоманов и алкоголиков - универсальная и вопиющая модель всякого кризиса. Не бывает кризисов только у тех, кому нечего терять, для кого и собственное тело, и даже душа ничего не стоят. Всего увереннее и свободнее, всего бескризиснее люди чувствуют себя именно во время настоящих, глобальных кризисов существования - на войне, в разрухе, в разгар эпидемий, при установленных безнадежных болезнях, при твердом решении уйти из жизни - или в религиозном порыве с верой в жизнь вечную... В такие времена и в таких состояниях происходит революция жизненных смыслов - обесценивается все то, за что человек держится, чем живет в обычной жизни, от чего внутренне зависит. Кризис сперва запредельно обостряет зависимости, а потом обнуляет их - до момента, когда "быть или не быть" снова решается в пользу "быть", и человек снова начинает обрастать жизненными привязками, опять становится "Хомо Зависимус".
      По мировому экономическому раскладу выходит так, что кризисное цунами сперва ударяет по Западу. К нам основная волна доходит попозже. Вот уже Украина почти задрала лапки вверх. А у нас, хотя и хреновее с каждым днем, но больше пока все-таки в области настроений, общежитейской погоды. Реальность преобладающая - еще не столько финансово-экономический кризис как таковой, сколь массовые кризисные ожидания. Меньше света на улицах и в глазах, меньше елок, фонариков... Тускло-серая зябкая озабоченность, общая прибитость и настороженность, растущая смутно-мотивированная агрессивность... Психологическая составляющая бежит впереди паровоза - и, как видно по биржевым сводкам, успешно тянет его за собой.
      Со стороны СМИ идут, как и обычно, противоречивые, нестыкующиеся, шизофренирующие послания. С одной стороны, пугают кризисом, угрожают. С другой (главным образом, верхнеэшелонной) - обезболивают и успокаивают: ничего, проскочим, все будет в порядке, нужно только вести себя хорошо и удлинить сроки правления власть предержащих. Очень напряжен Путин - понятно: приходит время серьезнейшего экзамена для всего того, что он уже сделал, сейчас делает и еще сделает - если сделает - дальше...

      Какие группы населения на ваш взгляд более стойко перенесут финансовые потрясения - успешные топ-менеджеры из разорившихся финансовых корпораций и банков, оказавшиеся в одночасье без работы и с крупными долгами, либо обычные работники, которых сократили?

      Уже почти ответил на этот вопрос, но повторю: мне не кажется, что душевная реакция на финансовое потрясение решающим образом зависит от социально-экономического статуса человека. Будь ты богатенький топ-менеджер, скромный бухгалтер или бедный курьер, все определяется прежде всего твоим характером и умом, стойкостью, сообразительностью и внутренней содержательностью - наполненностью головы, а не наполненностью кошелька.
      Если же все-таки сравнительно помыслить слоями, о которых вы говорите, то очевидно, что как раз людям успешным и нацеленным на дальнейший успех в случае финансового фиаско, даже относительного, с жирком про запас, придется психологически тяжелее. Чем выше поднялся, тем больней падать, пусть даже всего лишь на одну- две ступеньки вниз. Лучше всех кризис перенесут наши бомжи, за них уж точно можно быть спокойными.

      Прогнозируете ли Вы в России всплеск депрессий, самоубийств, алкоголизма или "эпидемии страхов"? Либо напротив, их снижение в связи с мобилизацией психики?

      Общего крупного всплеска ничего из перечисленного, уверен, не будет. Самоубийств будет, может быть, даже немного поменьше (во время серьезных войн и гладоморов их бывает рекордно мало), но и существенного снижения ожидать не приходится. Будут дифференцированные реакции психологически зависимых людей, того типа или другого. Кризис дополнительно рассортирует нас, как и любое испытание.
      А вот какой всплеск действительно весьма вероятен - и похоже, уже начался - это всплеск агрессивности и преступности. Воры, бандиты, грабители, взяточники, мошенники, разномастные шарлатаны - конечно, активизируются, хотя, казалось бы, дальше им активничать давно уже некуда. Многие, лишившиеся более или менее честного заработка, "пойдут другим путем", в этом можно не сомневаться, первые ласточки уже прилетели. Сыграют под кризис и самые темные политические силы, постараются взять свое.

      Аналогии с "Великой американской депрессией". Как тогда было с "выживаемостью", как действовал принцип естественного отбора? Во благо ли этот принцип?

