Виктор Феллер.

В СМУТУ XXI ВЕКА

Корпоративная революция в Европе?

Предположение о корпоративной революции в Европе кажется неуместной экстраполяцией фашистского эпизода в ее истории. Но это, на первый взгляд, и как первый ответ на такое предположение.

Чем отличается корпоративно-капиталистическая система от либеральной?

Тем, что корпоративно-капиталистическая система предполагает не только объединение капитала, но и труда, а в развитых формах еще и других прямых, и даже косвенных, «участников производства» (не только производства, но и обмена, вплоть до самого потребителя, а также и государства). Капитал и капиталист здесь ограничены в правах. Эта система иерархична, с разделением ролей, прав и ответственности между всеми «участниками производства», она отвергает доминирующий в либеральной системе суверенитет капитала, ограничивает пределы рыночного регулирования, давая, правда, больше возможностей для неформального политического регулирования в рамках соглашения элит или формально — через признание доминирующей роли государства.

В фашистской корпоративной экономике доминировали интересы и воля государства, управляемого крайне националистической партией, в средневековых гильдиях ремесленников доминировал труд в качестве основной социальной силы. Кооперативы – это тоже корпорации, только простые. Шведская модель капитализма (или социализма?) – это преимущественно корпоративная модель.

Т.е. корпорации не надо отождествлять с фашизмом и нацизмом. В фашистских государствах они были использованы расистами и милитаристами в качестве наиболее адекватной системы саморегуляции экономического базиса, допускающей и жесткое государственное управление. Не стоит считать их и пережитком средневековья, отождествляя экономический прогресс только с либеральными моделями.

Корпорация может иметь сложный механизм согласования интересов, формальный и неформальный, и в этом случае не иметь однозначно доминирующего участника или социальную силу.

К этой системе, по-видимому, прогрессирует немецкая социальная экономика, где управляющий капитал разделен накапитал акционеров и капитал кредиторов (банков), и один капитал противопоставлен другому, взаимоограничивая один другого. Роль банков усиливается еще и тем, что банки обычно выступают и в роли собственников, имея крупный пакет акций подопечной компании. В свою очередь, банки жестко контролируются государством, потому что оперируют не деньгами собственников, а деньгами вкладчиков, рискуют, по сути, не своими деньгами. Устойчивость и «корпоративность» системе социальной рыночной экономики дополнительно придают, пусть несколько формальные, но существенные участия в управлении и контроле других социальных групп. Это еще не корпоративная система, но уже и не либеральная. Это удачный гибрид того и другого.

В любой из этих систем, как в американской либеральной, так и в немецкой социальной, существует своя ахиллесова пята. В американской экономике это несколько сот гуру, политиков и администраторов, управляющих американским фондовым рынком и Федеральной резервной системой. В Германии это столь же узкий круг высшей банковской элиты.

«Коллективные представления» о мире и себе в этой своеобразной толпе не всегда адекватны, но всегда подчинены тем же волнообразным процессам активизации и угасания в пределах больших, средних, малых циклов и микроциклов, что и весь национальный организм этих стран. Похоже, что нынешнее представление немецкой экономической элиты о себе самой и о целях нации начинает существенно расходиться с целями самой нации (это обычно случается к началу «средней зимы большой осени» или третьей четверти «большой осени»). Цели нации становятся жесткими, настроение – решительным, амбиции – завышенными, зрение – близоруким. Элита замыкается на себе, в своих балансах и расчетах, пытается как-то соответствовать новым настроениям нации, найти новые магические рецепты, но не находит, и в результате терпит поражение и уходит, оставляя место популистам, которые находят решительные и неверные ответы, но в которые все почему-то верят.

Это не означает, что движение в сторону корпоративной экономики окажется ошибкой. Нет, просто у немцев это получится хуже, чем у итальянцев, испанцев или китайцев, немцы просто из хороших идей в первой половине века создадут неудачную, неэффективную систему.

