200-летие Отечественной войны 1812 года - это время не только торжеств, но и поиска ответов на вопросы, которые, пробив толщу лет, встают во весь рост перед современными любителями истории. Среди них - старый вопрос: что творилось в душе властелина полумира, прежде чем его разноплемённая армия перешла границу России и стала продвигаться к Москве - навстречу своей гибели?

В один из осенних дней 1809 года в столице побеждённой Австрии Вене был арестован студент Фридрих Штапс. При обыске французы нашли у него большой кухонный нож, который, как признался молодой человек, предназначался для исполнения единственной цели - убийства Наполеона.

Узнав о неудавшейся попытке покушения на него, Бонапарт приказал доставить к нему студента. Тот ничего не отрицал: да, он искал возможность нанести смертельный удар императору. Наполеон понял, что пора прекратить разговор. Но вопреки всякой логике, он не спешил ставить в нём точку. Вновь и вновь Бонапарт предлагал Штапсу свободу в обмен на признание вины и обещание впредь не покушаться на жизнь императора. Такой пустяк - произнести какой-то десяток слов! Однако молодой человек оставался непреклонным: "Убить вас - это не преступление, это долг". Студент выбрал смерть: его расстреляли по приговору военного суда.

Император ещё долго находился под впечатлением этой встречи. Может, Штапс напоминал ему кого-то. Но кого? Не юного ли корсиканца, носившего ещё неофранцуженную фамилию Буонапарте, который оставил в своей тетради такую запись: "Если бы для освобождения своих соотечественников мне надо было сразить лишь одного человека, разве я немедленно бы не направился, чтобы вонзить в грудь тирана меч отмщения за родину и попранные законы?" Тогда он верил, что корсиканцы, сбросившие иго генуэзцев, "смогут так же сбросить иго французов".

Конечно, с годами сепаратистские иллюзии исчезнут. Оказавшись у государственного руля Франции, Бонапарт и в мыслях не допускал возможно-сти предоставления независимости родной Корсике. Но вопрос в данном случае в другом: насколько правы те биографы, которые пытаются нас уверить, что Наполеон с младых ногтей мечтал о короне, что он с юности был одержим одним - жаждой власти?

Выдающийся советский историк Альберт Манфред в книге "Наполеон Бонапарт", первое издание которой вышло в начале 70-х годов прошлого века, дал настолько ясный, тонко прорисованный политический портрет своего героя, что даже беглый взгляд на него позволяет понять, какие идеалы озаряли начало его жизненного пути: "Молодой Бонапарт был не только солдатом - прежде всего он был сыном своего времени. В XVIII веке это значило помимо прочего, что он тоже принадлежал к столь распространённой среди молодых людей породе неудовлетворённых и что исцеления от окружающего зла он искал в неотразимой, как тогда казалось, силе разума и смелой критике старого общественного строя, которую несли с собой освободительные идеи века Просвещения".

И далее - полемическая реплика Манфреда, чрезвычайно важная для понимания смысла духовных исканий Бонапарта: "В литературе, посвящённой Наполеону, настолько укоренилось мнение, будто он был врагом всех "идеологов", что непостижимым образом было забыто или не замечено, что он сам начинал свой общественный путь как "идеолог", как сторонник определённой общественно-политической партии".

Манфреду достаточно одной цитаты, чтобы всё расставить на свои места: "В 1788 году, находясь на королевской службе, лейтенант Буонапарте писал: в Европе "остаётся очень мало королей, которые не заслуживают быть низложенными". Надо ли было выражать свои мысли яснее?" Бесспорно, в данном случае не обошлось без влияния на 19-летнего офицера Жан-Жака Руссо его великого предсказания: "Мы приближаемся к состоянию кризиса и к веку революций. Я считаю невозможным, чтобы великие европейские монархии продержались бы долго".

Как же началось восхождение к духовным высотам века сына обедневшего корсиканского дворянина? К 16 годам Наполеон получил великолепное военное образование. Он блестяще разбирался в стратегии и тактике ведения боевых действий. В артиллерийском деле ему вообще не было равных. Его математические способности вызывали восхищение преподавателей знаменитой Парижской военной школы. Бонапарт по праву считался тонким знатоком мировой и отечественной истории.

