Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Мастера и шедевры.

  Все выпуски  

Мастера и шедевры.


Мастера и шедевры

Выпуск № 278. 27 декабря 2007г

Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET

К читателю




"Не родись красивой... или..."

РАИСА СЛОБОДЧИКОВА

ДЕКАБРИСТКИ

Восстание декабристов (14 декабря 1825 года) и особенно его разгром усилили раскол в русском обществе: его реакционная часть поддержала и одобрила жестокую расправу царизма, передовые люди проявили сочувствие восставшим.
Всякое проявление сочувствия декабристам рассматривалось властями как антиправительственный акт, усердие же при их осуждении поощрялось. В такой обстановке с первых же часов и дней после 14 декабря активная позиция декабристок, казалось бы не выходящая за естественные пределы личного, родственного участия, становилась важным фактором общественной жизни страны. Женщины первыми открыто выразили сочувствие ссыльным и начали бороться за них, пуская в ход все дозволенные и даже недозволенные способы: деньги (для подкупа стражи), родственные связи, влиятельные знакомства, прошения "на высочайшее имя"...
Надо было обладать немалым гражданским мужеством, для того чтобы пойти против воли самодержца и мнения большинства. Декабристки в большинстве получили воспитание, основанное, прежде всего, на уважении к гуманитарной традиции XVIII в. Ведь те же учителя, что обучали будущих декабристов, толковали юным девицам о Вольтере, Руссо, Гете...
Заложенные в детские и юношеские годы, нравственные принципы будущих декабристок проявились в трудную минуту их жизни. Конечно, они скорее сердцем, чем разумом, понимали происходившее, заботились, прежде всего, об облегчении участи близких людей, уповая при этом на волю божью и милосердие государя.
Женщины, уделом которых в то время была семья, в большинстве не подозревали о существовании тайных обществ и о том, что их мужья участвовали в заговоре против царя. Но это, усугубив страдания, не помешало большинству из них занять правильную нравственную позицию. Страдать за другого – значительно труднее. И, наверное, главная сила тех женщин заключалась в терпении…
Полина Гебль-Анненкова вспоминала, что примерно за месяц до восстания она узнала о готовящемся заговоре из бесед молодых людей, собиравшихся в доме ее мужа Анненкова, и, услышав: "наверное, их ожидает крепость или Сибирь", поклялась последовать за ним повсюду. Ее первые письма к нему свидетельствуют о твердости духа в тот чрезвычайно сложный момент. Она поддерживала растерявшегося мужа, выражала готовность разделить его участь, высоко оценивая его личность.
Александра Муравьева написала мужу: "Ты преступник?! Ты виновный?! Это не умещается в моей бедной голове... – писала Муравьева. – Ты просишь у меня прощения. Не говори со мной так, ты разрываешь мое сердце. Мне нечего тебе прощать. В течение почти трех лет, что я замужем, я не жила в этом мире, – я была в раю".
Это взволнованное письмо, написанное нервной рукой, очень неразборчивым почерком, короткими, отрывочными фразами – свидетельство не только благородства души, самоотверженности, любви, но и мужества, с которым молодая избалованная женщина переносит внезапно свалившееся на нее испытание.
Подобно Муравьевой, безоговорочно и сразу поддержавшей мужа, Мария Волконская, едва узнав об аресте супруга, написала ему, что "готова следовать во всякое заточение и в Сибирь". Однако она оказалась в более сложном положении, чем Муравьева, которая действовала в союзе с матерью мужа и при поддержке всей многочисленной семьи родственников Чернышевых. Волконская же оказалась изолированной, вся семья: отец, мать, братья, сестры восстали против "безумств" Маши, ей затрудняли общение с женами других декабристов.
На первое свидание с мужем она ходила не одна, а в сопровождении родственника – будущего шефа жандармов А. Ф. Орлова. Все родственники, как могли, мешали отъезду Волконской в Сибирь. Генерал Н. Н. Раевский – отец Марии Волконской, по словам Пушкина, "герой и добрый человек", который в 1812 г., не колеблясь, бросился в огонь неприятеля, увлекая за собой двух сыновей, почти мальчиков, теперь сломался, не выдержал поступка своей дочери.
Твердое решение М. Н. Волконской об отъезде в Сибирь было по существу первым проявлением ее незаурядного характера. Она восстала не только против окружающих, но, прежде всего, против себя, дочерней покорности, женской инертности и послушания, привитых ей с детства.
Мать двух декабристов – Никиты и Александра Муравьевых, Екатерина Федоровна Муравьева (1771-1848 гг.), поддерживала материально не только сыновей, но и их товарищей по сибирскому изгнанию. После 1826 года ее дом в Москве стал своеобразным центром связи с сибирской каторгой, сюда стекалась вся информация, часто нелегальная. Здесь можно было узнать о путях и средствах сношения с заключенными, получить утешение или помощь.
Известие о решении женщин ехать вслед за мужьями в Сибирь быстро распространялось среди родственников, друзей и просто знакомых и незнакомых, получая громкую огласку.
Разумеется, Николай I боялся не за судьбу женщин; его страшил тот общественный резонанс, который вызвало их добровольное изгнание. Поэтому по приказу свыше было создано немало препятствий на пути декабристок в Сибирь.
Отправляясь за мужьями, женщины вынуждены были отказаться от собственных детей и родителей: царь разрешил ехать только женам декабристов. В отношении родственников, в том числе и детей, среди постановлений, касавшихся государственных преступников, существовало и такое: "О запрещении отправляться к ним в Сибирь детям их благородного звания, родственникам и другим лицам". Следует отметить, что до отъезда в Сибирь детей не было лишь у Трубецкой и Нарышкиной.
