Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Ворчалки об истории или "Ab hoc et ab hac"

Подписаться Бесплатная «Золотая» новостная рассылка . Подписчиков 3.077 RSS
←   Июнь 2016   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30


За последние 60 дней ни разу не выходила


Сайт рассылки: http://www.abhoc.com
Открыта: 01-02-2000

Автор
Виталий Киселев (Старый Ворчун)

Статистика

3.077 подписчиков
-1 за неделю
←   Все выпуски   →

Ворчалки об истории или "Ab hoc et ab hac"


Owls

Ворчалки об истории,
или Ab hoc et ab hac
Вып. 857

от 19.06.2016 г.

Если из истории убрать всю ложь,
то это совсем не значит, что останется одна только правда -
в результате может вообще ничего не остаться.
Станислав Ежи Лец

Пушкин, Гоголь и другие писатели глазами цензора А.В. Никитенко. Часть III

10 мая 1836 года

Удивительные дела! Петербург, насколько известно, не на военном положении, а Павлова ведено судить и осудить в двадцать четыре часа военным судом. Его судили и осудили. Палач переломил над его головою шпагу, или, лучше сказать, на его голове, потому что он пробил ему голову. Публика страшно восстала против Павлова как “гнусного убийцы”, а министр народного просвещения наложил эмбарго на все французские романы и повести, особенно Дюма, считая их виновными в убийстве Апрелева. Ведь доказывал же Магницкий, что книга Куницына “Естественное право”, напечатанная по-русски и в Петербурге, вызвала революцию в Неаполе. Павлова, как сказано, судили и осудили в двадцать четыре часа.
Между тем вот что открылось. Апрелев шесть лет тому назад обольстил сестру Павлова, прижил с нею двух детей, обещал жениться. Павлов-брат требовал этого от него именем чести, именем своего оскорблённого семейства. Но дело затягивалось, и Павлов послал Апрелеву вызов на дуэль. Вместо ответа Апрелев объявил, что намерен жениться, но не на сестре Павлова, а на другой девушке. Павлов написал письмо матери невесты, в котором уведомлял её, что Апрелев уже не свободен. Мать, гордая, надменная аристократка, отвечала на это, что девицу Павлову и её детей можно удовлетворить деньгами. Ещё другое письмо написал Павлов Апрелеву накануне свадьбы.
Он писал:
"Если ты настолько подл, что не хочешь со мной разделаться обыкновенным способом между порядочными людьми, то я убью тебя под венцом".
Военный суд очень не понравился публике. Теперь Павлова приказано сослать на Кавказ солдатом с выслугою.
Ещё благородная черта его. Во время суда от него требовали именем Государя, чтобы он открыл настоящую причину своего необычайного поступка. За это ему обещали снисхождение. Он отвечал:
«Причину моего поступка может понять и оценить только Бог, который и рассудит меня с Апрелевым».
После уже, испив до дна чашу наказания, он сдался на желание Государя и ему одному согласился всё открыть. К нему послали флигель-адъютанта. Павлов вручил ему письмо к Государю, в котором излагал всё, как было.
Михаил Леонтьевич Магницкий (1778-1844) – видный деятель эпохи царствования Александра I: Симбирский губернатор 1817-1819 гг., попечитель Казанского учебного округа в 1819-1826 гг.
Александр Петрович Куницын (1783-1840) – русский юрист.

25 октября 1836 года

Ужасная суматоха в цензуре и в литературе. В 15 номере “Телескопа” напечатана статья под заглавием “Философские письма”. Статья написана прекрасно; автор её Чаадаев. Но в ней весь наш русский быт выставлен в самом мрачном виде. Политика, нравственность, даже религия представлены как дикое, уродливое исключение из общих законов человечества. Непостижимо, как цензор Болдырев пропустил её.
Разумеется, в публике поднялся шум. Журнал запрещён. Болдырев, который одновременно был профессором и ректором Московского университета, отрешён от всех должностей. Теперь его вместе с Надеждиным, издателем “Телескопа”, везут сюда для ответа.
Алексей Васильевич Болдырев (1780-1842) - ректор МГУ и цензор.
Пётр Яковлевич Чаадаев (1794-1856) — русский философ и публицист.
Николай Иванович Надеждин (1804-1856) – русский журналист и издатель.

