Охота на льва - 6

Сеть на караван

Разбудили меня птичьи пересвисты за окном и солнечное тепло на щеке. Некоторое время я лежал и думал - хорошо быть гостем у такого хозяина, как Тихий. Не надо подстраиваться под его распорядок, о моей свободе спать мы договорились, могу сейчас встать и спуститься, могу лежать, пока не почувствую запах кофе.
Впрочем, хозяин, кажется, и сам спал, - снизу не доносилось ни звуков посуды, ни запахов того же кофе или яичницы. Судя по солнцу в спальне, время близилось к обеду. Я обратил внимание, что одно окно выходило на юг - сейчас там было солнце, а другое - на запад, к реке. Значит, это была спальня нормального человека, решил я, поскольку терпеть не могу, когда солнце будит тебя сразу после восхода. Я встал и подошел к окну с видом на реку. Когда вставал, заметил, что на круглом столике у кровати стоит запотевший стакан с мутной жидкостью. Понюхал, заранее приготовив гримасу отвращения, но это оказался холодный капустный рассол. Я стоял у окна и с наслаждением попивая рассол, смотрел на бликующую рябь разлива. Ночной случайный снег уже стаял, а вчерашний ветер не унимался. Я еще раз удивился месту, которое Тихий выбрал для жизни.
Дом Тихого, в котором я гостил несколько дней, стоял на вершине утеса. Напомнить об этом нелишне, хотя бы по той причине, что утес был совершенно не пригоден для строительства до прихода Тихого из армии. Острая каменистая вершина его была самой высокой точкой высокого берега, Тихому отдали этот участок как участнику войны, он пригнал бульдозер, который срезал ножом вершину утеса до скальной основы, разровнял и расширил площадку, окружил по периметру опалубкой, вылил туда невесть сколько самосвалов бетона, чтобы потом вывалить в эту тарелку несколько самосвалов чернозема, привезенного с пустых, переставших засеваться полей. Но плодородный гумус он постелил, когда построил дом. Мог бы поставить хороший сруб, но ему был нужен каменный. Точнее - красного кирпича.
- Дерево мне нравится, - сказал Тихий. - Все в нем хорошо, кроме внезапной смертности от огня. Или от грибка обыкновенного, - вон, у бабушкиного дома нижние венцы отрухлявели... Потому мы до сих пор в такой попе, что дерева у нас хоть попой ешь, веками строим и горим, никакой исторической памяти места. В Европах весь лес еще в античность извели, начали из камня строить. Даже Азия - помнишь крепость возле Фараха - глина-сырец, а с Македонского до нас дожила и еще столько же проживет. Вот и мне захотелось что-то крепкое соорудить...
Он строил дом в одиночку. Сам месил в железной тачке раствор, сам клал кирпичи - любил каменщицкое дело со стройотрядов, где строил котельные и коровники. Клал аккуратно - заводил углы, стягивал их бечевкой, все время проверял уровнем и отвесом, связывал ряды "тычками" поперек и прутьями арматуры повдоль, не забывал расшивать сырые швы, - и, уходя каждый вечер, все время оборачивался, любуясь приростом красных своих стен. Сам копал и бетонировал подпол и выгребную яму, сам резал и вставлял стекла, штукатурил, настилал полы, сам спроектировал и выложил печь - с двумя камерами сгорания, расположенными под прямым углом, - одна выходила зевом в баню, вторая - в большую гостиную. В плане дом был крестообразен - спереди и сзади по веранде, по бокам - пристрои с кухней и баней. Передняя веранда была открытой, с кирпичным барьером, задняя - такая же, но застекленная, над передней нависал балкон как продолжение одной из трех комнат на втором этаже, и с него открывалась даль реки и з аречья. С веранды эта даль просвечивала только после листопада и до распускания почек деревьев фруктового сада, высаженного Тихим перед домом со стороны реки. Первым полукольцом росла слива, вторым - вишня, третьим - яблоня. Сад стоял на почве, приготовленной Тихим по какому-то старому рецепту, - он ведрами таскал ил с реки, выстилал им, вымораживал зимой, настилал навоз, сыпал золу, поливал своим потом, - и саженцы принялись, сад встал зеленой стеной, закрыл дом и двор от северо-западных ветров.
Верхушки садовых деревьев были вровень с балконом, значит, и с полом второго этажа, и, стоя сейчас у окна, я представил с завистью к владельцу дома, какой вид открывается отсюда летним погожим вечером. Пока же сад перед домом был гол, и сплетение его ветвей напоминало верхушку огромного черного перекати поля, принесенного ветром и зацепившегося за одинокий дом на утесе.
