Виктор Феллер.

Эскиз в «микроциклах».

Наконец, рассмотрим «микроциклы» конца XX – начала XXI веков:

В 1981-1984 в обществе зреет и распространяется настроение «так жить нельзя!», формируются идеи полной десталинизации, идеи перестройки. В 1984-1987 идеи перестройки вырываются наружу, становятся политикой - от антиалкогольной кампании, косвенно являвшейся протестом против «мерзостей» реального социализма, к «ускорению», которое фактически стало признанием нашего качественного отставания от Запада, затем к «гласности», сделавшей прямую заявку на политическую либерализацию и оттеснение от власти партноменклатуры. В 1987-1990 идеи перестройки дали богатый урожай всех форм общественной активности, экономической и политической либерализации, происходит развал соцсодружества и начинается развал Советского Союза. В 1990-1993 идеи перестройки умирают, одновременно умы людей захватываются идеями либерализации уже в полном смысле этого слова, т. е. идеями вестернизации России. Начинается «победное шествие» капитализма, рынка и демократии.

В 1993-1996 действительно складывается достаточно устойчивая и динамичная система, но только не либеральная. В политике господствует не демократия, а анархия, а в экономике не рынок и капитализм, а монополизм и олигархия, опирающиеся не на конкурентные преимущества, а на связи в гос-аппарате. Мы получаем первый вариант «капитализма по-русски», имеющего к тому же явно сырьевую, паразитическую, рентную специфику. Это урод, но урод активный. В это время русские экспортируют на Запад не только сырье, но и свою мафию, которая первое время шокирует даже итальянскую мафию.

В 1996-1999 («осень») система разворачивается во всей своей «дури», правление постепенно становится маразматическим. Растут и оформляются основные партии и партийные блоки. Правые и коммунисты отодвигаются центристскими формированиями - левоцентристским (лужковским) и правоцентристским. Страна переживает финансовый кризис. Это приносит производителю облегчение, но ненадолго. Старые и новые олигархи, как спруты, снова захватывают полный контроль над политической и экономической системами. Всем все и вся надоело: капитализм, социализм, демократия, диктатура, страна как бы не живет, а доживает, терпит какую-то неприятную процедуру и переносит мысли за пределы очередных президентских выборов. Во внешней политике, как и во внутренней, Россия также неадекватна - вместо спокойной и продуманной политики идут рефлекторные импульсы: то «броски» в Приштину, то униженно протянутая рука.

В 2002-2005 «стихийно олигархический» период заканчивается и начинается период «двуглавого орла».

Что ожидает Россию в 1999-2002 годах?

Поскольку это «зимний период», то политическая и социальная активность людей-охранителей будет понижена, «броуновское движение» усилится, количество крупных ошибок и микроконфликтов возрастет. Это опасный период. Здесь необходимы точные действия власти, а не «жесткая» или «мягкая» политика. Очень большое значение будет иметь личность нового президента. Популист любого толка приведет страну к взрыву. Надеюсь, «большого взрыва» не произойдет, но серия средних - случится. Одним из таких «взрывов» может стать резкое охлаждение отношений с Западом или фактическое начало большой Кавказской войны.

В 2002-2005 «стихийно олигархический» период заканчивается и начинается период «двуглавого орла» (если, как говорится, «пронесет» беда в 1999-2002 годах и Россия не попадет в лапы сначала анархии, а потом «русского медведя»). Утверждается «сильное государство». Политика и экономика обретают целеустремленность и смысл. Проводятся многочисленные реформы и «реформы», иногда больше похожие на чистки. Россия осознает свою слабость и свое новое место в мире и откажется от имперской идеи. Теперь ее элите уже не зазорно будет открыто считать себя младшим партнером. Вот только кого? Скорее всего, Китая, а не Европы или, тем более, США.

В 2005-2008 складывается стройная система государственно-ориентированного капитализма. Не олигархи теперь «вертят» государством «как хотят», а государство заставляет их служить ему. Правда, коррупция велика, в стране усиливаются могущественные семьи, приближенные президенту.

В 2008-2011 происходит новый спад активности и рост дезинтеграции, вырастает сильная оппозиция режиму «двуглавого орла», отношения с Китаем из гармоничных и дружественных становятся источником раздражения и чувства национального унижения, растут симпатии к Западу.

