Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Мастера и шедевры.

  Все выпуски  

Мастера и шедевры.


Мастера и шедевры

Выпуск № 209. 13 июня 2006г

Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET

К читателю


Однажды, просматривая свою библиотеку, я взял в руки один из трех томов книги И. Долгополова "Мастера и шедевры", год издания 1986. Подарил мне ее кто-то из друзей. За хлопотами повседневной жизни о существовании ее позабыли и она простояла на полке 15 лет. Чтобы вот так, совершенно неожиданно, вновь напомнить о себе. Я взял ее в руки, полистал и уже не смог оторваться, забросив на несколько дней самые неотложные дела. Книга редкая и думаю, что немногие держали ее в руках.

Наберись терпения, читатель. Рассказы достаточные по объему, а возможности человеческие ограничены. Рассказов немало - более ста. Так что чтение их растянется для нас с тобой на длительное время. Но какое чтение...



Рассказ 74. .
«Борис Кустодиев»

Репродукции к рассказу можно посмотреть здесь.

Что за диво? На обычно тихой улице – толчея.
Почему такая давка на тротуаре у входа в особняк? Почему такая сутолока в вестибюле, в гардеробе?
Подъезжают машина за машиной к парадному подъезду, их наступают молодые и немолодые люди:
„Нет ли лишнего билета?.."
Рядом с большой афишей выстраивается молчаливая очередь из публики поскромнее и потише, которая все же мечтает проник¬нуть В заветные высокие двери, когда схлынет поток счастливых обладателей приглашений. Кстати, несколько забегая впе¬ред, необходимо доверительно сообщить, что очередь людей не иссякала у этого дома полтора месяца, невзирая на капризы московской погоды.
Не иссякала ни на час.
Наконец и мы, влекомые людской толпою, не спеша, ступеньку за ступенькой одолеваем белую парадную мраморную лестницу.
В первом зале нас встречает хозяйка.
Румяное, свежее лицо ее приветливо. Тугие косы, уложенные короной, венчают гордую головку. Красавица рада гостям, ее соболиные брови чуть приподняты, карие глаза блестят. Она прелестна и величава. В ней вся роскошь женской красы. И ласковая милота и упрямая непокорность. Она самолюбива и добра.
Еще миг - и она степенно шагнет вперед, навстречу гостям, и поклонится.
Тогда мы увидим серебряную стежку пробора, сверкнут руби¬новые серьги, зашуршат тяжелые складки лилового шелкового платья, блеснет рдяным огнем большая брошь, зашелестит чер¬ный платок, усыпанный лазурными, шафранными, пунцовыми, янтарными цветами, обрамленными изумрудной зеленью ...
Она степенно опустит лебяжью белую руку, низко, чуть не касаясь пола кружевным платком, и мы явственно услышим любезное сердцу: „Добро пожаловать!"
Но не шагнет она, не поклонится, не оживет. Навеки будет такой - спокойной, вальяжной чаровницей.
Никогда не ступить ей на паркет особняка Академии худо¬жеств на Кропоткинской улице, как не стоять на булыжной мостовой приволжского городка.
И до скончания веков будет бушевать буйная кипень го¬рящих красок русской осени, во всем великолепии червонных, багряных листьев, яркого золота куполов церквей, пожара алой рябины, пестряди лавок и лабазов с малахитовыми арбузами, пунцовыми яблоками.
Века пройдут и многое изменится, а все будут плыть и плыть в высоком небе румяные кучевые облака над бескрай¬ним синим раздольем Волги.
Много утечет воды. Может быть, человек оседлает далекие звезды, но навсегда напоминанием о Земле, о вечной красоте останутся пышнотелые богини Рубенса, закованные в парчу и драгоценности инфанты Веласкеса, очаровательные и милые парижанки Ренуара. Среди них будет и „Купчиха", с которой мы только что встретились на вернисаже.
Ее создал Борис Михайлович Кустодиев в 1915 году. Ему было бы девяносто лет, и поэтому открыта эта юбилейная выставка, и поэтому такое столпотворение и торжество, и так радостны лица людей, очарованных даром художника. Только нет с нами создателя всех этих чудесных картин.
Он ушел от нас в 1927 году, тяжко больной, парализованный, по существу, безногий. Последние пятнадцать лет его недолгой жизни, а он прожил всего сорок девять лет, были тяжкими.
Неизлечимая опухоль спинного мозга, операции, операции, клиники, больницы, бессонные ночи, неподвижность.
И, несмотря на все эти нечеловеческие испытания и муки, именно в эти пятнадцать лет художником созданы десятки шедевров, составляющих славную главу в развитии русской живописи. Главу, полную радости, солнца, веселого разноцветья.
Такова была сила характера Кустодиева.
Натуры цельной, чистой, бесконечно преданной искусству.
Осень. Сырые туманы стелются по крутым склонам Альп, накрывая долину Лейзена промозглой мглой.
Кустодиев лежал на балконе, запеленатый, в меховом мешке. Неподвижность. Тихо, слишком тихо для живых. Туман обвола¬кивает черные скелеты деревьев, игрушечные домики, подпол¬зает к балюстраде, он похож на огромную серую медузу.
Воздух замер, и щупальца грязно-серой мги близки, они выползают из-за хилых елей, вот они совсем рядом.
Вдруг тусклое марево прорезал звонкий рожок. Кустодиев вздрогнул.
Почта…
„Милая Юля,
Получил я твое письмо сейчас с этой ужасной новостью - умер милый Серов, умер наш лучший, чудесный художник-ма¬стер. Как больно все это - как не везет нам на лучших людей и как быстро они сходят со сцены... Меня это все взволновало очень, я так ясно его вижу живым, хотя давно мы с ним послед¬ний раз виделись - весной в Петербурге.