21 января 1837 года

Вечер провел у Плетнёва. Там был Пушкин; он всё ещё на меня дуется. Он сделался большим аристократом. Как обидно, что он так мало ценит себя как человека и поэта и стучится в один замкнутый кружок общества, тогда как мог бы безраздельно царить над всем обществом. Он хочет прежде всего быть барином, но ведь у нас барин тот, у кого больше дохода. К нему так не идёт этот жеманный тон, эта утонченная спесь в обращении, которую завтра же может безвозвратно сбить опала. А ведь он умный человек, помимо своего таланта. Он, например, сегодня много говорил дельного и, между прочим, тонкого о русском языке. Он сознавался также, что историю Петра пока нельзя писать, то есть её не позволят печатать. Видно, что он много читал о Петре.
Пётр Александрович Плетнёв (1791-1865) — русский критик и поэт.

29 января 1837 года

Важное и в высшей степени печальное происшествие для нашей литературы: Пушкин умер сегодня от раны, полученной на дуэли.
Вчера вечером был у Плетнёва; от него от первого услышал об этой трагедии. В Пушкина выстрелил сперва противник, Дантес, кавалергардский офицер; пуля попала ему в живот. Пушкин, однако, успел отвечать ему выстрелом, который раздробил тому руку. Сегодня Пушкина уже нет на свете.
Подробностей всего я ещё хорошо не слыхал. Одно несомненно: мы понесли горестную, невознаградимую потерю. Последние произведения Пушкина признавались некоторыми слабее прежних, но это могло быть в нём эпохою переворота, следствием внутренней революции, после которой для него мог настать период нового величия.
Бедный Пушкин! Вот чем заплатил он за право гражданства в этих аристократических салонах, где расточал своё время и дарование! Тебе следовало идти путем человечества, а не касты; сделавшись членом последней, ты уже не мог не повиноваться законам её. А ты был призван к высшему служению.
Жорж Шарль д'Антес (Геккерн, 1812-1895).

30 января 1837 года

Какой шум, какая неурядица во мнениях о Пушкине! Это уже не одна чёрная заплата на ветхом рубище певца, но тысячи заплат, красных, белых, чёрных, всех цветов и оттенков. Вот, однако, сведения о его смерти, почёрпнутые из самого чистого источника.
Дантес - пустой человек, но ловкий, любезный француз, блиставший в наших салонах звездой первой величины. Он ездил в дом к Пушкину. Известно, что жена поэта красавица. Дантес, по праву француза и жителя салонов, фамильярно обращался с нею, а она не имела довольно такта, чтобы провести между ним и собою черту, за которую мужчина не должен никогда переходить в сношениях с женщиною, ему не принадлежащею. А в обществе всегда бывают люди, питающиеся репутациями ближних: они обрадовались случаю и пустили молву о связи Дантеса с женою Пушкина. Это дошло до последнего и, конечно, взволновало и без того тревожную душу поэта. Он запретил Дантесу ездить к себе. Этот оскорбился и отвечал, что он ездит не для жены, а для свояченицы Пушкина, в которую влюблён. Тогда Пушкин потребовал, чтобы он женился на молодой девушке, и сватовство состоялось.
Между тем поэт несколько дней подряд получал письма от неизвестных лиц, в которых его поздравляли с рогами. В одном письме даже прислали ему патент на звание члена в обществе мужей-рогоносцев, за мнимою подписью президента Нарышкина. Сверх того барон Геккерен, усыновивший Дантеса, был очень недоволен его браком на свояченице Пушкина, которая, говорят, старше своего жениха и без состояния. Геккерену приписывают даже следующие слова:
"Пушкин думает, что он этой свадьбой разлучил Дантеса со своей женою. Напротив, он только сблизил их благодаря новому родству".
Пушкин взбесился и написал Геккерену письмо, полное оскорблений. Он требовал, чтобы тот по праву отца унял молодого человека. Письмо, разумеется, было прочитано Дантесом - он потребовал удовлетворения, и дело окончилось за городом, на расстоянии десяти шагов. Дантес стрелял первый. Пушкин упал. Дантес к нему подбежал, но поэт, собрав силы, велел противнику вернуться к барьеру, прицелился в сердце, но попал в руку, которую тот, по неловкому движению или из предосторожности, положил на грудь.
Пушкин ранен в живот, пуля задела желудок. Когда его привезли домой, он позвал жену, детей, благословил их и поручил Арендту просить государя не оставить их и простить Данзаса, своего секунданта.
Государь написал ему собственноручное письмо, обещался призреть его семью, а для Данзаса сделать все, что будет возможно. Кроме того, просил его перед смертью исполнить всё, что предписывает долг христианина. Пушкин потребовал священника. Он умер 29-го, в пятницу, в три часа пополудни. В приемной его с утра до вечера толпились посетители, приходившие узнать о его состоянии. Принуждены были выставлять бюллетени.
Дмитрий Львович Нарышкин (1764-1838) – обер-егермейстер, чья жена была любовницей Александра I.
Константин Карлович Данзас (1801-1870) – офицер, лицейский товарищ Пушкина.
Луи Якоб Теодор ван Геккерен (1792-1884) — голландский дипломат, барон.
Николай Фёдорович Арендт (1785-1859) — лейб-медик Николая I.

