История дня по итогам голосования за 21 января 2010
2010-01-21 00:00
Поймал мужик в реке окуня. Окунь хоть и большой был, но единственный, не задалась рыбалка. Дома, при разделке окуня, он заметил, что в желудке речного разбойника выделяется что-то сферическое, правильной формы. Оказалось - черепашка. Признаков жизни она не подавала, но лапки, головка были целые. И от нефиг делать, мужик набрал в банку воды и закинул в неё черепаху. Утром обнаружил, что она живее всех живых - вовсю носится в банке. Пошёл, купил ей мороженых креветок, червяков и других вкусностей. Вот так, кажется, всё - съели тебя. Открываешь глаза: вокруг чистая вода, никаких хищников и хавки - ешь, не хочу. В черепаший рай попала, не иначе! Так четвёртый год в этом раю она и живёт.
История дня по итогам голосования за 22 января 2010
2010-01-22 00:00
Три года назад попал ночью автостопом в Турции в маленький город, названия которого и не помню уже. Стою, обалдеваю, не могу понять где я и что я. Метрах в двадцати стоят пятеро и усиленно машут мне руками. Я уже привык, если на востоке человек изображает из себя мельницу, процентов на 90 это таксист. Поэтому, чтобы они не обольщались, я издалека закричал "Пара ёк", что означает "Все бабло пожрал злобный бабложратель". Но, поддавшись на их увещевания, подкрепленные чем-то похожим на автоматы, и подойдя поближе, я понял, что это полицейские. Проверив для всякого документы, они спросили, какого, собственно, хрена, я делаю в их городе. Спросили, естественно, на турецком, так как очень быстро выяснилось, что английского они не знают, а по-русски владеют только двумя словами: "чшка" и "шпарта", что соответственно означало "ЦСКА" и "Спартак". Мало того, что они всей толпой в пять человек оказались футбольными болельщиками и долго тыкали мне в нос какие-то спортивные газеты, они еще пытались поймать мне машину в моем направлении для продолжения моего путешествия. Когда стало ясно, что все автомобили едут не туда, лица ребят вдруг посуровели и один из них снял автомат и, тыча в меня им сзади, потребовал, чтобы я сел в полицейскую машину. Я бы мог и не писать этой фразы, но деваться, по понятным причинам, было некуда. Пришлось подчиниться грубому насилию. Мы куда-то поехали, потом куда-то приехали и я, с руками назад, вышел из машины. Меня провели в дежурную часть, далее был такой диалог (с сурдопереводом, так как вслух мы друг друга не понимали):
- Как, говоришь, тебя зовут? - Евгений - Ага, Евгений, вот здесь туалет, тут душ, тут у нас диван стоит, сейчас мы тебе пожрать принесем и кофе, Расслабься, мы пошутили.
И вся толпа весельчаков с автоматами дружно заржала. Реально, четыре часа после этого, все кто был там, а это помимо тех пятерых еще и патрули, время от времени возвращавшиеся с обхода, местные жандармы, приходили как в зоопарк, посмотреть на русского стопщика и каждый приносил с собой чего-нибудь пожрать. Разговор велся на пальцах, единственное конструктивное, что я запомнил за все время, там проведенное, была фраза "Курникова, О!!!"
На утро меня опять посадили в машину уже другие люди, которым меня передали по смене, отвезли на автовокзал, купили мне завтрак, билет на автобус до следующего города, сказали, что все эти блага дарит мне турецкая полиция, помахали рукой и я поехал.
Как-то не хочется даже думать, что было бы в аналогичной ситуации у нас.
