Ученики Маркса, которым не удалось ни обобщить его теорию, ни обозначить ее пределы, ни определить ее нормы и область применения, оказали ему медвежью услугу, превратив его в мифического гиганта, символ всезнания и всесилия homo faber - творца своей судьбы.

История этой Школы остается ненаписанной, но известен, по крайней мере, ее генезис: кодификация плохо изученных и плохо понятых идей. Марксизм возник и развился в то время, когда вся совокупность трудов Маркса оставалась еще недоступной читателю, поскольку значительная часть составляющих ее работ не была опубликована. Таким образом, торжество марксизма как государственной доктрины и партийной идеологии на несколько десятков лет опередило публикацию трудов, в которых Маркс наиболее ясно и полно изложил научные основы и этические принципы своей социальной теории. Достаточно посмотреть на глубокие потрясения, вызванные воздействием теории, основные принципы которой остались неведомы участникам исторической драмы, чтобы прийти к выводу: марксизм является самым великим, если не самым трагическим недоразумением столетия. И вместе с тем можно оценить значимость тезиса Маркса, согласно которому не революционные идеи или нравственные принципы вызывают изменения в общественном устройстве, но человеческие и материальные силы; идеи и идеологии чаще всего служат лишь выражением интересов классов, которым выгодны эти трансформации. Политический марксизм не имеет права одновременно признавать научность теории Маркса и игнорировать критический анализ - ее орудие для разоблачения идеологий господства и эксплуатации.

Сделавшись господствующей идеологией класса хозяев, марксизм сумел лишить концепции социализма и коммунизма того их начального содержания, которое вкладывали в них Маркс и его последователи, подменив его комплексом доктрин, означающих по сути полное отрицание этого аутентичного понимания. Третья же концепция, хотя и тесно связанная с двумя первыми, кажется, не пострадала от подобной мистификации - речь идет об анархизме. И хотя известно, что Маркс не питал особенных симпатий к некоторым анархистам, обыкновенно не знают, что он, тем не менее, разделял их цель и идеал: исчезновение государства. Следует напомнить, что, посвятив себя делу освобождения рабочего класса, Маркс сразу же примкнул скорее к анархистской традиции, нежели к социалистической или коммунистической. И хотя он в итоге предпочел называть себя коммунистом, это означало в его глазах приверженность не какому-либо из существовавших в то время коммунистических течений, а направлению мысли и образу действия, которое предстояло сформировать, объединив все революционные элементы, унаследованные от существовавших доктрин и опыта прошлой борьбы.

В дальнейшем мы попытаемся показать, что, используя коммунистическую лексику, Маркс развил теорию анархии; более того, он на самом деле одним из первых заложил рациональные основы анархической утопии и разработал проект ее осуществления. Учитывая ограниченные рамки настоящей работы, мы представим эти тезисы в качестве тем для дискуссии. Так что использование цитат в качестве доказательств будет сведено к минимуму, необходимому лишь для того, чтобы высветить наш основной аргумент: Маркс - теоретик анархизма.

Когда в феврале 1845 года, накануне своего отъезда в эмиграцию в Брюссель, Маркс подписал в Париже контракт с немецким издателем, он взял на себя обязательство за несколько месяцев завершить труд в двух томах, озаглавленный "Критика политики и политической экономии", не думая тогда, что это станет делом всей его жизни, и все равно работа останется незаконченной.

Выбор темы был не случаен. Потеряв всякую надежду сделать карьеру в университете, Маркс перенес результаты своих философских исследований в область политической журналистики. Его статьи в кельнской "Райнише Цайтунг" вносят вклад в борьбу за свободу печати в Пруссии, он выступает во имя свободы, которую считает сущностью человека и украшением человеческой природы - но также и во имя государства, понимаемого как осуществление рациональной свободы, как "великий организм, в котором должны осуществиться правовая, нравственная и политическая свобода, причем отдельный гражданин, повинуясь законам государства, повинуется только естественным законам своего собственного разума, человеческого разума" [1]. Однако прусская цензура быстро заставила замолчать философа-журналиста, который, будучи вынужден вернуться к научной работе, не замедлил задуматься о подлинной природе государства, а также рациональной и этической обоснованности политической философии Гегеля. Плодом этих размышлений, обогащенных изучением истории буржуазных революций во Франции, Великобритании и Соединенных Штатах Америки, явились, кроме незавершенных и неизданных работ, "К критике гегелевской философии права" (1843 г.) и два полемических эссе: "К критике гегелевской философии права. Введение" и "К еврейскому вопросу" (1844 г.). Эти две работы в совокупности образуют единый манифест, где Маркс раз и навсегда определяет и безоговорочно осуждает два социальных института, составляющих в его представлении корень зла и пороков, от которых современное общество страдает и будет страдать, пока их не уничтожит новая социальная революция: Государство и Деньги. Одновременно Маркс превозносит силу, которая, долгое время являясь жертвой этих институтов, положит конец их царству, как и всякой другой форме классового господства политической или экономической - современный пролетариат. Самоосвобождение пролетариата - это всемирное освобождение человека, торжество его уничтожаемой прежде человеческой сущности.

