В Неве безбожника крестили, или Одиноким предоставляются приключения
Посвящается М.Ш.
1.

"Ну, и как же мы назовем подобное состояние, доктор? Что это - одиночество или свобода?" - мысленно задал себе вопрос Санитаев, разбирая тощий пыльный рюкзак с какими-то незначительными тряпочками, составлявшими на этот момент его движимое имущество.
Личная жизнь у бывшего доктора закончилась так давно, что он уже и сам не помнил хорошо, в какой именно день был воздвигнут крест, бесславно увенчавший его мужской век. А два часа назад закономерно подошла к концу и жизнь семейная. Финал, к которому она подошла, своим драматизмом мог бы украсить собою какой-нибудь голливудский шедевр, и, чем черт не шутит, претендовать на "Оскара". Но американская киноакадемия на просмотр финальной сцены почему-то не явилась, и Санитаев позорно бежал из фамильного гнезда, подгоняемый в спину ехидными критическими замечаниями одной-единственной зрительницы. Что и говорить - актерскими талантами бывший эскулап не блистал никогда.
Теперь Денис сидел в маленькой и душной комнате дешевого хостела, что, как известно, находится в подвале знаменитого дома на улице Челюскинцев, прямо возле вокзала "Новосибирск-Главный", и решительно не знал, что же ему делать с этим внезапно нахлынувшим холостяцким счастьем. Нет, вы не подумайте - доктор был в курсе, как полагается прожигать свою вольную жизнь беспечному плейбою, которого не ждет в ночи заплаканная красавица в домашнем халате и бигуди, судорожно сжимая в нежной руке кочергу. В конце концов, кое-какие книжки ему прочесть довелось, да и некоторый личный опыт тоже имелся. Но помилуйте, друзья мои - когда тебе под пятьдесят, посещение ночного клуба можно расценивать, как утонченное наказание, достойное самого Торквемады, романтические прогулки утратили актуальность еще два десятка лет назад, а культуру употребления наркотиков Санитаеву как-то не привили.
Посидев таким манером минут десять и ничего не придумав, доктор решительно тряхнул головой, заставил себя встать, и, поднявшись по темной щербатой лестнице, с трудом потянул на себя тугую скрипучую дверь. Порыв холодного сырого ветра по хулигански швырнул ему в лицо пригоршню мелкого, не по весеннему противного дождя, а входная дверь наградила на прощание могучим толчком в спину, вполне достойным великого комбинатора. Санитаев зябко поежился - зонт остался в прошлой жизни, и, застегнув до подбородка тощую ветровку, побрел прожигать холостяцкую жизнь. Огни большого города весело перемигивались ему вслед.
Примерно через полчаса можно было увидеть нашего прожигателя и плейбоя возле здания круглосуточных авиакасс. Куртка промокла насквозь, и бывший эскулап, трясясь от холода, стоял возле ярко освещенной витрины, изучая заманчивые рекламные призывы посетить Египет, Бали и прочие райские уголки в нищих странах третьего мира. Вдоволь начитавшись соблазнительных описаний тропических красот, Денис решительно толкнул дверь и вошел внутрь, роняя с мокрых волос и куртки капли холодного дождя. Сидевшая за стойкой дежурная барышня неодобрительно поморщилась, но ничего не сказала.
- Добрый вечер, мадемуазель!, - учтиво обратился к ней Санитаев, сопроводив свои слова изящным полупоклоном и патентованной улыбкой врача "скорой помощи", которым когда-то был, - Не подскажите ли, куда я мог бы улететь в ближайшее время, не имея заграничного паспорта?
Мадемуазель, обезоруженная подобным обращением, улыбнулась в ответ, слегка зардевшись, и деловито защелкала по клавиатуре. Лицо ее приобрело выражение алхимика, своими глазами наблюдающего процесс синтеза философского камня.
- Вот! - торжествующе произнесла она звонким, неожиданно девическим голосом, несколько не вязавшимся с ее строгим деловым образом, - есть один билет на утренний рейс в Санкт-Петербург.
- И сколько же просят за это удовольствие героические труженики неба? - спросил Денис, привалившись грудью к стойке и глядя на барышню фирменным взглядом пожилого сердцееда.