Обладая феноменальной памятью, он мог, не заглядывая в книги, цитировать страницами Платона и Плутарха, Цицерона и Тацита, Вольтера и Монтескьё, Руссо и Рейналя. Он и сам пробовал себя на литературном поприще, оставив потомкам роман, новеллы, эссе.

Но более всего его влекла, как теперь бы сказали, публицистика, позволявшая ему формулировать свои взгляды так, что их двойное толкование исключалось. "Народ порабощён. Вы видите быстро утверждающееся неравенство... Религия спешит утешить несчастных, у которых отняли всю их собственность. Она их хочет навеки сковать кандалами" - эти фразы из "Диалога о любви", где спор на самом деле шёл не о романтическом чувстве, а о социальных процессах, происходящих в обществе.

Стоит ли удивляться, что, вступив в якобинский клуб города Валанса и став его секретарём, Бонапарт примыкает к самым радикальным деятелям Великой французской революции.

Нельзя оспорить бесспорное: Наполеон действительно стал прилежным учеником революции, быстро усвоившим её уроки, в том числе важнейший из них - "понимание могучей силы действия, первенства дела над словом, умения действовать". Летом 1793 года, когда якобинцы пришли к власти, Франция находилась в смертельной опасности. Армии коалиции, объединившие монархии Европы, вели наступление на всех фронтах. Внутри страны беспощадный террор развязали роялисты. В те трагические дни Наполеон отчётливо представлял, насколько тернист и смертельно опасен путь, на который вступали защитники революционно-демократической диктатуры.

Осенью 1793 года капитан Бонапарт был назначен начальником артиллерии республиканской армии, осадившей город Тулон, где засели роялисты, поддерживаемые английскими и испанскими интервентами. Для многих офицеров решение военного совета, где обсуждался план штурма Тулона, стало неожиданностью. И командующий армией, и комиссары Конвента, среди которых не последнюю роль играл младший брат Максимильена Робеспьера Огюстен, поддержали вариант, разработанный капитаном Бонапартом.

Первыми вступили в дело артиллеристы. 14 декабря 15 мортир и 30 пушек крупного калибра, расставленных в порядке, определённом Наполеоном, начали методично обрабатывать позиции противника. И в течение следующих двух дней не умолкали орудия. Затем началось наступление трёх армейских колонн. Когда их атака захлебнулась, в бой вступила четвёртая во главе с Бонапартом.

Через сутки с небольшим Тулон перешёл под контроль республиканской армии. Наконец-то слава коснулась своим крылом молодого офицера. Его боевые заслуги щедро вознаграждены. Ему присваивается звание бригадного генерала. Но Бонапарт не собирался почивать на лаврах. Он слишком молод для этого - ему всего 24 года. Наполеон приступает к разработке нового военного плана. И, кажется, увлекает им Огюстена Робеспьера. Республика, считает генерал, не может постоянно обороняться. Война против монархической коалиции должна вестись на территории входящих в неё стран. В качестве одного из направлений удара Бонапарт предлагает итальянское. По его убеждению, поход республиканской армии на Апеннины, где находятся государства, чья политика диктуется из Вены, станет мощным ударом по Австрии, вдохновительнице антифранцузского военного союза.

Бонапарт с нетерпением ожидал, одобрит ли его план Комитет общественного спасения. Но вскоре все надежды рухнули. Не только у него, но и у сотен тысяч французов. В результате контрреволюционного переворота 9 термидора (27 июля 1794 года) якобинцев отстранили от власти. На следующий день Максимильен Робеспьер вместе с братом Огюстеном, Луи Сен-Жюст и их ближайшие сподвижники были казнены.

В стране начался шабаш нуворишей. Над их головами больше не нависал "карающий меч" революционной диктатуры. Теперь мошенникам, нажившимся во времена дележа огромных состояний, конфискованных у казнённых и бежавших за границу аристократов, казнокрадам и спекулянтам, грабящим государство и народ, не надо прятать по тёмным углам своё богатство.