Отрицание Государства и Денег, как и провозглашение пролетариата классом-освободителем, предшествовали у Маркса его обращению к изучению политической экономии, а также открытию им "нити Ариадны", которая будет вести его в последующих исторических исследованиях, - материалистического понимания истории. Разрыв с юридической и политической философией Гегеля, с одной стороны, и критическое исследование буржуазных революций, с другой, позволили ему окончательно определить этические постулаты своей будущей социальной теории, научную опору которой составит критика политической экономии. Осознав революционную роль демократии и законодательной власти в генезисе буржуазного государства, Маркс использовал анализ Алексиса де Токвиля и Томаса Гамильтона, проницательных исследователей революционного потенциала американской демократии, чтобы заложить рациональный фундамент анархической утопии как сознательной цели революционного движения класса, названного его учителем Сен-Симоном "самым многочисленным и самым бедным". Поскольку критика государства привела Маркса к выводу о возможности общества, свободного от всякой политической власти, отныне ему предстояло приняться за системы, составляющей материальный базис государства. Этическое отрицание денег в той же мере требовало анализа политической экономии, науки об обогащении одних и нищете других. Позднее он определит начатое им исследование как "анатомию буржуазного общества, и именно в процессе этой работы анатома-социолога создаст свой методологический инструментарий; затем возвращение к гегелевской диалектике поможет ему составить план "Экономики" из шести "рубрик" или "книг": Капитал, Земельная собственность, Наемный труд; Государство, Внешняя торговля, Мировой рынок (см. предисловие к "Критике политической экономии", 1869 г.) [2]. Фактически эта двойная "триада" предметов исследования соответствует двум проблемам, которые он хотел рассмотреть за четырнадцать лет до этого в работе, посвященной критике как политики, так и экономики.

Начав свою работу с критического анализа капиталистического способа производства, Маркс надеялся прожить и проработать достаточно долго, чтобы после завершения первой трилогии написать вторую, которая стала бы "Книгой о государстве". Таким образом теория анархизма обрела бы в Марксе своего первого признанного основоположника, и не нужно было бы искать этому косвенных доказательств. Недоразумение века, каковым является марксизм в качестве идеологии государства, возникло из этой лакуны; именно она позволила хозяевам государственного аппарата, окрещенного социалистическим, поместить Маркса в ряды адептов государственного, то есть "авторитарного" социализма.

Конечно, как и во всяком революционном учении, в теории Маркса есть элемент неоднозначности. Ловко используя это и ссылаясь на некоторые личные особенности лидера, его не слишком щепетильным ученикам удалось поставить его работы на службу доктрин и действий, которые на самом деле полностью их отрицают - как по своей основной сущности, так и по открыто провозглашенной конечной цели. В эпоху, когда всё - теории и ценности, системы и проекты - поставлено под сомнение несколькими десятилетиями регресса в сфере человеческих отношений, важно возвратиться к духовному наследию автора, который, сознавая ограниченность своей работы, превратил критическое самообразование и революционное самоосвобождение в неизменные принципы рабочего движения. Последующие поколения, несущие тяжкий груз ответственности, не вправе судить того, кто уже не может себя защитить; нам нужно усвоить учение, целиком обращенное к будущему, то есть к нашему настоящему, катастрофический характер которого требует создания чего-то лучшего.

Перескажем ее: "книгу" о государства, предусмотренную в плане "Экономики", но оставшуюся ненаписанной; книгу где может быть лишь теория освобожденного от государства, анархического общества. Анализ материалов и работ, подготовленных и опубликованных Марксом, даже если они не имели прямой связи с подготовкой этого его труда, позволяет выдвинуть гипотезу о сути задуманной книги и реконструировать ее общую структуру. Если первая триада рубрик относилась к критике политической экономии, вторая триада, по существу, должна была быть посвящена критике политики. Будучи продолжением критики капитала, критика государства призвана была раскрыть закономерности политической эволюции современного общества, подобно тому, как целью "Капитала" (вслед за которым предполагалось подготовить книги "Земельная собственность" и "Наемный труд") являлось "открытие экономического закона движения современного общества" [3]. В работах, предшествующих "Критике политической экономии" (1859 г.), как опубликованных, так и неизданных, наряду с идеями, которые Маркс положил в основу своей критики капитала, можно выявить и тезисы которые позволили бы ему развить критику государства. Тем не менее, было бы ошибочным полагать, что воззрения Маркса на политику в то время уже полностью сформировались и не допускали никакого изменения или обогащения теории. Проблема государства никогда не переставала интересовать его, и не только из-за того, что ему необходимо было выполнить нравственное обязательство завершить свой главный труд, но главным образом потому, что его деятельность в рабочем Интернационале начиная с сентября 1864 года, участие в полемике внутри этой организации и политические события, в особенности, борьба за гегемонию между Францией и Пруссией, с одной стороны, и Россией и Австрией с другой, постоянно держали его в напряжении. Европа Венского акта к тому времени превратилась в фикцию, и на историческую арену выступали одновременно два великих социальных явления: движение за национальное освобождение и рабочее движение. Трудно согласующиеся между собой с чисто концептуальной точки зрения, борьба наций и борьба классов должны были поставить перед Марксом и Энгельсом теоретические проблемы, решение которых не могло не заставить их вступить в противоречие с собственными революционными принципами. Так Энгельс стал специалистом по разделению народов на имеющие и не имеющие в его глазах историческое право на национальное существование. Чувство исторической реальности не давало двум друзьям следовать за Прудоном по пути федерализма, который в тогдашних условиях должен был казаться им чистой абстракцией и сомнительной утопией одновременно; но велик был риск и впасть в национализм, плохо сочетающийся с предполагаемым универсализмом современного пролетариата.

