Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Чтоб вы так жили!

  Все выпуски  

Чтоб вы так жили! Выпуск 281


Чтоб вы так жили!

Выпуск № 281.3 января 2012г.

WWW.ERMANOK.NET

К читателю


Здравствуйте!

Смотрите, кто пришел!
Елена Минкина


Искусство вождения или С НОВЫМ ГОДОМ!


Пусть это будет рассказ. Впрочем, какой рассказ – так, разрозненные листки, затерянные среди писем 1991 года. Начало эмиграции, как годы юности — незабываемо и невозвратимо. И так же, как годы юности, — полно мучительных исканий и неясных стремлений.
Нет! Пусть это все-таки будет рассказ. Просто как дань тому времени и нам самим, какими мы были когда-то.

Везения бывают крупными и мелкими. Просто не всегда им удается это сразу осознать. Но то, что 31-е выпало под выходные, было очевидно здорово. Потому что в этой замечательной стране новый, 5753, год уже наступил в октябре, и значит, 1-е января могло оказаться обычным рабочим днем, и пришлось бы вставать в шесть утра и шагать на службу.
Под вечер позвонил Юра и убитым голосом поздравил с наступающим. Конечно, и Юра, и его мудрая жена Таня, которая подарила мне шерстяные носки с кисточками, и их сын Петька, любитель боевиков и классный программист, сегодня ночью не миновали бы наш дом. Но обстоятельства гнали их прочь, в дальние дали, а именно, в Великий Город Иерусалим.
В качестве обстоятельств выступала племянница Юры, рослая длинноногая девица с редким именем Наташа. Когда-то в прошлой жизни Наташа окончила ленинградскую консерваторию по классу фортепиано и, наверное, была бы неплохим учителем музыки. Но поскольку в Израиле плотность русскоговорящих учителей музыки на одного ребенка давно превысила все возможные нормы, пришлось срочно менять ориентацию. Сейчас Наташа работала портье в отеле и всю ставку делала на замужество. По-видимому, с длинными ногами в нашем государстве обстояло хуже, чем с музыкой, во всяком случае претендентов было достаточно.

На первом месте выступал солидный абориген с проникновенными восточными глазами и хорошей земной профессией таксист. У него были такие очевидные достотоинства, как большая зарплата и щедрый характер, что довольно редко сочетается на местном рынке. Но были и недостатки — назойливая восточная обходительность и столь же назойливая ревность, на которую, надо признаться, он имел некоторое право, учитывая десятилетнюю разницу в возрасте и свободный характер прелестницы.
Вторым номером стоял бедолага — российский эмигрант, с такими неубедительными, но трогающими душу плюсами, как чуткость и понимание, и даже звучало, кажется, слово "любовь", но, вероятно, все это подходило учительнице музыки, но не портье в отеле, почему, не без колебаний, этот кандидат был отвергнут.
Был еще и третий, ватик, приличный человек. Но тут фигурировали бывшая жена и двое детей, так что победа все-таки досталась толстому кошельку счастливого таксиста.
И вот, пожалуйста, именно на Новый год, который так же безразличен победившему жениху, как нам праздник охоты в Занзибаре, наш бедный Юра, как единственный имеющийся в наличии родственник мужского пола, должен подписывать брачный контракт с женихом и cвадебным раввином, да еще водрузив на голову белую кипу, как и полагается в таких случаях благочестивому еврею.
Проблема в том, что Юра никогда особенно не ощущал своей национальной принадлежности. Всю жизнь он занимался изобретением какой-то замечательной печки, но не простой, а металлургической, которая должна была фантастически удешевить производство и имела ряд достоинств, недоступных моему уму. Двадцать лет он прожил в дешевых провинциальных гостиницах, воюя с директорами заводов, которые, как нормальные люди на твердой зарплате, гораздо больше были заинтересованы в личном спокойствии, чем в удешевлении общественной собственности. Когда же печка, наконец, вошла в жизнь, превысив все ожидания, а к Юриной фамилии присоединился непонятный цивилизованному человечеству титул "кандидат технических наук", грянула перестройка, принеся свободу Восточной Европе и гибель всем Юриным заводам. И тогда Юра бежал куда глаза глядят, захватив свою жену Таню и нахального Петьку, которому одному нравилась вся эта затея.
И вот теперь, в пять тысяч семьсот пятьдесят третьем году от сотворения Мира, в белой кипе, Юра сидит на свадьбе у своего без пяти минут родного племянника, правоверного иракского еврея, и скучает по погибшей печке и по нам, своим самым близким людям. Потому что год нашей дружбы здесь вполне стоит десяти, как служба в армии в военное время.

