[friend] Статья (Пропуск в ад)
Инна Литвинова
Пропуск в ад
Любашу сдали в детский сад. Сидеть с ней было некому. Единственная бабушка
работала. Мама тоже. Нужны были деньги на строительство дома. Да и никто из
мам
не сидел с детками. В стране строящегося социализма считалось тунеядством
сидеть с детьми дома, заниматься домашним хозяйством, все должны были
трудиться
на производстве.
В бешеном ритме вечного соревнования с соседней бригадой, цехом, коллегой,
соседями, родней, под безжалостным прессом необходимости просто выжить,
наесться
было как-то не до детей. Это было не главное. Их надо было в первую очередь
накормить, одеть в целую и чистую одежду. Мамы старались из всех сил
добиться
яслей, и радовались, когда удавалось наконец-то сдать ребенка 2-3 месяцев на
руки казенным няням. Ну, этого Любаша конечно не помнила, а вот садик,
первый
его день, не забыла.
Мама быстро-быстро раздела ее, впихнула в группу и убежала. В первый день
Любаша даже не поняла, какое это горе. Она думала, что мама вот-вот войдет.
Это
уж потом она научилась не доверять маминым словам, что садик это ненадолго,
что она, мол, скоро придет. Опытно знала Любаша, что день покажется вечным
из-за мрака неверия в скорый мамин приход и безнадежности ожидания. Здесь в
детском садике было испытано настоящее горе оставленности, одиночества.
В первый день, а может, это был и не первый уже, но один из них, стояла
Любаша у двери, спрятав руки за спину, чтобы было понятно сразу, что она их
протягивает
только маме. Голова наклонена вниз, чтобы не видно было слез, однако один
глаз настороженно взглядывал иногда потихоньку вокруг, не идет ли кто
обидеть.
Ноги опирались на пол только внешними сторонами стоп, скрестившись носками,
чтобы сразу было понятно, что они и не собираются разбежаться в группу.
Одним
словом, сразу было понятно, что не больно-то и хотелось Любаше сюда, и не
так просто ее заманить в обманную ласку и радушие воспитателей.
А воспитатели были замечательные. И сейчас помнит Любаша их тепло. К концу
пребывания в детском саду она их даже мамой стала называть. Однажды
настоящая
мама услышала, обиделась очень. Нечаянная вина перед мамой до сих пор тянет.
Любаша и видела-то ее только по дороге в садик, да из садика. Дома она
всегда
была в делах, не до детей. Не помнится ласка, внимание. Неблагодарная память
рисует улыбку воспитательниц, а мамин сверхженский труд опускает.
С детьми было труднее. Они встретились и сыгрались раньше, еще до прихода
Любаши, и теперь выступали одним целым перед ней. Страшным, неприступным, не
нуждающимся
ни в каких дополнениях. Вот это-то и было самое страшное. Вдруг и здесь не
будет никому до нее дела и тут она окажется не нужна. Никто не разделит с
ней
игру, не расплачется за компанию, не восхитится найденному ей цветному
стеклышку, не станет вместе с ней делать в земле секретик. Стояла-то она
конечно
по-боевому - не подходи, а в душоночке-то все трепетало от страха будушего
горя.
День за днем каждое утро плакала Любаша, отрываясь от мамы в садике, одиноко
бродя по группе или на участке у крылечка на прогулке. В это время заметила
она, что еще одна девочка также одиноко себя чувствует среди кучи детей. Она
была какая-то некрасивая, и нос у нее был часто мокрый. Дети почему-то не
брали ее в игры, хотя она давно уже ходила в садик, в эту группу. Что-то
было у нее такое, что отталкивало от нее детей. Как в стайке цыплят иногда
находится
такой, которого все остальные цыплята непременно считают нужным клюнуть,
обидеть. Цыпленок этот всегда потом оказывался больным и чаще всего умирал,
если
хозяйка его не отсаживала отдельно и не выхаживала. Потом уж он гордо и
уверенно ходил среди братьев, смело раздавал клевки, толкался у корытца с
кормом
и не помнил своей отверженности. С удовольствием и сам участвовал в
заклевывании следующего больного цыпленка, горделиво оглядываясь на братьев,
видимо,
мол, какой я сильный и совсем такой же как вы.
Ну вот таким цыпленком и была Альбина. Каким-то внутренним чутьем улавливали
дети исходящие от нее придавленность, забитость, неспособность растолкать и
клюнуть, вырвать свой кусок. Может быть, что-то у нее было дома неладно.
Никто из детей, конечно, не думал об этом. Просто клевали. Сначала, когда
она
делала робкие попытки подойти и поучаствовать в игре, потом от скуки
подходили сами к ней, она уже и не пыталась играть вместе.
Любаша стала было играть с ней и почувствовала усилившееся отчуждение детей.
Альбина была рада ей, мокрый нос светился радостно, а вот эти маленькие
детки
умело больно клевали. И Любаша не выдержала. Говорят, что до семи лет дети
безгрешные. Не знает и сейчас солидная Любаша, как это совместить со своим
первым
досемилетним опытом предательства. Она была маленькая хорошенькая
светловолосая и кудрявенькая, и это было похоже на убийство.
Она стала поклевывать Альбину, и, заметив, одобрение детей, радостно и
активно продолжила. Ребята приняли ее наконец, все оказалось достаточно
просто. Пароль
- будь такой, как мы. И все. И она старалась из всех сил быть такой, как
они. Для этого надо было всего лишь обижать Альбину. Ну что же, Любаша
согласилась.
Она так устала от одиночества, от ненужности, невнимания и нелюбви. Пусть
теперь это все достается одной Альбине.
Дети сдружились в этой травле. Любаше было весело и спокойно, вокруг
надежные друзья, замечательные игры. Правда, иногда взгляд натыкался на
несчастную
Альбину в углу. Но оправдание всегда находилось, почему она сама такая, и
некрасивая, и под носом мокро.
Однажды Альбина не пришла. Ну и что ж, никто этого не заметил. Цыплята
веселились. Зла у них не накопилось еще настолько, чтобы немедленно искать
новую
жертву. Ненужное ушло, только и всего.
Некоторое время спустя Любаша узнала, что у Альбины умерла мама. Маленькой
Любаше многое еще в жизни было не понятно, но отсутствие мамы она очень
хорошо
знала. Это горе было не только знакомым, но и испытанным, не заживающим
никогда.
Страшно поразило оно Любашу. Может быть, ей казалось ее предательство не
таким страшным именно потому, что она знала, вот Альбина уйдет домой к маме,
и
все плохое останется позади, и грызущее Любашу тайное сожаление и раскаяние
отступало. А теперь не к кому идти Альбине. Страшнее ничего не могло
случиться.
Бедная мокроносая некрасивая Альбина. Не знала Любаша, как ей поступить. И
жалко было, и стыдно, и хотелось приласкать изгнанницу. Но еще внутри
пошевеливалось
страшненькое желание добить как больного цыпленка то, что омрачает жизнь,
добавляет в радужные ее краски тяжкого черного цвета. Казалось, что этим
можно
избавить себя навсегда от печали. Но не пришлось Любаше выносить
окончательное трудное решение, Альбина не пришла больше никогда. Поселился
внутри Любаши
навсегда грех предательства, убийства, несмываемый поздним раскаянием,
невозможностью встречи с Альбиной и разделения ее горя хотя бы напополам.
Источник:
http://www.sobranie.org
--
Выпуск 3247
Количество подписчиков: 181
Послать письмо модератору:
science.health.illnesshelp-owner@subscribe.ru