На улице с южной стороны раздался скрип, словно кто-то качался на качелях. Я подошел к другому окну и увидел внизу Тихого. Голый по пояс, в спортивных штанах и кроссовках, он занимался на маленькой спортивной площадке возле дома. Скрипели полиспасты самодельного тренажера - Тихий тягал подвешенные на тросах блины от штанги. Потом перешел к наклонной доске, долго, лежа вниз головой, качал пресс, потом подтягивался на турнике, делал подъемы с переворотом, потом прыгал из низкого приседа вверх, потом перешел к большой боксерской груше и начал обрабатывать ее потертую кожаную поверхность кулаками, потом отжимался от деревянного настила на каждой руке поочередно. Встал, потянулся, попрыгал, расслабляясь, увидел, что я смотрю из окна, помахал. Дежавю, - подумал я, подняв в ответ руку, - он ничуть не изменился с того дня, когда я увидел, как он занимается на нашей маленькой спортплощадке за нашим эскадрильским домиком. Кажется, даже штаны те же, как и мышечный рельеф обнаженного т орса, - разве что тогда торс этот был загорелым, несмотря на март. Но март на широте Сабзавара по солнечному накалу соответствует июню в Ленинграде.

***
В том марте наша пара уже плотно работала с группами Тихого и Васи. Шла операция "Барьер", смысл которой, если коротко, состоял в том, чтобы бить караваны с оружием у самой границы, не давая им скинуть весь груз на перевалочных базах, откуда этот груз расходился мелкими партиями, которые отследить намного труднее. На иранской границе барьер караванам должны были поставить фарахрудский спецназ, сабзаварский разведбат, и два гератских мотострелковых полка. Наш разведбат выделил на досмотр караванов две группы. Сабзаварская дивизия, которой принадлежал разведбат, дислоцировалась по восточную сторону от взлетно-посадочной стороны, тогда как гарнизон авиабазы лежал через полосу напротив. Чтобы не суетиться, командование решило - досмотровые группы будут дежурить на аэродроме, меняясь через месяц вместе со всем своим скарбом, состоящим в основном из вооружения и боеприпасов. Для жилья на правой половине аэродрома, сразу за технико-эксплуатационной частью, в открытом капонире пост авили две палатки для солдат - двухъярусные кровати, печка-капельница, - и балок для двух офицеров. Первыми на дежурство по досмотру караванов заступили Тихий с Васей.
- Извините, наши летучие братья, - сказал Тихий, явившись к нам в модуль, - но у нас так и не появилась бээмпэ взамен сгоревшей, все никак не решатся новую технику пригнать, думают, что скоро вывод, надо старую по обочинам распихать...
- Ты и в самом деле с начальником разведки на короткой ноге, - сказал ему командир. - Мою пару тебе придали в услужение. Но это неплохо, все лучше, чем начальство и фельдъегерей возить или полуторкой работать, по заставам шнырять с грузами...
На караван мы уже летали, но случайно, когда вдруг меняют задание, и приходиться выбрасывать с бортов уже готовый к взлету, какой-нибудь несрочный груз, и впускать лязгающий оружием досмотровый взвод. На досмотр я летал пару раз, и ничего интересного не случилось. Оба раза караваны были небольшие, караванщики после моей очереди вдоль цепочки верблюдов покорно останавливали караван и поднимали руки. Пока выскочившие из чрева вертолета солдаты шмонали верблюжью поклажу, караванщики так и стояли с поднятыми руками, не опуская их даже когда ведущий борт пары взлетал, накрывая их пыльным вихрем, - все это время над караваном барражировал ведомый, держа его под прицелом.

- Да, не те здесь караваны, не те, - говорил командир разочарованно, - Вы, ребята, даже не представляете, какие особи водятся на кандагарском участке границы! Однажды мы забили караван в полтораста верблюдов. Они нас самих чуть не забили, с ближайшего кишлака к ним помощь подошла, а мы спецназ даже подобрать не можем, их к горе прижали, из минометов уже начали крыть. Пришлось и "крокодилов" на помощь звать, и бронегруппу. Справились! Как говорил генерал Чернота, прелестный был бой, преле-естный!Утро, солнышко, а не жарко, тепло, а не жарко... А тут духи не боевые какие-то, хозяйственные - одеяла, чайники...
То же самое он сказал Тихому, закончив, что на большую добычу вряд ли стоит рассчитывать. Тихий возразил:
- И, тем не менее, местные духи все это время пополняли свой боезапас. Значит, караваны идут, причем из Ирана, и проникают они, в основном, на нашем, сабзаварском, участке. Здесь и рельеф не слишком гористый, и зеленка, - есть, где прятаться днем. Идут они, в основном, ночами. Если днем - почти сто процентов - мирные. Их вы и досматривали. Нужна работа по сбору разведданных и только потом - по их реализации. И твой кандагарский опыт, товарищ капитан, - сказал он готовящемуся возразить командиру, - нам понадобится в первую очередь...