Тут я спохватилась, что сижу в полной темноте. Конечно, близость к экватору - серьезное оправдание, но должен же быть какой-то переход от тьмы к свету! (О, милые бледные московские сумерки, которые так раздражали своей бесконечной навязчивостью, где вы?) Наряженная елка вполне девственно поблескивает огоньками из-за буфета, как будто и не пережила полугодовой переезд в заколоченном ящике с ковром, велосипедами и парадным сервизом.
Опять зазвонил телефон. Теперь это был Галкин, мой коллега по старой московской больнице. Галкин - грустный человек с длинным унылым носом. Сколько я его помню, он всегда в конфликте с человечеством. Никто никогда не принимал Галкина всерьез, никто не хотел вникнуть в его теорию кардиографии, которая принципиально отличалась от общепринятой (кажется, это было не единственное достоинство). Вечное невезение сопровождало Галкина, и это было несправедливо, и, чтобы как-то сгладить эту несправедливость, я добросовестно выслушивала его невнятные теории, пока он провожал меня до автобусной остановки на радость всему сестринскому коллективу. Последняя волна эмиграции смыла Галкина, как и многих моих коллег, и занесла в эту странную страну, и здесь невезение настигло его дико и 6езвозвратно - в эпидемию гриппа умерла его единственная дочь, студентка-первокурсница, которая так прекрасно сдала первую сессию, да и вообще всегда училась прекрасно, как и сам Галкин, хотя, впрочем, какое это имеет значение. Полгода назад он вдруг дал о себе знать, и мы поехали сквозь темноту душной ночной Хайфы, и долго сидели в уютной квартире с окнами, уходящими в ущелье, и пили терпкий кокосовый ликер, и вспоминали общих знакомых, которые как один ничего не смыслили в кардиографии, и тень дочки стояла между нами, и ничего нельзя было с этим поделать. И вот сейчас Галкин звонил и поздравлял с Новым годом, который здесь, в Израиле, совсем и не считается праздником. За окном моросил теплый дождик, "посидим еще, — говорил Галкин, — здорово тогда повидались".
- Здорово, - обрадовалась я, - конечно, посидим, классно, что ты позвонил, Миша!