Хотя из-за своих федералистских устремлений Прудон представляется стоящим ближе к анархическим позициям, чем Маркс, картина меняется, если рассмотреть общую прудоновскую концепцию реформ, долженствующих привести к ликвидации капитала и государства. Почти преувеличенная похвала Прудону в "Святом семействе" (1845 г.) не должна вводить нас в заблуждение: с этого момента берут начало глубокие теоретические разногласия между двумя мыслителями; французский социализм восхваляется Марксом с одной важной оговоркой: прудоновская критика собственности имманентна буржуазной экономической системе - какой бы веской эта критика ни была, она не ставит под вопрос сами общественные отношения производства критикуемой системы. Напротив, в прудоновской теории все буржуазные экономические категории - теоретические выражения институтов капитала - последовательно сохраняются. Заслуга Прудона в том, что он разоблачил противоречия, присущие экономической науке, и показал безнравственность буржуазной морали и права; его слабость в том, что он признал сами институты и категории капиталистической экономики и в своей программе реформ сохранил все инструменты классового господства буржуазии и ее политической власти: зарплату, кредит, банк, обмен, цену, стоимость, прибыль, процент, налог, конкуренцию, монополию. Сумев применить диалектику отрицания к анализу эволюции права и юридических систем, он остановился на полпути, не распространив свой критический метод отрицания на капиталистическую экономику. Он сделал подобную критику возможной, но именно Марксу предстояло стать основоположником этого нового критического метода, превратив его в орудие борьбы труда против капитала и его государства.

Прудон подверг критике буржуазную экономику и право с позиций буржуазной морали; Маркс критиковал капиталистический способ производства с позиций пролетарской этики, критерии которой взяты из совершенно иного представления о человеческом обществе. Для этого ему достаточно было строго логически и до самого конца следовать прудоновскому - или, лучше сказать, гегельянскому - принципу отрицания: справедливость, о которой мечтает Прудон, может быть осуществлена лишь путем отрицания справедливости, точно так же как философия может быть осуществлена лишь путем отрицания философии, то есть посредством социальной революции, которая позволит наконец человечеству стать общественным и обществу человечным. Это будет завершением предыстории человечества и началом жизни личности, полным расцветом человека с его универсальными способностями, раскрытием человека во всей его полноте. Реалистической морали Прудона, стремящегося сохранить "хорошую сторону" буржуазных учреждений, Маркс противопоставляет этику утопии, требования которой соответствуют возможностям удовлетворения потребностей человеческого рода, открываемым наукой и техникой. Анархизму, уважающему плюрализм классов и социальных категорий, разделение труда и враждебно относящемуся к ассоциативности, за которую ратовали утописты, Маркс противопоставляет анархизм, отрицающий общественные классы и разделение труда, коммунизм, берущий из утопического социализма все, что может быть реализовано пролетариатом, который сознает свою роль освободителя и хозяина производительных сил. И все же, несмотря на эти различия - в частности, как мы увидим, разное видение средств политической борьбы, - оба типа анархизма разделяют общую конечную цель, которую "Манифест Коммунистической партии" определяет следующим образом:

"На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех" [4].

Маркс не стал выдумывать конкретные рецепты для будущего, он сделал лучше - или хуже: поставил своей задачей доказать, что историческая необходимость ведет человечество к кризисной ситуации, когда ему придется делать решающий выбор: погибнуть от собственных технических изобретений или выжить благодаря резкому подъему сознательности, который позволит ему порвать со всеми формами отчуждения и порабощения, какие только знала его история. Неизбежен только выбор, который предстоит сделать общественному классу, имеющему множество причин для неприятия существующего порядка и перехода к образу жизни, глубоко отличному от него. Современный пролетариат потенциально является материальной и моральной силой, способной выполнить эту спасительную задачу всемирного масштаба. Однако эта потенциальная сила сможет стать реальной лишь тогда, когда истечет время буржуазии, ибо последняя тоже выполняет определенную историческую миссию; если она не всегда осознает это, ее идеологи призваны напоминать ей о собственной цивилизующей роли. Создавая мир по своему образу и подобию, буржуазия промышленно развитых стран обуржуазивает и пролетаризирует общества, постепенно попадающие под ее политическое и экономическое влияние. С точки зрения интересов пролетариата, ее орудия завоевания, капитал и государство, являются в то же время средствами порабощения и угнетения. Когда капиталистические производственные отношения и, соответственно, капиталистические государства действительно утвердятся в мире, внутренние противоречия мирового рынка обнажат границы капиталистического накопления и вызовут состояние перманентного кризиса, который поставит под угрозу основы существования порабощенных обществ и само выживание человеческого рода. На всей земле пробьет час пролетарской революции.

Этой несколько смелой экстраполяции достаточно для того, чтобы представить себе общие выводы, к которым пришел Маркс, используя диалектический метод с целью раскрытия экономического закона динамики современного общества. Наличие у Маркса таких выводов можно было бы подкрепить конкретными ссылками на тексты, начиная с методологических замечаний, разбросанных по многим его работам разного времени. Столь же очевидна суть основной гипотезы, изложенной в политических трудах Маркса: пролетарская революция произойдет в странах, переживших длительную эпоху буржуазной цивилизации и капитализма в экономике; она знаменует собой начало процесса, который постепенно охватит весь мир, при этом революционный осмос значительно ускорит исторический прогресс. Все это означает, что в социальной теории Маркса нет места третьему варианту, когда страны, не имеющие исторического опыта развитого капитализма и буржуазной демократии, указывали бы дорогу к пролетарской революции странам с долгим капиталистическим прошлым.

Следует особенно подчеркнуть эти элементарные истины так называемой материалистической концепции истории, поскольку марксистская мифология, возникшая одновременно с русской революцией в 1917 году, преуспела во внушении слабо информированным умам - а имя им легион - совершенно иного видения революционного процесса: будто бы мир разделен на две экономические и политические системы -  капиталистическую, где господствуют промышленно развитые страны, и социалистическую, образцово- показательный пример которой, СССР, достиг уровня второй мировой сверхдержавы вследствие "пролетарской" революции. На самом же деле индустриализацию этой страны обеспечили создание и эксплуатация многочисленного пролетариата, а вовсе не его торжество и ликвидация. Вымысел о "диктатуре пролетариата" входит в арсенал идей, навязываемых новыми хозяевами в интересах собственного господства, и можно понять то состояние умственного смятения, в котором после нескольких десятилетий националистического и военного варварства во всемирном масштабе пребывает мировая интеллигенция - жертва мифа о так называемом "социалистическом Октябре".