31 января 1837 года

Сегодня был у министра. Он очень занят укрощением громких воплей по случаю смерти Пушкина. Он, между прочим, недоволен пышною похвалою, напечатанною в “Литературных прибавлениях к “Русскому инвалиду”.
Итак, Уваров и мёртвому Пушкину не может простить “Выздоровления Лукулла”.
Сию минуту получил предписание председателя цензурного комитета не позволять ничего печатать о Пушкине, не представив сначала статьи ему или министру.
Завтра похороны. Я получил билет.

7 февраля 1837 года

Похороны Пушкина. Это были действительно народные похороны. Всё, что сколько-нибудь читает и мыслит в Петербурге, - всё стеклось к церкви, где отпевали поэта. Это происходило в Конюшенной. Площадь была усеяна экипажами и публикою, но среди последней - ни одного тулупа или зипуна. Церковь была наполнена знатью. Весь дипломатический корпус присутствовал. Впускали в церковь только тех, которые были в мундирах или с билетом. На всех лицах лежала печаль - по крайней мере, наружная. Возле меня стояли: барон Розен, В.И. Карлгоф, Кукольник и Плетнёв. Я прощался с Пушкиным:
"И был странен тихий мир его чела".
[У Пушкина в VI главе “Евгения Онегина” несколько иначе:
«Недвижим он лежал и странен
Был томный мир его чела».]
Впрочем, лицо уже значительно изменилось: его успело коснуться разрушение. Мы вышли из церкви с Кукольником. «Утешительно, по крайней мере, что мы всё-таки подвинулись вперед,» - сказал он, указывая на толпу, пришедшую поклониться праху одного из лучших своих сынов.
Ободовский (Платон) упал ко мне на грудь, рыдая как дитя.
Тут же, по обыкновению, были и нелепейшие распоряжения. Народ обманули: сказали, что Пушкина будут отпевать в Исаакиевском соборе, - так было означено и на билетах, а между тем тело было из квартиры вынесено ночью, тайком, и поставлено в Конюшенной церкви. В Университете получено строгое предписание, чтобы профессора не отлучались от своих кафедр и студенты присутствовали бы на лекциях. Я не удержался и выразил попечителю свое прискорбие по этому поводу. Русские не могут оплакивать своего согражданина, сделавшего им честь своим существованием! Иностранцы приходили поклониться поэту в гробу, а профессорам университета и русскому юношеству это воспрещено. Они тайком, как воры, должны были прокрадываться к нему.
Попечитель мне сказал, что студентам лучше не быть на похоронах: они могли бы собраться в корпорации, нести гроб Пушкина - могли бы “пересолить”, как он выразился.
Греч получил строгий выговор от Бенкендорфа за слова, напечатанные в “Северной пчеле”:
"Россия обязана Пушкину благодарностью за 22-летние заслуги его на поприще словесности".
Краевский, редактор “Литературных прибавлений к “Русскому инвалиду”, тоже имел неприятности за несколько строк, напечатанных в похвалу поэту.
Я получил приказание вымарать совсем несколько таких же строк, назначавшихся для “Библиотеки для чтения”.
И все это делалось среди всеобщего участия к умершему, среди всеобщего глубокого сожаления. Боялись - но чего?
Церемония кончилась в половине первого. Я поехал на лекцию. Но вместо очередной лекции я читал студентам о заслугах Пушкина. Будь что будет!
Барон Егор Фёдорович Розен (1800-1860) — русский поэт и литературный критик.
Вильгельм Иванович Карлгоф (1799-1841) — русский писатель, генерал-майор.
Платон Григорьевич Ободовский (1803-1864) — русский писатель.
Николай Иванович Греч (1787-1867) — русский писатель и издатель.
Андрей Александрович Краевский (1810-1889) — русский журналист и издатель.