Спустя десять с небольшим дней после термидорианского переворота Бонапарта арестовывают по распоряжению комиссаров Конвента, ещё недавно благоволивших ему. Теперь они, оказывается, подозревают героя Тулона в "измене и растрате денег". Бонапарт, которого завистники называли за глаза фаворитом Робеспьеров, не собирался покорно ложиться под нож гильотины. Он направляет комиссарам, отдавшим приказ о его заключении под стражу, письмо. Генерал отвергает выдвинутые против него обвинения и напоминает о своей постоянной верности принципам революции, словно не замечая её начавшегося заката. И происходит то, во что перестали верить его друзья, мысленно навсегда распрощавшиеся с ним, - Бонапарт выходит на свободу.

Летом 1795 года генерала едва не уволили из армии. Помешал случай. О Бонапарте вспомнил Поль Баррас, ещё недавно комиссар Конвента, встречавшийся с Наполеоном во время осады Тулона. Баррас после контрреволюционного переворота стал одной из ключевых фигур нового режима. Репрессии, которые он обрушил на сторонников Робеспьера, отнюдь не помогли ему обрести политическую устойчивость. С трудом подавив народное восстание, термидорианцы к началу осени 1795 года столкнулись с очередной угрозой. В Париже, ставшем центром роялистского заговора, сторонники восстановления монархии готовились к решающей схватке. У них были веские основания надеяться на успех. Мятежников поддержали национальные гвардейцы и некоторые офицеры столичного гарнизона.

Баррас, возглавивший вооружённые силы Конвента, не ошибся, назначив Бонапарта своим заместителем (по данным некоторых историков, начальником артиллерии). Система обороны правительственных зданий, разработанная генералом, исключала любые неожиданности. Исход так и не начавшегося сражения решили артиллеристы, которые по приказу Наполеона открыли шквальный огонь по мятежникам, скопившимся у одной из городских церквей. Не прошло и часа, как они бежали, оставив на мостовой сотни убитых и раненых.

Верно ли говорить, что, защитив дворец Тюильри, где в это время заседал Конвент, Бонапарт тем самым продемонстрировал свою готовность верой и правдой служить новому режиму? Нет и нет! Громя роялистов, он, в ту пору непримиримый враг монархии, защищал не термидорианскую камарилью, а республику, растерзанную, но ещё живую.

Рассказывая в Конвенте о подавлении мятежа, Баррас не сказал о Наполеоне ни слова. Однако замолчать его заслуги не удалось. Огромная роль Бонапарта в успешном проведении операции против роялистов удостаивается высокой оценки депутатов. Он получает звание дивизионного генерала и назначается командующим внутренней армией Парижа. Новая служба, не исключающая исполнения полицейских функций, отнюдь не увлекает его. Наполеон считает, что пора оживить так и нереализованную идею похода на Апеннины. Бонапарт направляет детальный план Итальянской кампании в военное ведомство. Его предложения утверждаются на удивление быстро.

И вот уже генерал несётся на перекладных в Ниццу. Ничто не может сокрушить его оптимизм. Даже жалкий вид "армии вторжения", командовать которой он назначен. Голодным, полураздетым французам противостоят прекрасно экипированные и вооружённые, имеющие огромный численный перевес войска Австрии и её сателлитов.

Первый успех армии Наполеона, разгромившей в апреле 1796 года австрийцев у Монтенотте, в Вене и других европейских столицах посчитали за некое недоразумение. Но время шло, а количество побед, одержанных 27-летним генералом, только умножалось. И в Директории - так после принятия термидорианской конституции назывался высший орган исполнительной власти Франции, и в её парламенте, разделённом на две палаты - Совет старейшин и Совет пятисот, стали привыкать, что каждую неделю из Италии в Париж поступает известие об очередном сражении, выигранном Наполеоном.

Победы при Лоди, Риволи, Кастильоне, наконец, знаменитое сражение на Аркольском мосту обессмертили имя Бонапарта. Перепуганной Европе пришлось признать: на её просторах нет сейчас полководца, способного соперничать с 27-летним генералом в военном искусстве.

Важно отметить, что французские солдаты воспринимались в Италии как солдаты свободы во многом благодаря, если говорить современным языком, великолепно поставленной в армии Бонапарта пропаганде. И сам Наполеон, и комиссар Директории Саличетти призывали народы к объединению против тиранов, обещали скорое наступление эпохи равенства. Но были не только слова, но и дела. При непосредственном участии генерала на обломках поверженных монархий создаются независимые республики.