В 2011-2014 режим стагнирует, но борется за выживание. Возможны политические репрессии, но идеи либерализации и дружбы с Западом становятся идеей-фикс широких общественных слоев. Одновременно может обостриться ситуация на Кавказе и в некоторых других автономиях. Но, в отличие от «зимы» 1999-2002, теперь Россия будет иметь «сильную власть» и «сплоченную элиту», и в то же время экономическая и политическая зависимость от Китая станет одним из главных факторов внешней и внутренней политики. Во многом теперь Китай будет решать — быть России стабильной или нет.

В 2014-2017 возникнет и утвердится неолиберализм, но он в этот период скорее всего так и останется в оппозиции. Страна, по-прежнему, как «Титаник», будет идти курсом государственно ориентированной экономики, но политическая система смягчится, больше гарантий дадут среднему и мелкому частному бизнесу, который в последующие десять лет обеспечит хорошие темпы экономического роста. Но экономические шараханья конца XX века и сознательное огосударствление экономики в начале XXI сделают Россию теперь уже «полноправной» страной третьего мира.

Прогноз русской «большой зимы» 2005-2197

Каков смысл и какова суть каждого из циклов? «Большой цикл» можно еще назвать и «цивилизационным». Это цикл развития конкретной цивилизации среди других цивилизаций, включающий периоды ее развития, расцвета, застоя и упадка. Он описывает цивилизацию как целое: в ее движении, развитии, постижении. «Средний цикл» описывает поиск внутренней гармонии в противоречии с поиском внешнего компромисса, именно в этом противоречии движущая сила развития цивилизации. Если представить себе полностью изолированную от внешнего мира цивилизацию, то это будет гармоничная, но и не развивающаяся цивилизация. Самое интересное, что по отношению к культуре, которая является зерном, сутью цивилизации, материальный базис тоже является внешним. Поэтому, развивая «материальный» и материальный базис, даже изолированная культура воспроизводит это противоречие.

«Средний цикл», начинаясь с гармонии внутреннего и внешнего, продолжается динамизацией, когда в целях внешнего приспособления жертвуется внутренним порядком. «Средней зимой» это нарушенное равновесие становится уродливым торжеством внешних форм культуры над ее внутренним содержанием, и заканчивается цикл «примирением», «возвращением к истокам», новым равновесием.

«Малый цикл» – это цикл развития и угасания фундаментальной политико-экономическо-социальной концепции, которая «материализует» национальные ценности.

«Микроцикл» – это цикл активности в утверждении этой концепции, это цикл элиты, которая по своему убеждению проводит эту концепцию в жизнь. Например, 1909—1921 являются «ленинским» периодом, периодом романтиков коммунизма; 1921-1933 — период сталинских «меченосцев»; 1933-1945 — период сталинских солдат; 1945-1957 – это период «хитрых лис», уцелевших в ходе репрессий и приспособившихся к сталинской иерархии; 1957-1969 — хрущевский экспериментальный период; 1969-1981 – период брежневский (коррумпированный); 1981-1993 — горбачевский (болтливый), 1993-2005 — ельцинский (бестолковый). Причем, каждый раз произошло кардинальное кадровое обновление правящей элиты. То, что периоды не совпадают полностью с периодами лидерства конкретных людей, говорит о том, что теорию нельзя понимать как буквально «ведущую за руку». Она вданном своем применении (теория микроциклов) говорит о власти больших групп людей и настроениях, в них господствующих. Тем более, что любая «весна» в равной мере принадлежит завершающемуся и начинающемуся периоду, т. е. 1930—1933 — это годы встречи «меченосцев» (т.е. борцов за ленинско-сталинскую идею) и «солдат» (нерассуждающих исполнителей сталинских приказов).

После этих уточнений вернемся «в материал», но теперь не в историю, а в прогноз «большой русской зимы» 2005-2197.

В «золотое пятидесятилетие» 2005-2053 Россия интегрируется в мировую экономику, но интегрируется не как страна-лидер, а как зависимая страна. Кроме того, условия проживания в ней будут хуже, чем в большинстве соседних стран. Мобильность населения и капиталов в это время усилится во всем мире и, поскольку Россия будет проигрывать в уровне и качестве жизни, из страны начнется большой отток людей, мало зависимый от политической или экономической конкретики (репрессий, кризисов, или, напротив, демократизаций и бумов). Причем, этот отток будет иметь очень неблагоприятную для страны структуру, т.к. уезжать будут самые активные (их будут привлекать «весенние» или «летние» страны) и самые образованные (их будут привлекать «летние» и «осенние» страны).