Командир промолчал, только пожал плечами - все еще скептически, но уже соглашаясь. И, когда началась работа, он вместе с Тихим и Васей принял самое азартное участие в разработке планов. Как-то раз я захотел поприсутствовать на одном из таких собраний трех командиров, посмотреть и послушать, как настоящие военные планируют боевую операцию. Когда я, постучавшись, открыл дверь и вошел в балок с шутливым "разрешите присутствовать", все трое, подняв головы от карты, над которой склонились, посмотрели на меня.
- Что-то случилось? - наконец спросил командир.
- Да нет, - сказал я, - просто хотел посмотреть, как коллективный чапай думать будет.
Моей шутке засмеялся только Вася. Командир переглянулся с Тихим, подошел ко мне, взял за локоть, ненавязчиво разворачивая меня к выходу.
- Слушай, - сказал он ласковым голосом, - а сколько у нас на борту пулеметных цинков?
- Лента в пулемете и пять цинков под скамейкой, - ответил я. - Обычный мой запас.
- Мы тут подумали, - сказал командир, - нужно больше. Встрянем в заварушку, все вылетает в секунды, сам знаешь. Вдруг еще в двери пулемет придется ставить. Так что, будь добр, и Дервишу передай, - добавьте еще столько же...
- Погоди, - сказал Тихий, - я вам сейчас помощника подгоню, моего пулеметчика. Он это дело любит - ленты набивать...
Мы вышли из кондиционерной прохлады балка в мартовский, жаркий уже полдень.
- Уржум! - крикнул Тихий в сторону капонира с палатками, и, когда из ближней палатки выскочил боец и подбежал к нам, на ходу застегиваясь, сказал: Поступаешь в распоряжение товарища лейтенанта, поможешь набить ленты для наших вертолетов. Задача ясна?
- Так точно, товарищ лейтенант! - приложил руку к панаме солдат, отошел на несколько шагов и остановился в ожидании.
- Извини, - сказал Тихий, - потом все объясню.
- Узок ваш круг, страшно далеки вы от народа, - сказал я. - Между прочим, когда декабристы оттолкнули Пушкина, он обиделся и написал "Бориса Годунова"...
- Ты так думаешь? - сказал Тихий, с интересом глядя на меня. Как-нибудь поговорим с тобой о Пушкине. Что касается декабристов, они были правы, и спасли наше все от крупных неприятностей.
Мягко хлопнув меня по плечу, он ушел обратно в балок.
- Что, и тебя послали? - услышал я знакомый насмешливый голос из курилки. Там, в оранжевой тени тента из парашютной ткани, сидел ведомый Артемьева капитан Киекбаев, он же Джама. В одной руке он держал раскрытую книгу, в другой - дымящуюся сигарету, рядом на лавке стояла ополовиненная бутылка смородиновой "Доны".
- Меня послали увеличивать боезапас на обеих машинах, - сказал я. - А ты чего прохлаждаешься, товарищ капитан?
- Да не притворяйся, - узкие глаза капитана превратились в щелочки, - как мне было объяснено, меньше знаешь - лучше спишь. Болтун, сам знаешь, находка для шпиона. Как сказал мой ведущий - даже если не сболтнешь из врожденной болтливости, выкрадут, будут пытать, все равно расколешься... - он засмеялся. - Ну а нам чего. Главное правило - работы не проси, от работы не бегай. Вот я и не бегаю, сижу, читаю. - и он снова поднял книгу.
На обложке значилось: "Марсианские хроники".
Я кивнул терпеливо ждущему солдату, и мы пошли к ангару. Там, в прохладной полутьме, пробрались к вооружейникам, взяли три цинка патронов к пулемету - простые, бронебойные и трассирующие, - поставили на подкатную тележку, выкатили на солнце, потянули к моему борту. Тянул в основном боец - круглолицый невысокий крепыш. На его лице отображалось искреннее старание, что на солдатских лицах бывает чрезвычайно редко.
- Уржум - твоя фамилия? - спросил я, чтобы установить контакт.
- Не-е, - сказал он. - Я сам из-под Кирова, Вятка по-старому. А Киров Сергей Мироныч родом из Уржума. Так меня товарищ лейтенант прозвал. Он всем в группе клички дал. Говорит, это не клички, а позывные.
По пути к стоянке моего борта оказавшийся словоохотливым Уржум немного рассказал о себе. Зовут его Юра, деревенский, но после школы поехал в город и поступил в политехнический институт, чтобы стать инженером и вырасти до министра тяжелого машиностроения. Но учеба не задалась. Там быстрее нужно быть, успевать вертеться, а он парень дотошный, как начал выяснять, какие сейчас по ГОСТу прокладки применяются, так и тормознул, - все уже сдали, понаписали по старому ГОСТу, а он так не может. Зачета не получил, к сессии не допустили, так и вылетел со второго курса, в армию загремел... Но не жалеет, много нового узнал, стал быстрее, после армии точно сможет доучиться.