12 февраля 1837 года

До меня дошли из верных источников сведения о последних минутах Пушкина. Он умер честно, как человек. Как только пуля впилась ему во внутренности, он понял, что это поцелуй смерти. Он не стонал, а когда доктор Даль ему это посоветовал, отвечал:
«Ужели нельзя превозмочь этого вздора? К тому же мои стоны встревожили бы жену».
Беспрестанно спрашивал он у Даля:
"Скоро ли смерть?"
И очень спокойно, без всякого жеманства, опровергал его, когда тот предлагал ему обычные утешения. За несколько минут до смерти он попросил приподнять себя и перевернуть на другой бок.
- Жизнь кончена, - сказал он.
- Что такое? - спросил Даль, не расслышав.
- Жизнь кончена, - повторил Пушкин, - мне тяжело дышать.
За этими словами ему стало легко, ибо он перестал дышать. Жизнь окончилась; погас огонь на алтаре. Пушкин хорошо умер.
Дня через три после отпевания Пушкина, увезли тайком его в деревню. Жена моя возвращалась из Могилёва и на одной станции неподалеку от Петербурга увидела простую телегу, на телеге солому, под соломой гроб, обернутый рогожею. Три жандарма суетились на почтовом дворе, хлопотали о том, чтобы скорее перепрячь курьерских лошадей и скакать дальше с гробом.
- Что это такое? - спросила моя жена у одного из находившихся здесь крестьян.
- А Бог его знает что! Вишь, какой-то Пушкин убит - и его мчат на почтовых в рогоже и соломе, прости Господи - как собаку.
Мера запрещения относительно того, чтобы о Пушкине ничего не писать, продолжается. Это очень волнует умы.
Владимир Иванович Даль (1801-1872) — русский писатель и военный врач.

22 февраля 1837 года

Был у В.А. Жуковского. Он показывал мне “Бориса Годунова” Пушкина в рукописи, с цензурою государя. Многое им вычеркнуто. Вот почему печатный “Годунов” кажется неполным, почему в нем столько пробелов, заставляющих иных критиков говорить, что пьеса эта - только собрание отрывков.
Видел я также резолюцию государя насчет нового издания сочинений Пушкина. Там сказано:
"Согласен, но с тем, чтобы всё найденное мною неприличным в изданных уже сочинениях было исключено, а чтобы не напечатанные ещё сочинения были строго рассмотрены".
Пушкин, Гоголь и другие писатели глазами цензора А.В. Никитенко. Часть II
(Продолжение следует)
Дорогие читатели! Старый Ворчун постарается ответить на все присланные письма.
Труды Старого Ворчуна:
WWW.ABHOC.COM ,
на котором собраны все выпуски рассылок "Ворчалки об истории" и "Исторические анекдоты", а также
Сонник по Фрейду
Виталий Киселев (Старый Ворчун), 2016
abhoc@abhoc.com
В избранное