Потому что круглая Земля

ЕЛЕНА МИНКИНА

Раисе Ефимовне Бергер с любовью

Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит.
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег
Летит и пасть не может.
Д. Самойлов

Говорят, это всегда был очень красивый город — старая набережная, дворцы, оперный театр. И ведь наверняка гуляли с папой и мамой, спускались к морю по знаменитой лестнице, а запомнился почему-то только двор. Большущий квадратный внутренний двор. Все соседи сушили там белье. Если встать коленями на стул, а оттуда животом — на теплый широкий подоконник, можно было хорошо рассмотреть огромные, похожие на флаги белые простыни.
«Дура! Флаги бывают только красные!" - сказал Гарик, и пришлось стукнуть его по макушке. Хотя вообще они дружили.

Боже мой, когда она была последний раз в Одессе? Лет тридцать назад. Стояла сырая дождливая зима. Дождь зимой! Она тогда уже отвыкла от такой странности.

Дружить было легко, они все дружили — мама с тетей Олей, папа с дядей Мишей, и даже Андрюша с Леней. Хотя нет, как они могли дружить, когда Леня родился в 39-м, ему еще двух не исполнилось! А Андрюша на год старше. Мама вечно таскала его под мышкой, как куль, а тетя Оля смеялась. Леня был худенький и тихий, тетя Оля сажала его на диван и загораживала подушкой. "Входи, входи, невестушка!» Это она ее так зовет. «Когда свадьбу будем играть?» Смешные люди эти взрослые. Как же она может выйти замуж за Гарика, когда он маленький? На целый год моложе! А день рождения в один и тот же день! Бывает же такое везение — две молодые семьи в одном доме, и дети почти ровесники - она на год старше Гарика, Андрюша на год старше Лени, - всюду вместе, и дома, и на улице, и на Первомае. Гарик ее всегда слушался, даже соглашался играть в дочки-матери. Она была мама, конечно. «Сегодня банный день купаться, ой, какой грязный ребенок!» Гарик послушно раздевается, совсем раздевается и встает в пустой тазик, она «моет», водит сухой мочалкой по худенькой спине, по ногам. Странно, что никто из взрослых ни разу зашел. Хотя взрослым было не до них в то лето.
А бабушка не разрешала лежать на подоконнике. Бабушка была похожа на королеву - большая, толстая, в прекрасных широких и длинных платьях. Ее все немного боялись, даже папа. Хотя папа был еще больше. И очки большие, с толстыми-претолстыми стеклами. Из-за очков папу забрали не на простой фронт, как, например дядю Мишу, а на трудовой. Но это было позже.

Бабушка приехала на лето, и вот — война. Все женщины плачут, а им с Гариком — трын-трава! Делай, хочешь. Вот только про школу непонятно. Ведь она в эту осень должна пойти в школу, в первый класс, а папа говорит, что они все куда-то уезжают на пароходе. Но до осени еще целый месяц, вполне можно вернуться.
Одесса стоит на море, поэтому на пароходе. Здорово! И тетя Оля с детьми едет. А дядя Миша уже на своем фронте. Странно, что она совсем не запомнила, когда он ушел. Мама с бабушкой пакуют вещи, завязывают такие большие узлы. Папа сердится почему-то, а как же можно без вещей ехать? И игрушки не разрешает брать. Ей-то не важно, она большая, а как же Андрюше без игрушек?

Цепи были очень широкие. Наверное, с ее руку. И все переплетены в огромную сеть. На них поставили ящики и стали сажать детей. Взрослые вокруг ужасно кричали.
— Последний пароход? Нет! Последний пойдет за этим!
- Трап убрали!
- Детей, детей сажайте! Зачем трап убрали?
- Какие билеты?! Подождите!
- Как ждать, когда немцы уже в городе! Автоматчики!
- Все, хватит, сейчас второй раз нагрузим!
Цепь дрогнула и превратилась в огромную люльку, наверное, ее тянул какой-то кран, она не разглядела. У и одного мальчика нога подвернулась под ящик, и раз — сломалась пополам, как у куклы. Брызнула кровь, целая река крови. Мама схватила ее голову и больно ткнула в свои колени, в платье. «Не смотри, — сказала она, — не смотри!» Платье пахло теплом и домом, стало не так страшно.
Опять появилась сеть из цепей. «Садитесь, садитесь», — закричал папа.
Мама рванула лежащий сверху тюк, что-то вытащила. Это была скатерть, парадная скатерть, белоснежная, вышитая цветами. Скатерть стелили только по субботам, нельзя было вертеться и ставить локти, и класть грязную ложку. За ложку особенно попадало. Мама схватила скатерть и бросила на ящики, прямо на отвратительные красные разводы. «Ноги, — закричала она, — ноги поднимай!
Еще бы! Да она задрала ноги к самому небу! Тетя Оля обоих мальчиков держала на руках, а мама только Андрюшу, он и так был тяжелый.
- Мама, - вдруг громко закричал папа, - мама, я тебя умоляю!
Бабушка стояла внизу, у воды. У нее было совсем белое лицо, прямо как их скатерть. Она отрицательно мотала головой.
- Мама, садись, садись, - кричал папа, - что ты стоишь!
Он, видно, совсем ничего не видел в своих очках. Как могла большая толстая бабушка поместиться на этих ящиках? Папа вдруг скинул пиджак, сдернул с руки часы. "Товарищи! — закричал он стоящим вокруг матросам и стал совать им часы, — товарищи, я вас умоляю!»
Три самых больших матроса вышли вперед, схватили бабушку, как какой-нибудь мешок, и — раз, два, три - через полосу воды забросили на палубу. На руках у бабушки появились длинные темно-красные пятна. Ящики дрогнули и поплыли, она задрала еще выше немеющие ноги. Бух. Все! Они были на палубе! И они, и тетя Оля.
А папа стоял на берегу и махал рукой.