- Просят пятнадцать, - слегка смутившись, отвечала она.
- Однако! Овес нынче дорог? - притворно строго взглянул Санитаев на свою собеседницу. Та прыснула коротким смешком, явно не узнав цитату из классиков советской сатиры, и ответила: - Для такого интересного джентельмена могу предложить скидку по акции - двадцать процентов. С вас двенадцать тысяч ровно!
Доктор задумчиво сунул руку в карман насквозь мокрых джинсов и вытащил оттуда комок смятых купюр, чудом не испорченных дождем - карман был прикрыт полой куртки. - Надо же! Наличными ровно двенадцать тысяч! Не иначе это - знак! - значительно произнес он, выкладывая купюры на стойку, - ну, давайте уже! Я измучен желанием увидеть Невский проспект. Потом можно будет и умереть.
- Что Вы, не надо! - испуганно ответила барышня, принимая деньги, - вы еще совсем не старый.
- Спасибо, дитя мое! - грустно отвечал Санитаев, протягивая ей паспорт, - но мой документ, к сожалению, утверждает обратное.
- Вот! - сказала девушка спустя три минуты, протягивая Денису паспорт и распечатанную полетную квитанцию, - вылет в семь сорок, прибытие в Питер в восемь утра. Хорошо провести время на Невском! - улыбаясь, сказала она и кокетливо поправила прядку белокурых волос, - только умирать не надо!
- Ну, спасибо на добром слове! - одарил ее ответной улыбкой бывший эскулап, бережно пряча документы в карман.
Через минуту он уже размашисто шагал к своему хостелу, не глядя по сторонам и не обращая более внимания на соблазны ночного города. До вылета оставалось почти семь часов.
2.

Маша Веточкина не любила будильники. Больше всего ей нравилось просыпаться самой, и лишь потому, что полностью выспалась. Ее сынишка Даниил отлично это знал. Будучи не вовремя разбуженной, мама вполне могла устроить маленький армагеддон с последующим разбором полетов, и вместо интересной прогулки на роликах или похода в кафе можно было запросто засесть на полдня за прописи. Поэтому в это раннее, прохладное и прозрачное утро, какое не часто бывает в начале мая в Питере, он тихонько сидел в кресле и читал интереснейшую книжку - "Высшая математика для учащихся коррекционных школ". Мальчик терпеливо ждал, когда Маша проснется, свежая и бодрая. Тогда можно будет выпросить лишние полчаса игры на компьютере, а в обед пойти с мамой на Неву - сегодня там обещали танец ледоколов. Как знать - может, удастся съесть мороженое? От этих приятных мыслей Данька расплылся в довольной улыбке, с наслаждением потянулся и отложил книжку. Рыжий кот Яшка, толстый и элегантный, как певец Сергей Крыло в, с тяжелым стуком плюхнулся со стула и требовательно мяукнул коротким повелительным мявом.
- Пошли, пошли, - негромко, чтобы не разбудить мать, сказал ребенок, вставая с кресла, - сейчас дам поесть. Кот, косясь ярко-желтым глазом на мальчика, с независимым видом проследовал на кухню, гордо задрав хвост. Данька зашуршал пакетом, насыпая в чашку сухой корм. Кот нетерпеливо совал в нее голову, не дожидаясь, когда порция будет отмерена до конца, и нисколько не смущался тем, что часть корма остается у него на ушах. Наконец, чашка была наполнена, и залитая ярким весенним солнцем кухня тут же наполнилась веселым треском кошачьей трапезы.
В коридоре раздались легкие шаги, и Маша возникла на пороге кухни, весело улыбаясь и потягиваясь. Солнце вспыхнуло в густой копне ее медно-рыжих волос и отразилось радостью в глазах сына - мама с утра в духе.
- Доброе утро, мам! - приветствовал он Машу, обнимая ее, теплую после сна. Мальчик был абсолютно счастлив.
- Привет, заяц! - отвечала Веточкина, целуя сына в макушку. Она была миниатюрной хрупкой барышней с изящной фигуркой, и слишком глубоко нагибаться ей для этого не пришлось.
- Что, проголодались? - спросила Маша, почесав за ухом кота. Тот, не отрываясь от еды, буркнул в ответ что-то невнятное, и девушка весело рассмеялась.