Еще надо было почему-то купить свечи, хотя Новый год и не Ханука, и никто не вменяет вам это в обязанность. Дождь то стихал, то принимался опять.
Ящики с мандаринами и хурмой плотными рядами заслоняли вход в лавку. Из пиццерии неслись умопомрачительные запахи. В маленьком уютном магазинчике не было ни одного посетителя. Свечи лежали на нижней полке рядом с толстыми пачками ореховых шоколадок. В каждой коробке по два перевитых брусочка с белыми хвостиками.
- Только синие? — строго спросила я, что было некоторым свинством, так как свечи были очень красивыми.
- Нет, нет, — заулыбался продавец с кипой на макушке и выудил из-под прилавка целый ящик разноцветных коробочек. - Вот, выбирай, пожалуйста.
Я бежала домой мимо уже закрытых лавочек, ужасно довольная, с двумя толстыми розовыми свечками, которые были, конечно, ничуть не лучше синих. И была новогодняя ночь с шампанским и салатом из авокадо и программой российского телевидения. И ровно в двенадцать по московскому времени, то есть на час раньше, мы выпили за наш Новый год и за оставшихся друзей, которые на самом деле были разбросаны по разным странам, а не жили в Москве, хотя в их отъезд было гораздо труднее поверить, чем в свой собственный. И тут Алеша выудил газету с последними стихами Окуджавы о Тель-Авиве, и мы срочно стали сочинять песню, как будто сам Окуджава не мог с этим справиться. И песня уже почти получилась, но в это время отрубилось электричество. А что же вы еще хотите, когда включают одновременно два нагревателя? А что прикажете делать, если в этой знойной стране зимой в комнатах плюс двенадцать!
Наши мужчины, которые все в той или иной мере являлись инженерами, хотя местное общество и не всегда с этим соглашалось, дружно бросились чинить пробки. Но, видно, местным пробкам тоже не подходили советские дипломы, потому что свет не загорался, и вот тут-то и пригодились мои замечательные свечи. Пусть кто-нибудь скажет, что руки Провидения не существует!
Вдруг выяснилось, что наступил еще один Новый год, уже по здешнему времени, но это было не так важно, хотя, конечно, обидно, что не работал телевизор. Я бросилась звонить в аварийную службу, стараясь придать своей косноязычной ивритской речи самые умилительные интонации. Наверное, это помогло, так как вскоре приехала машина, проводку починили, и сонные гости принялись послушно жевать переваренные в темноте пельмени и глядеть на экран, где мальчики и девочки из московского танцевального ансамбля старательно изображали российский бал. Но, видно, разрушенную культуру не просто восстановить, так как бал сильно смахивал на провинциальную оперетту, и Алеша предположил, что это специальная передача для эмигрантов в качестве лекарства от ностальгии.
С Алешей мы учились в одном и том же 1-м медицинском институте. Он даже уверяет, что помнит меня, хотя это чистейшее вранье, потому что в тот год, когда я поступила, заморенная семнадцатилетняя девица с бантом в косе, он уже пребывал на Олимпе шестого курса, в лучах таких имен, как Альберт Аксельрод, Григорий Горин и Мотя Левинтон. И если кто-то не помнит этого милого, вечно улыбающегося толстяка, бессменного кавээновского капитана Мотю Левинтона, то ему проще жить, так как наш боевой капитан и по совместительству мирный хирург умер как-то страшно рано и нелепо. Кажется, еще раньше, чем Аксельрод.
Год назад в наш дом, наполненный гомоном эфиопской детворы, живущей по соседству (по какому-то жестокому капризу судьбы они оказались еще и евреями), постучался веселый человек, педагог, психолог и кинокритик, а главное, друг наших давних московских друзей.
- Мне сказали, что я должен у вас жить, - извинился он и добавил: -Только на одну ночь, честное слово! Замечательная ночь, в течение которой были обсуждены проблемы педагогики, эмиграции, ассимиляции, перестройки, а также прошлого и будущего всего человечества. Наутро наш гость возвращался в Россию, а у него еще была назначена встреча в Хайфском порту. Очень важная встреча, сказал он, просто невозможно объяснить в двух словах, это отдельная история.
Это была, действительно, отдельная история, как двенадцать лет назад он повез жену в роддом. Нет, они почти не волновались, ведь в наше время роды - безопасная вещь. Не то, что раньше, когда женщина могла даже умереть. Помните, как у Хемингуэя в "Прощай, оружие"? А в наше время никто от родов не умирает. Ну, может быть, самый малый процент. Просто ничтожный. Когда он не падает на твою жену. Единственную, прекрасную совсем юную жену, из-за которой он раз и навсегда потерял голову, рассорился с родителями, оставил семью и пятилетнего сына... И вот теперь она умирала стремительно и неотвратимо от того самого осложнения, что и Катрин в "Прощай, оружие", а их сын умер еще раньше, все как у Хемингуэя, черт бы побрал этих великих писателей!
- Еще не безнадежно, - бесцветным голосом сказала заведующая родблоком, - переводим в реанимацию.
Реанимацией была длинная комната в конце коридора с трубками, колбами и отвратительно гудящим дыхательным аппаратом. По странной случайности врачебный коллектив реанимации состоял из трех евреев, молодых и вечно спорящих, и пожилой грузинки с домашним именем Леля. Десять дней и ночей его жена пролежала, глядя в потолок огромными, прекрасными, никого не узнающими глазами. Десять дней и ночей весь врачебный коллектив бился за ее молодую жизнь, яростно куря и споря глухими от бессонницы голосами. А потом она закрыла глаза и уснула, как нормальный человек. И весь этот кошмар кончился, и он забрал ее домой. А через год она родила ему дочь, веселую и прекрасную, как ее мама до этой истории. А еще через год - сына, такого же спортивного и выносливого, как его мама до этой истории.
Окончание следует