И вдруг опять наступила нормальная жизнь, Мама с тетей Олей уложили малышей на палубе, на одеяле - оказывается, один тюк все-таки ехал с ними, Бабушка тихо стонала и трогала посиневшие руки. А они с Гариком стали играть в строителей. Потому что там было очень много досок, на этой палубе. Такие странные, очень легкие доски, а когда она ковырнула одну пальцем, из нее посыпались кусочки. «Это пробка, — сказала мама, пробковое дерево, — им затыкают бутылки. А еще оно хорошо держится на воде, на нем можно даже плавать"
Мама оказалась права. Когда пароход разбомбили, на этих досках долго плавали упавшие пассажиры, многих подобрал другой, самый последний пароход. Но это случилось ночью, а весь вечер они играли с Гариком, трогали руками дрожащую палубу - под досками что-то гудело. «Слушай, — сказал Гарик и приложил ухо к полу, — мотор стучит». Она тоже прижилась щекой к шершавой, пахнувшей смолой палубе. Гарик лежал рядом, его курточка касалась голой руки. Она вдруг вспомнила мальчика с отломанной ногой и заплакала.
Они плыли на корме, а бомба попала в нос, поэтому они только сползли немного к краю и так и лежали, ухватившись за бортик. Андрюша даже не плакал. Меньше всего повезло людям в трюмах, туда сразу налилась вода. А потом подошел другой пароход, тот самый, последний, и их перевели по узкой качающейся доске на палубу. И тут она сразу уснула.

Интересно, так хорошо запомнила первый пароход, а про второй — ничего. Как резинкой стерло. Только и помнит, что пароход плыл очень медленно, он тащил какую-то баржу, и бабушка сказала маме, что на этой барже заключенные из одесской тюрьмы. И все стоял перед глазами тот мальчик с ногой. Как страшно лилась уровь! "Его вылечили, — сказала мама, — доктор перевязал ножку, такой крепкой повязкой, и все прошло. Он уже бегает». Непонятно, когда мама успела все разглядеть, но тут и тетя Оля сказала: да, вылечили, — значит, правда. Сразу стало легче.
Сначала говорили, что пароход идет в Новороссийск, но у самого причала он вдруг резко развернулся и опять ушел в море. «Немцы, — шептали женщины, — немцы уже в Новороссийске». Наверное, из-за баржи с заключенными пароход плыл слишком медленно. Интересно, куда их потом девали? В штрафные батальоны? Говорят, они все просились на войну, хотели смыть вину кровью. А что еще было в эти дни? Куда клали раненых? Как они все кормились, все-таки четверо малых детей!
Нет, не вспомнилось.
Наконец, прибыли в Феодосию, все-таки удалось обогнать немцев. Опять было темно. Прямо с палубы прыгали в какие-то телеги, потом телеги помчались в степь, просто в ушах свистело. Это их увозили от немцев в дальние хозяйства. А луна была очень яркая, и огромные звезды прыгали над головой. Дома таких звезд не было. Кто послал эти телеги? Кто издал приказ? Может, одесский горком партии? Так никогда и не узнали.

И вдруг наступил рай, самый настоящий рай, потому что бабушка еще давно рассказывала, что рай — это большой сад, где растут прекрасные цветы и фрукты, поют птицы и льются молоко и мед. Все так и было, может быть, кроме меда. По утрам в саду пели птицы, прямо под ноги падали золотые августовские яблоки и груши. Спали на чистой соломе, застеленной белой холстиной, и утром их будил звон молока о кружки: «Пийти, диты, пийти!» И все это называлось чудесным домашним словом Гречишкино. Станица Гречишкино, вот где они оказались.

