Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Ворчалки об истории или "Ab hoc et ab hac"

Подписаться Бесплатная «Золотая» новостная рассылка . Подписчиков 3.079 RSS
←   Март 2015   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31


За последние 60 дней ни разу не выходила


Сайт рассылки: http://www.abhoc.com
Открыта: 01-02-2000

Автор
Виталий Киселев (Старый Ворчун)

Статистика

3.079 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Ворчалки об истории или "Ab hoc et ab hac"


Owls

Ворчалки об истории,
или Ab hoc et ab hac
Вып. 799

от 29.03.2015 г.

Если из истории убрать всю ложь,
то это совсем не значит, что останется одна только правда -
в результате может вообще ничего не остаться.
Станислав Ежи Лец

Удивительные и восхитительные испанки, или soberana pantorilla. Взгляд русского путешественника из середины XIX века. Часть V и последняя

Вы можете подумать, что Василий Петрович уже исчерпал все ресурсы своего вдохновения, описывая андалусиек. Как бы не так:
"Действительно, южная андалузка вся состоит из женской прелести; её грация не есть следствие воспитания, это особенный дар природы, слившийся с их историей, с их нравами и принадлежащий только одним им, потому что он равно разлит в женщинах всех классов. Можно сказать, что андалузка не имеет нужды в красоте: особенная прелесть, которая обнаруживается в её походке, во всех её движениях, в манере бросать взгляд (ojear), в движимости их живых физиономий, — одна сама собою, помимо всякой красоты, может возбудить энтузиазм в мужчине.
"В твоей одежде нет ваты, нет подделок и крахмала, твоё тело всё из крепкого мяса", —
говорит народная андалузская песня, и это совершенно справедливо; андалузки не нуждаются в подобных прикрасах женского туалета и не упускают случая посмеяться над ними, потому что у них одних только при изящно развитых формах стан тонкий, гибкий, можно сказать, вьющийся. Но это гибкое, как шёлк, тело лежит на стальных мускулах".
Предыдущий отрывок, а также последующее описание дали друзьям Боткина повод для дружеских насмешек, но об этом чуть позже, а пока ещё несколько слов о танцах:
"И для каких же других организаций возможны эти народные андалузские танцы, в которых танцуют не ноги, а всё тело, где спина изгибается волною, опрокинутый стан вьётся, как змея, плечи касаются почти до полу, где после поз томления, в которых ослабевшие руки, кажется, не в силах двигать кастаньетами, вдруг следуют прыжки раздраженного тигра!"
Решив взять передышку своим восторгам, Боткин даёт слово какому-то средневековому арабскому писателю, который восторгался мусульманками Гранады:
"Самое драгоценное наследие, которое оставили мавры своей милой Андалузии, заключается в этой удивительной породе её женщин. Я заключаю это из слов одного арабского писателя XIV века, которого описание гранадских женщин совершенно применяется к нынешним андалузкам:
"Гранадинки красивы, но прелесть их всего больше поддерживается их грациею и особенною утончённостью, которыми они проникнуты. Рост их не досягает средней величины, но нельзя представить себе ничего прекраснее их форм и их гибкого стана. Чёрные их волосы спускаются ниже колен, зубы белы, как алебастр, и самый свежий пурпуровый рот. Большое употребление тонких духов придает их телу свежесть и лоск, каких не имеют другие мусульманки. Их походка, их пляски, все их движения дышат ловкостью, непринужденностью, которые восхищают в них больше всех их прелестей".
Если уж Василий Петрович восторгается андалусийками, то до самого конца; в них ему нравится абсолютно всё, и даже их необразованность и их уличное остроумие он ставит выше образованности других европейских дам:
"Андалузка, к какому бы званию ни принадлежала она, никогда не затруднится в ответе, не смешается ни от какого разговора: на любой вопрос отвечает она с быстротою и смелостью, которые во всякой другой земле назовут бесстыдством. Так относительны понятия о приличиях!
Конечно, здесь женщины необразованны; но эта живость и веселость ума, богатство фантазии, это меткое остроумие — как охотно можно отдать за них книжную образованность самых образованных дам! Дочь всякого немецкого бюргера, без сомнения, знает в тысячу раз больше любой самой образованной андалузской дамы; но андалузка обладает удивительным искусством не нуждаться во всех этих знаниях, постоянно владеть разговором и вести его как ей вздумается. Никакого понятия они не имеют о лицемерной стыдливости (pruderie). Свободно и откровенно говорят они о самых недвусмысленных предметах, но это с таким простодушием и, так сказать, наивностью чувства, что вам не пришло бы и в голову найти тут что-нибудь предосудительное".
На солнце тоже есть пятна, вот и Боткин отмечает как бы незначительные недостатки андалусиек, но делает это так нежно, как любящая хозяйка поглаживает кошку, стащившую кусок колбасы:
"Романтизма, этой болезни северных мужчин и женщин, в них нет даже тени, и ничего им так не противно в мужчинах, как сентиментальность. Андалузка кокетлива; но она и не думает скрывать своего кокетства; оно в природе её, и как расхохоталась бы здешняя девушка, если б вздумали упрекать её, называя кокеткой!
Вероятно, вследствие этого они не любят заниматься хозяйством; да южные женщины вообще очень плохие хозяйки и всё своё время проводят в визитах, стоянье на балконе, в прогулках или просто сидят в своих комнатах в совершенном бездействии; рукоделья они очень не любят.
В Европе женщина большею частью разделяет труды мужчины; испанец, напротив, любит, чтоб жена его держала себя знатной дамой, не заботясь ни о чём. От этого, может быть, они такие охотницы говорить.
Но всего более поражает их наивная доверенность: если вы приняты в какое-нибудь семейство, то в течение одной недели женщины расскажут вам всё, что делается в этом семействе, посвятят вас во все семейные тайны и обращаются с вами как с близким родственником.
И со всем этим этикет испанский запрещает на гулянье предложить руку даже близко знакомой даме; рука об руку здесь могут ходить только муж с женой. Равным образом здесь считается неприличным женщине идти одной".
Грация испанок ярче всего проявляется, естественно, по вечерам:
"Вечернее гулянье для здешних женщин так же необходимо, как воздух и вода. Они знают, что здесь всего более могут они обнаружить грацию своих движений — соль свою. В самом деле, их лёгкая, медленная, зыблющаяся походка, эта мантилья, которой прозрачность скорее обнаруживает, нежели скрывает пластические формы их стана и груди, эта быстрая, уклончивая игра веера, из-за которого они всего больше любят бросать свой впивающийся взгляд, эта смелость и свобода движений — всё это действует необычайно, увлекательно, отрывает от европейской рутины и переносит в совершенно оригинальный, обаятельный мир, точно так же как Мурильо отрывает от рутины классической итальянской школы, перенося в очаровательно простую и всегда поэтическую сферу задушевной жизни".
Допустим, я соглашусь с Боткиным, но червячок сомнения всё же остаётся – сам же Василий Петрович писал, что днём увидеть испанок практически невозможно. А вдруг при ярком солнечном свете всё их очарование пропадёт?
Наблюдал Боткин за андалусийками и в церквах, где увидел картину, сильно отличающуюся как от российских церквей, так и от остальной Европы:
"В андалузских церквах нет ни стульев, ни скамеек, пол всегда из гладкого белого мрамора и тщательно метётся по нескольку раз в день. Мужчины присутствуют при службе, всегда стоя; женщины, коснувшись пальцами святой воды, тотчас же становятся на колени и, прошептав небольшую молитву, принимают особенную, небрежную, полулежачую позу, в которой складки их полных, чёрных платьев лежат удивительно живописно. Концы мантильи складываются тогда перекрёстно под подбородком, руки лежат на груди крестом, чётки в одной руке, в другой веер, который не успокаивается ни на минуту.
Южная андалузка представляет собою самый совершенный тип женской артистической натуры. Может быть, вследствие этого здесь на женщин смотрят исключительно с артистической стороны. Но ведь это безнравственно! — заметите вы мне. Что же делать! Подите убедите южного человека в том, что духовные отношения выше чувственных, что недостаточно только любить женщину, а надобно ещё уважать её, что чувственность страх как унижает нравственное достоинство женщины... Увы! ничего этого не хочет знать страстная натура южного человека".
Только выехав из большого города, Боткин обратил внимание и на девушек из простонародья:
"В венте, куда мы приехали, был только чёрствый хлеб и ветчина; вино сильно отзывалось кожаным мешком. Мужчин в ней не было, и прислуга состояла из трёх девушек, дочерей хозяйки.
Андалузки низших сословий не отличаются красотой: лицо как зардевшийся на солнце жёлтый персик; взгляд больших чёрных глаз — дик и жёсток; манеры смелые и отрывистые; но они обладают удивительным мастерством говорить и особенным тактом в обращении. Эти три девушки выросли почти в пустыне, общество их состоит Бог знает из какого народа, и со всем тем они держали себя с такою уверенностью и простотою, разговор их был так свободен и вместе приличен, что, поверьте, если где особенно бросается в глаза аристократизм испанской крови, так это всего больше в безыскусственных детях природы".
Вента в Испании – это постоялый двор или корчма, стоящие на большой дороге.
Последние впечатления Василия Петровича об Испании относятся к цветам, которых нельзя отделить от женщин:
"Нигде я не видал такой страсти к цветам, как в Гранаде. Кроме того, что каждая женщина непременно носит в волосах свежие цветы, здесь даже принадлежит к хорошему тону по праздникам выходить из дому с хорошим букетом в руках и дарить из него по нескольку цветов встречающимся знакомым дамам. По праздникам бочонки продавцов воды обвиты виноградными ветвями, а те, которые возят их на осле, даже и ослов убирают виноградом".
Заканчивая этот цикл очерков, я хочу коротко отметить тот след, который “Письма об Испании” оставили в русской литературе.
По поводу испанских женщин, о которых Василий Петрович Боткин говорит с таким энтузиазмом в своей книге, почти каждый из его друзей и знакомых непременно делал какое-нибудь шутливое замечание.
Александр Иванович Герцен (1812-1870) писал в “Былом и думах”:
"Да, ты прав, Боткин, — и гораздо больше Платона, — ты, поучавший некогда нас не в садах и портиках (у нас слишком холодно без крыши), а за дружеской трапезой, что человек равно может найти “пантеистическое” наслаждение, созерцая пляску волн морских и дев испанских, слушая песни Шуберта и запах индейки с трюфлями. Внимая твоим мудрым словам, я в первый раз оценил демократическую глубину нашего языка, приравнивающего запах к звуку. Недаром покидал ты твою Маросейку, ты в Париже научился уважать кулинарное искусство и с берегов Гвадалквивира привез религию не только ножек, но самодержавных, высочайших икр, soberana pantorilla!"
А самому Василию Петровичу Герцен дал прозвище "Гюльем Пьер Собрано-Пантарыльев".
Описывая прощальный вечер накануне отъезда Герцена за границу, писательница Татьяна Алексеевна Астракова (1814-1892) в своих “Воспоминаниях” пишет:
"В. П. Боткин несколько раз пел Pantorilla... Впоследствии в шутку так его и прозвали".
Под словами “пел Pantorilla” Астракова подразумевает испанскую песню о маноле, а мы о ней уже говорили раньше.