- Конечно, мам! - отвечал ей Данька, косясь на холодильник, - что у нас на завтрак?
Через десять минут мама и сын, весело болтая, с аппетитом хрустели кукурузными хлопьями с молоком. Данька стащил два печенья с глазурью, но Маша была в таком прекрасном настроении, что сделала вид, будто этого не заметила. С самого утра ее не покидало предчувствие чего-то очень хорошего, что должно было произойти совсем скоро. Да еще утро выдалось таким солнечным...
Надобно вам знать, друзья мои, что Даня и Маша были лучшими друзьями, которыми только могут быть мама и сын. Любили друг друга они совершенно самозабвенно, и, казалось, никто больше не был нужен в их устоявшемся, уютном мирке.
- Так, заяц! - деловито скомандовала девушка, убирая в холодильник остатки молока, - марш чистить зубы и умываться - через полчаса выходим.
- Ура!, - радостно откликнулся Даня, аккуратно поставил пустую тарелку в раковину и вприпрыжку поскакал в ванную, мурлыча себе под нос какую-то песенку.
- Тапочки надень, Редиска! - закричала вслед Маша, - простынешь!
Но тот уже не слышал - из ванной доносился шум водной струи, периодически заглушаемый неизвестной песней - музыкального слуха мальчик был лишен начисто. Маша вздохнула, покачав головой, и пошла собирать рюкзак.
Примерно через сорок минут, отважно преодолев на разъезжающихся ногах полкилометра городских тротуаров и поминая вполголоса ближайших родичей питерских коммунальщиков, Веточкины, взявшись за руки, осторожно скользили по гладкому асфальту роликодрома, что на Муринском ручье. И мама, и сын встали на ролики недавно, и гонять слишком быстро пока не решались. Зачем? И так здорово... Покатавшись около двух часов, они изрядно взмокли под забравшимся уже довольно высоко солнцем, более похожим сегодня на солнце Стамбула, нежели русского Севера, проголодались и решили, что на сегодня хватит. Даня устал, и почти не возражал, когда Маша велела ему переобуться - тащиться обратно на роликах ей совершенно не хотелось.
Вернувшись домой, с аппетитом пообедав и немного отдохнув, мать и сын стали собираться на набережную Невы. Танец ледоколов - это зрелище, скажу я вам! И бывает оно не так часто, чтобы вот просто так взять, и пропустить его, вы уж мне верьте.
Про Ленинград - позвольте мне, дорогие друзья, называть бессмертный город этим, прославившим его на весь мир именем - говорят, что это город маленький. Тот, кто это говорит, наверное, никогда не пробовал проехать в автобусе с северо-востока на Васильевский остров, а именно туда и лежал путь наших героев. И всего-навсего через какой-то час, взявшись за руки, Маша и Даня шагали в неторопливо-деликатной питерской толпе, направляясь к набережной лейтенанта Шмидта. Чем ближе была цель их похода, тем гуще становилась толпа - до начала представления оставалось насколько минут. Солнце стояло уже совсем высоко, лениво раздумывая, стоит ли уже собираться на покой, или предстоящее в гавани зрелище заслуживает того, чтобы полюбоваться на него с самой высокой точки. Среди собравшихся, несмотря на свежий ветер с Финского залива, все чаще можно было встретить людей в расстегнутых пуховиках и даже без шапок! Все-таки, что бы там ни говорили скептики, а глобальное потепление - не вымысел, раз в начале мая в Ленинграде уже можно ходить, почти не застегиваясь.
Вдруг заиграл вальс. По толпе прошло движение, как будто музыка Шуберта была легким порывом ветра, вызывающего рябь на воде. Далеко у входа в гавань угадывались силуэты четырех буксиров, неспешно шествовавших по воде в сторону города. Черные и элегантные, они напоминали королевских пингвинов, что величаво вышагивают по ледяному пляжу Антарктиды, направляясь к морю кормиться. Представление началось. Вальс тугой волной подхватил Машу и закачал ее в своих теплых ладонях. Ее утреннее предчувствие окончательно превратилось в уверенность, и она прижала к себе сына.
- Ты чего, мам? - удивился Даня, но освобождаться не стал.