Но главное — платье! Мама сшила ей чудесное платье. Ведь, честно говоря, одежды никакой не осталось, - последний тюк все-таки пропал вместе с затонувшим пароходом. А хозяйка подарила маме «отрез», ярко-красный сатин в мелкие цветочки. Как звали хозяйку? Все помнила: мягкий говор, молоко, яблоки, круглые руки в ямочках. А вот имени — нет, не сохранилось.
Платье получилось роскошное, в оборках, и еще лоскуток — маме на платочек. И тут рай закончился. Потому что кто-то, опять их тайный спаситель, издал новый приказ - срочно перебираться на станцию и ждать поезда.
Станция была серой и пыльной, хотя уже прошли первые осенние дожди. Они ночевали в маленьком сарае для хранения золы. Прямо посередине лежала гора золы из подсолнечника, оказывается, она была какая-то щелочная и годилась даже для мытья посуды. А они поселились с двух углов — в одном мама с бабушкой и Андрюшей, в другом — тетя Оля с детьми. Каждое утро мама и тетя Оля с малышами на руках шли встречать поезда, но их поезд все не приходил, пробегали только военные, которые назывались эшелоны. Так они и стояли часами, смотрели вслед эшелонам, а она и Гарик тут же играли и камушки, найденные между шпалами. Иногда эшелоны ползли так медленно, что можно было хорошо рассмотреть всех солдат. А некоторые и вовсе вставали и стояли часами, - солдаты бегали за кипятком, рассказывали последние новости с фронта, дарили куски сахару. В какой-то день мама заглянула по привычке в окно такого эшелона и вдруг принялась кричать: «Миша! Миша! Оля, это же Миша!» А тетя Оля ничего не поняла, и никто ничего не понял, и тогда мама сдернула свою красную косынку, сшитую из обрезков платья, и принялась махать, что было сил. Поезд остановился, на землю выпрыгнул настоящий живой дядя Миша, папа Гарика и Лени, и побежал им навстречу. Оказывается, он уже повоевал на своем фронте, был ранен, но очень легко, и теперь возвращался в часть. «Как ты догадалась красным махать!» - все восхищался дядя Миша, и обнимал маму, и тетю Олю, и даже бабушку. И все смеялись и плакали. Его поезд уходил только утром, и дядя Миша пришел ночевать к ним, в сарай с золой. Мама почему-то взяла Леню к себе, хотя он и пытался плакать, положила рядом с Андрюшей, а им с Гариком постелила прямо на земле. Но в сарае было тепло, они лежали рядом в темноте, и она как старшая обняла Гарика за шею, и он прижался лицом к ее плечу и так сопел тихонечко. «Мы всегда будем дружить, — шепнула она Гарику на ухо, — давай?»
— Давай, — сказал Гарик и еще теснее прижался к ее плечу. А в окно сарая светили огромные тихие звезды, и можно было совсем не спать, и щека Гарика грела сквозь рукав платья.

И были такие же звезды, хотя нет, наверное, она это сейчас придумала, ведь стояла зима, все время моросил дождь. Дождь зимой, надо же! Они брели с Гариком по чужой мокрой Одессе, только теперь уже она прижималась лицом к его плечу, сырой шершавой морской шинели. «А обещала, что всегда будем дружить», — вдруг сказал Гарик. Он смотрел сверху — ну, просто на целую голову выше, — и совсем не улыбался.

А утром, наконец, приехал их поезд, все быстро залезли, мама впихнула заплаканную тетю Олю, Леню с Андрюшей. Бабушка расстелила на нижней полке одно из своих платьев, получилось почти как дома. Впереди их ждала новая земля под названием Казахстан. Продолжение следует

Интересные ссылки

1.Чтоб вы так жили!
Все, о чем я собираюсь рассказать в этой рассылке - правда. Это истории из моей жизни. Когда-то они были просто моей жизнью. Теперь стали историей. Кому-то они покажутся неинтересными. Кому-то наивными. Кое-кого, надеюсь - заинтересуют. Но это не все. Ведь и у вас случалось в жизни что-то интересное. Пишите, я с удовольствием все опубликую. И это еще не все. Одни истории приедаются. Пусть будет юмор, что-то необычное. И, конечно, ваши письма найдут здесь достойное место. И это еще не все...

2.Мастера и шедевры.
Интересные рассказы о выдающихся художниках - от Древнего Египта до наших дней. Об их жизни и творчестве, о картинах и тех, кто на них изображен.
По книге И. Долгополова "Мастера и шедевры".
Для истинных любителей искусства.

Здоровья и благополучия!
Ваш ЯКОВ

Моя почта