Не имея возможности подробно рассмотреть здесь эту тему, мы ограничимся предложением альтернативы: либо материалистическая теория общественного развития имеет определенную научную ценность - в чем, разумеется, сам Маркс был убежден, - и в таком случае существование "социалистической" системы является мифом; либо социализм существует в действительности, и это доказывает полную и окончательную несостоятельность данной теории. Если верно первое, миф о социалистической системе вполне поддается объяснению как продукт идеологической кампании, ловко проводимой "первым рабочим государством" с целью скрыть его подлинный характер; если верно второе, материалистическая теория социалистической трансформации мира безусловно опровергнута, в то время как этические и утопические требования марксова учения оказались осуществлены; иными словами, Маркс, потерпевший неудачу как ученый, восторжествовал как революционер.

Миф о "построении социализма" был сфабрикован с целью морального оправдания одной из самых могущественных в истории моделей социального господства и эксплуатации. Проблема природы этой общественной системы в итоге полностью сбила с толку умы, превосходно разбирающиеся в теориях, доктринах и понятиях, которые составляют интеллектуальное наследие социализма, коммунизма и анархизма; но из этих трех школ - или течений - идейного движения, ставящего своей целью глубокие трансформации человеческого общества, анархизм наименее пострадал от извращений; не создав подлинной теории революционного праксиса, он сумел оградить себя от политической и идеологической коррупции, которая поразила две другие идейные школы. Возникнув из мечты и ностальгии, а также из отказа и бунта, он обратился в радикальную критику принципа власти во всех ее проявлениях, и именно в этом контексте включил в себя материалистическую теорию истории. Последняя, по сути своей, является концепцией исторической эволюции человечества через ряд прогрессивных этапов от состояния перманентных общественных антагонизмов к способу существования, предполагающему социальную гармонию и расцвет личности. Но точно так же, как социальная критика слилась с анархической утопией, конечная цель, провозглашенная радикальными и революционными доктринами до Маркса, стала составной частью его анархического коммунизма. Маркс обогатил утопический анархизм новым аспектом, диалектическим и этическим пониманием рабочего движения как инструмента самоосвобождения всего человечества. Закономерное интеллектуальное напряжение, вызванное присутствием этического элемента в теории, провозглашающей свой научный, даже естественнонаучный характер, наложило глубокий отпечаток двойственности на учение и деятельность Маркса. Будучи одновременно активистом и теоретиком, в своей политической деятельности Маркс не всегда стремился привести в соответствие цели и средства анархического коммунизма. Но даже если как активист он порой проявлял непоследовательность, то от этого он не перестает быть теоретиком анархизма. Так что мы вправе применить к его собственной теории этический тезис, сформулированный им по поводу материализма Фейербаха (1845 г.):

"Вопрос о том, обладает ли человеческое мышление преметной истинностью, - вовсе не вопрос теории, а практический вопрос. В практике должен доказать человек истинность, т. е. действительность и мощь, посюсторонность своего мышления" [5].

Отрицание государства и капитализма самым многочисленным и самым обездоленным общественным классом стало для Маркса этическим императивом еще до того, как была диалектически обоснована его историческая необходимость. Приступая к критической оценке результатов французской революции, Маркс уже практически сделал решающий выбор - обозначил цель, к которой, по его мнению, должен стремиться каждый; цель эта - освобождение человека, выступающее как преодоление политического освобождения. Самое свободное политическое государство - примером которого могут служить лишь США -делает человека рабом, ибо ставит себя посредником между человеком и его свободой, как Христос, которого человек верующий наделяет божественностью. Освободившись политически, человек, тем не менее, составляет часть воображаемого суверена; как суверенная личность, пользующая правами человека, он ведет двойную жизнь: гражданина - члена политического сообщества, и частного лица - члена буржуазного общества; жизнь небесную и жизнь земную. Как гражданин он свободен и суверенен в небесах политики, этого всемирного царства равенства; как личность он поглощен реальной, буржуазной жизнью и деградирует в ней, являясь игрушкой чуждых ему материальных и моральных сил, таких, как институты частной собственности, культуры, религии и пр. Буржуазное общество, отделенное от политического государства, есть область эгоизма, войны всех против всех, разобщения людей. Обеспечивая человеку религиозную свободу, политическая демократия отнюдь не освобождает его от религии; тем более не освобождает она его от собственности, гарантируя право собственности; точно также оно сохраняет рабство и профессиональный эгоизм, предоставив всем свободу выбора рода деятельности. Ибо буржуазное общество - это мир торговли и наживы, царство денег, универсальная сила, которая использует политику, то есть государство.

Таков, в общем, первоначальный тезис Маркса: его критика государства и капитала относится скорее к анархическому образу мыслей, чем к какому бы то ни было социализму или коммунизму. В ней нет еще ничего научного, но она провозглашает и одновременно обогащается этической концепцией человеческого предназначения, ставя требование его осуществления в рамки определенного исторического времени. Вот почему, не ограничиваясь критикой политического освобождения - которая сводит человека к состоянию эгоистической монады и абстрактного гражданина, - она определяет и конечную цель, и средство для ее достижения:

"Лишь тогда, когда действительный индивидуальный человек воспримет в себя абстрактного гражданина государства и, в качестве индивидуального человека, в своей эмпирической жизни, в индивидуальном труде, в своих индивидуальных отношениях станет родовым существом; лишь тогда человек познает и организует свои "собственные силы" как общественные силы и потому не будет больше отделять от себя общественную силу в виде политической власти, - лишь тогда свершится человеческая эмансипация" [6].