Шлю сегодня телеграмму его жене, хотя не знаю адреса - но думаю, что дойдет, его ведь все знали в Москве.
А у нас пасмурная погода - снег, туман, ветер, так неприятно и тоскливо.
Вероятно, его уже похоронили вчера - как это ужасно... Как несправедлива эта смерть в самой середине жизни, когда так много можно еще дать, когда только и начинают открываться широкие и далекие горизонты".
Как трагически звучат эти слова из письма Кустодиева к жене Юлии Евстафьевне, написанные им самим, тяжко, неиз¬лечимо больным!
Ведь художнику было всего 33 года в ту пору, когда он лежал в лечебнице далекого швейцарского курорта Лейзена, месяцами прикованный к постели.
Тяжелые, безысходные мысли порою одолевали его:
,,Прислала ты письмо, которое растревожило мои старые раны, — все эти вечно старые и вечно новые вопросы, которые и меня самого мучают не меньше тебя. Ты вот пишешь про чувство одиночества, и я вполне это понимаю - оно у меня еще усиливается… сознанием, что я нездоров, что все, чем другие живут, для меня почти уже невозможно... В жизни, которая катится так быстро рядом и где нужно себя всего отдать, уча¬ствовать я уже не могу - нет сил. И еще больше это сознание усиливается, когда я думаю о связанных со мной жизнях - твоей и детей. И если бы я был один - мне было бы легче переносить это чувство инвалидности".
Духовная крепость и сильный характер волжанина обере¬гали Бориса Михайловича.
Мгновения упадка и хандры сменялись днями, полными уве¬ренности и подъема:
„Правда, несмотря на все, я иногда удивляюсь еще своей беспечности и какой-то, где-то внутри лежащей, несмотря ни на что, радости жизни, - просто вот рад тому, что живу, вижу голубое небо и горы - и за это спасибо, И не останавливаюсь долго на мучающих, неразрешимых вопросах. Да, этого всего не опишешь в письмах на нескольких листочках бумаги ..."
В один из таких добрых дней, когда недуг немного отпустил художника, Кустодиев начинает, несмотря на запреты врачей, писать картину.
Этому полотну было суждено стать вехой на творческом пути художника. Здесь, на чужбине, он, подобно Гоголю, особенно ярко ощу¬тил красу родной земли. Он мог повторять слова великого писателя:
,,Теперь передо мною чужбина, вокруг меня чужбина, но в сердце моем Русь, не гадкая Русь, но одна только прекрасная Русь…"
Кустодиев, невзирая на великолепный успех, достигнутый им на первых порах творческого пути, на поток заказов, глубоко переживал бесцельность и вредность славы модного портре¬тиста.
Вот как описывает он свои сеансы в Царском Селе, моделью в которых служил царь Николай II;
«Каждый день рассчитан, суета сует, толку никакого…
Ездил в Царское 12 раз; был чрезвычайно милостиво принят, даже до удивления - может быть, у них теперь это в моде „обласкивать", как раньше „облаивали". Много беседовали -конечно, не о политике (чего очень боялись мои заказчики), а так., по искусству больше - но просветить мне его не уда¬лось - безнадежен, увы...
Что еще хорошо - стариной интересуется, не знаю только, глубоко или так – «из-за жеста». Враг новшества и импрессио¬низм смешивает с революцией.
,,Импрессионизм и я - это две вещи несовместимые" - его фраза. И все в таком роде…»
Сын Волги, коренной русский, не мог не чувствовать весь омут и фальшь, всю казенщину официального Петербурга, тем более что, работая с Репиным над знаменитым „Государствен¬ным Советом", Кустодиев близко соприкоснулся с элитой госу¬дарственного аппарата Российской Империи и узнал многому цену. Как крик души звучат слова:
„Питер мне опротивел до невозможности, так хочется куда-нибудь в глушь, в деревню какую, что ли, в степь ли, только подальше от этого большого туманного Питера с высокими ящиками-домами..."
И как не вспомнить слова, сказанные великим Гоголем:
„Таинственный, неизъяснимый 1834! Где означу я тебя вели¬кими трудами? Среди ли этой кучи набросанных один на другой домов, гремящих улиц, кипящей меркантильности - этой безоб¬разной кучи мод, парадов, чиновников, диких северных ночей, блеску и низкой бесцветности?.."
Петербург предлагал молодому писателю трудный искус. Не каждому было дано справиться с ним.
„Все составляет заговор против, нас, - писал Гоголь, - вся эта соблазнительная цепь утонченных изобретений роскоши сильнее и сильнее порывается заглушить и усыпить наши чувства. Мы жаждем спасти нашу бедную душу, убежать от этих страшных обольстителей".
Не всем художникам было дано ,,убежать от этих страшных обольстителей". Многих ждала судьба Чарткова из гоголевского „Портрета".
Кустодиев, попав в круговорот петербургской жизни, стоял на пороге беды. Суета, бессмысленная, каждодневная, погло¬щала время, убивала талант.
А ведь живописец отлично знал, чего он хотел. Редко кто из его современников так чувствовал Русь. Но Кустодиев принуж¬ден был писать парадные портреты.
„Пишу и княжну, наконец-то ее добыл, но… больше 5 сеан¬сов не буду иметь (был уже 3 раза), так как ее высочество очень утомляются от ничегонеделания, но желают получить хороший портрет, не позируя. Условия работы очень трудные, кругом дамы, болтают и делают свои замечания, вовсе для меня не лестные, и хотят, чтобы я сделал ее и молодой и красивой - но ни того, ни другого я перед собой не имею. Обещаю все это сделать в большом портрете".
Как здесь не вспомнить злополучного Чарткова!