Расставаясь с родными, все они имели очень мало надежд на то, что когда-нибудь свидятся. По постановлению кабинета министров "невинная жена", последовавшая за мужем в Сибирь, должна была оставаться там до его смерти, а может быть, и до собственной кончины, так как правительство не гарантировало обязательного возвращения женщин в родные места в случае смерти их мужей.
А. И. Давыдова, А. В. Ентальцева, М. К. Юшневская вернулись из Сибири по общей амнистии вдовами, схоронив там мужей. Причем Ентальцеву и Юшневскую не выпускали из Сибири десять лет после смерти их супругов.
Первой последовала за мужем в Сибирь Екатерина Ивановна Трубецкая (1800-1854 гг.). Уже в июле 1826 г., на следующий день после отправки на каторгу мужа, она выехала вслед за ним. Ее сопровождал секретарь отца – Карл Воще, который после возвращения из Сибири вынужден был оставить Россию. В Красноярске у них сломалась карета, заболел провожатый. Княгиня продолжала путь в тарантасе уже одна. В Иркутске губернатор Цейдлер долго запугивал ее, требовал (еще раз после столицы!) письменного отречения от всех прав – Трубецкая его подписала. Через некоторое время, губернатор объявил бывшей княгине, что она продолжит путь "по канату" вместе с уголовными преступниками.
Она согласилась и на это. "Женщина с меньшею твердостью, – писал А. Е. Розен, – стала бы колебаться, уславливаться, замедлять дело переписками с Петербургом и тем удержала бы других жен от дальнего напрасного путешествия. Княгиня Трубецкая первая проложила путь, не только дальний, неизвестный, но и весьма трудный. Трубецкая, а за ней Волконская и Муравьева ехали, обгоняя в пути некоторых декабристов.
М. А. Фонвизин 26 февраля 1827 г., находясь "за сто двадцать верст не доезжая Иркутска", послал жене письмо, в котором говорилось: "Трубецкая, Волконская и Муравьева поехали за Байкал – их заставили подписать отречение от звания и я опасаюсь, что их положение будет тягостно".
Примеру первых также последовала Елизавета Петровна Нарышкина (1801-1867 гг.). Сегодня трудно восстановить с точностью, что послужило первым толчком к принятию каждой из декабристок решения обречь себя на добровольное изгнание.
Подвижничество во имя любви? Супружеский долг? Чувство справедливости? Сострадание к близким людям? О многом можно только догадываться.
Через много лет сын Марии Волконской писал: "Припоминаю слова, не раз слышанные мною в детстве в ответ на высказываемое ей удивление по поводу того, что она могла добровольно лишить себя всего, что имела, и все кинуть, чтобы следовать за своим мужем. – Что же тут удивительного? – говорила она. – Пять тысяч женщин каждый год делают добровольно то же самое".
А. И. Давыдова, вернувшись из ссылки, говаривала: "Какие героини? Это поэты из нас героинь сделали, а мы просто поехали за нашими мужьями..."
Одиннадцать добровольных изгнанниц были самыми разными по социальному положению и материальной обеспеченности, по характерам и уровню культуры. Из титулованной знати были княгини Мария Волконская и Екатерина Трубецкая (урожденная графиня Лаваль); Александра Муравьева – из графского рода Чернышевых, одного из самых богатых в России; Елизавета Нарышкина – дочь графа П. П. Коновницына, генерала, бывшего военного министра; генеральша Наталия Фонвизина – из старинного рода Апухтиных. Все они были не только знатны, но и достаточно богаты. А генеральша Мария Юшневская (урожденная Круликовская) похвастать богатством не могла. Получив разрешение на отъезд в Сибирь, она продала последнюю шубу и серебряные ложки, чтобы собрать деньги на дорогу.
Приезд женщин в Сибирь разрушил расчеты властей на полную изоляцию декабристов. Вырвав революционеров из общественной жизни, Николай I надеялся предать забвению не только идеи, но и имена осужденных. Но приехала к мужу А. Г. Муравьева и через тюремную решетку передала И. И. Пущину стихи А. С. Пушкина. "Воспоминание поэта, товарища по Лицею об их дружбе, – писал декабрист, – точно озарило заточение, как он сам говорил, и мне отрадно было быть обязанным Александре Григорьевне за эту утешительную минуту". Стихотворные строки рассказали декабристам о том, что они не забыты, что их помнят, им сочувствуют.
Приехав в Сибирь, женщины окружили узников лаской и заботой, взяли на себя все хозяйственные хлопоты: они закупали продукты, готовили еду, шили для всех заключенных, а не только для своих мужей. "Довести до Александры Григорьевны о нуждающемся человеке, – вспоминал И. Д. Якушкин о Муравьевой, – было всякий раз оказать ей услугу, и можно было оставаться уверенным, что этот человек будет ею успокоен".
И. И. Пущин о ней же писал: "Непринужденная веселость с доброй улыбкой на лице не покидала ее в самые тяжелые минуты первых годов нашего исключительного существования". Отдавая дань любви и уважения декабристкам, А.Е. Розен свидетельствовал: "Они были нашими ангелами-хранителями и в самом месте заточения; для всех нуждающихся открыты были их кошельки, для больных просили они устроить больницу".
Женщины умели поддержать людей, упавших духом, успокоить возбужденных и расстроенных, утешить огорченных: Анненкова, оказавшегося на грани сумасшествия или самоубийства, и Ивашева, впавшего в полное отчаяние, спасли любящие женщины.
В Сибири декабристки вели упорную борьбу с местной администрацией за облегчение условий жизни каторжан. Н. В. Басаргин вспоминал позднее, как дамы, вступаясь за заключенных, в лицо называли коменданта С. Р. Лопарского тюремщиком, добавляя, что ни один порядочный человек не согласился бы принять эту должность без того, чтобы не стремиться к облегчению участи узников. Когда генерал возражал, что его за это разжалуют в солдаты, те, не замедлив, отвечали: "Ну что ж, станьте солдатом, генерал, но будьте честным человеком".