      Не стал бы я проводить эту аналогию. Совсем другое время, другая страна и другие люди, другая социально-психологическая наследственность, другая власть, другой менталитет...
      По силе выживаемости с нашими людьми мало кто сравнится, разве что эскимосы. Но, успешно выживая, когда выжить кажется невозможным, ставя гинессовские рекорды приспособляемости, мы плохо пользуемся этой своей огромной жизненной силой для дальнейшего развития и окультуривания, мы ее проматываем, прогуливаем, пропиваем. "Отбор" у нас не столько естественный, сколько противоестественный. В другом месте я еще разовью эту тему.

      Обострятся ли в связи с кризисом отношения супругов в семьях? Вырастет число разводов или, напротив, кризис укрепит семейные союзы перед лицом опасности?

      И то будет, и другое. И развалы отношений, и сплочения, укрепления - в обе стороны пойдет максимизация и поляризация. Во всех случаях финансово-кризисная ситуация будет не причиной, а только дополнительным поводом для кризисов отношенческих, психологических, душевных, духовных. Проверка на вшивость, одна из проверок.

      Нужны ли навыки аутотренинга? Как и чем себя подбадривать, лишившись привычных точек опоры?

      Второй вопрос точен - и показательно, что задать его можно и вне всякой связи с нынешним кризисом. "Привычная точка опоры" для одних - место службы, для других - кошелек, для третьих - родители, муж, жена, друзья, любимые, дети, для четвертых - сигарета, рюмка или укол, для пятых - интернет, для шестых - внешность или физическая сила, для седьмых - творчество... Зависимость, все та же зависимость в неисчислимых ее ликах и ипостасях.
      Вопрос, наш всеобщий вопрос - вот: как оставаться собой и жить дальше, когда агент зависимости - им может быть и человек, и деньги, и автомат, и часть собственного тела или души - отнимается: как жить БЕЗ (подставить любой агент).
      Ответ: жить как можно. Как жилось БЕЗ - когда-то. Как живется БЕЗ - тем миллионам, мириадам, кто так и жил - БЕЗ, так и живет и другого не ведает и не желает.
      Жить - как жить можешь и ты, если поверишь в это и осознаешь - ЗАЧЕМ.
      Навыки аутотренинга, как и всякие прочие психотехники, никогда не лишни. Человек, психотехнически оснащенный, умеющий владеть своим душевно-телесным состоянием, тонусом и настроением, имеет наибольшие шансы подняться после любого падения. Но любая психотехника действенна только тогда, когда есть над нею и для нее осмысленное "ЗАЧЕМ". Психотехника - лошадь, а всадник - дух: жизненная философия и личная идеология человека, его руководящие ценности. Те, кто знал, ЗАЧЕМ выживать и верил, что это имеет смысл, выживали в лагерях смерти и создавали для этого собственные аутотренинги.

      Нужно ли организовать антикризисные "горячие телефонные линии доверия" с психологами при больницах, собесах, биржах труда? Как они могут помочь людям, оказавшимся в сложных ситуациях?

      Линии доверия и службы психологической помощи нужны всюду, где есть люди, - всегда и везде - как почта и телефон, как полиция и пожарная служба, как церковь, как скорая медицинская помощь... И вовсе не только во время кризисов. Если бы такие службы везде и всегда работали так, как надо, наверное, и кризисов не было бы. Это первостепенно важная системная составляющая нормального современного общества, пора бы уже всем нам это понять и принять к исполнению.
      Всем и каждому я пожелал бы в наступающие трудные времена, в наступающем (это слово нынче особо акцентируемо - в наступающем на карманы, сказать можно) году держаться сообща, встречать трудности дружно, помогать друг другу доверием, а не по углам в одиночку жаться угрюмо и подозрительно.
      Как собаки бездомные спят на морозе, видели?.. Друг дружку греют в обнимку. Вот и всем нам, кому трудно - так бы. "Возьмемся за руки, друзья, возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке".

      Какой позитив, кроме банального "опыта обновления" личности приносят кризисы?

      Опыт обновления личности не бывает банальным - он весьма редок и всегда уникален.
      Его нельзя повторить, тиражировать, им можно лишь вдохновляться - но этого и довольно.

      Если рана не убьет -
      сделаюсь сильнее.
      Если сила не придет -
      стану я умнее.
      Ну, а ежели ума
      не взрастет ни капли,
      буду весело весьма
      наступать на грабли.

      Составьте, пожалуйста, авторскую Памятку для живущих в экономические кризисы.

      Только что сказанное, пожалуй, и можно считать в некоем роде кризисной памяткой, подставьте лишь вместо раны кризис, что практически равнозначно. Пользительно повторять армейское упомянутое "упал - отжался", русское "Бог не выдаст - свинья не съест" и библейское "Будет день - будет пища".