Существенное преимущество либеральной модели над корпоративной в настоящее время обусловлено тем, что «либералы» сумели создать механизм постоянной ротации собственности на основании критерия рыночной эффективности ее работы, что этот процесс органически сопровождается и эффективной сменой других существенных составляющих производства, прежде всего, менеджмента. Система, таким образом, постоянно обновляется. Но, как уже говорилось, в ней есть уязвимое место. Это голова, или узкий слой управляющей элиты, ротация в которой происходит не по законам рынка. К этому также следует добавить, что в новых корпоративных моделях, возможно, будет надолго решена проблема «головы» через наделение «голов» самих корпораций (представляющих не только интересы капитала, а интересы всего общества, правда, преимущественно, через призму эффективной экономической деятельности) частью прерогатив, которыми сейчас обладают исключительно правительства.

Это не значит, что правительства исчезнут, но это значит, что корпоративная система создаст в лице своих высших органов дополнительную конкуренцию национальным правительствам и наднациональным политическим органам. Ведь сейчас мировая гегемония США дает американскому правительству и стоящей за ним узкой элите возможность навязывать решения своим «конкурентам» – правительствам других стран и, тем самым, все больше погружаться в пучину национального и узкогруппового эгоизма. А в реультате пострадают не только они – пострадает весь мир!

«Генетическим недостатком» либеральной модели является «близорукость» рынка. Собственность на рынке – это близорукая собственность, ориентированная на краткосрочные (иногда – ежеквартальные) цели. Кроме того, главная мотивация «либерального собственника» — личное обогащение через игру с акциями, а его главное умение – игра на рынке. Для раскрытия человеческих талантов, для их развития и поддержания творческой активности человека такая мотивация не всегда достаточна.

При идеальной конкуренции умение работать с акциями предполагает глубокое знание макроэкономики и экономики предприятия, постоянный контроль за всем комплексом экономических, социальных и политических вопросов в стране и ключевых точках мира. В этом случае таланты человека, «играющего» с акциями, находят самое достойное применение.

Но, поскольку система начинает извращаться, допускать спекуляции и манипулирование инвесторами, активность игроков переключается на эти паразитические составляющие рыночной деятельности и постепенно вся система идет вразнос. И снова – мировая монополия США становится постоянно действующим фактором деградации и извращения ключевой для страны и ее экономической модели деятельности на фондовом рынке. Надежды на регулирующую и «очищающую» работу Комиссии по ценным бумагам не оправдаются.

Распыленность капитала среди мелких акционеров в системе «американского народного капитализма» зачастую определяет исключительное положение менеджеров, делая их не очень-то озабоченными мнением «виртуальной толпы» акционеров, тем более, если сами менеджеры владеют достаточно крупным пакетом акций (иногда достаточно иметь 0,5-2%, чтобы полностью контролировать гигантский концерн или конгломерат). Остается, правда, опаска перед агрессивной спекулятивной скупкой на рынке более крупного пакета, но и здесь у особо «сильных» (приближенных к элите), имеющих доступ к инвестиционным банкам и другим источникам крупных финансовых ресурсов, может появиться обратная мотивация к успешной деятельности компании (предприятия) – ухудшить результаты, чтобы снизилась цена акций, чтобы приобрести больше акций! Этим примером, имеющим частный характер, я хочу еще раз проиллюстрировать основной тезис о том, что нет совершенных идеологий, но есть хорошие или плохие общественные модели, причем хорошие модели могут незаметно стать плохими, если нарушены пропорции и превышены пределы их устойчивости.

Корпоративная идеология, основанная на идее о возможности создания устойчивой и идеальной иерархии всех «участников производства» с четко прописанными функциями и ролями, и устремленная к общим и понятным для всех целям, вскоре реализуется в корпоративных моделях, не менее эффективных, чем либеральные.

Какие параметры будет иметь корпоративная система в Европе?

Эта система будет опираться на четко распределенную ответственность и власть между собственниками «производящей корпорации» (компании) и собственниками «отраслевой корпорации». Хотя совсем необязательно, чтобы в отраслибыла только одна корпорация или, чтобы корпорация работала только в одной отрасли. Но назовем ее все же «отраслевой» в связи с тем, хотя бы, что размеры такой суперкорпорации будут сопоставимы с размером отрасли, в которой она работает, тем более, что такие корпорации будут иметь чаще всего не национальный, а международный характер, например, общеевропейский, китайско-корейско-японский или даже глобальный (но это будет редко, так как для нормального функ-ционирования корпорации важна культурная совместимость, чувство «гражданина корпорации»).