Приезд женщин сыграл огромную роль в каторжной жизни декабристов, как бы цементировал, сплачивал узников. Их роль возрастала с появлением семейных очагов, а затем и первых "каторжных" детей, которые считались воспитанниками всей колонии. Долгие годы, проведенные вместе с мужьями в заточении, стали для женщин трудной, но хорошей школой, не только обогатившей их житейским опытом, но и развившей в них чувство активного гражданского протеста.
Во многих декабристских семьях, особенно бездетных, воспитывались дети-сироты или дети из многодетных бедных семей. Эти воспитанники получали не только материальное обеспечение, но и хорошее – по тем временам и условиям – образование. С народом декабристкам приходилось общаться, прежде всего, в собственных семьях – через прислугу, крепостных.
Сначала царь не разрешал женщинам брать с собой крепостных людей в Сибирь, затем разрешил, но только, естественно, с согласия самих крепостных. Известны случаи, когда привезенная прислуга выражала желание вернуться на родину. В большинстве же случаев отношения складывались вполне удачно. Няня Фонвизиных, Матрена Павловна, все сибирские годы провела вместе с господами и вернулась на родину с ними. Такой же честностью и преданностью отличалась Анисья Петровна, жившая в семье Нарышкиных.
Амнистия. Вернувшиеся изгнанники, явившие пример высокой нравственности и душевной стойкости, были встречены передовым обществом с почтительным уважением и симпатией.
М. Н. Волконская начала писать воспоминания, как она называла их "Записками", вернувшись из Сибири. Получился простой и бесхитростный рассказ о ее жизни с момента замужества и до возвращения из изгнания. Воспоминания написаны на склоне лет женщиной, прошедшей через 1825 год, через сибирскую каторгу.
У Волконских в ссылке умерли двое детей. А сын Михаил, уже, будучи государственным служащим, был послан императором Александром II в Сибирь, отвезти манифест об освобождении своим родителям и всем, оставшимся в живых декабристам и их семьям.
В многочисленных мемуарах, письмах, оставленных декабристами, их женами, детьми, друзьями, то и дело мелькают строки о том, как женщины читали и объясняли заключенным Священное Писание, как шили рубахи для полуголых и замерзающих уголовников, они брали на воспитание сирот, Мария Волконская ходила по избам с Библией, со словами утешения.
Эта женщина, перенесшая столько лишений и страданий, потом писала:
"С тех пор, как я уверена, что не смогу вернуться в Россию, вся борьба прекратилась в моей душе. Я обрела спокойствие и могу посвятить себя более страдающему человеку. И верьте мне, что счастье можно найти повсюду, при любых условиях; оно зависит, прежде всего, от нашей совести; когда выполняешь свой долг и выполняешь с радостью – обретаешь душевный покой".
Не менее интересна судьба и Натальи Дмитриевны Фонвизиной, родственницы известного русского литератора. Декабрист Лорер писал о ней так: "В ее голубых глазах отсвечивало столько духовной жизни, что человек с нечистой совестью не мог прямо смотреть в эти глаза". Фонвизина была человеком необычайной духовной силы и одаренности.
Однажды Фонвизина и Анненкова встречали в тюрьме партию новых ссыльных. Среди каторжан был будущий писатель двадцатитрехлетний Федор Достоевский. Позже он описал эту встречу так: "В Тобольске, когда мы в ожидании дальнейшей участи, сидели в остроге, жены декабристов умолили смотрителя и устроили с нами тайное свидание. Мы увидели этих великих страдалиц, добровольно последовавших за своими мужьями в Сибирь. Они бросили все: знатность, богатство, связи и родных, всем пожертвовали для высочайшего нравственного долга. Ни в чем неповинные, они в долгие 25 лет перенесли все, что перенесли их осужденные мужья. Свидание продолжалось час. Они благословили нас в новый путь, перекрестили и оделили Евангелием – единственная книга, позволенная в остроге. Четыре года пролежала под моей подушкой в каторге. Я читал ее иногда и другим. По ней выучил читать одного каторжного".
С этим Евангелием Достоевский не расставался всю жизнь. Перед смертью он попросил жену открыть и читать из него, а потом подарил эту святую книгу сыну, как самую большую драгоценность. Сейчас это Евангелие хранится в музее.
После той памятной встречи, между Фонвизиной и Достоевским завязалась длительная переписка. И кто знает, может как раз под влиянием этой женщины, христианство Достоевского после каторги стало более живым и действенным.
У Натальи Дмитриевны в Сибири был хороший друг – архимандрит Макарий, который стал прообразом отца Зосимы в романе Достоевского "Братья Карамазовы". Они вместе ходили в школы, занимаясь духовным просветительством, вместе мечтали о переводе Библии на русский язык. Известна рукопись Фонвизиной, которой зачитывались декабристы – ее толкование на молитву "Отче наш".
Декабристы называли своих жен "наши ангелы-спасители".
Можно еще много говорить об этих женщинах. Их судьбы трагичны и величественны. Эти женщины были глубоко верующими, и их вера помогла им перенести страдания, они благодарили Бога за то, что именно Он так распорядился их судьбой.
Верность, стойкость этих женщин ярким светом осветила былое и вдохновила А. С. Пушкина, А. И. Одоевского, П. А. Вяземского, Некрасова Н.А. на создание поэм о подвигах женщин-декабристок.
Вглядываясь в прошлое, мы видим в 9-вековой истории Отечества не только тех, кто были хранительницами домашнего очага, матерями и женами, но и правительниц, умных собеседниц и дальновидных дипломаток, бунтарок и щедрых меценаток. Исторические силуэты их порою ярки, а порою бледны из-за недостатка сохранившихся источников, но каждая женская судьба величественна и самобытна.