Мои рассылки

1.Потому что круглая Земля.

Смешные и познавательные истории о путешествиях автора по разным странам. Принимаются для публикации рассказы и информация. Чем раньше пришлешь - тем быстрее прочтешь. Почитайте, улыбнитесь - и к вам потянутся люди. Время пошло.

2.Чтоб вы так жили!
Все, о чем я собираюсь рассказать в этой рассылке - правда. Это истории из моей жизни. Когда-то они были просто моей жизнью. Теперь стали историей. Кому-то они покажутся неинтересными. Кому-то наивными. Кое-кого, надеюсь - заинтересуют. Но это не все. Ведь и у вас случалось в жизни что-то интересное. Пишите, я с удовольствием все опубликую. И это еще не все. Одни истории приедаются. Пусть будет юмор, что-то необычное. И, конечно, ваши письма найдут здесь достойное место. И это еще не все...



Это интересно

1.Домашний электронный музей шедевров мировой живописи. Множество электронных альбомов, посвященных великим мастерам живописи. В альбомах представлены лучшие картины лучших художников с возможностью распечатки, а также биографии художников. Все альбомы работают под музыку. Предоставляется пожизненный доступ к скачиванию. Количество альбомов постоянно растет. Домашний электронный музей - лучший способ приобщения к искусству живописи!


Каждый день - обновления на сайте WWW.ERMANOK.NET


До встречи!

Моя почта

Рассылки Subscribe.Ru
Мастера и шедевры.
Архив рассылки "Мастера и шедевры"



В избранное