Эрик Хоффер, "Истинноверующий. Мысли о природе массовых движений".

Начало – здесь.

37

Люди, постоянно чувствующие себя не на месте, — это те, кто не может делать в жизни того, к чему они стремятся всей душой, — вследствие ли отсутствия необходимого таланта или из-за неизлечимых умственных или физических недостатков. Никакие достижения в других областях, как бы блестящи эти достижения ни были, дать удовлетворения таким людям не могут. Что бы они ни предпринимали, — они «вкладывают в это самих себя, но всегда не удовлетворены результатом и никогда не могут остановиться. Они нам словно доказывают, что когда мы имеем что-то, чего не хотим, нам всегда не хватает чего-то другого; мы никогда так быстро и далеко не бежим, чем тогда, когда бежим от самих себя.

Люди, постоянно чувствующие себя не на месте, могут найти спасение только в полной отрешенности от себя, и такое спасение они находят в том, что растворяются, теряются в тесной коллективности массового движения. Отрекаясь от своей собственной веры, от собственного мнения и своих стремлений, отдавая все свои силы служению вечному делу, они наконец освобождаются от положения белки в колесе, которое обрекало их на вечную неудовлетворенность.

Среди людей, постоянно чувствующих себя не на месте, наиболее безнадежно неудовлетворены, а потому и наиболее беспокойны люди с неутоленным стремлением к творческой работе. Как те из них, кто безуспешно пытается писать, рисовать, сочинять музыку и т. п., так и те, кто хотя бы раз в жизни испытал вдохновение, после чего почувствовал, как иссякает творческий поток, оказываются в тисках отчаянной страсти. Ни слава, ни власть, ни богатство, никакие умопомрачительные успехи в других областях деятельности не могут утолить их жажды. Им не всегда помогает даже полная преданность «священному делу». Их жажда неутолима, и из них обычно выходят самые неистовые сторонники крайних действий в служении «священному делу»1.

М. Гамаюн, «Книга Золотой Лестницы.

Ступень вторая, СХОЖДЕНИЕ».

Начало – здесь.

Очень большая заметка на полях.

В своей книге «Динамика капитализма» известный историк экономики Фернан Бродель утверждает, что неравномерность развития капитализма в различных странах объясняется по-разному складывающимися отношениями между Капиталом и Властью. Он пишет:

«Так, современное государство, которое не произвело, а лишь унаследовало капитализм, то поощряет его, то препятствует ему.  То даст действовать, то стремится сломать его механизм. Капитализм торжествует лишь тогда, когда идентифицирует себя с государством, когда сам становится государством.

(…)

Подлинная судьба капитализма была в действительности разыграна в сфере социальных иерархий.

В каждом развитом обществе имеется несколько иерархий, несколько своего рода лестниц, позволяющих подняться с первого этажа, где прозябает основная масса народа — Grundvolk, по выражению Вернера Зомбарта: религиозная иерархия, иерархия политическая, военная, различные денежные иерархии. Между теми и другими, в зависимости от времени и места, наблюдаются противостояния, компромиссы или союзы, иногда даже слияние. В XIII веке в Риме религиозная и политическая иерархии сливаются, но вокруг города возникает опасный класс владетельных сеньоров, которым принадлежат обширные земли и неисчислимые стада, – и это в то время как банкиры Курии – выходцы из Сиены – начинают занимать высокое положение в местной иерархии. Во Флоренции конца XIV века старинная феодальная знать полностью сливается с новой крупной торговой буржуазией, образуя денежную элиту, к которой по логике вещей переходит и политическая власть. В других социальных условиях, напротив, политическая иерархия может подавлять все остальные, как это происходит, к примеру, в Китае при династии Мин и Манчжурской династии. Та же тенденция, хотя и менее отчетливо и последовательно, проявляется и в монархической Франции при Старом Режиме, который долгое время держит купцов, даже богатых, на третьестепенных ролях и выводит на передний план главную – дворянскую – иерархию. Во Франции времен Людовика ХШ путь к могуществу лежит через близость к королю и двору. Первым шагом подлинной карьеры Ришелье, обладавшего скромным саном епископа Люсонского, было место духовника вдовствующей королевы Марии Медичи, благодаря которому он приблизился ко двору и вошел в узкий круг правителей Франции.

В каждом обществе свои пути удовлетворения личного честолюбия людей, свои типы преуспевания. Хотя на Западе и нередко преуспевают отдельные личности, история постоянно твердит один и тот же урок: личный успех почти всегда следует относить на счет семей, бдительно, настойчиво и постепенно увеличивающих свое состояние и свое влияние. Их честолюбие уживается с терпением и растягивается на долгий период времени. Тогда, значит, надо воспевать достоинства и заслуги старинных семей, древних родов? Применительно к Западу, это будет означать то, что позже стали называть общим термином «история буржуазии», являющейся носительницей капиталистического процесса, создающей или использующей ту жесткую иерархию, которая станет становым хребтом капитализма. Последний, действительно, в поисках приложения своего богатства и могущества поочередно или одновременно опирается на коммерцию, ростовщичество, торговлю на дальние расстояния, государственную службу и землевладение; земля всегда была надежной ценностью и к тому же в большей степени, чем обычно полагают, придавала владельцу очевидный престиж в обществе. Если внимательно присмотреться к жизни этих длинных семейных цепочек, к медленному накоплению состояний и престижа, становится почти в целом понятным переход от феодального строя к капиталистическому, произошедший в Европе. Феодальный строй являлся устойчивой формой раздела в пользу помещичьих семей земельной собственности – этого фундаментального богатства, – и имел устойчивую структуру. «Буржуазия» в течение веков паразитировала на этом привилегированном классе, жила при нем, обращая себе на пользу его ошибки, его роскошь, его праздность, его непредусмотрительность, стремясь – часто с помощью ростовщичества – присвоить себе его богатства, проникая в конце концов в его ряды и тогда сливаясь с ним.