В первой половине века этот процесс «деруссизации России» (ужасно звучит!) только начнется, а во второй половине XXI века он станет основным фактором общего упадка. Приток китайцев, индийцев, арабов будет усиливаться. Многие большие российские города станут преимущественно китайско-индийскими или индийско-китайско-арабскими, общая доля русского населения в конце XXI века снизится до 60%. В первой половине XXII века этот процесс достигнет своего насыщения, доля русских в России уменьшится до 55-50%, а экономическое засилье иностранцев (теперь уже «иностранцев», т.к. в большинстве это будут дети и внуки переселенцев XXI века) приобретет форму экономического и политического господства, сопровождающегося многочисленными конфликтами.

Но этот новый вариант «ига» Россия примет в целом спокойно. Во-первых, как неизбежность и наказание «за грехи». Во-вторых, как необходимую ей новую кровь, прежде всего терпкую, как вино, кровь «весенних» и «летних» культур. Именно в это время произойдет обрусение массовых переселенцев 2000-2100 годов, создастся мощный блок русских и «старших переселенцев».

Во второй половине XXII века Россия может стать раздробленной страной и даже полностью потерять независимость, но независимо от политической ситуации возникнет «чудо христианизации» России и «чудо» возвращения потомков русских переселенцев, уехавших на Запад в 2000-2100.

В любом случае, в 2050-2200 сформируется новый русский этнос, в нем будет много китайской и индийской крови. Возможно, что в последующий период основным конфликтом станет конфликт между индивидуалистичными «западными русскими» и общинными «восточными», но, так как новая национальная идея будет сформирована (выстрадана!) «восточными» русскими, то «западные», несмотря на все свое богатство и влияние в Европе и Америке, вынуждены будут принять новые ценности или вернуться на Запад.

Из «большой зимы» 2005-2197 Россия выйдет обновленной и готовой к новому старту в очередной шестисотлетней гонке за влияние и доминирование в Евразии.

О смысле русской истории

Теперь попробуем ответить, что же составляло суть и смысл русской истории с самого начала зарождения древнерусской нации?.

В VII-VIII веках происходило формирование древнерусского народа под многообразными влияниями, в т.ч. народов Северной Европы, братьев-славян, Византии и Хазарии (первая «большая весна»). В IX-X веках зародилось Российское государство, причем оно оказалось одним из сильнейших в Восточной Европе. В XI-XII веках Россия «устала», но приняв христианство, Россия приняла культурную эстафету от Византии, т. е. взяла на себя тяжелую миссию примирения и синтеза западного и восточного культурных кодов, культурных традиций, ведь православный вариант христианства, формально признавал троебожие (Троицу: Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Святого Духа) полный и безусловный авторитет отдает только Богу-Отцу, именно и только от Бога-Отца исходитсвет истины, т. е. Дух Святой. Католичество же «позволило» излучать Дух Святой и Богу-Сыну. Вот коренное отличие в догматах и базовых культурных кодах! Католическая (западная) культура тем самым фактически признает равенство авторитетов Бога-Отца (общинных начал) и Бога-Сына (личностных начал), а православие – только безусловный авторитет Бога-Отца.

А это значит, что православие занимает промежуточное положение между единобожным исламом и фактически двубожным католицизмом (Дух не является самостоятельным, он «исходит» от Отца и Сына). Только община (в религии – церковная община), только «коллективное бессознательное» является главным моральным авторитетом для православного человека, а Иисус Христос, с логической точки зрения, является, скорее, главным пророком Бога, как Мухаммед, а не Богом. Но догмат догматом, а ритуал - ритуалом, и здесь православие ближе к католицизму, чем к исламу.

Православие, как и все христианство, раздвоено, противоречиво, и это раздвоенность между авторитетом общины и авторитетом личной совести. В этой раздвоенности источник внутренних конфликтов и страданий, но в ней и источник развития. Ислам же, имея только один авторитет, просто цикличен, он постоянно возвращается к Богу, к основам общинного восприятия жизни. Это возвращение всегда похоже на возвращение «блудного сына» к отцу, т. е. возвращение через полное отрицание себя, своего права на личное мнение по существенным для общества вопросам.

Западное христианство тоже циклично: оно то возвращается к Богу-Отцу, то, удаляясь от Бога-Отца, идет к Богу-Сыну, т. е. периодически меняет точку отсчета, и находится не только в покаянии, но и в отрицании, а отсюда - в динамике, движении. Можно сказать, что вся европейская культура построена в этом «зазоре» между Отцом и Сыном, т.к. возвращаясь к Богу-Отцу, западный человек не всегда разрушает плоды своей индивидуальной совести, освященные авторитетом Христа.