Маркс нашел свой собственный путь, исходя из "Общественного договора" Руссо, теоретика абстрактного гражданства и предшественника Гегеля. Отказавшись лишь от одного аспекта политического отчуждения, за которое выступали оба мыслителя, он пришел к пониманию освобождения личности и общества, призванного возродить человека во всей полноте его способностей и цельности его личности. Отказ не являлся полным, ибо, будучи исторической данностью, этот политический этап не мог быть преодолен одним волевым усилием. Политическое освобождение, по Марксу, представляет собой "большой прогресс", даже высшую форму освобождения человека в рамках установленного порядка, и именно в таком качестве может служить средством для подрыва этого порядка и перехода к этапу подлинного освобождения человека. Диалектически антиномичные, цель и средство согласуются этически в сознании современного пролетариата, который, таким образом, становится историческим носителем и субъектом революции.

Пролетариат - класс, который сосредотачивает в себе все изъяны общества и воплощает в себе его общепризнанное преступление - обладает универсальным характером в силу своей универсальной нищеты. Он не может освободиться сам, не освободив общество в целом, и именно осуществляя постулаты этой этики освобождения, он исчезнет как таковой.

Там, где Маркс упоминает философию как "голову" и интеллектуальное оружие освобождения человечества, "сердцем" которого является пролетариат, мы предпочитаем говорить об этике подчеркивая тем самым, что речь идет не о метафизической спекуляции, а о проблеме человеческого существования: нужно изменить мир и придать ему человеческий облик, а не интерпретировать карикатуру на него. Никакая спекулятивная философия не дает человеку решения его жизненных проблем, и Маркс, возводя революцию в ранг категорического императива, рассуждает в рамках нормативной этики, а не философии истории или социологической теории. Только одна наука могла тогда привлечь внимание Маркса, который не мог и не хотел ограничиваться чисто этическим требованием возрождения человека и общества: наука о производстве средств существования по законам капитала.

Таким, образом, Маркс обратился к исследованию политической экономии, видя в этом средство борьбы за дело, которому он посвятит отныне все свое существование деклассированного "буржуа". То, что ранее являлось для него лишь провидческой интуицией и этическим выбором, должно было теперь стать теорией экономического развития и поиском строгих социальных закономерностей. Одновременно возникла и потребность активного участия в общественном движении, призванном на практике осуществить императивы и нормы, вытекающие из условии существования промышленного пролетариата. Теории безгосударственного, бесклассового общества без денежного обмена, религиозного и интеллектуального принуждения предстояло включить в себя критическое осмысление капиталистического способа производства, а также анализ, раскрывающий процесс эволюции общества, которое через ряд последовательных этапов должно прийти к коммунистическому и анархическому типу общественного устройства. Позднее Маркс напишет:

"Общество, даже если оно напало на след естественного закона своего развития [...], не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки родов" [7].

В целом, Марксу предстояло научно доказать то, что он уже предчувствовал интуитивно и что казалось ему этически необходимым. И с самых первых набросков критики политической экономии он приступил к анализу капитала с социологической точки зрения как командной власти над трудом и его продуктами; власти присущей капиталисту не благодаря его личным и человеческим качествам, а в силу владения капиталом. Наемный труд является рабством, и всякое произвольное повышение зарплаты может лишь привести к лучшему снабжению рабов.

"Даже равенство заработной платы, требуемое Прудоном, имело бы лишь тот результат, что оно превратило бы отношение нынешнего рабочего к его труду в отношение всех людей к труду. В этом случае общество мыслится как абстрактный капиталист" [8].

Экономическое рабство и политическое порабощение сопутствуют друг другу. Политическое освобождение, признание современным государством прав человека значит то же самое, что признание рабства античным государством ("Святое семейство", 1845 г.). Рабочий является рабом наемного труда как с точки зрения собственных эгоистических потребностей, так и с точки зрения потребностей чужих. Политическое порабощение присуще условиям человеческого существования как в представительном демократическом государстве, так и при конституционной монархии. "В современном мире каждый человек одновременно - член рабского строя и публично-правового союза", [9] - хотя внешне порабощение в буржуазном обществе кажется максимумом свободы. Собственность, промышленность, религия, рассматриваемые обыкновенно как гарантии личной свободы, на самом деле являются институтами, закрепляющими состояние порабощения. Робеспьер, Сен-Жюст и их сторонники пали, потому что спутали античное общество, основанное на реальном рабстве, с современным представительным государством, основанным на освобожденном рабстве, буржуазном обществе с его всеобщей конкуренцией, разнузданными частными интересами, отчуждением и индивидуализмом. Наполеон, хотя он прекрасно понимал характер современного государства и буржуазного общества, предпочел рассматривать государство как самоцель и буржуазную жизнь как инструмент его политических амбиций. Чтобы удовлетворить эгоизм французской нации, он заменил перманентную революцию перманентной войной. Его поражение являлось победой либеральной буржуазии, которая в 1830 г. осуществила, наконец, свои мечты 1789 года, превратив конституционное представительное государство в официальное выражение своей исключительной власти и частных интересов.

Проблема бонапартизма не переставала занимать Маркса, постоянно наблюдавшего как за политической эволюцией, так и за экономическим развитием французского общества. Он был убежден, что французская Революция представляла собой классический период господства политического духа, и что бонапартистская традиция служит, так сказать, константой внутренней и внешней политики Франции. Им также был создан набросок теории современного цезаризма, которая, хотя и кажется частично противоречащей методологическим принципам марксовой теории государства, не меняет его первоначальных анархических представлений. Ибо именно в тот момент, когда он готовился заложить основы своей материалистической интерпретации истории, Маркс сформулировал концепцию государства, которая ставит его в один ряд с приверженцами самого радикального анархизма

"Существование государства и существование рабства неразрывно связаны друг с другом [...]. Чем могущественнее государство и чем более политической является вследствие этого страна, тем менее она склонна понимать общий принцип социальных недугов и искать их корень, в принципе государства, т. е. в нынешнем устройстве общества, чьим деятельным, сознательным и официальным выражением является государство" [10].