На борту он привычно вскрыл большие консервы с патронами, прикрутил к лавке зарядную машинку, и приступил. Задал только один вопрос:
- А, почему, товарищ лейтенант, вертолетчики заряжают один простой, один бронебойный и один трассирующий? Мы трассеры в отдельный магазин заряжаем, для целеуказаний, а в простые рожки нет, чтобы трассами себя не выдать.
- Ну а нам скрывать нечего, Юра, - сказал я. - Трассы нужны мне для прицеливания, а с земли нас и без трасс видно со всех сторон...
- Понял! - серьезно кивнул он и принялся крутить ручку зарядной машинки, подкладывая в ее приемник патроны - скатываясь по короткому склизу, они подхватывались толкателем, и пулей вперед вгонялись в гнезда пулеметной ленты. Иногда патрон перекашивало, и Уржум выковыривал его, поддев согнутым пальцем, - я знал, что для выковыривания перекошенного патрона палец должен быть даже не железным, а стальным, - и крутил ручку дальше.
- А ты сам на каком инструменте играешь? - спросил я, кивая на горсть патронов в его руке.
- На пэкаэм, - сказал он. - Хорошая машинка. Некоторые любят эрпэка пять-сорок пять, можно патронов с собой взять больше, но из моего если уж попал, то попал...
- И много раз попадал? - спросил я, глядя на спокойное лицо вятского крестьянина - наверное, с тем же выражением он крутил ручку домашнего сепаратора, перегоняя молоко в сливки.
- Не считал, - сказал он, подняв на меня глаза. - Командир мне объяснил, что мой пулемет - защитник группы, а мои руки и глаза выполняют волю группы. А своего первого хорошо помню, потому что вышла случайность. Зимой дело было, мы духов из пещер выкурили гранатометами, а когда они из них побежали, я огонь-то открыл, но как-то стеснялся в спины им стрелять, убегают же... Но тут один споткнулся, пробежал немного, и вдруг разворачивается, и обратно на нас прет, а в руке что-то чернеется. Ну я и вдарил с испугу - он аж назад перекинулся. Потом, когда смотрели, оказалось, он споткнулся и калошу потерял, хотел за ней вернуться. Они, конечно, люди привычные, но босиком по снегу далеко не убежишь. А я подумал, что он хочет гранату бросить. Как раз тогда наш лейтенант мне и приказал не думать, и про пулемет и мои руки мне рассказал. Я ему поверил - как не поверить...
Уржум набил мне пять лент по двестипятьдесят патронов и ушел на ведомый к Дервишу, крутить ручку там.
Я посмотрел на десять зеленых жестяных коробок с лентами, выстроенных в ряд под скамейкой, прикинул, на сколько их хватит. Оказалось - максимум, на десять минут стрельбы даже короткими очередями.

Наша совместная работа по караванам меня поначалу разочаровала. Это выглядело одинаково изо дня в день. После обеда Тихий приезжал из дивизии и собирал тройственный совет для осмысления разведданных и поиска оптимальных путей их реализации. Вообще-то, считалось, что разведданные действительны в течение пяти дней, но Тихий, когда ему об этом напоминал начальник разведки, подносил бумаги к носу и, морщась, говорил, что осетрины второй свежести не бывает. После шушуканья нашего командира и двух командиров разведгрупп в балке над столом с фотопланшетами и картами, вырабатывался план, устраивающий и авиацию и пехоту. Праваки получали карты, делали склейки для зоны предстоящей работы с большим припуском территории, борттехники обеспечивали снаряжение вертолетов боезапасом - нурсами, пулеметными лентами, гранатами, заправляли указанное командиром в зависимости от дальности количество топлива, разведчики набивали свои рюкзаки и "разгрузки" запасными "магазинами", патронной россыпью , гранатами, сигнальными ракетами, сухим пайком, водой, готовили свою матчасть гранатометчики, пулеметчики, минеры, радисты, потом Тихий и Вася занимались со своими бойцами на макете местности, воссозданном по карте в ящике с песком. Ранним утром обе группы грузились в наши вертолеты, и мы вылетали на рекогносцировку местности, на которой, судя по данным разведки, спущенным из единого разведцентра в Кабуле, предстояла встреча с караваном. Мы летали вдоль границы, изображая свободную охоту, - присаживались то возле палаток кочевников, то возле стада овец с пастухом, то рядом с одиноко пылящим разрисованным трактором, выпускали из своего чрева несколько разведчиков во главе с Тихим - иногда всю группу, если была опасность нарваться на засаду где-нибудь рядом с зеленкой или со скальной россыпью... Это был отвлекающий маневр - не очень хитрый, но действенный. Летая туда-сюда, то удаляясь от границы, то приближаясь к ней, садясь и взлетая через каждые десять минут, осматривая даж е одиноких путников, мы изображали глупых ищеек, идущих по следу зайца, путаясь носом в