Православие же, никогда не отрываясь надолго от Бога-Отца, воспринимает Христа скорее как «своего человека», «радетеля», «лоббиста», заступника перед Богом-Отцом. В отличие от католика, для православного Христос не царь, не «начальник», он – «серый кардинал», «зам по кадрам» или «завхоз», у которого можно что-то выпросить, не обращаясь к строгому и малодоступному Богу-Отцу. Поэтому православныйчеловек, а русский православный тем более, всегда немного хитрит перед Богом и создает культуру, в которой можно одновременно быть с Богом и изменять ему, быть святым и грешным одновременно.

Ведь в православной России, в отличие от католического, а потом и протестантско-католического Запада, религия не является источником общественного развития и эдакого «мессианства», т. е. желания навязать свои ценности другим культурам. Она является источником приспособления к почти любым формам материальной жизни и к любым ситуациям - от полного рабства до собственной империи. В исламе же религия является источником «перманентной контрреволюции». Может быть, продуваемая всеми ветрами Великорусская равнина стала основной причиной такого выбора: бороться или приспосабливаться?

Вот одна из основных русских ценностей: не созидательное изменение мира, как в католицизме, не вечное покаяние и «возвращение к истокам», как в исламе, а вечное приспособление к ситуации, к другим народам, терпение, но терпение с долей особой хитрости и готовности «послать всех к чертям». Проявления этого — в приспособлении к жестокому игу (Церковь «дружила» с ханами), в приспособлении русской имперской идеи к идее мировой революции, в том, что в самом «безбожном коммунизме» русские нашли бога.

В XIII-XIV веках наступила «большая зима», которая не позволила России сбросить иго или ассимилировать завоевателей, в отличие, например, от Китая. В это время состоялось, собственно, формирование русской нации, которая отличается терпимостью и приспособляемостью в социальной жизни, но в жизни государственной отличается деспотизмом и жестокостью.

Представление русских о государстве, своем государстве – это «прямой слепок» с жестокой системы иноземного угнетения, наконец, терпимость русских в отношениях между народами и общинами не мешает отчаянной конкуренции и анархичности в индивидуальном поведении, освященной как будто время от времени подмигивающим Христом — дескать «давай, давай, есть возможность - гуляй вволю, а я здесь на небе за тебя порадею».

Из этих ценностей «терпения», «воли» и «строгого царя» и возникла собственно современная русская культура. Поскольку эти ценности оказались в жестком противоречии между собой, то история России развивалась в разрешении этих противоречий, главное из которых – это противоречие между анархичным духом русского народа (волей-волюшкой) и сверхдеспотичным государством, с тем самым «строгим» царем, символом которого стал кровавый, но «свой» Иван Васильевич, кажется, единственный царь, столь воспетый в народных песнях. Поврозь эти начала приносили беду, а вместе, в сочетании и взаимоограничении, делали страну сильнее. Когда доминировало «анархичное» начало, то возникала смута, «бессмысленный и беспощадный» бунт. Когда доминировало второе начало, возникало «великое безмолвствие» после ужасов правления Грозного или Сталина.

В отличие от католика, для православного Христос не царь, не «начальник», он – «серый кардинал», «зам по кадрам» или «завхоз», у которого можно что-то выпросить, не обращаясь к строгому и малодоступному Богу-Отцу.

>Во второй половине «большой зимы» идеи Сергия Радонежского сначала вдохновили народ на победу в Куликовской битве, а затем сложились в формулу нового русского духа, стали ценностями, вокруг которых сплотился народ и создал великое государство и великую культуру.

Хотя, возможно, (и скорее всего) процесс формирования национального духа – это не индивидуальный и даже не просто коллективный процесс. Скорее всего, в самом народе возникает особое «квантовое» состояние. В дело включается «коллективное бессознательное», которое и делает открытие, а мудрецы лишь озвучивают и объясняют его, делают какие-то выводы уже на более низком, т.е. символическом уровне. Поэтому не Сергий Радонежский открыл национальную идею, он лишь своим жизненным примером вдохновил людей, как не Конфуций открыл китайцам национальную идею, а лишь перевел ее в нормы и правила поведения. Вообще, это отдельная тема, тема о «коллективном бессознательном» и «коллективном сверхсознательном», это не аллегории, это реальные коллективные личности, не менее реальные, чем наше и ваше «Я». Причем, эти личности несравнимо более гениальны, чем личность любого гения-человека.