В столице Франции внимательно наблюдали за тем, какую реакцию вызовет у главарей термидорианского режима переход Бонапартом запретной черты - его активное вмешательство в политику. Обращаясь к событиям той поры, Альберт Манфред отмечает: "В Париже в кругах Директории были взбешены непослушанием, своеволием генерала. Данные ему инструкции предписывали "сохранить народы в прямой зависимости" от Франции. Бонапарт действовал так, как если бы этой директивы не существовало, он способствовал созданию независимых итальянских республик, связанных с Францией общностью интересов. ...В отличие от ослеплённой жадностью Директории, не задумывавшейся о завтрашнем дне, Бонапарт ставил иные задачи. В войне против могущественной Австрии он считал необходимым поднять против неё антифеодальные силы и приобрести для Франции союзника в лице итальянского национально-освободительного движения".

Конечно, Наполеон становился всё более изощрённым политиком. Если того требовали обстоятельства момента, он мог сохранить корону монарху. Так было, например, в Пьемонте и Тоскане. Но статус-кво стоил больших денег. Предстояло сделать солидный взнос во французскую казну.

Директория давно бы сместила Наполеона с поста командующего армией, если бы не от него зависели скорость и объём золотого потока, несущегося из Италии в Париж. Не испытывая особых мук совести, генерал накладывал огромные контрибуции на побеждённые монархические государства. При этом он добивался, чтобы основная тяжесть расходов ложилась на богатых дворян, торговцев, иерархов церкви. Даже папский престол Бонапарт заставил раскошелиться на 30 миллионов ливров. Невообразимая сумма по тем временам!

Итальянская кампания заканчивалась. Двинув свою армию к Вене, Бонапарт вынудил представителей правительства Габсбургов заключить мирный договор на условиях, продиктованных им. 10 декабря 1797 года толпы парижан горячо приветствовали полководца, направлявшегося в Люксембургский дворец. Там Наполеона ожидали члены Директории, министры, депутаты. Он слушал речи, в которых не было и намёка на искренность, терпел объятия людей, ненавидевших и боявшихся его. Выступая перед собравшимися во дворце, Бонапарт не забыл сказать о революции, свободе и (жизнь преподала ему суровые уроки) о заслугах Директории.

После итальянского похода в облике и образе жизни Наполеона ничто не напоминало ни о лейтенанте, не имевшем возможности заказать себе лишнюю чашку кофе, ни о бригадном генерале, вечно стеснённом в средствах. Запах больших денег, появившихся у Бонапарта, одним из первых уловил Бомарше, наделённый не только огромным литературным талантом, но и тонким нюхом довольно успешного коммерсанта.

В книге Фредрика Гранделя "Бомарше" приводится один весьма забавный документ. Это письмо, написанное знаменитым драматургом прославленному полководцу: "Гражданин генерал, сельская усадьба в центре Парижа, единственная в своём роде, выстроенная с голландской простотой и афинской чистотой стиля, предлагается Вам её владельцем... Не говорите, генерал, нет, прежде чем не осмотрите внимательно усадьбу. Возможно, она... покажется Вам достойной питать порой Ваши высокие раздумья..."

Грандель утверждал, что предложенный ему дом Наполеон оценил как нелепый. В коротком, вежливом послании писателю, даровавшему театральное бессмертие своему любимому герою Фигаро, о "сельской усадьбе в центре Парижа" не было сказано ни слова: "Генерал Дезе передал мне, Гражданин, ваше любезное письмо. Благодарю Вас за него. Я с удовольствием воспользуюсь первым представившимся случаем, чтобы познакомиться с автором "Преступной матери".

Неудачная военная экспедиция в Египет могла поставить крест на будущем Наполеона. Поначалу всё складывалось как нельзя лучше. В июле 1798 года армия Бонапарта, потерянная из виду англичанами, беспрепят-ственно высадилась неподалёку от Александрии. Разбив войска бея Мурада, французы вошли в Каир. После разгрома турок они овладели Палестиной. Но небольшая крепость в Сирии стала костью в горле для армии Бонапарта. Так и не сумев взять её штурмом после двухмесячной осады, французы, подчиняясь приказу Бонапарта, начали покидать свои позиции у неприступных стен. Возвращение в Каир стало тяжёлым испытанием: раскалённая пустыня, постоянная жажда и чума, косившая людей сотнями.