его петлях, и, в конечном итоге, со следа сбивающихся. За нами наблюдали множество вооруженных и невооруженных глаз, - веками воюющий народ довел передачу информации до совершенства. Едва мы взлетали, тут же, куда надо сигналами по цепочке - получил - передай другому - уходила информация, какие вертолеты взлетели, сколько их, куда направляются. И наши невразумительные шатания призваны были усыпить бдительность наблюдателей. Истинной же целью утренних полетов был осмотр места предстоящей засады, которое было уже определено по карте, требовалось увидеть его "в натуре" и, оттолкнувшись от него, уйти к месту высадки групп - или одной группы, потом второй, чтобы они шли к караванной тропе разными путями, - и место высадки должно было быть скрыто от все тех же вездесущих глаз, - а потом посмотреть и пути отхода групп к месту их эвакуации нашими вертолетами. После утренней рекогносцировки снова собирался совет, в план вносились поправки, и, ближе к вечеру, мы снова летели в зону работы, снова вили там петли, делая несколько ложных посадок, в цепи которых одна или две были настоящими, когда, прикрывшись от вероятного наблюдателя горушкой, мы выбрасывали группу, взлетали, давали круг, наблюдая, нет ли засады, и шли дальше. Мы уходили на базу, а высаженные группы, осмотревшись, строились в боевой порядок и отправлялись к заданному месту, где и должны были оседлать караванную тропу и ночью встретить обещанный свежими или не очень разведданными караван. Тихий с нашим командиром решили, что днем тратить ресурсы бесполезно - при солнечном свете идут только мирные караваны, настоящего хищника можно встретить на этих тропах, сочащихся через приграничные ущелья, только ночью. Военное положение в стране запрещает движение после захода солнца машин и вьючных животных, и это сильно облегчает задачу, стоящую перед охотниками за караванами, - ночью можно не кричать темным теням н а тропе - "стой, кто идет?", - а сразу открывать огонь на поражение.
Итак, группы уходили обустраивать ночную засаду, а мы возвращались на базу. Нашей задачей было ждать утра и по сигналу командира группы лететь к договоренному месту эвакуации, либо, если что-то пошло не так, - туда, куда нас вызовут для помощи. Первые три утра выдались будничными, - мы просто прилетали и забирали разведчиков там, где они нас ждали. На третье утро Тихий, сев в пилотскую кабину, мрачно сказал:
- Третий раз забросил старик невод, пришел невод с травою морскою...
Он попросил командира слегка изменить курс и сделать две незапланированные посадки. Сначала мы присели в сухом русле, - там, на северном скате большого холма, который огибало сухое русло, щипали чахлую травку грязно-серые овцы.
- На такую жидкую отару - два пастуха, - сказал с сомнением командир. - Не жирно ли? Это явно духовские наблюдатели.
- Ты прав, товарищ капитан, - сказал Тихий, вставая. - Но духи духам - рознь...

Он вышел с переводчиком и двумя автоматчиками, подошел к бородатым, обнялся с ними, касаясь щеками щек, несколько минут говорили, - переводчик наклонял голову то к Тихому, то к пастухам, они кричали ему в уши, он - им, потом Тихий снова обнял каждого, и они расстались. Духи тактично повернулись к уходящей группе спинами, наши тоже шли, не оборачиваясь, и я на всякий случай держал пальцы на гашетках, представляя, как те двое разворачиваются, выхватывая если не автомат, то пистолеты, и тут я, как те ловкие ковбои, только у меня не какой-то там кольт, а пулемет Калашникова танковый, - я успеваю нажать первым. Но двое не рискнули проверить мою реакцию. Когда Тихий снова сел за моей спиной, он удовлетворенно сказал:
- Душата конкретные, один на ощупь под накидкой лентой пэкаэма обмотан, оружие где-то рядом. Но эти духи - какие надо духи, они, как махновцы, иногда с нами дружат против Махмад-шаха. Так вот, они мне на ухо шепнули, что в банду Махмада вчера пришло оружие из Ирана. Днем караван был. Хотели ночью провести, но в последний момент передумали. Меня опять терзают смутные сомнения. Сделаем еще одну - контрольную - посадку.
Через несколько минут полета мы снова сели, на этот раз возле какого-то пыльного огорода или бахчи, - на вид это был такой же клочок пыльной земли, как и в любом месте дикой пустыни, но там ковырялся дехканин с кетменем. Тихий вышел без бойцов, с одним переводчиком, они говорили, даже улыбнулись друг другу, полупоклонились, прижав руки к груди, Тихий что-то сунул в скрюченную горсть дехканина, они обнялись и расстались явно довольные встречей. Вернувшись в кабину, Тихий сказал, что информацию первого источника подтвердил второй и, что важно, независящий от первого.