История дня по итогам голосования за 23 января 2010
2010-01-23 00:00
Наш «опытно-экспериментальный стенд», а иначе «ОИС» обладал достаточно большим станочным парком и по сути представлял собой хорошо развитое, небольшое машиностроительное предприятие. Что не удивительно, коллектив станочников и слесарей был разношерстный, но совершенно мужской. Как на всяком опытном производстве, месячные авралы чередовались с недельным бездельем. Во время простоев мужики за зарплату с усердием шлифовали обитые сталью столы костяшками домино, сражались в «фишечный» бильярд, или пин-понг. Когда надоедало домино, ребята могли пошутить над кем-нибудь из начальных мастеров и инженеров. Вон когда Федька свою цвета мокрый асфальт восьмерку, у цыган купленную, ковырял в моторе, они пошутили. Тихо подошли вдесятером посмотреть, один болтовней отвлекал, восемь здоровых оболтусов рабочими ладонями сверху надавили, так что машина на все амортизаторы села, а когда отпустили резко, еще один оболтус на бетонный пол железяку лишнюю кинул. Машина подпрыгнула и звякнуло одновременно. Федька, подумав что отвалилось чего важное, тех цыган-автопродавцев матом полчаса на одном дыхании клял. Безобидно так "подкалывали". Все кроме Федьки. В коллективе самый большой авторитет это Степаныч. И у начальства, и у работяг. Он это все с железкой и организовал. Степаныч - слесарь. И не какой-нибудь простой лекальщик, а еще универсал полный. На всех станках от прецензионных токарных до ДИП-500 и простейшей маятниковой пилы мог любого специалиста превзойти. Если в чертежах ошибку видел или неясность, то сам исправлял. Спокойно, без нервов и так, что никто из конструкторов недовольным не оставался. Правильно все делал и подходец имел, потому что. Сколько его знали ни разу не ошибся и не напортачил. Все наши конструкторские «изыски в машиностроении», если к ним Степаныч руку приложил работали как положено и надежно. И от работы никогда не бегал, а сам ее искал. Иногда даже ночевать мог остаться, когда аврал. Единственно чего Степаныч сторонился так это партсобраний и общественной работы. Во время собраний Степаныч исчезал. Не по волшебству, а нормально: здания ОИС - бывшие каретные мастерские, жилые дома и фиг его знает чего еще, связанные общими коридорами, подвалами, крышами, переходами и пристройками, могли «исчезнуть» пару батальонов, а не одного хитрого, старого слесаря. Федька тот другой. Это вам не Степаныч. Из рук все валится от неохоты работать. От любого дела отопрется по тысяче болезненных причин. Не то что бы он больной был. Наоборот даже - вполне здоровый тридцатилетний бугай. Но мнительный правда. Чуть чихнет - в медпункт. Споткнется - опять туда же на обследование. А если палец, не дай бог, поцарапает без укола от столбняка с места не двинется. Так и будет стоять столбом, чтоб зараза по телу не разошлась. Зато общественный работник каких поискать днем с огнем надо. Душевный очень, если деньги на подарок собрать, политинформацию прочесть, или в стенгазету о здоровье заметку написать. Если собрание, то до конца высидит проголосует и последним уйдет. Лишь бы не работать, в общем. А шутки у него злые и несмешные были. И все к Степанычу неравнодушен. В замок от шкафчика эпоксидки налить, дверь в сортире палкой подпереть, или втихаря соли солонку в столовский суп высыпать - это Федька, даже и проверять не надо. Его мужики предупреждали. По-мужски. Оставь Степаныча в покое, проучим не то. Не внял. Степаныч до поры до времени терпел. Пока в обед с любимого стула не упал и ушибся сильно: в шестьдесят с лишним красиво не упадешь. Ножка подпиленной оказалась. Пиздец тебе, Федя, - тихо промолвил Степаныч, - надоел. И это был первый раз, когда от него матерное слово на работе слышали. Федька поржал, конечно, и забыл. А зря. Через день, придя на работу Федька обнаружил у себя на верстаке толстую книжку размером со школьный альбом для рисования. «Сифилис», 1967 года издания. Брезгливо потыкав книгу пальцем, и убедившись, что ему не чудится, Федька спросил чья. Никто не знал. До обеда книжка пролежала нетронутой, а вот Федькину вчерашнюю «Вечерку» с кроссвордом, кто-то увел. В домино Федьку не взяли по вредности, в бильярде был полный комплект, а в пин-понг он не умел. Федьке стало скучно и он взялся за книжку. Пропустив предисловие, рассказывающее о роли КПСС и советского правительства в победе над сифилисом в СССР, Федька углубился в чтение. Книжка оказалась с картинками, картинки настолько ужасными и цветными, а текст так красочно и живо описывал тяжести и совершенно неизлечимые последствия запущенного сифилиса в царском и капиталистическом обществе, что Федька проникся. Он перелистывал страницы, особое внимание уделяя описанию симптомов и методам профилактики. С обеда в цех он опоздал на два часа, был выматерен мастером, в первый раз не смог придумать объяснение своему проступку и отмазаться. На следующий день в столовой все увидели, что ложку и стакан Федька принес из дома. И тут же вспомнили, что утром он ни с кем не здоровался за руку. Душевой Федька пользоваться перестал и уходил бы домой грязным, если бы работал. Неделю Федор был чернее тучи, пугливо озирался по сторонам и обходил встречного метра за полтора. Кто-то рассказывал, что видел Федьку в туалете возле зеркала, рассматривающего прыщ на своем носу в большую лупу. А когда у него на губе выскочил «герпес», в просторечии называемый лихорадкой, он пропал на три дня. Вернулся отдохнувшим, спокойным и веселым. Справку с Соколиной горы об отсутствии у него сифилиса он показал даже Степанычу, хотя тот с ним не разговаривал. Федькина душа пела. Утром следующего дня он нашел у себя на верстке книжку «Ишемическая болезнь сердца в молодом возрасте». Или как-то так. А через месяц он уволился. Председателю профкома, нежелавшему расставаться с таким ценным работником, он объяснил, что не может работать в таком черством коллективе где ему никто не хочет даже давление померить и очень нервная работа. Председателю профкома его уговорить не удалось. А жаль. Потому что я лично в ящике верстака у Степаныча видел еще одну медицинскую книгу, на обложке которой красовались большие буквы: «Шизофрения».