Но самый тяжёлый удар по планам покорения Востока был нанесён ещё раньше, в августе 1798 года. Эскадра английского адмирала Нельсона разгромила французский флот, доставивший армию Бонапарта в Египет. Уцелело лишь несколько кораблей. Год спустя два из них тайно, соблюдая все меры предосторожности, снялись с якорей. На шедшем первым фрегате "Мюирон" находился Бонапарт. Он не представлял во всей полноте, как изменилась за год, проведённый им в Египте, военно-политическая ситуация на родине. Газеты из Европы поступали в Каир редко, с большим опозданием. Из тех публикаций, что попались ему на глаза, он знал лишь одно: под ударами объединённой российско-австрийской армии, которую возглавил Александр Суворов, французские генералы проигрывают ему все сражения и оставляют город за городом.

Но самое страшное произошло во время битвы при Нови. Здесь республиканские войска потерпели такое сокрушительное поражение, что не могло быть и речи о продолжении Францией войны за Апеннины. Но об этом Бонапарт узнает позже, в октябре 1799 года, когда после полуторамесячного морского перехода вернётся во Францию. Спешивший в Париж Наполеон прекрасно понимал, что у ненавидящей его Директории есть веский повод расправиться с ним: он без разрешения правительства покинул Египет. Как утверждают некоторые историки, исполнение этой угрозы могло стоить Бонапарту головы. Чтобы избежать такой участи, он и пошёл на совершение государственного переворота в ноябре 1799 года. Но есть и другая точка зрения, подтверждённая убедительными фактами.

Режим, утративший доверие во всех слоях общества, уже агонизировал, когда 30-летний генерал после долгого отсутствия появился в столице. Нанёсшему визит в Директорию Бонапарту никто не предъявил никаких обвинений. Хотя на заседании, проходившем за несколько дней до этого, один из директоров требовал судить полководца как дезертира. Но потом всё улеглось. Поступило даже предложение устроить торжественный приём в честь вернувшегося из Египта Наполеона. Разумеется, и он не стал задавать Баррасу и другим деятелям высшего исполнительного органа страны неудобные вопросы: почему пуста казна, наполненная им до краёв во время итальянского похода? Почему растоптаны плоды его побед и на Апеннинах вновь хозяйничают Габсбурги?

В то время как Наполеон воевал в Египте, политики, не желавшие связывать своё будущее с термидорианским режимом, и верхи третьего сословия, требовавшие создания условий для приведения в порядок расстроенных финансов, торговли, промышленности, пришли к согласию: власть, которую олицетворяет Директория, отжила своё. Оставалось лишь решить, что взамен. Генералы Бернадот и Журдан считали: пришла пора вернуть к управлению Францией якобинцев, конечно же, умеренных, не заражённых робеспьеровским радикализмом. Но пока придерживающиеся левых взглядов военачальники топили дело в разговорах, Эмманюэль-Жозеф Сьейес, не так давно включённый в состав Директории, уже уточнял в узком кругу заговорщиков детали подготовленного им плана переворота.

Этот человек, который, не случись революция, так и остался бы аббатом, участвовал в своё время в подготовке Декларации прав человека и гражданина. Однако не причастность к великому делу принесла ему известность. Он прославился искусством вовремя предать своих слабеющих хозяев, что позволяло всегда оставаться на плаву и на виду. Вот и теперь Сьейес нутром ощутил, что развязка приближается. Требовалось только найти умного, решительного, пользующегося непререкаемым авторитетом в войсках генерала, одно лишь присутствие которого в рядах заговорщиков способно парализовать у представителей обречённого режима волю к сопротивлению.

Лучше, чем кто-либо, на эту роль подходил Бонапарт. Но, видимо, он не сразу принял предложение Сьейеса. Старому интригану и его компаньонам не единожды пришлось встречаться и вести переговоры с генералом, прежде чем он согласился присоединиться к заговорщикам.

Первый день переворота, 18 брюмера (9 ноября 1799 года), прошёл на удивление спокойно. Совет старейшин утвердил Бонапарта командующим вооружёнными силами Парижа и округа. Члены Директории подали в отставку. Законодательный корпус был переведён в Сен-Клу. Депутаты согласились, что эти решения необходимы в связи с заговором якобинцев против республики.