- За что купил? - смеясь, спросил командир.
- К каждому духу нужен индивидуальный подход, - улыбнулся Тихий. - Этот лечиться любит, семью лечить, родственников. Я ему лекарства подкидываю. Сейчас аспирину дал, противоглистного...
Через день мы снова высадили обе группы на очередную засаду, теперь дальше на юг, где-то на траверзе Фараха. Там была зона ответственности фарахрудского спецназа, но большое начальство опять забрало отряд на помощь лашкаргахскому спецназу, на пакистанской границе опять громили перевалочную базу, куда, по сведениям из мутных хадовских источников, пришла партия "стингеров", - эти переносные зенитно-ракетные комплексы были еще в новинку, за добычу такого комплекса все еще обещали Звезду Героя, и желающих его добыть - или поруководить добычей - пока не убавлялось. По пути к месту высадки, во время одной из ложных посадок, случилась неприятность. Наверное, это слово совсем не подходит к определению случившегося, но другого я подобрать не могу.
Это была не просто ложная посадка, а та, за которой должна была последовать высадка группы. Намеченная точка высадки была совсем рядом, мы, вообще-то, шли прямо к ней и не собирались еще раз садиться, но Тихий заметил в распадке между холмами группу из трех человек и осла.
- А вот это плохо, - сказал он. - Лишние глаза нам ни к чему, придется забрать...
Мне эта затея, конечно, не понравилась. Это был второй случай в моей досмотровой практике, в прошлый раз Тихий взял на мой борт какого-то хитроглазого жидкобородого старика, и мне пришлось весь обратный путь после высадки группы лететь в грузовой кабине, сторожа старого духа, - он всю дорогу молился, и, когда омывал руками лицо, поглядывал на меня сквозь пальцы. А теперь моих будущих подконвойных было трое, мало того, к ним прилагался осел, которого - я уже знал! - невозможно было не то что затолкать в вертолет даже через открытые задние створки, его одеревенело упирающуюся всеми четырьмя копытами тушку нельзя было подтащить к ревущему вертолету. Видимо, Тихий это тоже знал, поэтому сразу заметил, что осла брать не будем. Когда сели, Тихий вышел, взяв пятерых бойцов. Они должны были доставить пленников, если те не согласятся откликнуться на приглашение. Сквозь пыльную метель, поднятую нашими винтами, я рассмотрел три замерших фигуры, которых Тихий перед выходом назвал идеал ьной разведгруппой. Седой старик в серой длинной рубахе и просторных серых штанах по щиколотку, стоял, опираясь на посох, к нему жался маленький мальчик в лиловой рубашке, и, чуть поодаль, удерживал за веревку рвущегося осла мальчик постарше, может быть, парень, мне показалось, что я вижу над его верхней губой усики, - все трое были в шлепанцах на босу ногу. Тихий с бойцами подошел, поздоровался со стариком, поклонившись и приложив левую руку к груди, бойцы быстро обыскали деда и парня, заглянули в навьюченные на осла тощие мешки, и Тихий начал через переводчика что-то объяснять деду, периодически показывая рукой на наш борт. Старик иногда кивал, иногда говорил что-то, показывая на осла, на мальчика. Видно было, что терпение Тихого кончилось, он повернулся к бойцам и коротким движением головы приказал - взять их. И в этот момент что-то произошло. Сначала я не понял, что именно, просто вся смешанная группа вдруг задвигалась внутри себя, люди в ней начали быстро меняться места ми, от них отделилось что-то серое и полетело вбок. Я даже подумал, что ветром нашего винта сорвало и понесло какую-то тряпку, но всмотревшись, увидел, что это был осел. Он, наконец, вырвался из рук парня, и несся высокими скачками, вскидывая задние ноги, словно лягая невидимого преследователя. Слава богу, - успел подумать я, - сам убежал, мы не совсем злодеи получились, как если бы силой разлучили стар и млад с их живым транспортом. Не успела эта мысль сверкнуть в моей голове, как, сорвавшись с места, за ослом полетел не удержавший его парень. Он был босиком - скинул шлепанцы, - и в руках у него была сшитая из лоскутов сумка, только что висевшая на плече младшего. Бойцы дернулись было следом, но остановились, решив, что пацан хочет вернуть осла. Однако вскоре стало понятно, что пути двух беглецов расходятся - осел бежит по распадку, уже успокаиваясь и переходя на рысцу, тогда как парень, не сбавляя скорости, от которой его рубаха вздулась сзади пузырем, летит , почти не кас аясь земли, в сторону россыпи желто-коричневых гладких, будто обкатанных морем валунов, непонятно, откуда здесь взявшихся, - если только какой-нибудь местный джинн бросил горсть кукурузных зерен, и они превратились в желтые валуны в рост человека и выше, чтобы спасти беглеца, укрыть от погони, - бывает же такое в наших сказках.