В 1429-1621 Россия утвердилась как сильная азиатская держава, с интересом поглядывавшая и на запад – в Европу. В это время она освободилась от ига, создала сильное московское государство, начала и в целом завершила «собирание русских земель», пережила страшное в своем деспотизме правление Ивана Грозного, разрушительное правление Бориса Годунова, смуту, польскую интервенцию, обеспечила восстановление государства под выбранным царем.

Это время внутреннего освобождения от ига (не случайно так перепуган был Иван Грозный новым татарским нашествием). Почти через 100 лет после освобождения от ига старые страхи еще оставались в крови русских людей. Но во времена смуты новые страхи и опасности вытеснили старые. Новые страхи перед угрозой с запада, опыт смуты, когда вырвался наружу теперь уже не монголо-татарский, а свой, русский анархический дух, дух казачьей вольницы, похожий на дух монгольской конницы, когда русский «почувствовал в себе татарина», ощутил не только способность к рабству и унижению, но и к вольной воле, к принуждению других, вот тогда русский дух временно примирился с собой. Теперь ужасное правление Ивана Грозного уже не представлялось столь ужасным. «Правление» смуты оказалось похуже, хотя бы потому, что оно стерло в памяти, романтизировало эпоху Ивана Грозного. Вольная деспотичная власть и воля оказавшегося без власти народа стали двумя крайностями проявления русского духа, которым в последующем предстояло то объединяться в одно целое, то действовать поврозь.

В 1621-1813 произошло объединение двух начал – деспотизм власти был ограничен деспотизмом народа, воля (делай что хочешь!) народа была ограничена той же волей власти. Поэтому 1621-1669 были действительно «золотым пятидесятилетием» взаимного умиротворения. Но уже в то время внутренне статичная и одновременно чуткая к внешним напряжениям и диссонансам, православная русская культура уловила явное противоречие между богатеющим Западом и экономически застывшей Россией. Поэтому в период «средней осени» 1669-1717 Россия двинулась в погоню за Западом, стала приспосабливать себя к одной из западных моделей (немецко-голландской), чем неизбежно нарушила равновесие между властью и народом.

В период «средней зимы большого лета» (1717-1765) Россия как бы неожиданно и незаметно для себя подпала под полную политическую власть немцев, именно в этот период возникло трагическое в последующем противоречие между онемеченной элитой и «народом-богоносцем». Наконец, в 1765-1813 произошел обратный процесс – обрусение немцев в России, элита стала не немецкой, а русско-немецкой с большим тяготением к европейскому антиподу Германии - Франции (французский язык, революционные идеи и вольтерианство, декабристское движение, антинемецкая политика).

В этот период («большого лета») Россия стала Империей, одной из главных европейских держав, и державой, доминирующей среди соседних азиатских стран (Турции, Ирана, стран Центральной Азии), «отодвинула» Китай в пределы нынешних его границ. Найденное было равновесие между взаимной дикостью власти и народных нравов было нарушено пришельцами– немцами, которые, хоть и пытались честно модернизировать Россию, но воссоздали уже в новом виде старое противоречие. Вместо монгольской или монголо-русской элиты возникла немецко-русская, а потом русско-немецкая элита, еще более далекая от православного народа, чем монгольская, народа, кстати, тоже внутренне расколотого на вольных казаков и крепостных крестьян. Впрочем, это был скорее не раскол, а иерархия. Наиболее сильные люди из крестьян бежали в казаки, тем самым способствуя консервации рабства внутри России, но и одновременно создавая передовой отряд русской культуры для продвижения на восток и на юг континента.

В 1813-1861 («средним летом») власть и народ нашли формулу примирения: отечество (народность), православие, самодержавие. Это не была искусственная формула, наподобие продуктов нынешнего натужного поиска национальных символов, национальной идеи (типа «общипанного» орла, лишенного царской короны). Это были переиначенные и «окультуренные» базовые ценности: приспособления (терпения), воли-волюшки и строгого царя. Европеизированная элита подчеркнуто «ударилась» в народничество. Пушкин «освятил» российскую идею своими поэтическими открытиями.

