Эрик Хоффер, "Истинноверующий. Мысли о природе массовых движений".

Начало – здесь.

35

Наиболее благоприятная почва для подъема и распространения массовых движений — если некогда единое коллективное общество по тем или иным причинам находится в состоянии разложения. Век, когда появилось и стало распространяться христианство, «был одним из тех, когда большие коллективы людей были сорваны со своих мест. Самостоятельные, независимые города-государства частично слились в одну огромную империю... Старые общественные и политические группировки были ослаблены или растворены»23. Наибольший успех христианство имело в крупных городах, где жили «тысячи оторванных от своих народов индивидуумов: рабы, бывшие рабы, купцы и торговцы, которые силой обстоятельств или добровольно оказались оторванными от своей социальной среды»24. В деревне же, где социальные устои были нарушены слабо, новая религия встретила менее благоприятную почву. Сельские жители и степные кочевники держались древних культов дольше других. Несколько похожее положение наблюдалось и при подъеме националистических и социалистических движений второй половины XIX века: «Чрезвычайная подвижность и урбанизация населения привели к тому, что в течение этих десятилетий небывалое число людей было сорвано с привычных мест, где жили их деды и прадеды. Живя в условиях неустойчивой экономики и психологической неприспособленности, эти люди были весьма восприимчивы к демагогической пропаганде социализма или национализма, или того и другого вместе»25. Общее правило, по-видимому, таково: когда одна форма коллективной сплоченности ослабевает, создаются условия для роста массового движения и конечного утверждения новой, более жизненной формы коллективного единства. Когда влияние церкви, некогда всеобъемлющее, ослабевает, выкристаллизовываются новые религиозные движения. X. Г. Уэллс замечает, что в эпоху Реформации люди «возражали не столько против власти церкви, сколько против ее слабости... Их выступления против церкви как внутри ее, так и вне, были направлены не для избавления от религиозного контроля, а, наоборот, для установления более полного контроля»26. Если религиозные устои подорваны просвещением, то поднимающиеся массовые движения будут социалистическими, националистическими или расистскими. Французская революция, которая была и националистическим движением, была реакцией не против тирании католической церкви и не против старого режима, а против их слабости и бесполезности. Когда народ восстает в тоталитарном обществе, то он восстает не против зла режима, а против его слабости.

Там, где общественные формы прочны, массовому движению трудно найти опору. Коммунальная сплоченность евреев как в Палестине, так и в рассеянии после исхода из Палестины и была, вероятно, одной из причин того, что христианство среди них имело мало успеха. Разрушение Иерусалимского храма римлянами привело к тому, что евреи еще больше сплотились. Приверженность евреев к своему храму и Иерусалиму перешла к синагоге и общине. Позднее, когда христианская церковь стала обладать большой силой, достаточной, чтобы загнать евреев в гетто, — этим она обеспечила им еще большую сплоченность и тем самым, не желая того, обеспечила существование иудаизма на долгие времена. Наступившее позднее Просвещение подорвало ортодоксальный иудаизм и стены гетто. Неожиданно — пожалуй, впервые со дней Иова и Екклезиаста — еврей почувствовал себя страшно одиноким во враждебном мире. Коллектива, с которым он мог бы сжиться и раствориться в нем, не было. Синагога и община к тому времени захудали, стали безжизненными, а двухтысячелетние традиции и предрассудки мешали еврею совсем слиться с нееврейским общественным коллективом. Таким образом современный еврей превратился в наиболее автономную личность, а потому — и в наиболее неудовлетворенную. Неудивительно, что массовые движения в новое время часто находят в еврее готового новобранца. По той же причине евреи, убегая от неудовлетворенности, наполняли и другие дороги — переселения, эмиграции и других метаний и поисков. Еврей страстными усилиями старался доказать ценность своей личности и в материальных достижениях, и в творческой работе. Правда, своими собственными усилиями он мог создавать одно маленькое подобие коллективности, а именно — семью, — и он пользовался этой возможностью насколько хватало сил. Но это единственное убежище европейского еврея сжег Гитлер в концлагерях и газовых камерах. Вот почему сегодня, больше чем когда бы то ни было, еврей, особенно в Европе, представляет собой идеал потенциального новообращенного. И кажется просто провиденциальным, что сионизм оказался под рукой у еврея в его черный час, чтобы заключить его в свои коллективные объятия и излечить от индивидуальной изоляции. Израиль, действительно, редкое убежище: это — дом и семья, синагога и конгрегация, нация и революционная партия — все вместе.

