Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Ворчалки об истории или "Ab hoc et ab hac"


Owls

Ворчалки об истории,
или Ab hoc et ab hac

Вып. 514

от 12.04.2009 г.



Если из истории убрать всю ложь,
то это совсем не значит, что останется одна только правда -
в результате может вообще ничего не остаться.
Станислав Ежи Лец



Черубина де Габриак:
другая сторона медали или, о чем не написал Макс Волошин. Часть V



Письма от Черубины стали приходить Маковскому все чаще, а телефонные разговоры с таинственной незнакомкой вскоре стали ежедневными и велись по два раза в день. Маковский решительно влюбился в таинственную красавицу, - а он был твердо убежден в ее красоте, - и даже сумел заразить своей верой многих молодых членов редакции "Аполлона", например Коку Врангеля [Николай николаевич Врангель (1880-1915)], Трубникова [Александр Александрович Трубников (1882-1966)], Константина Сомова [Константин Андреевич Сомов (1869-1939)].



Однако вопреки утверждениям Маковского, Волошина и Гюнтера эта влюбленность отнюдь не была всеобщей, а некоторые открыто считали стихи Черубины мистификацией.
А. Толстой просто знал подноготную событий, но молчал.
И. Анненский сразу почувствовал подвох и заявил об этом Маковскому, прочитав стихи Черубины:
"Нет, воля ваша, что-то в ней не то. Нечистое это дело".
Однако Анненский все же посвятил Черубине несколько строк в своей статье о современных поэтессах.
Что-то подозревал и Вячеслав Иванов, и некоторые другие поэты, но автором мистификации считали самого Маковского, тем более что вся информация о Черубине выходила в свет от редактора "Аполлона".



Гумилев, наверняка, сразу раскусил эту мистификацию, но из гордости и презрения молчал. Кроме того, следует сказать, что хотя Гумилев внимательно следил за творчеством молодых и начинающих русских поэтов и писал своевременные рецензии об их произведениях и сборниках, он никогда и нигде не обмолвился ни словом о Черубине де Габриак и ее стихах.



Затронув Гумилева, хочу сказать, что встречающееся у Волошина и Дмитриевой утверждение о том, что Николай Степанович посвятил Дмитриевой определенные стихи, является ложным. Волошин и Дмитриева сознательно распространяли эту дезинформацию, ее подхватила Цветаева, и пошло поехало. Однако никто не видел того журнала, в котором Гумилев якобы написал эти стихи, а со временем он и вовсе был объявлен потерянным. Благо время было такое. Но Волошину было необходимо уверить потомков, да и современников, в том, что Гумилев был влюблен в Дмитриеву и тщетно добивался ее руки.
А вот сам Волошин как раз посвящал стихи своей любовнице! Например, венок сонетов "Corona astralis".



Волошину было очень легко дурачить влюбившегося Маковского, так как он ежедневно ("усердно") посещал больного и был в курсе реакций последнего на все письма и звонки. Маковский восхищался Черубиной и ее стихами, строил разные догадки о ее внешности и судьбе по почерку, голосу и скрытому смыслу в стихах и словах таинственной поэтессы.
Волошин же постоянно "с особым азартом" восхищался стихами Черубины и всячески разжигал интерес Маковского к таинственной красавице.



Волошин в этой истории проявил себя настоящим кукловодом, только вместо кукол он играл людьми: Дмитриевой, полностью подчиненной его воле и плохо сознававшей, что же происходит, и влюбленным в призрачную красавицу Маковским.
Ежедневно наблюдая за реакцией Маковского на свои действия, то есть на письма, стихи и телефонные беседы с Черубиной, Волошин мог легко развивать свою интригу, делая все новые и новые ходы за Черубину де Габриак, предвосхищая реакцию Маковского. Недаром Маковский признался тому же Волошину:
"Какая изумительная девушка! Я всегда умел играть женским сердцем, но теперь у меня каждый день выбита шпага из рук".
Для Волошина эти слова были бальзамом на его коварную душу.



Если бы Маковский догадывался, кто выбивал у него шпагу из рук! Но Маковский ничего не понял, не смог оценить роль Волошина в этой интриге, и даже десятилетия спустя в своих мемуарах он написал:
"Роль самого Макса оставалась невыясненной... Мои дружеские отношения с Максом не изменились, хоть и создалась известная натянутость в них, отчасти под влиянием общей холодности к нему со стороны аполлоновцев".
Что тут можно сказать об одураченном влюбленном! Кто хочет быть обманутым...



Волошин же про прошествии значительного времени с гордостью написал:
"Нам удалось сделать необыкновенную вещь – создать человеку такую женщину, которая была воплощением его идеала и которая в то же время не могла его разочаровать впоследствии, так как эта женщина была призрак".



Но вернемся собственно к Черубине де Габриак. Таинственная красавица категорически отказывалась от любых контактов как с самим Маковским, так и с его представителями из редакции "Аполлона", отказывалась открыть тайну своей личности и настаивала на том, чтобы ее сотрудничество с "Аполлоном" оставалось анонимным, - что было против всех правил, – объясняя это какими-то неопределенными семейными обстоятельствами.