Мои рассылки

1.Потому что круглая Земля.

Смешные и познавательные истории о путешествиях автора по разным странам. Принимаются для публикации рассказы и информация. Чем раньше пришлешь - тем быстрее прочтешь. Почитайте, улыбнитесь - и к вам потянутся люди. Время пошло.

2.Чтоб вы так жили!
Все, о чем я собираюсь рассказать в этой рассылке - правда. Это истории из моей жизни. Когда-то они были просто моей жизнью. Теперь стали историей. Кому-то они покажутся неинтересными. Кому-то наивными. Кое-кого, надеюсь - заинтересуют. Но это не все. Ведь и у вас случалось в жизни что-то интересное. Пишите, я с удовольствием все опубликую. И это еще не все. Одни истории приедаются. Пусть будет юмор, что-то необычное. И, конечно, ваши письма найдут здесь достойное место. И это еще не все...



Это интересно

1.Домашний электронный музей шедевров мировой живописи. Множество электронных альбомов, посвященных великим мастерам живописи. В альбомах представлены лучшие картины лучших художников с возможностью распечатки, а также биографии художников. Все альбомы работают под музыку. Предоставляется пожизненный доступ к скачиванию. Количество альбомов постоянно растет. Домашний электронный музей - лучший способ приобщения к искусству живописи!


Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET


До встречи!

Моя почта

Рассылки Subscribe.Ru
Мастера и шедевры.
Архив рассылки "Мастера и шедевры"



В избранное