Здоровья и благополучия!
Ваш Ермак

Моя почта


Интересные ссылки

1.ZipSites.ru
Архивы сайтов на любой вкус.
Вы много времени проводите в Интернете, когда вам нужно найти ответ на интересующий вас вопрос? Зачем? За вас уже все сделали. Заходите, и все найдется.

2.Потому что круглая Земля.

Смешные и познавательные истории о путешествиях автора по разным странам. Принимаются для публикации рассказы и информация. Чем раньше пришлешь - тем быстрее прочтешь. Почитайте, улыбнитесь - и к вам потянутся люди. Время пошло.

3.Мастера и шедевры.
Интересные рассказы о выдающихся художниках - от Древнего Египта до наших дней. Об их жизни и творчестве, о картинах и тех, кто на них изображен.
По книге И. Долгополова "Мастера и шедевры".
Для истинных любителей искусства.



WWW.ERMANOK.NET

Рассылки Subscribe.Ru
Чтоб вы так жили!
Архив рассылки "Чтоб вы так жили!"

Чтоб вы так жили!

Выпуск 281. 3 января 2012г.

WWW.ERMANOK.NET

К читателю


Здравствуйте!

Смотрите, кто пришел!
Елена Минкина


Искусство вождения или С НОВЫМ ГОДОМ!


Пусть это будет рассказ. Впрочем, какой рассказ – так, разрозненные листки, затерянные среди писем 1991 года. Начало эмиграции, как годы юности — незабываемо и невозвратимо. И так же, как годы юности, — полно мучительных исканий и неясных стремлений.
Нет! Пусть это все-таки будет рассказ. Просто как дань тому времени и нам самим, какими мы были когда-то.

Везения бывают крупными и мелкими. Просто не всегда им удается это сразу осознать. Но то, что 31-е выпало под выходные, было очевидно здорово. Потому что в этой замечательной стране новый, 5753, год уже наступил в октябре, и значит, 1-е января могло оказаться обычным рабочим днем, и пришлось бы вставать в шесть утра и шагать на службу.
Под вечер позвонил Юра и убитым голосом поздравил с наступающим. Конечно, и Юра, и его мудрая жена Таня, которая подарила мне шерстяные носки с кисточками, и их сын Петька, любитель боевиков и классный программист, сегодня ночью не миновали бы наш дом. Но обстоятельства гнали их прочь, в дальние дали, а именно, в Великий Город Иерусалим.
В качестве обстоятельств выступала племянница Юры, рослая длинноногая девица с редким именем Наташа. Когда-то в прошлой жизни Наташа окончила ленинградскую консерваторию по классу фортепиано и, наверное, была бы неплохим учителем музыки. Но поскольку в Израиле плотность русскоговорящих учителей музыки на одного ребенка давно превысила все возможные нормы, пришлось срочно менять ориентацию. Сейчас Наташа работала портье в отеле и всю ставку делала на замужество. По-видимому, с длинными ногами в нашем государстве обстояло хуже, чем с музыкой, во всяком случае претендентов было достаточно.