- Ничего, сынок, - отвечала Маша, улыбаясь уголками губ, - Ничего. Все будет хорошо!
3.

Спать в самолете Санитаев не умел и не любил. Вообще, уснуть в любом транспорте для него было проблемой всегда, и он искренне завидовал тем своим коллегам со "скорой", кто мог спокойно спать по пути на вызов. Вот и сейчас доктор от нечего делать таращился в иллюминатор, с любопытством разглядывая работающие закрылки "Боинга" - самолет снижался, и земля была уже хорошо видна. Справа внизу раскинулся застроенный многоэтажками спального вида район, которые делают наши города совершенно неотличимыми друг от друга, а за ним, насколько хватало глаз, простиралась водная гладь. Над ней курилась белая, как саван, дымка, и определить размеры водоема было невозможно. Вид под крылом живо напомнил Денису антураж к недавно увиденному фильму "Туман" - тому, где из этого природного явления в товарных количествах являлись монстры, чтобы поедать законопослушных американских налогоплательщиков.
"Эх, товарищи пилоты, показали бы вы мне лучше Дворцовую, что ли...", - подумал Денис, отрываясь от окна и застегивая ремень под требовательным взглядом стюардессы.
- Скажите, девушка, - обратился он к ней, улыбкой подражая Савелию Крамарову, - а зачем вообще ремни в самолете? Чтобы опознать было легче?
Но стюардесса на шутку и бровью не повела - видимо, подобных шутников видела немало, и Санитаев, погасив улыбку, откинулся на спинку кресла. Самолет коснулся земли и резво побежал по бетонке, гася скорость взревевшими раненым зверем движками.Народ частично вяло зааплодировал, частично, не дожидаясь остановки, стал доставать свои сумки и набирать сообщения на мобильниках. Кто-то уже внятно ругался, обещая по выходу из самолета порвать кому-то пасть.
"Добро пожаловать в культурную столицу", подумал бывший врач, вставая из кресла. Самолет остановился, и через минуту Денис спускался по трапу, ежась под прохладным дыханием раннего питерского утра.
Санитаев был немало наслышан об ужасном климате северной столицы и ожидал проливного дождя с мокрым снегом - в его родном Новосибирске нередко весь май бывал таким, но Ленинград приветливо улыбался ему нежно-алыми губами восходящего солнца, белозубо скалясь легчайшими перистыми облаками на горизонте. Этим небом можно было любоваться бесконечно, но пулковский автобус ждать не станет, и Санитаев, вздохнув, взялся за поручень и шагнул внутрь. Автобус сомкнул двери, словно челюсти, и довольно заурчал мотором, как сытый кот.
"А ведь надо еще где-то кости кинуть, - думал про себя бывший доктор, покачиваясь на задней площадке, - да ладно, неужели я в Питере хостел не найду? Надо будет сейчас какую-нибудь газетку с объявлениями добыть".
Автобус бодро подкатил к воротам аэровокзала, осадил на месте, как хорошая спортивная лошадь, шумно выдохнул, словно вынырнув из глубины, и открыл двери. Санитаев спрыгнул с невысокой подножки и размашисто зашагал по коридорам, с любопытством осматриваясь по сторонам.
Вы, конечно, спросите - на что там с любопытством смотреть? Все аэропорты мира одинаковы. Но будете совершенно неправы. Аэропорт имени Бен-Гуриона в Тель-Авиве совершенно не похож на своего собрата в Шарм-эль-Шейхе, хотя находятся они, по русским меркам, совсем рядом. Разные страны - разные ворота в них.
Пулковский аэропорт с первого взгляда понравился Денису. Показался он ему, повидавшему разные воздушные гавани, уютным и не по аэровокзальному домашним. Удивило изобилие газетных ларьков и книжных магазинов, а также отсутствие назойливых частных извозчиков, сквозь сплоченные ряды которых ему так часто приходилось прокладывать себе путь в Москве и Новосибирске.