Однако на следующий день законодатели взбунтовались. Они отказались утверждать состав нового правительства. В Совете пятисот депутаты окружили Бонапарта. Со всех сторон неслось: "Вне закона! Долой диктатора!"

Этот инцидент выбил Наполеона из колеи. Иногда казалось, он не понимает, что происходит вокруг. Наконец Бонапарт пришёл в себя и отправился к солдатам. Явившиеся в зал заседаний гренадеры разогнали депутатов. Потом их снова привели сюда, и они безропотно проголосовали за создание временной консульской комиссии из трёх человек: Эмманюэль-Жозеф Сьейес, Роже Дюко, Наполеон Бонапарт.

Первые решения консулата должны были засвидетельствовать, что новая власть стремится к умиротворению общества. Из тюрем выпустили якобинцев, арестованных за активное противодействие перевороту 18 брюмера. Прощены были и роялисты: смертную казнь им заменили высылкой за границу. И ещё один эффектный жест. Отныне гражданам не надо опасаться произвола. Пост министра внутренних дел предложен знаменитому математику, физику и астроному Лапласу.

Но Франция уловила и сигнал, который был послан городским буржуа и крестьянам, ставшим собственниками в период революции. Напоминая о событиях конца 1799 года, Альберт Манфред пишет: "В воззвании "К французам" по поводу завершения работы над конституцией, написанном, вероятнее всего, самим Бонапартом, сказано: "Конституция основывается на истинных принципах представительного режима, на священных правах собственности, равенства и свободы". В этих немногих словах была точно определена классовая природа власти, утверждаемой брюмерианским режимом. Было вполне очевидно, что речь шла не о Франции белого знамени Бурбонов и не о Франции "заговора равных" Бабёфа, а о Франции трёхцветного знамени республики, о новой Франции, о буржуазной Франции".

Старый лис Сьейес, решивший, что в тройке консулов он будет главным, а Бонапарт останется при нём кем-то вроде генерала по особым поручениям, оказался никудышным тактиком. Он и предположить не мог, что в Основном Законе, который создавался при непосредственном участии Наполеона, появится статья, провозглашающая гражданина Бонапарта первым консулом, а вторым и третьим - граждан Камбасереса и Лебрена. Без особых церемоний Сьейес выводился из большой игры на верхнем этаже власти.

По мере укрепления режима личной власти в душе Бонапарта уже ничего не остаётся от солдата свободы. Он старается заигрывать с представителями различных политических течений и при этом утверждает, что звание французского гражданина выше принадлежности к якобинцам, фельянам, роялистам и им подобным, что важно преодолеть социальную вражду, раздирающую общество, и прийти к единству нации.

Попранное термидорианцами всеобщее избирательное право было восстановлено. Но много ли значило оно при той - прибегнем здесь к современной российской терминологии - "вертикали власти", которая фактически уничтожила местное самоуправление: глава министерства внутренних дел назначал префекта департамента, тот - супрефектов, мэров городов и т.д.

С каждым годом всё пышнее отмечается День взятия Бастилии. Но французам, сокрушившим королевскую власть, не стоит обольщаться. Первый консул не устаёт повторять, что революция закончилась. И догадливым становится ясно: любому проявлению радикализма отныне нет места в политической жизни. В стране запрещаются стачки. Из 173 газет, издававшихся в Париже, уцелеют только тринадцать.

15 июля 1801 года страна пережила новое потрясение. Горячий поклонник великих просветителей, сам, можно сказать, богоборец, Бонапарт заключил с папой римским соглашение о возвращении Франции в лоно католической церкви. В тех храмах, где служба не шла с начала 90-х годов XVIII века, опять появились священники, которые ещё недавно причислялись к врагам революции, и вновь зазвонили колокола.

И всё-таки надо признать, что Бонапарт, объявивший об окончании Великой французской революции, поставил ей замечательный памятник. Не из камня, не из металла, а из свода законов. Гражданский кодекс, или, как его ещё называют, Кодекс Наполеона, юридически закрепил результаты революционного перехода Франции от феодализма к капитализму, обеспечив законодательное регулирование новых, сложившихся после смены общественно-политического строя правовых отношений в сферах собственности, семьи, труда и т.д.