На первом месте выступал солидный абориген с проникновенными восточными глазами и хорошей земной профессией таксист. У него были такие очевидные достотоинства, как большая зарплата и щедрый характер, что довольно редко сочетается на местном рынке. Но были и недостатки — назойливая восточная обходительность и столь же назойливая ревность, на которую, надо признаться, он имел некоторое право, учитывая десятилетнюю разницу в возрасте и свободный характер прелестницы.
Вторым номером стоял бедолага — российский эмигрант, с такими неубедительными, но трогающими душу плюсами, как чуткость и понимание, и даже звучало, кажется, слово "любовь", но, вероятно, все это подходило учительнице музыки, но не портье в отеле, почему, не без колебаний, этот кандидат был отвергнут.
Был еще и третий, ватик, приличный человек. Но тут фигурировали бывшая жена и двое детей, так что победа все-таки досталась толстому кошельку счастливого таксиста.
И вот, пожалуйста, именно на Новый год, который так же безразличен победившему жениху, как нам праздник охоты в Занзибаре, наш бедный Юра, как единственный имеющийся в наличии родственник мужского пола, должен подписывать брачный контракт с женихом и cвадебным раввином, да еще водрузив на голову белую кипу, как и полагается в таких случаях благочестивому еврею.
Проблема в том, что Юра никогда особенно не ощущал своей национальной принадлежности. Всю жизнь он занимался изобретением какой-то замечательной печки, но не простой, а металлургической, которая должна была фантастически удешевить производство и имела ряд достоинств, недоступных моему уму. Двадцать лет он прожил в дешевых провинциальных гостиницах, воюя с директорами заводов, которые, как нормальные люди на твердой зарплате, гораздо больше были заинтересованы в личном спокойствии, чем в удешевлении общественной собственности. Когда же печка, наконец, вошла в жизнь, превысив все ожидания, а к Юриной фамилии присоединился непонятный цивилизованному человечеству титул "кандидат технических наук", грянула перестройка, принеся свободу Восточной Европе и гибель всем Юриным заводам. И тогда Юра бежал куда глаза глядят, захватив свою жену Таню и нахального Петьку, которому одному нравилась вся эта затея.
И вот теперь, в пять тысяч семьсот пятьдесят третьем году от сотворения Мира, в белой кипе, Юра сидит на свадьбе у своего без пяти минут родного племянника, правоверного иракского еврея, и скучает по погибшей печке и по нам, своим самым близким людям. Потому что год нашей дружбы здесь вполне стоит десяти, как служба в армии в военное время.

Тут я спохватилась, что сижу в полной темноте. Конечно, близость к экватору - серьезное оправдание, но должен же быть какой-то переход от тьмы к свету! (О, милые бледные московские сумерки, которые так раздражали своей бесконечной навязчивостью, где вы?) Наряженная елка вполне девственно поблескивает огоньками из-за буфета, как будто и не пережила полугодовой переезд в заколоченном ящике с ковром, велосипедами и парадным сервизом.
Опять зазвонил телефон. Теперь это был Галкин, мой коллега по старой московской больнице. Галкин - грустный человек с длинным унылым носом. Сколько я его помню, он всегда в конфликте с человечеством. Никто никогда не принимал Галкина всерьез, никто не хотел вникнуть в его теорию кардиографии, которая принципиально отличалась от общепринятой (кажется, это было не единственное достоинство). Вечное невезение сопровождало Галкина, и это было несправедливо, и, чтобы как-то сгладить эту несправедливость, я добросовестно выслушивала его невнятные теории, пока он провожал меня до автобусной остановки на радость всему сестринскому коллективу. Последняя волна эмиграции смыла Галкина, как и многих моих коллег, и занесла в эту странную страну, и здесь невезение настигло его дико и 6езвозвратно - в эпидемию гриппа умерла его единственная дочь, студентка-первокурсница, которая так прекрасно сдала первую сессию, да и вообще всегда училась прекрасно, как и сам Галкин, хотя, впрочем, какое это имеет значение. Полгода назад он вдруг дал о себе знать, и мы поехали сквозь темноту душной ночной Хайфы, и долго сидели в уютной квартире с окнами, уходящими в ущелье, и пили терпкий кокосовый ликер, и вспоминали общих знакомых, которые как один ничего не смыслили в кардиографии, и тень дочки стояла между нами, и ничего нельзя было с этим поделать. И вот сейчас Галкин звонил и поздравлял с Новым годом, который здесь, в Израиле, совсем и не считается праздником. За окном моросил теплый дождик, "посидим еще, — говорил Галкин, — здорово тогда повидались".
- Здорово, - обрадовалась я, - конечно, посидим, классно, что ты позвонил, Миша!