Недавняя история Германии тоже дает интересный пример взаимосвязи между коллективной сплоченностью и восприимчивостью к соблазну массовых движений. При Вильгельме настоящее революционное движение появиться не могло. Немцы были довольны централизованным авторитарным режимом кайзера, и даже поражение в первой мировой войне любви их к нему не ослабило. Революция 1918 года была искусственной, почти не имела поддержки народа. Последовавшие за революцией годы Веймарской конституции для большинства немцев были периодом раздражения и неудовлетворенности. Привыкшие к жизни по приказам сверху и к уважению авторитетов немцы смотрели на свободный демократический, без уважения авторитетов порядок как на хаос и неразбериху. Они были шокированы, когда узнали, что «должны принимать участие в управлении государством, выбирать себе партию и составлять собственное суждение по политическим вопросам»27. Они стали стремиться к новому коллективному целому, но более монолитному, более всеохватывающему и блестящему, чем был режим кайзера. И Третий рейх стал хорошим ответом на их молитвы. Тоталитарному режиму Гитлера после того, как он оформился, никогда не угрожало массовое восстание. Пока вожди нацистов охотно брали на себя ответственность и принимали все решения, для возникновения народного антагонизма не было никаких  шансов. Такая опасность могла возникнуть только в случае, если бы нацисты ослабили дисциплину и контроль. Слова де Токвиля о тираническом правлении верны для всех тоталитарных режимов: момент наибольшей опасности для них тот, когда они приступают к реформам, т. е. когда начинают проявлять либеральные тенденции28. Еще одной, последней, иллюстрацией к тезису, что крепкие коллективы невосприимчивы к соблазну массовых движений и что разлагающиеся общественные коллективы — наиболее благоприятная среда для роста массовых движений, являются отношения между армейским коллективом и массовым движением. Нам неизвестны случаи, чтобы в действующей армии зародилось религиозное, революционное или национальное движение. С другой стороны, разваливающаяся армия — все равно отчего: в результате ли нормальной демобилизации или дезертирства, вызванного деморализацией, — благоприятная почва для появления массового движения. Человек, только что вышедший из армии, — идеальный потенциальный новобранец для всех современных массовых движений. Он чувствует себя одиноким и потерянным в общественной свалке гражданской жизни. Неизвестность и обязанности одинокого существования угнетают и терзают его. Он жадно мечтает о твердом порядке, о товариществе, о свободе от личной ответственности, он жаждет порядка, не имеющего ничего общего с обществом свободной конкуренции, в котором он оказался, — все это он находит в атмосфере братства и энтузиазма нарастающего массового движения29.

М. Гамаюн, «Книга Золотой Лестницы.

Ступень вторая, СХОЖДЕНИЕ».

Начало – здесь.

Из утверждения о существовании прибавочной стоимости, часть которой присваивается капиталистом,  Маркс вывел эксплуатацию рабочего класса буржуазией. Я же в этом утверждении (в этой модели) увидел нечто совсем другое.

Любой капиталист – всего лишь звено в производственной цепочке, и добавив (вместе со своими работниками) к продукту прибавочной стоимости, он в свою очередь отдает продукт дальше, вверх по производственной цепочке, генеральному подрядчику. Здесь можно усмотреть все тот же дележ прибавочной стоимости, но уже не между физическими, а между юридическими лицами - у одной крупной компании-интегратора всегда есть много мелких компаний поставщиков, контрагентов. И что работники для капиталиста, то сам капиталист для еще более крупного капиталиста. Если же капиталист произвел продукт, предназначенный для конечного потребления, то следует учитывать, что сам процесс реализации произведенного товара, как указывалось выше, является процессом добавления к нему прибавочной стоимости. То есть доля стоимости, прибавленной к первичному продукту рабочим на заводе, может быть смехотворно малой по сравнению с той долей стоимости, которая прибавляется специалистами по маркетингу к уже физически конечному, готовому продукту в ходе его рекламной компании. На смену производственным операции над товаром в этом случае приходят массмедийные.

Доля капиталиста в прибавочной стоимости произведенного товара порой невелика - но нужно помнить, что капиталист один, а работников много. Капиталист имеет свою долю от прибавочной стоимости, добавляемой к товару каждым из своих работников. Большой капиталист имеет свою долю от прибавочной стоимости, добавленной к товару каждым из своих контрагентов – мелких капиталистов.

Вам это ничего не напоминает? Правильно, эта схема напоминает сетевой маркетинг. В любом пособии по сетевому маркетингу вы найдете описание обычной промышленно–реализационной цепочки завод – оптовик – ритейлер (розничный продавец)  и пояснение, что сеть дистрибуторов подменяет в ней два последних звена. Я бы от себя добавил – между оптовиком и ритейлером пропущена массмедийная стадия финишной обработки (не товара, а наших с вами мозгов – посредством, преимущественно, телевизионной рекламной компании). А сеть дистрибуторов заменяет собой не два, а три последних звена.  Типичная МЛМ-компания заказывает на заводе таблетки (или продукты на основе сока алоэ, или чудо-кастрюли, или еще какой-нибудь там пылесос), а затем силами своих дистрибуторов транспортирует товар до конечного потребителя, при этом массмедийная обработка клиента заменяется на его обработку в приватном порядке. И как, допустим, владелец оптовой фирмы имеет долю в прибавочной стоимости, создаваемой каждым членом коллектива работников, так в сетевом маркетинге каждый вышестоящий спонсор получает часть прибавочного продукта, произведенного дистрибуторами своей организации (работающей на него сети).

Продолжаем публикацию статьи Олега Матвейчева «Страна господ».

Начало здесь.