Пример французской Революции казался ему в то время достаточно показательным, чтобы сформулировать тезис, лишь частично отвечающий политической социологии, которая вскоре была изложена в "Немецкой идеологии":

"Герои французской революции были весьма далеки от того чтобы искать источник социальных недостатков в принципе государства, - они, наоборот, в социальных недостатках видели источник политических неустройств. Так, Робеспьер в большой бедности и большом богатстве видел только препятствие для чистой демократии. Поэтому он хотел установить всеобщую спартанскую простоту жизни. Принцип политики - воля" [11].

К этому же тезису Маркс вернулся двадцать семь лет спустя, размышляя о Второй Империи и Парижской Коммуне 1871 года. Обратившись к историческим корням политического абсолютизма, представленного бонапартистским режимом, он обнаружил в централизаторской деятельности французской Революции продолжение монархических традиций:

"Централизованная государственная машина, которая своими вездесущими и многосложными военными, бюрократическими, церковными и судебными органами обвивает, как удав, живое гражданское общество, была впервые создана в эпоху абсолютной монархии как оружие нарождавшегося современного обзества в его борьбе за освобождение от феодализма [...]. Первая французская Революция, поставившая себе задачу создать единство нации [...], ьыла поэтому вынуждена развить далее то, что было начато абсолютной монархией, то есть централизацию и организацию государственной власти, и расширить объем и атрибуты этой власти, число ее пособников, ее независимость и ее сверхъестественное господство над действительным обществом [...]. Всякий второстепенный отдельный интерес, порождаемый взаимоотношениями социальных групп, отрывался от самого общества, фиксировался и делался независимым от него и противопоставлялся ему в форме государственного интереса, обслуживаемого государственными жрецами с точно установленными иерархическими функциями" [12].

Это пылкое осуждение государственной власти в некотором роде резюмирует все исследования и критические размышления Маркса по данному вопросу, начиная с его полемики против моральной и политической философии Гегеля, в период разработки материалистического понимания истории и на протяжении пятнадцати лет занятий свободной и профессиональной журналистикой при одновременной активной деятельности в рабочем Интернационале. Можно сказать, что Коммуна предоставила Марксу возможность высказать свои последние мысли о проблеме, которой он задумывал посвятить одну из шести книг своей "Экономики", и очертить самые общие контуры той свободной ассоциации свободных людей, о которой говорилось в "Манифесте Коммунистической партии".

"Коммуна была революцией не против той или иной формы государственной власти - легитимистской, конституционной, республиканской или императорской. Она была революцией против самого государства, этого сверхъестественного выкидыша общества; народ снова стал распоряжаться сам и в своих интересах своей собственной общественной жизнью" [13].

Сравнивания способы освобождения крепостных феодального общества со способами освобождения современных трудящихся, Маркс отмечал, что, в отличие от пролетариев, крепостные должны были свободно развивать условия своего существования и могли, таким образом, прийти лишь к "свободному труду"; пролетариям, напротив, чтобы состояться как личностям, следует радикально изменить условия своей жизни; а поскольку последние свойственны всему обществу в целом, остается лишь уничтожить наемный труд. Следующие слова Маркса  стали лейтмотивом как его литературной работы, так и его деятельности коммунистического активиста:

"[Пролетарии] находятся в прямой противоположности к той форме, в которой индивиды, составляющие общество, до сих пор выражали себя как некоторое целое, а именно к государству, и должны низвергнуть государство, чтобы утвердить себя как личности" ("Немецкая идеология", 1846 г.) [14].

Такая формулировка, близкая, скорее, к анархизму Бакунина, нежели Прудона, не является ни результатом временной увлеченности, ни фразой политика, выступающего перед собранием рабочих. Этот революционный постулат представляет собой логический вывод из всей совокупности теоретических аргументов, призванных доказать "историческую необходимость" анархического коммунизма. Таким образом, возникновение "гуманного общества", согласно марксовой теории, обусловлено артельным историческим процессом. В итоге образуется общественный класс, составляющий огромное большинство населения промышленно развитых стран, который способен самостоятельно выполнить творческую задачу революции. И именно для того, чтобы показать логику подобного развития, Маркс стремился установить причинно-следственную связь между научным прогрессом, особенно в области естественных наук, политическими и юридическими институтами, с одной стороны, и поведением антагонистических общественных классов, с другой. В отличие от Энгельса, Маркс не считал, что будущая революционная трансформация произойдет на манер революций прошлого, подобно природному катаклизму, сметающему людей, вещи и воззрения. С приходом современного труженика человеческий род начинает цикл своей подлинной истории; он вступает на путь разума и обретает способность осуществить свои мечты и самостоятельно творить сваю судьбу. Достижения науки и техники делают это возможным, но пролетариату необходимо вмешаться, чтобы помешать буржуазии с ее капиталом столкнуть мир в бездну.

"Победы техники как бы куплены ценой моральной деградации. Кажется, что, по мере того как человечество подчиняет себе природу, человек становится рабом других людей либо же рабом своей собственной подлости" [15].