      Конечно, будет. Прорвемся. Выживем и состоимся.

**

      ...Теперь - небольшой художественный десерт из моей новой смехолечебной книги "Комическая атака", которая вот-вот уйдет в типографию.
      Рассказ нижеследующий мне подарил знакомый уже многим из вас, друзья, персонаж: заслуженный стихиатр России Халявин Иван Афанасьевич. Ему слово.

Полет галоши,
или Дерьмометр
свидетельство из истории отечественной литературы

...и только гиря говномера
слегка качала головой...
Александр Галич

      Поздним вечером он одиноко сидел за столом. Творил.

      Искал я долго комара,
      что укусил меня вчера,
      чтоб низко в лапки поклониться,
      но он мне сел на ягодицу
      и укусил... в последний раз...

      Для достоверности художественного самовпечатления поэт Светофоров Г. Г. хлопнул себя ладонью приблизительно по тому месту, куда укусил комар, и продолжил:

      На сем бы кончить мой рассказ,
      но стал второй кусать упорно -
      придется кланяться повторно...

      Вдруг, словно джинн по вызову, в форточку рванулся сквозняк, трепанул рукописи, в изобильном лирическом хаосе разбросанные по столу, походя прихватил лист со свеженаписанными строками и - фьють! - забросил его под стол.
      - Тьфу, блин, - выразился Светофоров, полезая туда же. - Вот всегда: только напишешь че-нить гениальное, а оно и... да где ж ты...
      Листка с только что написанными стихами под столом не нашел. Зато нашарил другой:

      Все ждешь от Музы поцелуя?
      Уж лучше б на фиг ты пошел.
      Скажи, какого аллилуя
      в поэты лезешь ты, козел?

