Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Ворчалки об истории или "Ab hoc et ab hac"


Owls

Ворчалки об истории,
или Ab hoc et ab hac

Вып. 486

от 21.09.2008 г.



Если из истории убрать всю ложь,
то это совсем не значит, что останется одна только правда -
в результате может вообще ничего не остаться.
Станислав Ежи Лец



А.П. Чехов: взгляд со стороны, анекдоты, высказывания. Вып. 12



Однажды Левитан с Коровиным зашли к Чехову, чтобы похвастаться только что полученными серебряными медалями за свои картины и пригласить его прокатиться в Сокольники. Чехов посмотрел на медали и сказал:
"Ерунда! Ненастоящие".
Левитан обиделся:
"Как ненастоящие?"
Чехов объяснил:
"Конечно. Ушков-то нет. Носить нельзя. Вас обманули – ясно".
Коровин стал спорить:
"Да их и не носят".
На что Чехов удовлетворенно сказал:
"Не носят? Ну вот. Я и говорю, что ерунда. Посмотрите у городовых, вот это медали. А это что? - Обман".



Следующая сцена записана К.А. Коровиным в те же дни, когда Чехов готовился к выпускным экзаменам в университете, на врача. В комнате Чехова собралась группа студентов, в основном, "передовых", и шел оживленный спор. Один из студентов горячо нападал на Чехова:
"Если у вас нет убеждений, то вы не можете быть писателем".
Чехов спокойно отвечал:
"У меня нет убеждений..."
В спор вступил другой студент:
"Нельзя же говорить, что у меня нет убеждений, даже не понимаю, как это можно не иметь убеждений".
Его поддержали другие "передовые" студенты:
"Вы говорите, что вы человек без убеждений... Как же можно написать произведение без идеи? У вас нет идей?.."
Чехов спокойно отвечал:
"Нет ни идей, ни убеждений..."
Нападение продолжалось:
"Кому нужны ваши рассказы?.. К чему они ведут? В них нет ни оппозиции, ни идеи... Вы не нужны "Русским ведомостям", например. Да, развлечение и только..."
Чехов спокойно согласился:
"И только..."
В спор вступил Левитан:
"Как вы думаете, вот у меня тоже так-таки нет никаких идей... Можно мне быть художником или нет?"
Один из студентов горячо возразил:
"Невозможно, человек не может быть без идей..."
Левитан удивился:
"Но вы же крокодил!.. Как же мне теперь быть?.. Бросить?.."
Студент убежденно подтвердил:
"Бросить!"
Тут, смеясь, вмешался Чехов:
"Как же он бросит живопись?.. Нет! Исаак хитрый, не бросит... Он медаль на шею получил... [Имеется в виду серебряная медаль, которую Левитан получил за свои картины.] Ждет теперь Станислава... А Станислав, это не так просто... Так и называется: Станислав, не бей меня в морду..."
Студенты сердились, а Левитан ответил собеседнику:
"Какая же идея, если я хочу написать сосны на солнце, весну..."
Студент стал горячиться:
"Позвольте, сосна - продукт, понимаете? Продукт стройки, понимаете? Дрова - народное достояние. Это природа создает для народа. Понимаете, для народа?"
Левитан гнул свое:
"А мне противно, когда рубят дерево... Они такие же живые, как и мы, и на них поют птицы... Они - птицы - лучше нас... Я пишу и не думаю, что это дрова. Это я не могу думать... Но вы же крокодил!"
Студент вознегодовал:
"А почему это птицы певчие лучше нас?.. Позвольте, потрудитесь доказать!"
Смеясь, снова вмешался Чехов:
"Это и я обижен, Исаак, ты должен это доказать".
И спор продолжался в том же духе...



Когда Чехову сказали, что
"после Сахалина он значительно исправился", -
Антон Павлович не обиделся на невольный каламбур, а сумрачно заметил:
"Да, много чего я там насмотрелся... много чего передумал!"



Сохранился рассказ Антона Павловича о жизни в Мелихово во время его отлучек:
"Когда я уезжаю в Москву, хозяином в усадьбе остается брат Иван. В доме сейчас же устанавливается другой режим: демократические свободы заменяются самовластием. Брат, вступив в свои права хозяина, старается нашу прислугу - горничную, кухарку, дворника -за малейшую оплошность подтянуть, нашуметь, накричать, а в результате - одно озлобление и неприязнь к нему. Стоит мне вернуться из Москвы, как самодержавие летит к черту и опять наступает полоса демократических свобод".