Россия опять спокойно уснула, умиротворившись ролью европейского жандарма, считая своей главной миссией покорение восточных и южных земель. Немцы здесь стали все больше Иванами Карловичами и действительно оказались большими русскими патриотами. Выросла великая литература, чьим живым источником стало народничество. Но Крымская война «неожиданно» разбудила Россию, вновь указав на ее слабое место – экономику. Российская элита осознала, что без новой модернизации, без европеизации России не обойтись, т.к. на карту поставлена Империя, Великая Россия.

В 1861-1909 были проведены необходимые экономические, социальные и частично политические реформы. Русская крестьянская община перестала быть основой народной жизни. Начался рост промышленных городов. Реформы были тяжелыми, но успешными. Россия быстро догоняла Европу по уровню экономического развития. Но реформы впервые за историю России «покусились» на Бога, на основы общинного быта крестьянства, которое стало вольным (читай – неуправляемым).

Основы патерналистской системы оказались подорваны, было нарушено фундаментальное, корневое соотношение в культуре — баланс между анархией (деспотизмом) народа и деспотизмом (анархией) власти. Власть стала чрезмерно либеральной, а народ, не встречая с ее стороны привычных ограничений сверху, начал революционизироваться, воспринимал свободу как волю, тем более, что в XIX веке казачество сложилось как народность и прием мужиков в казаки стал более трудным делом, а «диких» (т.е. бесхозных) окраин тоже не стало. Весь «дикий» мир Евразии был поделен между Россией и Англией.

Пока только частые и успешные войны спасали Россию от народного взрыва, но война с Японией стала полным фиаско неустойчивой системы, опирающейся на компромисс между либеральной властью и воюющим за Империю народом. Пронеслась первая русская революция, «бессмысленная и беспощадная», как все русские бунты. Революция сделала власть еще либеральнее, а народ еще воинственней. Первая мировая война, несмотря на чудеса храбрости и военного таланта, проявленные русскими солдатами и русскими генералами, окончилась не победой, и даже не поражением, а революцией, т.к. стало невыносимым противоречие между уже не либеральной, а откровенно глупой и слабой властью и совсем теперь вольным народом, который к оружию и войне привык больше, чем к сохе и мирной жизни. Но это была уже другая эпоха.

В отличие от западного человека, имеющего деятельную преобразующую свободу совести, свободу выбора между Богом-Отцом (общиной) и Христом (своей личной совестью, воспитанной на заповедях Христа), русский человек имелсвободу внутреннюю, уходящую от мира, ту же свободу между Богом-Отцом и Христом, но Христом, как «отпустителем грехов», «своим человеком» на небе. Поэтому западный человек не мог не преобразовывать мир, который ему чем-то не нравился или не соответствовал его убеждениям, а русский человек «посылал» этот мир подальше в минуты нестерпимого противоречия между бытием и сознанием – «и не церковь, и не кабак – ничего не свято!», и был в это время «вольницы» не обязан никому: ни Богу, ни людям. Наверно, за это любят русские сами себя. Представьте, что эта внутренняя свобода исчезнет, появится единый и неделимый Бог – русский дух исчезнет, русский человек станет мусульманином. В отличие от «западного Христа», «русский Христос» является не высшим, четко зафиксированным моральным авторитетом, а авторитетом блуждающим. Именно в этом вся разница с «западным человеком». Но здесь необходимо пояснение. Говоря о блужданиях Христа, я не имею в виду Христа как Бога Живого, Христа праведников, Христа глубоко религиозных людей. Они видят Христа одесную Бога-Отца, то есть так, как оно есть. Я говорю о Христе как о моральном авторитете массового сознания – вот здесь он «блуждает».

В 1909-1957 экономическая гонка за Западом, оставаясь навязанным извне внешним приоритетом, на самом деле уступила место идее новой империи, перекрасившейся в идею мировой революции. Россия как будто попыталась «прихлопнуть» Запад с его экономическими успехами, с его чуждым либерализмом, создав мобилизационную экономику, тоталитарную политическую систему.

Произошла резкая смена парадигмы — от слабеющего в 1861-1909 государства и все более анархиствующего народа к совершенно бесправному народу и совершенно суверенному, независимому от своего народа государству, но государству «народному», устранившему чужую ему русско-немецкую элиту, государству, где анархизм народа получил свое выражение в праве самоугнетения и самотеррора.

Более подлой и остроумной системы нельзя было себе представить. Во время коллективизации люди участвовали в экспроприации имущества у своих родственников, у самих себя! Человек одновременно являлся в своем лице и угнетателем (как уполномоченный государства), и угнетенным (как лицо, владеющее личным имуществом). Здесь же и постоянная череда чисток, когда с калейдоскопической быстротой менялись местами экспроприаторы и экспроприируемые, палачи и жертвы: сегодня ты палач, завтра – жертва, послезавтра твой палач станет жертвой. На время «бог» был найден и стал один, отринув личную совесть и семейные устои (Павлик Морозов как национальный герой).