Города Санитаев не знал, но к поездке подготовился на совесть. Путь его лежал на остановку маршрутки номер тридцать девять, которая манила обещанием быстро и дешево довезти до метро. Он прихватил, не глядя, какую-то рекламную газетенку, что в изобилии лежали на специальных стойках, и через несколько минут уже любовался видами окрестностей Пулковского шоссе. Маршрутка споро летела по отличной, пустой по раннему времени дороге, и Денис отметил превосходное качество асфальта: - "Да уж... у нас на Станционной на такой скорости весь ливер растрясешь!" - подумал он. В динамиках вместо привычного шансона негромко играл шестой венгерский танец Брамса, и Санитаев с удовольствием отметил эту особенность культурной столицы: - "Да уж... Не удивлюсь, если у них тут и вправду на заборах не слово из трех букв, а "пенис" пишут!" - ухмыльнулся он про себя. Подтверждение не заставило себя ждать: "Пушкин жив - не хуже Цоя" - с ликованием прочел бывший эскулап на опоре развязки, и от избытка чув ств несколько раз хлопнул в ладоши.
Удивительно, но уже через пятнадцать минут водитель не без лихачества притерся к поребрику и объявил конечную. Доктор вышел, озираясь по сторонам. Вокруг шумел уже мало-помалу густеющим потоком машин широченный Московский проспект.
- Так,коллега, и что мы с вами имеем?, - вслух спросил он сам себя, раскрывая газетку. Необходимо было определиться с ночлегом и немного отдохнуть после перелета. Первая же реклама привлекла внимание путешественника: "Кот Матроскин" - лучший хостел Северной столицы", сообщала она, и в голове Санитаева мгновенно прозвучал гениальный голос Олега Табакова: - "А я экономить буду!"
- Та-а-а-к, ну-с, посмотрим, где же ты есть, "Кот Матроскин"! - снова вслух сказал Денис, - улица Учительская...Где это у нас?
Через несколько минут поиска по карте обнаружилось, что "Кот Матроскин" уютно расположился в спальном районе на северо-востоке Ленинграда, в двух шагах от метро "Гражданский проспект".
"Далековато! - поморщился гость Питера, пряча карту в карман, - но ничего, зато метро рядом. Разберемся!"
Через некоторое время наш герой уже ехал вниз на бесконечном питерском эскалаторе, с любопытством вглядываясь в лица немногочисленных утренних пассажиров. Всех их объединяло какое-то неуловимо общее выражение. Определить его Санитаев для себя не мог, но оно однозначно делало питерскую толпу непохожей ни на какую другую. Доктору вдруг стало очень спокойно и хорошо, как бывает, когда попадаешь домой. Это чувство удивило его - ведь он был здесь первый раз в жизни, но и обрадовало. Город принимал Дениса, принимал, как своего, который просто куда-то надолго отлучился.
Но все кончается - кончился и этот долгий спуск. С грохотом подошел поезд, и скоро Санитаев уже со смехом читал социальную рекламу грамотной речи, украшающую вагон изнутри: "Давайте говорить как петербуржцы". Запятой посредине фразы не было, хотя она, по мнению доктора, была там нужна.
Минут через сорок, совершив бесконечный подъем на эскалаторе, Денис, поеживаясь от прохладного ветерка и застегнув до подбородка куртку, шел по уже довольно многолюдному проспекту Просвещения. Вдруг он обратил внимание на весьма примечательную пару. На пешеходном переходе, с трудом сохраняя равновесие в неторопливой и довольно густой толпе шла молодая миниатюрная девушка, крепко держа за руку мальчика лет восьми на вид. Оба они были в роликовых коньках, причем было заметно, что катаются они недавно. Вставшее уже довольно высоко солнце весело играло в медно-рыжих волосах девушки, и Санитаев невольно замедлил шаг, залюбовавшись этой красотой. Мама и сын перешли улицу, и вскоре пропали из виду.
"Эх... составить бы им компанию! - с тоской подумал врач, продолжая глядеть вслед паре, хотя видеть ее уже не мог, - ладно, старый хрен, пошли дрыхнуть. "Кот Матроскин" заскучает".
И скоро его полноватая фигура пропала из глаз, свернув с проспекта на одну из пересекающих его улиц.
4.