В начале своего знакомства с Чеховым писатель Иван Леонтьевич Щеглов [Леонтьев] (1856-1911) заметил ему, что в тридцать лет не так легко себя переделывать, и что Антон Павлович как медик находится в этом отношении в более благоприятных условиях.
Задумчиво пощипывая свою бородку, Чехов ответил:
"Ну, этого не скажите. Мне медицина, напротив, скорей мешает предаваться вольному искусству, мешает, понимаете, в смысле непосредственности впечатления! Как бы это вам объяснить потолковее? Вот, например, простой человек смотрит на луну и умиляется, как перед чем-то страшно таинственным и непостижимым. Ну, а астроном смотрит на нее совсем иными глазами... У него уже нет и не может быть этих дорогих иллюзий! И у меня, как медика, их тоже мало. И, конечно, жаль - это как-то сушит жизнь".



Когда Чехову тот же Леонтьев-Щеглов попенял, что он не написал обещанного водевиля ("Сила гипнотизма"), Антон Павлович задумчиво ответил:
"Ничего не поделаешь, нужного настроения не было! Для водевиля нужно, понимаете, совсем особое расположение духа, жизнерадостное, как у свежеиспеченного прапорщика, а где возьмешь, к лешему, в наше паскудное время?.. Да, Жан, написать искренний водевиль далеко не последнее дело!"



В начале апреля 1897 года Леонтьев-Щеглов посетил Антона Павловича в клинике:
"Ну, что, Антуан, как дела?"
Чехов ответил развернуто:
"Да что, Жан, - плохиссиме! Зачислен отныне официальным порядком в инвалидную команду. Впрочем, медикусы утешают, что я еще долгонько протяну, если буду блюсти инвалидный устав. Это значит: не курить, не пить... ну, и прочее. Не авантажная перспектива, надо признаться!"
После нескольких малозначащих фраз Чехов вдруг спросил:
"А знаете ли, кто у меня вчера здесь был? Вот сидел на этом самом месте, где вы теперь сидите. Лев Толстой!"
Собеседник поинтересовался:
"Вот интересно, о чем вы с ним разговаривали?"
Чехов нахмурился и закашлялся:
"Говорили мы с ним немного, так как много говорить мне запрещено, да и потом... При всем моем глубочайшем почтении к Льву Николаевичу, я во многом с ним не схожусь, во многом!"
Но было видно, что сам факт посещения его обрадовал.



А в конце того же апреля Леонтьев-Щеголов навестил Антона Павловича в Мелихове и ужаснулся произошедшей с ним перемене:
"Лицо было желтое, изможденное, он часто кашлял и зябко кутался в плед, несмотря на то, что вечер был на редкость теплый. Помню, в ожидании ужина, мы сидели на скамеечке возле его дома, в уютном уголке, украшенном клумбами чудесных тюльпанов; рядом, у ног Чехова, лежал, свернувшись, его мелиховский любимчик, собачка Бром, маленькая, коричневая, презабавная, похожая на шоколадную сосульку".
Чехов выглядел крайне переутомленным и сказал:
"Знаете, Жан, что мне сейчас надо? Год отдохнуть! Ни больше, ни меньше. Но отдохнуть в полном смысле. Пожить в полное удовольствие; когда вздумается, - погулять, когда вздумается, - почитать, путешествовать, бить баклуши, ухаживать... Понимаете, один только год передышки, а затем я снова примусь работать, как каторжный!"



В 1897 году Антон Павлович часто жаловался и на усталость, и на постоянные помехи:
"Теперь, если страничку в день нацарапаешь - и то благодать... Да и мешают мне здесь, не дай Бог! Можете себе представить, не далее как на этих днях из Москвы пожаловала сюда чуть не дюжина гостей. Точно у меня, в самом деле, постоялый двор какой-то! И всех-то надо напоить, накормить, придумать, где уложить на ночь..."
Все эти обстоятельства, помимо настоятельной рекомендации врачей, и сказались на решении Чехова продать Мелихово и переехать в Ялту.



(Продолжение следует)



Дорогие читатели! Старый Ворчун постарается ответить на все присланные письма.


Труды Старого Ворчуна:

WWW.ABHOC.COM ,
на котором собраны все выпуски рассылок "Ворчалки об истории" и "Исторические анекдоты", а также


Сонник по Фрейду

Внимание! На первой странице сайта установлен поисковик по всем выпущенным рассылкам Ворчуна.


©Виталий Киселев (Старый Ворчун)
abhoc@abhoc.com

В избранное