Православие, став коммунизмом, поставило не просто задачу создания мировой империи, но более глобальную задачу уничтожения основного русского комплекса – разрушения ненавистных основ безнадежного для России экономического соревнования с Западом. Удар был нанесен по экономике, и экономика, став по замыслу социалистической, а потом и коммунистической во всем мире, просто прекратила бы развиваться, В этом случае Россия бы обезопасила себя внутренне, вернулась бы к балансу анархично-деспотичных воль государства и народа. И народ, кстати, это нутром понимал, и потому поддерживал власть, думая примерно так: «Ну сейчас поднапряжемся, свергнем иго буржуев, а потом заживем по-доброму, весело и счастливо, гуляя без меры, работая в меру, отвергнув западные лишние удобства». Действительно, что может быть важнее базовых ценностей: воды, воздуха, леса, солнца, женщин, детей?

Но большевистский коммунизм был не православием, а его пародией. У него не было животворных сил, он был наукообразной схемой, которая мобилизовала чувство отрицания, отрицательные эмоции и качества человека: зависть («чувство социальной справедливости»), ненависть («священную ненависть»!), подозрительность («бдительность»!).

Но большевистский коммунизм был не православием, а его пародией. У него не было животворных сил, он был наукообразной схемой.

Стало ясно, что «броска на запад» не получится, т.к. Запад не только обзавелся атомной бомбой, но и по всем параметрам был сильнее Советского Союза, сформировав жестко антисоветский военный и политический блок. После первого опыта строительства соцсодружества, показавшего, что страны Восточной Европы внутренне «остались на Западе» и российское господство здесь невозможно без внешнего принуждения, после того, как Китай фактически откололся от Советского блока, к элите пришло осознание того факта, что мировой революции, а тем более мировой русской империи вближайшее время, а скорее всего и в отдаленное время, не будет, что надо жить в мире с Западом и больше заботиться о сохранении завоеванного, чем об экспансии.

Еще более важным, чем это, было другое открытие. Вместе с научно-технической революцией, быстро преобразившей все стороны теперь уже не только элитного, но и народного быта, постепенно пришло понимание, что конца экономическому развитию не будет даже в случае победы этой самой мировой революции, что и дальше предстоит ненавистная экономическая гонка, а, значит, формула российского баланса — «деспотия против анархии» — оказалась в новых исторических условиях исчерпанной. России предстояло возвращение на путь развития европейской цивилизации, где либеральное государство опирается на экономически и духовно свободную личность.

Так начался период 1957-2005. Но пока либеральные идеи тихо зрели в умах, в физической реальности опять пошел процесс ослабления воли государства и усиления воли народа. В период «оттепели», «шестидесятничества» все как-то быстро пришло в норму. Но не нормализация российской жизни была сутью данного исторического периода, а лишь временная стабилизация перед перерождением всей социальной, политической и экономической системы.

Поэтому уже в 1969-1981 государство с обанкротившейся исторической миссией стало «колоссом на глиняных ногах», а анархическое начало получило в огосударствленной собственности прекрасное «поле деятельности» для тотальной коррупции, когда воруют все — от простого «несуна» до членов ЦК, когда воровство становится нормой, если прямо не одобряемой, то и не осуждаемой ни обществом, ни его элитой.

Далее воровские начала усиливаются и в 1981-2005 разрушают старый уклад, сами становятся «укладом» (символ– «новые русские»), становятся сырьевым паразитизмом всей страны. Фактически то, что происходит сейчас, это современный вариант «смутного времени», правда, есть существенное отличие того «весенне-летнего» от нынешнего «осенне-зимнего». Тогда Россия обрела смысл и формулу своего существования и развития, ныне она ту формулу потеряла.

Теперь ей предстоит долгий поиск новой ценностной формулы бытия, которая, наверно, будет включать в себя и имманентно экономические цели. Возможно, это означает, что Россия «подпишет унию» с католичеством и фактически превратится во вторую Польшу. Но более вероятно, что Россия«китаизируется» (надо учитывать, что китайская цивилизация вступила в «большое лето», а североевропейская — в «большую осень»), сделав основой основ семейную общину, а, может быть, откроет для себя японские формулы «государство как община», «фирма как община».