      - Это что? - озадачился Светофоров, вылезая из-под стола. - Это чье? А? Я такого не писал.
      Не писал. Однако же, пристальное изучение оскорбительного текста подтвердило, что написан он Светофорова Г.Г. собственною рукой, его неподражаемо заковыристым почерком и ничьим более. Все свои стихи Светофоров писал от руки, от руки же правил, и лишь достигнув чувства творческого удовлетворения, печатал.
      Но эти стихи были не его. А почерк - его.
      - Таак, - Светофоров энергично изорвал скверный стишонок и забросил в корзину. - Поял вас. Вас поял. (После выхода из запоя букву "н" он пропускал как несущественную). Ребят, вы эти шуточки бросьте, собутыльники хреновы. Халявин, ты, что ль, подкинул? Не западло тебе халявную водяру в чужом доме хлестать, а потом такое дерьмо под столом оставлять?
      - Вот именно, - пропищал кто-то за спиной. - Именно что дерьмо, как все у тебя. Все-все-все дерьмо!
      - Чеее! - резко вскинулся Светофоров, оглядываясь. - А?!
      Ни-ко-го. Никогошеньки за спиной не оказалось. Как и во всей квартире, которую Светофоров суетливо обыскал в поисках источника столь оскорбительного слухового вторжения. И в кухне, и в ванной, и в туалете, и на балконе - полное отсутствие какого-либо присутствия. Лишь кучи пустых бутылок, груды окурков, горы немытой посуды - бардак, закономерный и присущий творческой личности на стадии завяза.
      И Халявина нигде не было. Да, не скроем: рассказчик сего в сотворении обрисованного пейзажа активно участвовал. Но того не более. К тому же Светофоров был твердо уверен, что не дано Халявину с такой филигранной точностью подделать светофоровский почерк, как и чей бы то ни было. Ему, Халявину этому, со своим бы почерком управиться, собственные каракули кое-как нацарапывал, а потом едва разбирал. Тьфу, короче, это не главное...
      Главное - что вот это "тьфу!", а с ним вместе "ой-ф-фу-у!", "уй-бляаа!" и прочие непотребные визгливые междометия вдруг явственно послышались Светофорову. И доносились они не откуда-нибудь, а с покинутого им творческого алтаря.
      В два прыжка возвратившись к столу, Светофоров узрел нечто немыслимое. По рукописям его, мелькая в хаосе листов, скачет крохотное существо, размером с большого некусачего комара, - того самого, которого в детстве мы называли кикиморкой или сикиморкой, кому как на язык приходилось.
      Но не комар это был отнюдь. А...
      Вы подумали - чертик?.. Вот и Светофорову так сперва показалось. При ближайшем рассмотрении, однако, оказалось, что ни копытец, ни рожек у существа не имеется, а хвостик, если и был, то скрывался под тщательно отутюженными темными брючками. Начищенные башмачки, пиджачок элегантный, галстук - цивильно, пристойно все. Бороденка, правда, была, но минимальная, какую нынче позволяют себе носить даже банковские клерки: мочалочкой. Голова относительно тела очень большая, глаза крупные, выпуклые - человечек, как ни гляди, такой деловитый и аккуратненький челдобончик.
      Прыгая по рукописям и повизгивая, с выражением одновременно и отвращения, и удовольствия, челдобончик прикладывал там и сям продолговатую блестящую штучку с утолщением на конце - что-то вроде ключика или короткой булавки. Штучка мигала и ослепительно вспыхивала, а челдобончик издавал все эти "ф-ф-фу!" и "уй-бляаа!" как заведенный.
      "Ага, - начал соображать Светофоров. - Три недели пьянки... Похмелье не совсем отошло... Бывает, ага. Чертиков мы уже навидались, знаем, не впервой... Ну-ка, поговорим..."
      - Эй, ты кто? Галлюцинация, да?
      - Сам ты галлюцинация. Не мешай работать, - откликнулся челдобончик, не прерываясь.
      - Че за работа-то у тебя на моем столе?
      - Ха! Был твой, а теперь мой.
      - Во как? И че делаешь-то?
      - Непонятно? Плановая проверка. Дерьмометрия.
      - А это че за фиговинка у тебя?
      - Ты слепой или носом убогий? Дерьмометр.
      - Чево-о?
      - Прибор. Измеряет количество дерьма на печатную строку. Поздравляю - у тебя, братец, выдающиеся показатели, впору в книгу этого, как его... Ой-ф-фу-у! Гавнинесса... Караул! Зашкаливает! Задыхаюсь!!
      Бац! - Изловчившись, Светофоров прихлопнул челдобончика пятерней, но тот успел проскользнуть у него между пальцами, вскочил на руку, вцепившись в свой прибор, и испуганно захихикал.
      - А ну дай сюда, гнида! - Светофоров попытался выхватить у наглеца дерьмометр, но челдобончик скакнул, как кузнечик, в сторону. Светофоров снова хлопнул ладонью, но опять неудачно, и еще раз, и еще...
      - Положь мигалку свою, гаденыш! Глюк пакостный, змий зеленый! Убью!
      - Я не зеленый, - обиделся челдобончик. - А раз ты так - пеняй на себя!
      Кинул штучку свою прямо на заголовок поэмы "Исповедь гениЯ" (именно так, с большой "Я" на конце), подпрыгнул, завибрировал, вспыхнул синим пламенем и - пропал, как не было.
      - То-то же, нечисть, - злорадно произнес Светофоров, хотел добавить покрепче вдогон и осекся.
      Мигалка, которую челдобончик, аннигилируясь, бросил на рукопись, так на ней и осталась - сияла, сигналила с яркостью незаурядной. И какой-то от нее то ли дымок подымался, то ли... Просто вонь.
      - Ф-фу, - Светофоров поспешил зажать нос рукой. Другой попытался схватить штуковину, чтобы выкинуть в окно - да не тут-то было: из пальцев она выскальзывала, скача по листам, как сумасшедшая блоха, туда и сюда... В глазах замелькало и зарябило, сознание начало уходить...
      - Ааааааа! - дико взвыл Светофоров. - Пропади! Сгинь, нечистая сила! Господи, помилуй мя грешного! Не дай в уме повредиться!
      В кухню метнулся, выхватил из домашней аптечки пузырек валокордина, пригоршню успокоительных, загрузил все разом в себя и бросился на кровать. Бормоча "спаси и помилуй", минут через десять погрузился в спасительную тьму...