Когда Тихий понял, что парень просто и эффективно провел его, командира разведгруппы, он, повернув к нам сердитое лицо, махнул рукой бойцу, которого всегда оставлял у двери для визуальной связи с теми, кто оставался в вертолете. По толчкам и колебаниям борта я понял, что солдаты один за другим прыгают из двери. Вот они, растягиваясь в цепь, уже бежали по диагонали к тем валунам, словно заводили на бегущего невод. Сначала они стреляли в воздух, предлагая ему остановиться, но он летел, и некоторые его прыжки были так длинны, что, казалось, он и в самом деле сейчас оторвется от земли и улетит, как это бывает во сне, когда ты оставляешь глупую, тяжелую погоню на земле. А он тем временем почти добежал до камней, но, вместо того, чтобы, ускорившись, нырнуть в их защитный лабиринт, он вдруг остановился, вынул из лоскутной сумы небольшой темный предмет, изогнулся всем телом, и, распрямившись пружинно, метнул его в бегущих солдат. Это была граната. Я сразу понял, и смотрел, как она кувыркается, как мелькает светлый хвост взрывателя. Я видел, как валятся наземь солдаты, как накрывают головы в касках автоматами, - а граната летит, и я думаю, нужно ли мне пригнуться к пулемету, или, наоборот, упасть назад, на спину, укрываясь за приборной доской командира, но командир же никуда не падает и не пригибается, а ведь тут расстояние метров сто, а разлет осколков у эфки - все двести, - а граната все летела, солдаты все валились, утыкаясь в землю лицами и накрываясь автоматами, и только один не укрывался, он упал сразу раскинув ноги, бросив перед собой пулемет с откинутыми сошками, и тут же ствол забил белыми дымками, и когда граната, наконец, упала, хлопнув, как хлопушка, и взвился султан дыма, тут же сметенный ветром нашего винта, - человек у камней, уже повернувшийся спиной, чтобы нырнуть в щель между двумя глыбами, вдруг вскинул руки, прогнувшись назад, как будто его толкнули в спину, и, оставив уже безвольные ноги сзади, он грянулся плашмя о валун, отскочил, уже согнувшись вперед, и упал к подножию камня и остался лежать так, свернувшись клубком.
Солдаты поднимались и, уже волоча автоматы за ремни, шли к камням, чтобы посмотреть. Последним встал Уржум, поднял свой пулемет, и пошел к вертолету, не оглядываясь.
Тихий пошел к камням, движением руки отправив старика с мальчиком ко мне на борт под конвоем.

Все, начиная от бегства осла, произошло так быстро, что ведомый, наверное, еще ничего не понял, облетая место нашей посадки по кругу большого радиуса, всматриваясь, нет ли засад. Видимо, заметив в нашей стороне беготню, ведомый сошел с круга, пролетел над нами по низкой дуге.
- Наши все живы? - спросил он тревожно, и, после утвердительного ответа командира переключился на шутливый тон: - вот так всегда - пошлют ведомого подальше, а сами воюют...
- Мы тут не при чем, - сказал командир. - Это все "сапоги", они хоть где врага отыщут...
Вернулся Тихий с бойцами. Он был мрачен.
- Плохая примета, - сказал он. - Удачи не будет. Хотя, ее и без этого пока не видать. Как я и думал, это разведгруппа. Знал и купился, суму у малыша не проверили, а там фонарик сигнальный, ну и граната, хорошо еще, эргэдэшка, разлет осколков небольшой, была бы эфка, и вас бы могло достать. Кстати, у тебя была удобная позиция, - он склонился через мою правую руку к пулемету, взял его за ручку, поводил стволом, - мог бы... Ладно, Уржум успел, а то ушел бы в камни, а там, я посмотрел, колодец в кяриз в теньке камней обустроен, - ищи его там, свищи...
Мы высадили группы в заданных точках, и назад я летел в грузовой кабине. Старик сидел на коленях в проходе между дополнительными баками, положив руки на колени, и смотрел на меня своими карими, с желтыми белками, глазами, не отводя. Мальчик недолго посидел возле старика, потом детское любопытство взяло верх, и он, скинув шлепанцы, залез с ногами на скамейку и уткнулся лицом в иллюминатор, разглядывая свою землю, несущуюся мимо, уже красную от закатного солнца.