Легко догадаться: первый консул никогда не забывал, что он генерал. Победы, одержанные французской армией в сражениях с австрийцами, позволили республике восстановить свои позиции в Европе, утраченные в последний год термидорианского правления. Войскам Габсбургов вновь пришлось покинуть Апеннины. Одна из республик, созданных там, получила наименование Итальянская. А её президентом - это озадачило многих в Париже - стал Бонапарт. Неужели ему мало власти во Франции? Ответ на этот вопрос прозвучал 2 августа 1802 года, когда сенат после проведённого накануне плебисцита объявил Наполеона пожизненным первым консулом. До короны оставалось два шага, точнее - два года.

18 мая 1804 года всё тот же сенат решил доверить правительство императору, "который примет титул императора французов". Конечно же, Наполеон потребовал - кто бы сомневался! - утверждения этого решения народом. Результат плебисцита был вполне предсказуем: 3,5 миллиона французов - "за", 2,5 тысячи - "против". 2 декабря 1804 года прошла церемония коронации Наполеона, освящённая папой Пием VII.

Наполеон всё время обещал своему народу мир. Но едва одна война заканчивалась, как вскоре начиналась другая. Каждая новая военная победа императора оборачивается дальнейшим укреплением его всевластия. Он не только император Франции, но и король Италии и протектор Рейнского союза, объединяющего несколько германских государств. В Европе остаётся совсем мало стран, не находящихся в вассальной зависимости от Франции.

С республиками на Апеннинах и в Голландии покончено. Не до них, когда клану Бонапартов требуются вакантные престолы. Братья Наполеона объявляются королями, сёстры - принцессами. Не забыты и императорские маршалы. Отныне они - герцоги, князья. А любимец Бонапарта Мюрат удостаивается неаполитанской короны.

Героем трагикомического сюжета оказался маршал Бернадот - наследный принц и будущий король Швеции. Он, как заметили придворные, упорно отказывался показываться врачу. А что прикажете делать человеку, когда у него на груди под рубашкой красуется татуировка "Смерть королям и тиранам!"

В Париже наступило время буйства роскоши. В императорском дворце гремели балы. Дамы поражали сиянием драгоценностей, богатством туалетов. Кавалеры удивляли изяществом манер. На торжественных приёмах, устраиваемых Наполеоном, среди приглашённых можно было увидеть представителей старых аристократических фамилий.

Рушились идеалы, выгорали души, и сквозь оставшийся от них пепел не могло прорасти настоящее чувство. Ещё до поездки в Париж в 1795 году состоялась помолвка Наполеона и Дезире Клари, дочери негоцианта из Марселя. Но их свадьба так и не состоялась. Бонапарт покинул свою возлюбленную. Правда, судьба всё-таки улыбнулась девушке из провинции. Она вышла замуж за Бернадота. Да-да, того самого - с якобинской татуировкой на груди.

Перед началом первого итальянского похода Бонапарт неожиданно для всех женится на Жозефине Богарне, вдове генерала, казнённого по приговору революционного трибунала. Она старше его на несколько лет, у неё двое детей. Наверное, Бонапарт любил эту женщину, которая, как считал он, приносит ему удачу.

Наполеону было под сорок, когда он страстно, словно мальчишка, влюбился в польскую красавицу Марию Валевскую. Она родила ему сына. Но император хотел наследника других кровей - его матерью должна быть представительница монархии с многовековой историей. Такая невеста нашлась в доме Габсбургов. В начале апреля 1810 года в Париже состоялась церемония бракосочетания французского императора Наполеона I и дочери австрийского императора принцессы Марии-Луизы. Императрицей Франции стала племянница Марии-Антуанетты, казнённой вслед за своим мужем королём Людовиком XVI в 1793 году. Прошло 17 лет - круг замкнулся. Будто и не было революции.

Это потом Наполеон назовёт свой поход в Россию главной ошибкой. А 24 июня 1812 года, когда полки "Великой армии", в составе которой кроме французов были представители других народов Европы, переправлялись через Неман, всё казалось простым и ясным: вперёд - и никаких сомнений! Разве не он, Бонапарт, бил русских при Аустерлице и Фридланде? И теперь, верил император, удача не изменит ему, она будет с ним в час решающей битвы. Однако русские старались не торопить события. Их армия, искусно маневрируя, ускользала от Наполеона. Лето заканчивалось, а ему так и не удалось навязать Кутузову генерального сражения.