      Проснулся около полудня. Не открывая глаз, первым делом потянул воздух носом, пытливо и робко, как землеройка, внюхиваясь в окружающее пространство. Вроде все нормально: обычный запах жилища запойного холостяка - застарелое табачище, да с бутылочных донышек остаточно попахивает. Ясно: допился до чертиков, вот и причудилась вся эта мерзость смердючая. А насчет дерьма и того, кто кого дерьмее, позвольте, господа хвостатые, нам иметь собственное суждение! Самооценке - самообслуживание!
      С этим лозунгом, поднявшись решительно, Светофоров справил все нужды, принял контрастный душ, побрился с особой тщательностью, надел чистую рубашку и выпил крепкого чаю со зверобоем. Далее, согласно обычному распорядку, следовало сесть за стол и начать работать. Светофоров так и сделать хотел, и уж было к столу направился бодрым шагом, но... Застыл в ошеломлении.
      На столе был порядок.
      И не просто порядок, а Идеальный Порядок. Рукопись к рукописи, листочек к листочку, ровнехонько сложенные; все нужные книги на месте, все ручки и карандаши наготове, все чисто, мусорная корзина пуста, ничего лишнего.
      Такого порядка на столе у Светофорова отродясь не было и быть не могло. Такого порядка у поэтов вообще не бывает. В таком порядке много не наработаешь. В таком патологическом порядке творить умудрялся один лишь поэт на всем белом свете, человек очень больной - Александр Блок.
      - Нет, - нарочито громко и отчетливо сказал Светофоров. - Нет и нет!
      Постоял, прислушиваясь.
      Никакого ответа не воспоследовало на его слова - ни откуда-либо извне, ни изнутри самого Светофорова.
      Тишина. Полный порядок и абсолютная тишина.
      Светофоров набрал в грудь воздуха и подошел к столу совсем близко. Вот "Исповедь гениЯ", аккуратнейше прошнурованная... Невероятный порядок... Кто же это здесь потрудился...
      - Оооо!..
      Светофоров едва не упал в обморок. В самом центре стола преспокойно лежала та самая штучка.
      Дерьмометр.
      Моментально все вспомнилось: челдобончик, его взвизги и гнусности, жуткий вонизм...
      - В ж...! - сказал Светофоров. И для убедительности повторил: в ж...!
      Дерьмометр на грубость не среагировал.
      Светофоров осторожно взял его в руку. Внимательно рассмотрел. Ничего особенного: фитюлька какая-то, не поймешь - металлическая или пластиковая, к пальцам слегка липнет.
      Так... Ну - была не была.
      Затаив дыхание, Светофоров приложил дерьмометр к незаконченной рукописи - своей "СелявиндиИ".
      Зажмурился... Потянул носом... Открыл глаза...
      Ни-че-го. Ни тебе мигания, ни тебе запаха. Ура!
      Но оказалось - не ура.
      Заметил Светофоров, что дерьмометр устроен не совсем симметрично: с одной стороны - плосковатенький, с другой - слегка выпуклый. "Любопытно, - спросил сам себя, осмелев, - а что, если другой стороной приложить?.."
      Приложил.
      Моментально - мигание ослепительное, запах невыносимый... Едва не теряя сознание от безмерной вони, проверил еще раз шедевр - "Исповедь гениЯ"...
      - Ну все, поял, - сказал Светофоров тихо.
      Скрючившись, как от боли в животе, медленно отошел от стола.
      Полез в хозяйственный шкафчик. Нашел веревку покрепче. Намылил, как полагается по классической технологии, запетлил...
      Записку черкнул: "В моей смерти прошу никого..." - тут запнулся и видоизменил расхожую формулировку. Написал: " В моей жизни прошу никого не винить", так оно вернее было с точки зрения поэта.
      Закрепил веревку на металлическом уголке (заготовлен был для будущих антресолей), на стул влез, петлю - на шею, перекрестился: "Господи, прости меня, грешного..."
      Перед самым отбытием в мир иной, говорят, вся жизнь прожитая проносится в памяти как картина единая, - так ли действительно, доказать нельзя; а у Светофорова, уже в мурашках предгибельных, перед внутренним взором почему-то очутилась галоша.
      Когда-то в детстве, в сырые осенние дни мать заставляла его ходить в школу в галошах, а он протестовал и сопротивлялся - не хотел быть посмешищем. В те времена пацаны его возраста галош уже не носили, ну, в крайнем случае, сапоги резиновые, если природа задождит, а галоши... Не понимала мама, как стыдно это. "Чтоб ноги не промокали, от этого у тебя горло больное, ангины..."
      И вот Гриня - так его в детстве звали - решил от галош избавиться: потерять, вот и все. И потерял. Но только одну. Нечаянно потерял лишь правую, не успев придумать, как потерять сразу обе. Правая эта галоша была прогрызена слегка щенком Вовки, из дома напротив дружка, - будто отметил ее щенок заранее как уже списанную судьбой. А потерялась галоша то ли на остановке автобуса, в толкотне, то ли на детском утреннике, то ли на заброшенной стройке, куда забрались с приятелями... Ругала мать Гриню за эту галошу, а он не мог вспомнить, где же она пропасть-то могла.
      И вот теперь на стуле, с петлей на шее, вспомнилось Светофорову, что галоша в кусты улетела. В шиповниковые кусты, которых полно было вокруг их дворовой спортивной площадки. Ребята в футбол гоняли, а он мимо шел, - мяч и полетел в аут прямо к нему. Как было с лету не ударить его, чтобы в поле играющим возвратить? Ударил, молодецки ударил, даже чуть гол в ворота нечаянно не забил. Галоша же, сорвавшись с ноги, улетела в кусты шиповника...
      Стоя на краю стула, со всей ясностью, как на замедленной киносъемке, увидел Светофоров полет галоши. Вот летит она... Летит и звенит... Нет...Нет, не галоша это звенит. Это звонок... Да... Дверной...
      ...............
      "Твою мать, повеситься не дают спокойно", - стонал Светофоров, стягивая скользящими пальцами петлю с головы.
      У двери вдруг испугался: "Наверное, из домоуправления с участковым акт составлять... Долг по квартплате полугодичный... Увидят: петля болтается - не поймут..."
      - Кто там?
      Молчание.
      - Кто?
      Молчание и дыхание чье-то усиленное.
      Светофоров в ответ решил помолчать тоже и подождать.
      Снова звонок - робкий, короткий, слабенький - не звонок, а заячий хвостик.
      - Кто звонит? Говорите! - приказал Светофоров.
      В ответ - высокие, певуче-прерывистые нечленораздельные звуки:
      - И-о-и-э-о-и...
      "А, - горько подумал Светофоров. - Через дверь уже лезут, гады... Чего им надо еще от меня, добились же своего, убедили..." И потер рукой зудящую шею.
      - Кого вам? - спросил сдавленно.
      - Гигоиягегоиа, - чуть громче и тверже ответили из-за двери. - Гигоийгеоич, это вы?
      Расслышав, наконец, в певуче-прерывистой мелодичности свое имя и отчество - Григорий Глебович - Светофоров обреченно открыл дверь.
      За порогом стояла хрупкая брюнетка с прической каре, большеглазая, чуть раскосая, смягченно-восточного типа. Юная, не старше семнадцати. Обеими руками прижимала к груди растрепанную измятую папочку. Лихорадочный румянец на фарфорово-бледных щеках, учащенное дыхание, трепет ресничный - все выдавало огромное волнение.
      - Гви-Гвиговий Гве...Гвебович... здваствуйте, - пролепетала девушка, мягко картавя.
      - Здрасьте, - вяло бормотнул Светофоров и стал уменьшаться в росте - в ногах вдруг ощутилась слабость, колени начали подгибаться.
      - Пвостите вади Бога за беспокойство... Мне посоветовали... На отзыв... Стихи... Еще ни вазу не печатавась... Векомендацию в жувнал...
      - Стихи... Зачем... Ваши стихи... Да... Ну... Давай...
      Глядя остекленело, взял у девушки папку. Невежливо оставив посетительницу за порогом, на ватных ногах протащился к столу. Взял авторучку. Услышал внутри тихое, издалека: "Спасительница. Ангел-хранитель..." Сел на пол. Распахнул папочку. Листанул наугад раз, другой... Ничего не увидел, кроме прыгающих иероглифов - слезы застилали глаза.
      - Отлично... Все гениально... Сейчас... Сейчас, - приговаривал Светофоров, стараясь собраться. - Стихи... Мне... На отзыв...
      Тут ясно вспомнилось, что он, Светофоров, уже год как состоит в творческом объединении московских поэтов председателем секции ортометапараметафористов. Он, и никто иной. И вот это - его творческий манифест:

      МЕТАФОРОЗ
      Долой еретиков от простоты.
      Просоночной душе любезен ребус.
      Расквасили носы. Сожгли мосты.
      Пегас метампсихировал в троллейбус.
            Пора, братва, метать икру.
            Даешь метаметафору!

      Измором взяли классиков - облом! -
      Народ играет в новые игрушки!
      А этот ностальгунчик... Под хмельком
      В слезах читают Пушкина старушки.
            Хватай, читатель камфару,
            Глотай метаметафору.

      Уконтрапупим профи и попарт,
      На поприще попрем упрямым путчем.
      Качай права, ребята! С нами Тютчев!
      А этот Пушкин... Чертов ретроград,
            Не перепереваривал
            Мета-мета-метафору,
      А говорят, неплохой был поэт...

      Да-да - его, Светофорова, программная прокламация, а не чья-нибудь... А откуда девушка? - воскресительно зашевелился вопрос. - Милая, славная... В нашей секции не состоит, наших знаю всех... А, неважно!
      С этой просветленной мыслью в мозгу, отвердевшей рукой, на последней страничке тоненькой, совсем тоненькой рукописи вывел размашисто:

Л У Ч Ш И Е   С Т И Х И   В   М И Р Е
С П А С А Ю Т   Ж И З Н Ь

      - и число, и подпись, конечно же:

С в е т о ф о р -----

      - с внушительной, сногсшибательной закорюкою на конце после "р".
      - Вот так. Вот и славно, - сказал себе Светофоров. Почувствовав прилив сил, встал, плечи расправил и строевым шагом направился к порогу. Тормознул по стойке "смирно", взял под отсутствующий козырек, вручил девушке папочку и отрапортовал:
      - Есть! Рекомендация ваших стихов в печать готова, утверждена и подписана. Подпись лично моя, подлинная. Нотариально заверенная.
      Это последнее было совсем излишне и действительности не соответствовало, но как-то так само вышло, привралось. Девушка же, и без того ошарашенная, пришла в окончательное смятение.
      - Спа... Спасибо... Но как... Как же... Вы даже не пвочитали...
      - Можете не волноваться, - сказал Светофоров твердо. - Вас напечатают. Вас везде напечатают. "И славен буду я, доколь в подлунном мире..." А гениальные стихи и читать не требуется, их и так видно. По информационному полю. По ауре... Девушка, вы куда?.. Осторожнее, не упадите! Вы гений! Вы божество! Искусство победит смерть!..
      Он кричал это уже вдогонку.

      Теперь решаюсь признаться, любезный читатель, что девушку эту - поэта, тогда еще начинающего, направил к Светофорову я, автор сих строк, Халявин Иван.
      Вот как это вышло. По линии скорой бытовой помощи посетил знакомого, доктора филологии, а к нему племянница на чаек заглянула, вот эта самая девушка. Пока я с унитазом, извините, возился, она взялась дядюшке стихи свои почитать на кухне. Читала нежным голоском, мелодично, легко, как пела, и мне все было слышно. Сразу со слуха понял, что это не любительница-канареечка, а соловей.
      Закончив свое дело, подошел познакомиться. Попросил дать почитать рукописное. Почитал и решил во что бы то ни стало помочь первоначальной публикации, на дорогу поставить - а там уж сама пойдет, далеко пойдет, был уверен.
      К Светофорову послал за рекомендацией с расчетом не столь на отзывчивость его к дарованьям других, сколь на потребность подтверждения дарования собственного в сочетании с благосклонностью к милым девушкам. Был, что греха таить, риск нежелательного поворота такой благосклонности; но, почуяв уже характер моей подопечной, риск такой я заранее обнулял: это был, скажу вам по секрету, под внешностью нежной пташки характер тигрицы...
      Вот так и стал я, если дозволительно так пошутить, побочным отцом одной из великолепных звезд современной русской поэзии - Аллочки Бехмадулиной.

      Светофоровские же приключения на том не закончились.
      Когда Аллочка, отчаянно стуча каблучками, убежала от него по лестнице вниз, он долго еще стоял у приоткрытой двери. Затем деревянно вернулся к своему письменному столу.
       Там царил все тот же коматозный порядок, который он обнаружил утром; но что-то неуловимое переменилось - стало будто просторнее...
      А на полу, возле ножки стола лежал лист с напечатанным текстом. Вроде бы стихи.
      Поднял. Да, так и есть - стихи. Незнакомые.

      Когда-нибудь - уже не здесь,
      а Там - где видно всю планету,
      и все откроется как есть,
      я Бога призову к ответу.

      - Скажи: зачем исчез покой?
      Зачем истлело совершенство?
      Зачем убил своей рукой
      Ты нежный цвет природы женской?
      Зачем птенцов своих орел
      детишками чужими кормит?
      Зачем Ты старость изобрел
      и страсть, и разум непокорный?..

      И Он ответит мне:
      - Вернись
      и все сама, как хочешь, сделай.
      И снова полечу я вниз
      искать незанятое тело.

      **

      Ах, если б вновь проникнуть умудриться
      За грань природы, видимой для глаз.
      Я тысячу веков была царицей,
      А жрицей только раз.
      Единожды за все тысячелетья
      меня прожгла божественная боль.
      О Моцарт, не щади! Волшебной флейтой
      напомни мой пароль.