Франц Петер Шуберт (1797-1828) – австрийский композитор.
Книгу В.П. Боткина стоит дополнить наблюдением, которое сделал Хуан Валера в Германии:
"Я бывал в некоторых публичных садах, с оркестром, где дамы вяжут и пьют со своими кавалерами баварское пиво, слушая с восхищением глубочайшую музыку Бетховена. Мы этого не понимаем, потому что мы отделяем и отличаем с кощунством душу от тела. А немцы, которым кажется, что у них они связаны теснее, чем у кого бы то ни было, и это действительно так, не могут вести себя иначе. Поэтому они так прекрасно себя чувствуют, будучи и мудрыми и весёлыми одновременно. Единственный недостаток этого: тяготение души к пантеизму или вера в одно вещество. Между горбушками хлеба, намазанными маслом, которые они поглощают, и гармоничными вздохами оркестра, между поэтичными и меланхоличными незабудками и ветчиной из Вестфалии они находят совершенную идентичность".
Иван Сергеевич Тургенев (1818-1883) писал Павлу Васильевичу Анненкову (1813-1887) 9 сентября 1867 г.:
"Как прелестнейший казус, имею сообщить Вам, что в № 34 “Revue et Gazette musicale”, от 25 августа, стоят следующие строки:
"Живой образец, легко переходящий от предмета к предмету разговора, изумительный симфонист беседы, Боткин, к великому восхищению своих друзей, разъяснял, в каком соотношении находится удовольствие, доставляемое пляской волн, с удовольствием от танца молодых испанок с мощными икрами".
В своем романе “Новь” Тургенев цитирует устами Паклина отрывок из книги Боткина:
"Увидишь этих львиц, этих женщин с бархатным телом на стальных пружинах, как сказано в „Письмах об Испании"; изучай их, брат, изучай!".
Текст Боткина из письма VI воспроизведен неточно; в подлиннике:
"Это гибкое, как шёлк, тело лежит на стальных мускулах".
Стоит отметить, что В.П. Боткин сам позаимствовал этот отрывок из книги Теофиля Готье:
"В Испании ноги еле отстают от земли... Тело танцует, спина изгибается, бока гнутся, талия вьется с гибкостью египетской танцовщицы или ужа. В опрокинутых позах плечи танцовщицы почти касаются земли; руки, расслабленные и мёртвые, становятся гибкими и вялыми, как развязанный шарф; кисти рук как будто еле могут поднять и заставить лепетать кастаньеты из слоновой кости со шнурками, переплетёнными золотой нитью; однако, когда приходит время, прыжки молодого ягуара следуют за этой сладострастной вялостью, свидетельствуя, что эти тела, мягкие как шёлк, лежат на стальных мускулах".
Иван Александрович Гончаров (1812-1891), огибавший южные берега Испании на фрегате “Паллада”, весело восклицал, перефразируя гётевскую Миньону:
"Dahin [туда] бы, в Гренаду куда-нибудь, где так умно и изящно путешествовал эпикуреец Б[откин], умевший вытянуть до капли всю сладость испанского неба и воздуха, женщин и апельсинов, — пожить бы там, полежать под олеандрами, тополями, сочетать русскую лень с испанскою и посмотреть, что из этого выйдет... Но фрегат мчится... Прощай, Испания, прощай, Европа!"
Академик М.П. Алексеев справедливо замечает в своей статье о Боткине, что стилем этого произведения Гончаров обязан литературной манере боткинских писем.
В заключение напомню, что Николай Александрович Добролюбов (1836-1861) писал:
"Испанки, как известно всем, даже не читавшим писем В. П. Боткина, — страстны и решительны".
Удивительные и восхитительные испанки, или soberana pantorilla. Взгляд русского путешественника из середины XIX века. Часть IV
Дорогие читатели! Старый Ворчун постарается ответить на все присланные письма.
Труды Старого Ворчуна:
WWW.ABHOC.COM ,
на котором собраны все выпуски рассылок "Ворчалки об истории" и "Исторические анекдоты", а также
Сонник по Фрейду
© Виталий Киселев (Старый Ворчун), 2015
abhoc@abhoc.com
В избранное