На этот раз Тихий забил караван. Утром он вышел с нами на связь и дал новые координаты места встречи нашей пары с разведгруппой. Когда прилетели, пришлось некоторое время ходить по кругу, выбирая подходящий пятачок для посадки. Караван шел через узкое ущелье - почти отвесные скалистые стены, с торчащимии, как балконные плиты, уступами, нависали над изгибистым речным руслом, - казалось, что ущелье не пропилено лобзиком речки, а прорублено ударом тупого, зазубренного топора. Воды сейчас хватало на неширокий ручеек, журчащий в центре каменистого русла. Караван шел прямо по мелкой воде, и был не цепью верблюдов, а десятком грузовых машин - бурбухаек, как их здесь называли. Разукрашенные, увешанные тряпочками и кисточками, с деревянными резными дверями, эти корабли местных пустынь всегда привлекали мое внимание, когда мы пролетали над ними, едущими по бетонке. В одной такой бурбухайке помещался и груз любого вида - от мешков с мукой до вязанок дров, - люди всех возрастов и полов , садящиеся и сходящие в самых безлюдных уголках пустынь и гор, - и животные, от одного осла до небольшого стада овец. Но сейчас это были звенья боевого каравана, шедшего из Ирана. Некоторые машины горели, некоторые осели на пробитых скатах, зияя дырами разбитых стекол. Возле машин и вдоль по руслу лежали духи - кто ничком, кто навзничь, и бойцы группы быстро ходили между лежащими, собирая оружие.
- Странно, - сказал командир, - а по карте не здесь должен был караван идти. Тут в километре другое ущелье есть, там можно по бережку идти или ехать, там склоны покатые, можно нормальный боевой порядок караванного охранения построить. А они сюда полезли.
Сели на выходе из ущелья, и бойцам пришлось довольно далеко таскать и грузить на два борта трофейное оружие - автоматы, гранатометы с выстрелами, минометы, всякую всячину - патроны, мины, упаковки амуниции, медикаменты... Закончили погрузку быстро - видно было, что бойцы натренированны, действуют слаженно, как муравьи. Тихий появился в кабине, принес с собой запах боя - пота, гари, пороха, свежей, но уже свернувшейся крови, - сделал глоток воды из фляжки, сказал, закуривая:
- Уходим, командир! Скорее всего, скорая духовская помощь сюда уже мчится с той стороны. Мы, конечно, сюрпризы им оставили - и под бурбухайками, и под трупами, но тут недалеко кишлак, оттуда тоже могут выдвинуться, так что пойдем в обход, сделаем крюк на север...

Пока летели, Тихий рассказал, как все произошло. Относительно этого каравана данные разведцентра, основанные на хадовской наводке, и сведения, полученные Тихим от своих доброжелателей, изначально разошлись. Три неудачи подряд заставили поменять схему охоты. Группа Васи после высадки пришла к запланированному месту засады, особенно не маскируясь. Вошли в то широкое, с пологими склонами ущелье и до темноты делали вид, что обустраиваются, - пришлось даже пару окопов отрыть. Тем временем группа Тихого, высаженная нами километрах в двадцати от группы Васи, пришла в соседнее ущелье, тихо заняла две господствующие высотки с одной стороны. Когда стемнело, Вася привел своих и занял две высоты с противоположной стороны. Когда за час до рассвета в ущелье с иранской стороны втянулся караван, - сначала головной дозор на "семурге", который две ближние засады пропустил мимо, - потом и все тело каравана из полутора десятков грузовиков, и, когда хвост каравана пересек невидимую линию, на дв ух концах которой сидели на скалах разведчики, тут, по сигналу Тихого, и началось. В голову и в хвост каравана ударили сверху с двух сторон из гранатометов, застучали автоматы, духи спрыгивали с машин, пытались заползти под них, но мало кто успевал, - свинцовые струи били не только сверху, но и со стороны выхода из ущелья, где устроили себе доты из камней два пулеметчика - их пулеметы били по двум сторонам каравана, простреливая его вдоль, до самого хвоста, - для засады Тихий выбрал прямой участок. Еще не начало светать, а с караваном было покончено. Остаток ночи разведчики сидели на скалах, глядя на учиненное ими побоище через ночные прицелы, выискивая малейшие шевеления, - иногда сухо щелкал выстрел, и его щелчок умножали скалистые стены. Когда рассвело, вызвали вертолеты и начали спускаться перекатом - первая волна, скатившись на ярус, закреплялась, прикрывая спуск второй волны, потом почистили из подствольников пространства под машинами, и начали уборку урожая.
- В принципе, неплохой сбор, - сказал Тихий, - теперь будем похитрее, хадовские наводки будем проверять и корректировать...
Тихий оказался прав. Примененная им тактика отвлекающего маневра группы Васи еще два раза принесла результаты, и я мог бы чувствовать себя настоящим охотником за караванами каждый раз, когда у нашей прилетевшей с трофеями пары собирался аэродромный народ - посмотреть, попозировать с "базукой" или М-16 перед первым попавшимся фотографом-любителем. Мог бы, но не хватало одной малости, - наша пара пока ни разу не участвовала в атаке на караван, пока что мы работали перевозчиками трофеев, добытых другими. А месяц нашего дежурства, между тем, подходил к концу.