Семейные обстоятельства Черубины Волошин корректировал по ходу развития мистификации, а явные проколы Маковский интерпретировал по-своему.
Маковский внушил себе с помощью Волошина, что Черубине было восемнадцать лет, она была испанкой и яростной католичкой.
Отец Черубины был, якобы, французом (по словам Волошина) или испанцем (по словам Маковского), а мать – русской, причем было непонятно – жива она еще или уже умерла.
Это было не совсем ясно и разработчикам мистификации. Однажды Дмитриева даже спросила Волошина:
"Что, моя мать умерла или нет? Я совсем забыла, и недавно, говоря с Маковским по телефону, сказала: "Моя покойная мать" - и боялась ошибиться..."
Маковский же от этого явного прокола пришел в совершеннейший восторг и поспешил поделиться с Волошиным:
"Какая изумительная девушка! Я прекрасно знаю, что мать ее жива и живет в Петербурге, но она отвергла мать и считает ее умершей с тех пор, как та изменила когда-то мужу, и недавно так и сказала мне: „Моя покойная мать“".



Фантазия Волошина в эти дни бурлила особенно остро. Он мечтал раздобыть где-нибудь католического семинариста, который бы молча вручал таинственные письма с траурной каймой, но не смог этого осуществить.



Тогда Волошин придумал Черубине кузена, португальца, который был атташе при посольстве и носил совершенно невероятное имя – дон Гарпия ди Мантилья. Однако влюбленный Маковский не обратил никакого внимания на такое необыкновенное имя и даже не попытался проверить в посольстве Португалии, существует ли этот человек на самом деле. Для Маковского дон Гапия (ударение на "и") стал совершенно реальным человеком, к которому он начал отчаянно ревновать Черубину.



Была даже разработана специальная операция по выявлению этого таинственного кузена. В редакции "Аполлона" была организована выставка женских портретов, и Черубина получила пригласительный билет – очередная попытка увидеть таинственную незнакомку. Черубина не пошла, а решила послать своего кузена, чтобы он потом рассказал ей о выставке. В прихожей редакции были разложены листы, и сотрудники журнала внимательно наблюдали за тем, чтобы все посетители на них расписывались. Однако дон гарпия сумел пройти каким-то таинственным образом и остался незамеченным, а Черубина получила полный отчет о выставке (благодаря Волошину), чем в очередной раз привела Маковского в восторг.



Маковский неоднократно предпринимал попытки добиться свидания с Черубиной, но та всегда легко выходила из затруднительной ситуации.
Она могла, например, сказать Маковскому по телефону:
"Тогда-то я буду кататься на островах. Конечно, сердце Вам подскажет, и Вы узнаете меня".
Маковский мчался на острова, высматривал какую-нибудь красавицу и потом описывал Черубине, во что она была одета и на каком автомобиле она каталась. Черубина же могла со смехом ответить Маковскому, что она никогда не катается в автомобилях, а ездит только на лошадях.
Фантазии у Волошина хватало.



Или Черубина могла сообщить Маковскому, что она будет на премьере балета в одной из лож бенуара. Исход поисков Маковского и в этом случае был аналогичен предыдущему.



Маковский уже давно выздоровел, часто наведывался в редакцию "Аполлона" и в своем влюбленном ослеплении считал, что и все сотрудники журнала влюблены в "таинственную незнакомку". Но кое-кто действительно разделял влюбленность редактора. Так барон Николай Николаевич "Кока" Врангель стремился вывести Черубину на чистую воду, часто спрашивая вслух:
"Если уж так хороша, зачем же прячет себя?"
Обычно сдержанный Константин Сомов также заразился болезнью Маковского и пытался вообразить себе внешность этой удивительной девушки. Он постоянно настаивал:
"Скажите ей, что я готов с повязкой на глазах ездить к ней на острова в карете, чтобы писать ее портрет, дав ей честное слово, не злоупотреблять доверием, не узнавать, кто она и где живет".
Но и это предложение было отклонено неумолимой Черубиной.



В один из моментов оживленной переписки с Маковским, Волошин решил перейти на язык цветов, используя то обстоятельство, что никто в редакции "Аполлона" его не знал. Вместе со стихами Черубины Маковский стал получать цветы, достаточно обычные и дешевые, которые в сочетании со стихами приобретали таинственное значение. В трудных случаях Волошин давал Маковскому необходимые "разъяснения".



Реакция Маковского удивила даже Волошина, так как выздоровевший редактор "Аполлона" послал на адрес, который Черубина дала для переписки – это был адрес Лиды Брюлловой, подруги Дмитриевой, - огромный букет белых роз и орхидей.



(Продолжение следует)



Дорогие читатели! Старый Ворчун постарается ответить на все присланные письма.


Труды Старого Ворчуна:

WWW.ABHOC.COM ,
на котором собраны все выпуски рассылок "Ворчалки об истории" и "Исторические анекдоты", а также


Сонник по Фрейду

Внимание! На первой странице сайта установлен поисковик по всем выпущенным рассылкам Ворчуна.


© Виталий Киселев (Старый Ворчун), 2009
abhoc@abhoc.com

В избранное