В отраслевой корпорации будут представлены участия государства (государств), производящих корпораций (компаний), как входящих в нее на условиях принятия членского устава, отличного от обычного устава собственников, так и не входящих, а также других организаций – как общественных (вплоть до религиозных), так и экономических, также имеющих или не имеющих права и обязанности членства.

Собственники (участники) отраслевой корпорации изберут отраслевой совет, который может иметь одну, две, три палаты с различными функциями, но представителями в совете смогут быть не все собственники, а только собственники-члены.

Отраслевой совет самостоятельно сформирует советы директоров в компаниях-производителях, ставших членами отраслевой корпорации. Общие собрания компаний-производителей не будут иметь голоса в вопросе избрания совета директоров, но они будут избирать президента (правление) и ревизора (ревизионную комиссию) своей компании. Совет директоров будет иметь право отстранять президента и требовать от общего собрания избрания нового, но в отношении ревизора у него таких прав не будет.

Таким образом, в Европе начнет складываться система, в которой воедино будут увязаны интересы отрасли, как правило, на общеевропейском уровне, интересы основных государств, в экономике которых эта отрасль достаточно приоритетна и важна, интересы основных производящих единиц и интересы широкой общественности, в том числе потребителей и экологической общественности. Будут ли здесь «лишние люди»? Да, но поскольку участие в отраслевой корпорации будет сопряжено с существенными капиталовложениями и обязательствами членства, то таких «лишних» будет немного и с течением времени будет становиться еще меньше.

Особую власть в отраслевых корпорациях будут иметь бюрократы (технократы) отраслевых советов, контролирующих советы директоров иногда сотен компаний-производителей, регулирующих систему внутреннего налогообложения в корпорации-отрасли и контролирующих связи с собственниками отраслевой корпорации и государствами-участниками. Власть отраслевых советов будет усилена в первые десятилетия XXI века особым мессианским настроем, ощущением себя миссионерами объединительного общеевропейского процесса. В дальнейшем этот дух приобретет более узкий характер латинского, пангерманского или иного патриотизма.

Постепенно корпорации-отрасли создадут для собственников, но, прежде всего, менеджеров, членов советов директоров и даже рабочих и служащих компаний-производителей развитую иерархическую мотивационную систему статусов, привилегий, наград и вознаграждения, чем-то напоминающую феодальную систему. Наследственность будет также поощряться, но социальный статус будет приобретаться только на основе личных заслуг. В некоторых корпорациях будет поощряться жерт-вование имущества. Страховые и пенсионные системы станут преимущественно внутрикорпоративными.

К 2050 году мир будет жестко разделен на сферы господства американского либерального, латинского, китайского, панисламского, японского и немецкого корпоративных капитализмов.

Первые элементы этой системы возникнут уже в начале второго десятилетия XXI века, а быстрое развитие она получит во время мирового экономического кризиса в двадцатых годах XXI века. В четвертом десятилетии родоначальники этой системы, немцы и французы, начнут с удивлением обнаруживать, что власть в этих корпорациях все больше переходит к более «дружным» испанцам и итальянцам и что в южные европейские страны уплывает несоразмерная их реальному вкладу прибыль. Постепенно начнется процесс размежевания и последующего раздела корпораций на латинские и пангерманские, а немцы с 2040 года начнут переориентацию на славянский восток и юг Европы, хотя и на славянском юге будет усиливаться латинское влияние, уравновешиваемое турецким. А после 2050 года начнется латиноамериканизация Европы.

Китайская корпоративная революция начнется также в двадцатых годах XXI века, а в тридцатые годы сложатся подсистемы китайско-корейско-японского корпоративного капитализма и китайского корпоративного «социализма», основанного на доминанте национальных целей и доминировании государства, идущего путем экспансии в Евразии.

К 2050 году мир будет жестко разделен на сферы господства американского либерального, латинского, китайского, панисламского, японского и немецкого корпоративных капитализмов. Только Японии и Европе удастся сохранить определенную проницаемость различных систем. Россия будет лоскутно поделена между всеми основными экономическими игроками, но преобладающим будет присутствие китайского и немецкого (точнее – средне- и восточноевропейского) капитала.