Этот район был спланирован весьма логично, и нужный дом доктор нашел без труда. Он представлял собой длинную и унылую панельную пятиэтажку в окружении высоких, по весеннему полуголых акаций и тополей. Своей застройкой эта часть великого города живо напомнила Санитаеву пыльную и опасную рабочую окраину Новосибирска, на которой он вырос, но вот все остальное... Многолюдье, широкие улицы, изобилие зелени... Шагая по улице Ушинского, Денис увидел подряд две школы. У каждой из них было отличное футбольное поле и прекрасный теннисный корт. Во дворах старых панельных домов - первоклассные детские площадки. Все это вместе, и самое главное - выражение лиц большинства прохожих - настолько контрастировало с этой древним аскетизмом, если не сказать - убожеством, что делало сходство с рабочей окраиной совершенно иллюзорным. Денису здесь нравилось.
Хостел располагался на третьем этаже последнего подъезда и представлял собой две квартиры, перестроенные и объединенные в одну. Он ничем не отличался от тысяч своих собратьев по всему миру, был наполнен звуками капающей из неисправных кранов воды, запахами дешевого мыла и сохнущих на веревках полотенец, бюстгальтеров и половых тряпок. На кухне несколько довольно крупных, несмотря на юный возраст, девиц увлеченно обсуждали какого-то Исмаила из Купчино, поминутно вспоминая нехорошими словами его маму и высказывая подозрения по поводу его нестандартной сексуальной ориентации. Чем прогневал этих молодых прелестниц достойный сын солнечного Кавказа - Санитаев не узнал. Приняв наскоро душ, он завалился на койку во втором ярусе, и через пять минут спал безмятежным сном человека, чья совесть совершенно чиста.

Проснулся доктор спустя три часа, абсолютно свежим, бодрым, но голодным, как злющий июньский комар в камышовых зарослях на Оби.Легко соскочив с койки и произведя своим прыжком некоторый шум, от которого тревожно закачалась старенькая щербатая люстра, Денис оделся и посмотрел на часы. Было три часа пополудни, и необходимо было, срочно пообедав, приступить к осмотру красот Северной Пальмиры. Как многие провинциалы, он самонадеянно считал, что запросто уложится с этим осмотром в срок от двух с половиной до трех дней. Через полчаса, проглотив порцию довольно вкусного шашлыка, и запив ее бокалом отличного темного пива, Санитаев внимательно изучал захваченную в Пулково газету.
Интересного в ней было на удивление мало - обычный рекламный спам, который и принято помещать в подобных изданиях, но один материал показался доктору интересным. На четыре часа дня в гавани, у набережной лейтенанта Шмидта, анонсировалось грандиозное шоу - вальс ледоколов. Наш герой родился и вырос в Сибири, был совершенно сухопутным человеком и никогда не видел океанских судов, да еще за таким интересным занятием, как исполнение вальса. Это и определило его дальнейший план на остаток дня.
Через пятнадцать минут он уже входил в вестибюль станции "Гражданский проспект", а еще минут через сорок пять, миновав Дворцовую площадь, шагал по мосту лейтенанта Шмидта на Васильевский остров, поеживаясь от прохладного ветра с Залива и удивляясь невиданному никогда им контрасту между пекущим по летнему солнцем и бодрящим прохладным ветерком.
До начала действа оставалось около получаса, и Денис решил, что неплохо бы выпить кофейку - он был наслышан о легендарном качестве этого напитка в питерских заведениях. Заведение нашлось совсем рядом, в ста метрах от набережной, и находилось в полуподвале вросшего по окна в землю старинного дома. Внутреннее убранство поразило доктора нештукатуренными стенами. Кирпичи, судя по всему, помнили Петра Великого, потому владельцы кофейни и решили, видимо, явить их взорам всех желающих. Было тепло и уютно, и сумма в двести рублей за двойной эспрессо не показалась нашему герою совсем уж чрезмерной - когда еще попьешь кофейку в подобных интерьерах.