Русские через 200 лет, скорее всего, будут глубоко верующим православным народом, их внешний облик будет примерно таким же, как и сейчас, но появится больше китайских и индийских лиц. Их Бог будет освящать фирму, в которой они работают и станет скорее похож на аскетичного и скучновато-деловитого протестантского Бога молельных комнат на предприятиях, чем на ставшего экзотичным Бога православных храмов. Бог-Отец опустится с государственных заоблачных высот и станет близким, «семейно-фирменным».

Поскольку Бог-Отец перестает быть «большим начальником», то и в заступничестве Бога-Сына надобность ослабнет. Христос потеряет статус «своего человека», заступника, ведь «грешить» перед фирмой или тесной семейной (клановой) общиной станет много труднее, чем перед далеким государством. Но и «исламизации» русской жизни и русского духа не произойдет, т.к. сам Бог «опустится с небес на землю», станет как бы отцом конкретной общины. Скорее, произойдет «китаизация» Бога и жизни.

Приспособляемость русских, способность их жить и оставаться самими собой в тяжелых условиях, сохранится и получит дальнейшее развитие в 2050-2200, когда их государственность станет решетом, пропускающим на российскую территорию любые народы. Экономика будет под контролем китайцев, европейцев, индийцев и американцев. В конце XXII века в больших городах европейской России русские будут в меньшинстве. В средних и высших звеньях государственного и муниципального аппаратов русские также будут в меньшинстве, но в духовной и социальной жизни русские каким-то незаметным образом продолжат доминировать, объединяя вокруг себя всех «пришельцев». В 2200-2400 русские вновь создадут сильную государственность и возьмут экономический и политический контроль в свои руки.

Но не произойдет ли выхолащивание русского духа, место которого между Богом, т.е. в политическом смысле между сильным государством (церковной иерархией) и «своим человеком» Христом, который «сам терпел и нам велел», но иногда подмигнет, и мы видим в его прищуре (может быть «ленинском прищуре») лихую усмешку дьявола?

Наверно, Христу опять найдется место, он не даст русским совсем уж «объяпониться» или «окитаиться». Русский никогда не будет до конца предан фирме, как никогда он не был предан русской Церкви, государству или партии. Он всегда будет готов послать всех туда, куда обычно шлет всех, и он всегда будет анархичен, готов к измене любым кумирам и любым авторитетам, а потому и на новом витке истории останется загадочен и неуловим.

Именно это главный архетип русского национального характера и русского духа. Иван-дурак (или Емеля) может всю жизнь на печи проваляться, а может и чудище убить. Ему так же просто жить в нищете, как и во дворце. А это значит, что русские везде будут разные, где «индивидуалисты», где «окитаенные семейные», где «объяпоненные-фирменные», где какие, судя по местности и соседям, судя по внешним условиям, но везде будут чувствовать свое духовное и психологическое единство, единство внутренне вольных людей. И плохо может стать тому, кто их «разбудит», «достанет».

Но кроме «послать» что это еще означает?

Это означает, что и в новом «большом цикле» своей истории русские не станут генератором каких-то позитивных мироперестроечных идей, а как губка будут впитывать, осваивать идеи чужие, но, даже впитав их, останутся свободными от их абсолютизации, от русских не будет исходить массовых крестоносцев, массовых религиозных фанатиков и миссионеров, они впитают в себя новые идеи, но разместят их в пространстве своего духа между строгим Богом и нестрогим (блуждающим между Богом и дьяволом) Христом, и время от времени будут вышвыривать надоевших идолов, как старый хлам, примерно так же, как в начале века выбросили само православие в его церковном обличии, а в конце XX века — коммунизм.

В 2000-2200 русская культура будет принимать и адаптировать западные и восточные ценности и пойдет после 2200 года туда, откуда до этого было самое сильное влияние. Скорее всего, это будет китайско-индийское влияние. Т. е. европеизация России в первой половине XXI века сменится все же индиизацией и китаизацией, т.к. Китай вступает в большую фазу подъема, а северная Европа – упадка. И все же, вероятности «западного» и «восточного» вариантов принципиально не отличаются, по крайней мере на основе нашего анализа, политического и ценностного. Единственно, что можноуверенно сказать — это то, что здесь — сцена будущей борьбы гигантов. Кто победит – неизвестно. Нельзя не учитывать и того, что США еще в «лете», а Южная Европа (Италия, Испания) в «лето» вступает.