Так что пролетарская революция не будет иметь ничего общего с политической авантюрой; она станет общим делом, согласно проводимым огромным большинством членов общества, осознавших необходимость и возможность полного возрождения человечества. История обрела общемировой характер, угроза порабощения капиталом и его рынком нависает над всей планетой; в ответ должны возникнуть массовое сознание и воля, направленные на глубокое и полное изменение человеческих отношений и общественных институтов. С тех пор, как опасность наступления варварства в масштабах всей планеты угрожает выживанию человечества, коммунистические и анархические мечты и утопии служат духовным источником рациональных проектов и практических реформ, рассчитанных на то, чтобы помочь роду человеческому обрести вкус к жизни, когда разум и воображение будут равно нацелены на обновление его судьбы.

Невозможно (как полагал Энгельс) перепрыгнуть из царства необходимости в царство свободы, и не может быть прямого перехода от капитализму к анархизму. Экономическое и социальное варварство, продукт капиталистического способа производства, не исчезнет в результате заранее заранее подготовленной политической революции, организованной и руководимой элитой профессиональных ревоюционеров, претендующих на то действуют и думают от имени и на пользу большинств отчужденных. Объединившись в класс и партию в условиях буржуазной демократии, пролетариат освобождается в борьбе за завоевание этой демократии: всеобщее избирательное право, служившие правде "орудием обмана", он превращает в средство освобождения. Класс, составляющий огромное большинство современного общества, отчуждается политически лишь для того, чтобы восторжествовать над политикой, и завоевывает государственную власть лишь для того, чтобы использовать ее против господствовавшего прежде меньшинства. Завоевание политической власти является по своей природе "буржуазным" актом; в действиях пролетариата он обретает иной смысл только благодаря революционной конечной цели, которую ставят перед собой его участники. Таков смысл исторического периода, который Маркс не побоялся назвать "диктатурой пролетариата" - именно для того, чтобы подчеркнуть разницу с диктатурой элиты, диктатурой в якобинском понимании. Разумеется, относя на свой счет заслугу открытия тайны исторического развития способов производства и господства, он и предположить не мог, что его учение будет узурпировано профессиональными революционерами и прочими политиками, присвоившими себе право служить олицетворением диктатуры пролетариат. На самом деле он полагал, что подобная переходная общественная форма может иметь лишь в странах, где пролетариат сумеет использовать период буржуазной демократии для создания своих собственных институтов и превращения в господствующий общественный класс. По сравнению со многими столетиями насилия и развращения, которые потребовались капитализму для установления своего господства во всем мире, длительность переходного процесса к анархическому общественному устройству будет тем более короткой и потребует тем меньше насилия, что накопление капитала и концентрация государственной власти противопоставят массовый пролетариат численно незначительной буржуазии.

"Превращение основанной на собственном труде раздробленной частной собственности отдельных личностей в капиталистическую, конечно, является процессом гораздо более долгим трудным и тяжелым, чем превращение капиталистической частной собственности, фактически уже основывающейся на общественном процессе производства, в общественную собственность. Там дело заключалось в экспроприации народной массы немногими узурпаторами; здесь народной массе предстоит экспроприировать немногих узурпаторов" [16].

Маркс не разработал теорию переходного периода в деталях, и можно отметить значительные различия между разного рода теоретическими и практическими замечаниями на эту тему в его работах. Тем не менее, несмотря на эти различия и даже противоречащие друг другу утверждения, основной принцип остается неизменным и позволяет реконструировать достаточно последовательную теорию. И, возможно, именно здесь проявляется вся вредность мифа об основании "марксизма" Марксом и Энгельсом. В то время как первый считал самодеятельность пролетариата критерием всякого подлинного классового действия и истинного политического успеха, второй пришел, особенно после кончины своего друга, к разделению двух основных аспектов рабочего движения: классового действия (Selbsttatigkeit) пролетариата и партийной политики. Маркс полагал, что коммунистическое и анархическое самообразование является более важной и неотъемлемой частью революционной деятельности рабочих, чем любой изолированный политический акт: они сами должны обрести способность завоевать и осуществлять политическую власть как средство сопротивления попыткам буржуазии отвоевать эту власть обратно. Пролетариат должен осознанно превратиться на время в материальную силу, чтобы защищать свое право и свой проект преобразования общества и постепенно превратить человечество в единую общность. Именно в борьбе за свое утверждение как уничтожающей и созидающей силы рабочий класс - который является "величайшей производительной силой из всех инструментов производства" - берет на себя осуществление диалектического проекта созидательного отрицания, а также риск политического отчуждения - которое требуется для того, чтобы отпала необходимость в самой политике. Подобное видение не имеет ничего общего ни с бакунинской страстью к разрушению, ни с анархическим апокалипсисам Кердеруа. В этом политическом проекте, рассчитанном на победную реализацию потенциальной мощи угнетенных и эксплуатируемых масс, нет места революционному эстетизму. По мнению Маркса, рабочий Интернационал мог стать такой боевой организацией, которая сочетала бы в себе численную мощь и революционный дух, понимавшийся в прудоновском анархизме совершенно иначе. Вступив в МТР, Маркс не отказался от своего критического отношения к идеям Прудона, высказанного в 1847 г., когда речь шла об определении антиполитического анархизма, осуществимого посредством политического движения:

"Значит ли это, что после падения старого общества наступит господство нового класса, выражающееся в новой политической власти? Нет [...]. Рабочий класс поставит, в ходе развития, на место старого буржуазного общества такую ассоциацию, которая исключает классы и их противоположность; не будет уже никакой собственно политической власти, ибо именно политическая власть есть официальное выражение противоположности классов внутри буржуазного общества, А до тех пор антагонизм между пролетариатом и буржуазией останется борьбой класса против класса, борьбой которая, будучи доведена до высшей степени своего напряжения, представляет собой полную революцию [...]. Не говорите, что социальное движение исключает политическое движение. Никогда не бывает политического движения, которое не было бы в то же время и социальным. Только при таком порядке вещей, когда не будет больше классов и классового антагонизма, социальные эволюции перестанут быть политическими революциями" [17].