Еще надо было почему-то купить свечи, хотя Новый год и не Ханука, и никто не вменяет вам это в обязанность. Дождь то стихал, то принимался опять.
Ящики с мандаринами и хурмой плотными рядами заслоняли вход в лавку. Из пиццерии неслись умопомрачительные запахи. В маленьком уютном магазинчике не было ни одного посетителя. Свечи лежали на нижней полке рядом с толстыми пачками ореховых шоколадок. В каждой коробке по два перевитых брусочка с белыми хвостиками.
- Только синие? — строго спросила я, что было некоторым свинством, так как свечи были очень красивыми.
- Нет, нет, — заулыбался продавец с кипой на макушке и выудил из-под прилавка целый ящик разноцветных коробочек. - Вот, выбирай, пожалуйста.
Я бежала домой мимо уже закрытых лавочек, ужасно довольная, с двумя толстыми розовыми свечками, которые были, конечно, ничуть не лучше синих. И была новогодняя ночь с шампанским и салатом из авокадо и программой российского телевидения. И ровно в двенадцать по московскому времени, то есть на час раньше, мы выпили за наш Новый год и за оставшихся друзей, которые на самом деле были разбросаны по разным странам, а не жили в Москве, хотя в их отъезд было гораздо труднее поверить, чем в свой собственный. И тут Алеша выудил газету с последними стихами Окуджавы о Тель-Авиве, и мы срочно стали сочинять песню, как будто сам Окуджава не мог с этим справиться. И песня уже почти получилась, но в это время отрубилось электричество. А что же вы еще хотите, когда включают одновременно два нагревателя? А что прикажете делать, если в этой знойной стране зимой в комнатах плюс двенадцать!
Наши мужчины, которые все в той или иной мере являлись инженерами, хотя местное общество и не всегда с этим соглашалось, дружно бросились чинить пробки. Но, видно, местным пробкам тоже не подходили советские дипломы, потому что свет не загорался, и вот тут-то и пригодились мои замечательные свечи. Пусть кто-нибудь скажет, что руки Провидения не существует!
Вдруг выяснилось, что наступил еще один Новый год, уже по здешнему времени, но это было не так важно, хотя, конечно, обидно, что не работал телевизор. Я бросилась звонить в аварийную службу, стараясь придать своей косноязычной ивритской речи самые умилительные интонации. Наверное, это помогло, так как вскоре приехала машина, проводку починили, и сонные гости принялись послушно жевать переваренные в темноте пельмени и глядеть на экран, где мальчики и девочки из московского танцевального ансамбля старательно изображали российский бал. Но, видно, разрушенную культуру не просто восстановить, так как бал сильно смахивал на провинциальную оперетту, и Алеша предположил, что это специальная передача для эмигрантов в качестве лекарства от ностальгии.
С Алешей мы учились в одном и том же 1-м медицинском институте. Он даже уверяет, что помнит меня, хотя это чистейшее вранье, потому что в тот год, когда я поступила, заморенная семнадцатилетняя девица с бантом в косе, он уже пребывал на Олимпе шестого курса, в лучах таких имен, как Альберт Аксельрод, Григорий Горин и Мотя Левинтон. И если кто-то не помнит этого милого, вечно улыбающегося толстяка, бессменного кавээновского капитана Мотю Левинтона, то ему проще жить, так как наш боевой капитан и по совместительству мирный хирург умер как-то страшно рано и нелепо. Кажется, еще раньше, чем Аксельрод.