      "Выпал из папки, - сообразил про листок Светофоров. - Как же вернуть... Ни телефона, ни как звать не спросил... Ничего, скоро узнаю. Скоро узнают все..."
      Положил на стол. Еще раз вчитался в странноватые строки юного существа, и понятные вроде бы, и какие-то неотмирные. Нравятся или нет, различить не мог.
      А что, если...
      Взгляд упал на дерьмометр. Тут он лежал, совсем рядышком. Тихо лежал, спокойно.
      ...Ну вот, ясно - ни малейшей реакции - ни подмига, ни... Даже вроде бы словно озоном дохнуло, как после грозового дождя, запах свежести.
      Аллочкин листок Светофоров сложил вчетверо и положил к себе в паспорт. А творения собственные больше дерьмометром проверять не стал. Завернул подарочек в чистый лист бумаги и положил себе в нагрудный карман.
      В последний раз оглядел свой рабочий стол, задержал потухший взор на "СелявиндиИ", а на "Исповедь гениЯ" даже и не взглянул. Потом, руки раскинув, сгреб все содержимое стола в одну кучу и сбросил в мусорную корзину.
      Отошел от стола к окну. Стоял, глядя вниз с пятнадцатого этажа, и проникался ощущением воздушной легкости организма: будто до сей поры тело было набито пыльными мешками с щебенкой, а теперь балласт сброшен...
      Стремительно оживал и проявлялся в подробностях, наполнялся смыслом знакомый до незаметности заоконный пейзаж: мозаика крыш, зеленые островки палисадников и аллей с каштанами и сиренью, пестрая детская кутерьма, котенок на крыше гаража, соседский щенок, едва различимый...

      Это был конец - горестный и бесславный конец злосчастного поэта, не написавшего более ни одной строчки.
      И это было началом - рождением великого литературного критика.
      Вы поняли уже, о ком речь, да, вы узнали, друзья, правильно - это он, Фаросветов.
      Григорий Глебович, как и был. А фамилию перевернул, взял да и перевернул с изменением одной буквы, хотя, кажется лично мне, и прежняя для грозного литэксперта и беспощадного рецензента, каким стал Светофоров-бывший, годилась как нельзя лучше. Но вольному воля - в перемене фамилии, как обычно бывает, таились причины, психологически весьма деликатные, и обсуждать их мы не будем.
      Оставим без комментариев и многочисленные байки да сплетни о Фаросветове, ползавшие в литературных кругах, особенно среди бывших коллег по стихотворческому ремеслу. Чего только ему ни приписывали, какими прозвищами ни обвешивали: и Григорий Палач, и Гроб Глебыч, и Гриша-ассенизатор. Поэты-переводчики жаловались, что текст становится плоским раздавленным червяком после того, как по нему пройдется катком Фаросветов. Ему же приписывалось авторство двух общеизвестных уже терминов: зоологического - Маразмуха - вид насекомого, который заводится в результате чрезмерных умственных усилий; место обитания - страницы печатных произведений. И литературоведческого: Маразмуза - муза поэта, достигшего творческой зрелости. Все это в наше время уже особого внимания не заслуживает.

      А вот о чем не преминем упомянуть в заключение, так это о серебряном перстне, который, как многие помнят, неизменно участвовал во всех рабочих процедурах Григория Глебовича и играл в них роль решающую. Перстень был очень крупный и своеобразный по форме - с какой-то нашлепкой, похожей на маленький ключик или булавку. Носил его Фаросветов на указательном пальце правой руки, но при чтении приносимых на критическое рассмотрение сочинений непременно снимал, клал рядом с собой и прикладывал к строчкам читаемого там и сям, после чего внимательно нюхал. Перстень во время этой работы то посверкивал, то вспыхивал и сиял; при этом вокруг мало-помалу распространялся специфический аромат, наподобие того, какой бывает в местах общего пользования. И не было Фаросветову равных по точности, силе и глубине оценки рассматриваемых произведений. Боялись его, боялись и уважали, а многие, говоря мягко, и недолюбливали.
      Ну да, вы уже обо всем догадались, все поняли. Но это сейчас, после поведанного - а тогда, во времена нашего повествования, никому и в голову не могло прийти, откуда у героя нашего такая устрашающая критическая проницательность, откуда черпается убедительность и лаконизм литературоведческих определений (чаще всего сводившихся к одному слову на букву "д" или "г"), в чем секрет этой демонической мощи.
      И до сих пор слава критика Фаросветова, уже несколько лет как почившего в бозе, все еще не померкла и, как прежде, окутана туманом таинственности; перстень же его, как реликвия особого свойства, хранится под пуленепробиваемым стеклом в Литературном музее.

**

      Что ж, друзья, пора провожать этот високос... У меня все же имеется ощущение (быть может, и по авосьному типу), что не таким страшным окажется черт номер 2009, каким мы его себе малюем. Давайте опозитивим его, например, определением "Год очищения от лишнего". Я уже загодя много не чересчур нужного барахла из дому вынес, займусь этим и дальше.
      Наша многопроектная "Шапка по кругу" с конца ноября заскучала, причина понятна - и все же еще и еще раз спасибо всем тем, кто кинул в нее свой не самый последний грош, равно как и тем, кто отважится так поступить в обозримом будущем.

Всего светлого вам, всего радостного и веселого в Новом Году!
И хотя бы немножко чуда - если внимательным быть, то оно бывает - и будет!