10. Раб, почувствовавший себя господином, видит господина только с той стороны, которой тот к нему повернут, - со стороны потребления, он представляется всего лишь паразитом. О военной стороне дела, о риске жизнью, об охране жизни раба речи не идет, это "само собой разумеющаяся услуга". Поэтому раб все больше презирает своего господина и стремится избавиться от его господства. Но он пока не умеет держать оружия, он труслив. Поэтому сила в количестве. Рабы побеждают, потому что их больше. Восстания, как правило, случаются в минуту слабости и неготовности господина. Бунты и заговоры никогда не бывают честным вызовом на поединок, они всегда предательские, они всегда подлые, они всегда исподтишка. Вообще, путь к свободе - это всегда путь неблагодарности, ведь господин есть тот, кто дает: в частности, он дал рабу самое большее, что раб ценит, - жизнь; но раб платит восстанием. Чего иного можно ждать от раба? У него нет чести и славы, он не приобретал ее в поединках и не защищал ее, он не знает, что это. Возможен другой вариант освобождения: господин умирает внезапно от чрезмерного потребления либо поверженный другим господином. Тогда этот другой воспринимается как освободитель. Наконец, третий вариант освобождения: господин может сам освободить раба. В любом случае, для раба все кончается свободой.

М. Гамаюн, «ПЕНТАГРАММАТОН-2061».

Начало – здесь.

Перемещая взгляд по диагонали, Сергей задумчиво проводит курсором по экрану забрала…

Как же это так получилось, что во второй половине 20-го столетия человечество начало медленно, но верно уничтожать самое себя – притом, что каждая его частица, каждый человек наоборот стремился выжить?

Парадокс объясняется очень просто. Как это часто бывает, тот, кто чрезмерно боится смерти, находит ее скорее других – и это происходит не только в зоне боевых действий.  Бревно лежит на земле – и человек без труда проходит по нему, но стоит поднять бревно хотя бы на метр – и задача становится невыполнимой. Идти по бревну мешает страх упасть с него.

Человечество чуть не погибло именно из-за того, что части составляющих его людей уж очень хотелось выжить. И не только выжить, но и жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая. Болезненно гипертрофированные стандарты потребления, кровью потом и слезами ставшие доступными единицам, средствами контроля дискурса (ранее они почему-то назывались средствами массовой информации, СМИ) превращались в заветную мечту миллионов. Люди, задыхаясь от зависти, теряли человеческий облик, народы, зараженные потреблятством, постепенно превращались в население.

Когда в живом организме клетки начинают бороться друг с другом за жизненный ресурс, организм умирает от рака.

С триадной точки зрения все объясняется очень просто. В идеальном случае внутренней гармонии три инстинкта сохранения, заложенные в генах каждого из нас, находятся в динамическом равновесии, в равных долях получая для своей реализации энергию нашего организма. Хуже, когда людское сообщество состоит из трех категорий людей, каждый из которых далек от гармонии, одержим соответственно сохранением своего тела, своего рода и своего социума. В этом случае равновесие достижимо – но не в рамках одного индивидуума, а для общества как целого. Гармония в нем наступает, когда Дельцы с превалирующим инстинктом самосохранения уравновешиваются Воинами с сильным инстинктом сохранения рода (половым инстинктом), жажда власти которых в свою очередь сдерживается Жрецами, движимыми социальным инстинктом - инстинктом сохранения вида (что для человека означает - сохранения социума).

И совсем далеко от гармонии находилось человечество, разделенное не только на далеких от гармонии индивидуумов, но и на множество сообществ-государств, среди которых были и те, на флаге которых было написано «Нажива любой ценой», и те, что грезили властью над миром и предрекали для него скорое наступление «Pax Americana», но были и те, что говорили «Мы народ-Богоносец, наша цель –Всечеловечество».

Не случайно зависть – один из смертных грехов. Сравнивая свой уровень жизни с чужим, легко потерять покой и душевное спокойствие. Мгновенно тихий, мудрый размеренный способ существования превращается в глупость и никчемное прозябание – стоит лишь Жрецу взглянуть на свою жизнь глазами Дельца, встать на его точку зрения. А ведь только такую, и никакую иную точку зрения предлагали людям СКД - средства контроля дискурса в те далекие времена.

Представьте себе гибель двух одинаковых пассажирских кораблей.

На одном люди борются за свое выживание даже ценою жизни окружающих его пассажиров, на другом целью каждого является спасение как можно большего количества людей. Как вы думаете, в каком случае жертв будет больше?

Жизнь человечества вплоть до середины 21 века напоминала катастрофу первого из упомянутых лайнеров. И дело было не в чьем-то злом умысле, не в заговоре меньшинства против большинства. Дело было в устаревшем способе распределения произведенного обществом совокупного продукта. В тех прежних условиях Жрецы - люди, думающие прежде об интересах окружающих, а потом уже о своих личных, зачастую рисковали умереть с голоду. И глядя в глаза своим голодным детям, они зачастую были вынуждены отступать от своих принципов, впрягаться в бесконечную гонку на выживание.