Но в этом случае на приступ поднималась новая буржуазия, которая продолжала ту же борьбу. Это паразитирование длилось очень долго, буржуазия неотступно разрушала господствующий класс, пожирая его. Однако ее возвышение было долгим, исполненным терпения, постоянно откладываемым на век детей и внуков. И так, казалось, без конца.

Общество такого типа, вышедшее из феодального и само еще сохранившее наполовину феодальный характер, является обществом, в котором собственность и общественные привилегии находятся в относительной безопасности, в котором семейные кланы могут ими пользоваться относительно спокойно, а собственность является священной или, во всяком случае, претендует на такой статус, где каждый остается на своем месте. Наличие таких спокойных или относительно спокойных социальных «вод» необходимо для накопления богатства, для роста и сохранения семейных кланов, для того, чтобы с помощью монетарной экономики, наконец, всплыл на поверхность капитализм. При этом он разрушает некоторые бастионы высшего общества. Но лишь с тем, чтобы возвести для себя новые, такие же прочные и долговечные.

Столь длительное вынашивание семейных состояний, приводящее в один прекрасный день к ослепительному успеху, для нас так привычно и в прошлом, и в настоящем, что нам трудно отдать себе отчет в том, что оно представляет собой одну из существенных особенностей Западного Общества. Мы замечаем ее, лишь отведя взор от Европы и наблюдая совершенно иное зрелище, которое представляют для нас неевропейские общества. В этих обществах то, что мы называем или можем назвать капитализмом, обычно наталкивается на социальные препятствия, которые трудно или невозможно преодолеть. И именно контраст, создаваемый этими препятствиями, подсказывает нам правильные объяснения».

Продолжаем публикацию статьи Олега Матвейчева «Страна господ».

Начало здесь.

13. Что написано в пунктах с 1-го по 5-й, есть принадлежность дикого "естественного состояния". Что написано в пунктах с 5-го по 10-й, мы привыкли называть "феодализмом". То, к чему мы приходим в самом конце, а именно взаимная признанность всех господ господами, без всякого рабства, - это новая история и "современное государство". В "современном государстве" изначально человек признан в качестве свободной личности, он имеет права, в его отношении действуют законы и пр. Если восточная деспотия знала свободу Одного Господина, а все были рабами, если античный и средневековый мир знал свободу Некоторых Господ и его государства все же держались на рабстве, то новый мир и новые государства - это государства, где каждый гражданин есть господин, где каждый есть князь, где все господа. Это государства, состоящие из одних только "монархов", которые тем более свободны, чем более самодостаточны, поскольку у них нет рабов. Но всем воздаются "королевские почести", т.е. все друг с другом вежливы, все принимают участие в управлении государством и его жизни, они включены в него через профессии, сословия и пр. Ежели кто ведет себя еще как в диком состоянии, т.е. не видит в других гражданах свободных людей (например, преступники), то и в нем отказываются видеть свободного и либо приводят его существование в согласие с его сущностью (лишают свободы), либо уничтожают. Он рискует жизнью, хочет умереть за свою незрелую, неистинную свободу? Вот ему эта возможность! Поэтому Гегель признает смертную казнь.

М. Гамаюн, «ПЕНТАГРАММАТОН-2061».

Начало – здесь.

Сергей загружает из иннета архивный файл. Файл содержит притчу, озаглавленную «Детдом».  В былые времена знакомство с ней было лучшим способом понять роль и место иерерхии «Народ» в жизни социума. «Именно с этой отправной точки я и начну поиск решения задачи», приступая к чтению, произносит Сергей.

Детдом

Детдом был очень большим и очень старым. Многие его корпуса неоднократно перестраивались и ремонтировались,  в ходе ремонта один архитектурный стиль плавно переходил в другой, и не всегда можно было понять, с чего началась реконструкция и чем в конце концов она должна завершиться. Период финансового изобилия сменялся отсутствием финансирования, начатое строительство на полпути замирало и столь же внезапно возобновлялось, что создавало у обитателей ощущение постоянного проживания на стройплощадке. Прокладывались подземные коммуникации и дорожки, строились и разрушались заборы и ограды - словом, Детдом жил.

И в нем жили дети. Жили - кто в компактных блоках, кто в просторных корпусах, разбросанных тут и там на его обширной территории.  Природа тех мест отличалась крайним разнообразием – участки Детдома, покрытые непроходимым лесом, соседствовали с лугами, то здесь то там попадались маленькие озерца и большие водоемы,  текли ручейки, вливаясь в полноводные речки.

В трудах и заботах проходили дни – дети по давно заведенному порядку  сами ухаживали за своими жилищами, сами готовили себе пищу, сами работали в огороде и трудились в саду. А вечерами они собирались – когда большими группами, возле костра, когда узким кружком в палате – и разговаривали.

Тем для разговоров хватало – дети делились хозяйственными заботами, сообщали друг другу о появлении новеньких, тихо и печально говорили о тех, кто стал взрослым и навсегда покинул родные стены.  Но среди привычных тем была одна, звучавшая намного чаще других. Что больше всего волнует живущего в детском доме ребенка, что теплится и щемит в его маленьком сердечке?  Конечно, один и самый главная мысль  -  о Родителях. Чаще всего, разговор шел об Отцах, хотя довольно часто дети рассуждали и о своих Матерях.

Долгими тихими вечерами дети беседовали, задавая друг другу немало вопросов. Кто они, их Родители? Кто они, их и Матери и Отцы? Спорили, разные ли у всех Родители, или у всех одни и те же Отец и Мать?