Бонапарт считал: в войне против Александра I все средства хороши. Крестьянский бунт - вот что может вышибить из седла русского царя и вызвать переполох в штабах его стратегов. Как не хватает сейчас прокламации, зовущей российских рабов к восстанию! Она должна начаться со слов: "Я пришёл освободить вас". Но в конце концов Наполеон отказался от этого замысла.

Может быть, он вспомнил печальную судьбу своих мадридских декретов, отменявших в Испании феодальные и церковные привилегии. Люди, собственной шкурой познавшие, что такое произвол дворянства и католических иерархов, отказались принять свободу из рук французского императора-завоевателя, усадившего на испанский престол своего брата Жозефа. Молодой генерал-республиканец, на чей призыв к борьбе с тиранами откликнулось большинство итальянцев, скрылся за грядой лет. На смену ему пришёл человек с давно "состарившимся сердцем" - тиран, взнуздавший почти всю Европу.

Накануне 200-летия Отечественной войны 1812 года вторую жизнь, в том числе и в Интернете, обрели "Очерки" профессора Академии Генштаба генерала Михаила Драгомирова, изданные в конце XIX века. Особенно интересен один из них - "Война и мир" гр. Толстого с военной точки зрения". Восхищаясь талантом великого писателя, он в то же время отвергает его взгляды на природу войны. Суровый критик выступает против принижения автором романа роли военной теории и полководческого искусства и никак не может согласиться с тем, что ни Кутузов, ни Наполеон, ни их генералы и маршалы не влияли и не могли влиять на ход Бородинского сражения.

Зато он без колебаний принимает сторону Толстого, когда тот подводит читателя к постижению сути происшедшего у села Бородино 7 сентября 1812 года: "Нравственная сила французской атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется кусками материи на палках, называемых знамёнами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, - а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своём бессилии, была одержана русскими под Бородином". Единственное, что не устраивает несговорчивого Драгомирова, так это "куски материи на палках".

Тень Бородино неотступно следовала за Наполеоном, и когда он входил в оставленную русскими войсками Москву, и когда покидал её, и когда приближался к Малоярославцу, где кутузовские генералы остановили его. После мощных ударов русских полков, перекрывших пути продвижения на Калугу, французская армия была вынуждена начать отступление по разорённой Смоленской дороге.

Многократно выросшая тень Бородино настигает изрядно потрёпанные войска Наполеона у Березины. Потеряв здесь в конце ноября 1812 года 50 тысяч солдат и офицеров из уцелевших к тому времени 75 тысяч, "Великая армия" вскоре перестала существовать.

Бросившему "товарищей по оружию" Бонапарту удастся добраться до Парижа. Он сформирует новую армию и даже выиграет несколько сражений. Но это будут лишь эпизоды, не влияющие на исход противостояния Франции и России, на сторону которой перешли страны, ещё вчера поддерживавшие Бонапарта. В конце марта 1814 года русские и их союзники вступают в Париж.

Месяц спустя Наполеон, отрёкшийся от престола, отправится в ссылку на остров Эльба в Средиземном море. Ему сохранят титул императора. Но отныне его "империя" - это 223 квадратных километра. Находясь здесь, он внимательно следит за переменами, происходящими во Франции. Люди, которым революция дала надежду, ненавидят Бурбонов, вновь пришедших к власти во Франции. У короля Людовика XVIII одна опора - эмигранты, вернувшиеся вслед за ним в страну.

В начале весны 1815 года Наполеон с отрядом, насчитывавшим тысячу человек, высадился на юге страны. Поддержанный армией и народом, он 20 марта вступил в Париж. Но судьба подарила ему лишь сто безоблачных дней. С разгромом французской армии при Ватерлоо закончилась эпоха великого полководца.

Дальше Наполеона ждало медленное угасание на острове Святой Елены. Но и сюда, перебивая шум океанских волн, долетало русское эхо. Он часто вспоминал страну, где начался его бесславный конец, и называл счастливыми те летние дни 1807 года, когда в Тильзите после очередной войны начались его переговоры с Александром I, закончившиеся подписанием договора о мире и союзе с Россией. С 1946 года это город Советск Калининградской области.

Как славно звучит - Советск. Уже в самом имени его суровое предупреждение: помните об уроках истории!