Год назад в наш дом, наполненный гомоном эфиопской детворы, живущей по соседству (по какому-то жестокому капризу судьбы они оказались еще и евреями), постучался веселый человек, педагог, психолог и кинокритик, а главное, друг наших давних московских друзей.
- Мне сказали, что я должен у вас жить, - извинился он и добавил: -Только на одну ночь, честное слово! Замечательная ночь, в течение которой были обсуждены проблемы педагогики, эмиграции, ассимиляции, перестройки, а также прошлого и будущего всего человечества. Наутро наш гость возвращался в Россию, а у него еще была назначена встреча в Хайфском порту. Очень важная встреча, сказал он, просто невозможно объяснить в двух словах, это отдельная история.
Это была, действительно, отдельная история, как двенадцать лет назад он повез жену в роддом. Нет, они почти не волновались, ведь в наше время роды - безопасная вещь. Не то, что раньше, когда женщина могла даже умереть. Помните, как у Хемингуэя в "Прощай, оружие"? А в наше время никто от родов не умирает. Ну, может быть, самый малый процент. Просто ничтожный. Когда он не падает на твою жену. Единственную, прекрасную совсем юную жену, из-за которой он раз и навсегда потерял голову, рассорился с родителями, оставил семью и пятилетнего сына... И вот теперь она умирала стремительно и неотвратимо от того самого осложнения, что и Катрин в "Прощай, оружие", а их сын умер еще раньше, все как у Хемингуэя, черт бы побрал этих великих писателей!
- Еще не безнадежно, - бесцветным голосом сказала заведующая родблоком, - переводим в реанимацию.
Реанимацией была длинная комната в конце коридора с трубками, колбами и отвратительно гудящим дыхательным аппаратом. По странной случайности врачебный коллектив реанимации состоял из трех евреев, молодых и вечно спорящих, и пожилой грузинки с домашним именем Леля. Десять дней и ночей его жена пролежала, глядя в потолок огромными, прекрасными, никого не узнающими глазами. Десять дней и ночей весь врачебный коллектив бился за ее молодую жизнь, яростно куря и споря глухими от бессонницы голосами. А потом она закрыла глаза и уснула, как нормальный человек. И весь этот кошмар кончился, и он забрал ее домой. А через год она родила ему дочь, веселую и прекрасную, как ее мама до этой истории. А еще через год - сына, такого же спортивного и выносливого, как его мама до этой истории.
Окончание следует


Здоровья и благополучия!
Ваш ЯКОВ

Моя почта


Интересные ссылки

1.ZipSites.ru
Архивы сайтов на любой вкус.
Вы много времени проводите в Интернете, когда вам нужно найти ответ на интересующий вас вопрос? Зачем? За вас уже все сделали. Заходите, и все найдется.

2.Израильский дневник.
"И я там был...". Израиль глазами путешественника и посетителя. Впечатления от увиденного и история пребывания день за днем. Приключения и похождения автора на Земле Обетованной. Обычаи и обряды глазами очевидца. Экскурсии, экскурсии, экскурсии... И многое другое.

3. Мастера и шедевры.
Интересные рассказы о выдающихся художниках - от Древнего Египта до наших дней. Об их жизни и творчестве, о картинах и тех, кто на них изображен.
По книге И. Долгополова "Мастера и шедевры".
Для истинных любителей искусства.



WWW.ERMANOK.NET

Сервис почтовых рассылок CONTENT.MAIL.RU
E-mail:



В избранное