Эти слова Маркса реалистичны и не допускают никакой идеалистической интерпретации. Его речь, обращенную в будущее, следует, очевидно, понимать как провозглашение нормативного проекта, побуждающего трудящихся к революционному действию в процессе политической борьбы. "Рабочий класс либо революционен, либо он ничто" [18]. Это язык мыслителя, чья непреклонная диалектика, в отличие от подходов Прудона и Штирнера, не нуждается в систематическом использовании бесплодных парадоксов и словесного насилия. И даже если в этой показательной диалектике цели и средств не все выверено, ее заслуга, по меньшей мере, в том, что она побуждает жертв отчужденного труда к осознанию своего положения и самообразованию, к объединению ради попытки осуществить великое дело коллективного творчества. В таком смысле призыв Маркса остается актуальным - вопреки торжествующему марксизму и даже по причине этого торжества [19].

Из этого краткого очерка следует, что социальная теория Маркса совершенно определенно является попыткой объективного анализа исторического движения, а не моральным и политическим кодексом революционного праксиса, стремящегося осуществить идеал общественной жизни; это раскрытие процесса развития вещей и личностей, а не совокупность норм для партий и элит, жаждущих власти. Однако таков лишь внешний, явный аспект данной теории, следующей по двум концептуальным направлениям, одно из которых отличается строго детерминистской ориентацией, а другое подразумевает свободное движение к воображаемой цели анархического общественного устройства.

"Социальная революция ХIХ века может черпать свою поэзию только из будущего, а не из прошлого. Она не может начать осуществлять свою собственную задачу прежде, чем она не покончит со всяким суеверным почитанием старины [20].

Прошлое - это неизменная данность, и наблюдатель, вооруженный всеми инструментами анализа, способен объяснить причинную связь рассматриваемых явлений. Но если бессмысленно надеяться на осуществление всех мечтаний человечества, выраженных через его пророков и провидцев, в будущем все же возможно прийти к ликвидации учреждений, сводящих жизнь людей к перманентному порабощению во всех сферах общественной жизни. Такова вкратце связь между теорией и утопией в учении Маркса, который прямо объявил себя "анархистом", когда написал:

"Все социалисты понимают под анархией следующее: после того как цель пролетарского движения - уничтожение классов - достигнута, государственная власть [...] исчезает, и правительственные функции превращаются в простые административные функции" [21].

Примечания

1 Маркс К Передовица в No. 179 "Kolnische Zeitung" // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 1., с. 112.

2 Маркс К, Энгельс Ф. Сочинения, т. 13, с. 5.

3 Маркс К. Предисловие к первому изданию "Капитала" // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 10.

4 Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 4, М., 1955, с. 447.

5 Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 1.

6 Маркс К. К еврейскому вопросу // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 406.

7 Маркс К. Предисловие к первому изданию "Капитала" // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 10.

8 Маркс К. Экономико-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Из ранних произведений, с. 570.

9 Маркс К., Энгельс Ф. Святое семейство // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 2., с. 129.

10 Маркс К. Критические заметки к статье "Пруссака" // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1., с. 441.

11 Там же.

12 Маркс К. Первый набросок - Коммуна // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 17, с. 543-544.

13 Там же, с. 546.

14 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 3, с. 78.

15 Маркс К. Речь на юбилее "The People's Paper" // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 4.

16 Маркс К. Капитал // Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 773.

17 Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 184-185.

18 Там же. Маркс - Иоганну Баптисту Швейцеру, 13 февраля 1865 г.// Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 31, с. 376.

19 Ограниченные рамки данной статьи не позволяют нам подробно рассмотреть этот аспект; назовем лишь три текста, заведомо не оставляющие камня на камне от легенды - бакунистской и ленинистской - о Марксе - "преклонявшемся перед государством", "апостоле государственного коммунизма", отождествлявшем диктатуру пролетариата с диктатурой партии и даже личности.

а) "Заметки на полях книги Бакунина "Государственность и анархия"" (Женева, 1873 г.). Основные темы: диктатура пролетариата и сохранение мелкой крестьянской собственности; экономические условия и социальная революция; отмирание государства и трансформация политических функций в административные функции самоуправляющихся кооперативных коммун.

б) "Замечания к программе германской рабочей партии (критика Готской программы)" (1875 г.). Основные темы: две фазы эволюции коммунистического общества, основанного на кооперативном способе производства; буржуазия, революционный класс; международная деятельность рабочего класса; критика "железного закона заработной платы"; революционная роль рабочих производственных кооперативов; начальное образование, освобожденное от влияния церкви и государства; революционная диктатура пролетариата, понимаемая как политический переход к превращению государственных функций в общественные.

в) Письмо Вере Засулич, 1881 г. Основные темы: сельская община, элемент возрождения российского общества; двойственность характера общины и кризис капитализма; освобождение крестьян и взимание налогов; негативное влияние извне и риски исчезновения общины; общину, которой угрожает государство и капитал, может спасти лишь русская революция.

Эти три документа представляют собой в некотором роде квинтэссенцию книги, которую Маркс задумывал написать о государстве. Здесь же следует напомнить о многочисленных работах Энгельса на тему государства, прямо или косвенно связанных с теорией Маркса, хотя их позиции совпадают не полностью.

20 Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта // Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 8, с. 122.

21 Маркс К, Энгельс Ф. Мнимые расколы в Интернационале// Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 45.

Впервые опубликовано в: Еurоре en fоrmation, No. 163-164, 1973.

Источник: Рюбель М. Маркс против марксизма. - М.: НПЦ "Праксис", 2006. - С. 7-33.