Через приоткрытое окно в помещение вдруг влетела, как шальная бабочка, бессмертная мелодия вальса - она была знакома Санитаеву с детства, но ни автора, ни названия доктор не знал. Эстетического образования Денис не получил, и весьма тяготился тем обстоятельством, что не разбирается в музыке, плохо понимает в искусстве барокко и не в состоянии отличить подлинник "Черного квадрата" от копии. Впрочем, с чувством ритма и музыкальным слухом у него было все в порядке, и, поймав со слуха мелодию, он принялся ее насвистывать, подражая невидимому оркестру. Выйдя из кафе, с вальсом на устах, наш путешественник быстро преодолел сотню метров до набережной и стал пристально смотреть туда же, куда и все - в сторону Залива, откуда, важные, как грачи на весенней пахоте, неторопливо входили в Неву четыре вальяжных черных буксира. Исполнив несколько танцевальных фигур, они разошлись парами к разным берегам, как в контрдансе, и принялись выводить на середину реки главных звезд шоу - ледоколы "М осква" и "Крузенштерн". Бережно, как заботливые педагоги-хореографы, что за руку выводят на сияющую сцену своих талантливых вундеркиндов, тянули они их на тонких, обманчиво непрочных канатах, и вдруг внезапно отдали концы и отошли в сторону, как отходит учитель, чтобы не мешать воспитаннику показать свой талант.
Поверьте мне, друзья - это зрелище стоило того, чтобы ради него лететь через всю страну! Корабли плавно кружились на месте, сходились и расходились с грацией, казалось, немыслимой при их массе и размерах, и публика на обоих берегах Невы частенько разражалась аплодисментами после особенно трудных и виртуозных па. Час пролетел совершенно незаметно, и оба ледокола, крутанувшись на прощание, издали гудок и величаво проследовали в сторону Залива. Буксиры, построившись в кильватерную колонну, устремились им вслед и вдруг включили на полную мощность установленные на них пожарные установки. Яркое солнце, уже потихоньку склоняющееся к горизонту, мгновенно расцветило небо над рекой множеством ярчайших радуг, и над всем этим великолепием прямо в небо взмыл на фортиссимо уже совершенно безумный вальс.
5.

Место, занятое Машей и Даней, оказалось просто идеальным. Все действо развернулось буквально в нескольких десятках метров от них, и казалось, что до танцующих ледоколов можно дотянуться рукой. Когда же мимо проходили буксиры, с реки отнесло немного мелкой водяной пыли, которая невесомым облаком на мгновение окутало фигурки мамы с сына. И тотчас же эта пыль вспыхнула и засияла чистыми и яркими красками радуги. От радостного удивления Маша ахнула, а Даня звонко и заливисто рассмеялся.
Час пролетел, как одна минута, и великолепное шоу закончилось, как кончается в нашем мире все. Толпа мало-помалу стала расточаться, на набережной сделалось малолюдно, и наши герои решили, что им тоже неплохо было бы отправиться куда-нибудь, где можно посидеть в тепле и съесть что-нибудь вкусное - аппетит на свежем воздухе, как известно, приходит и без всякой еды. Данька открыл было рот, чтобы поговорить о грезившемся еще с утра мороженом, но Маша пресекла попытку в зародыше, произнеся магическое слово "Штолле". Услышав его, мальчишка мгновенно забыл о том, что секунду назад хотел странного - еще бы! Ведь всем и каждому известно - в ленинградском "Штолле", что на Невском проспекте, самые лучшие в городе, а то и в мире, пироги. Да бог с ними, с пирогами, друзья мои! Знали бы вы, какие там пельмени! При воспоминании о них и мама, и сын синхронно испытали мощнейший приступ аппетита и, не сговариваясь, быстрым шагом двинулись в сторону Дворцового моста.
Данька временами вырывался вперед, едва не переходя на бег и периодически начинал перемещался вприпрыжку, так что Маша с трудом поспевала за ним. Внезапно мальчик замедлил шаг.
- Что случилось, сынок?, - спросила Веточкина.
- Ма-а-ам, я это..., - смущенно забормотал Данька, пряча куда-то в сторону свой обычно прямой и открытый взгляд.
- Так, понятно! Писать приперло? - не без ехидства осведомилась Маша, смерив отпрыска насмешливым взглядом с ног до головы, - а я, кажется, кое-кого предупреждала - не пей вторую "Фанту" на улице - козленочком станешь?
- Ну ма-а-а-а-м..., - заканючил отпрыск и сделал такой страдальческий вид, что сердце мамы мгновенно смягчилось, и она погасила насмешку в глазах.
- Мам, мам..., - передразнила она его, взъерошив волосы на затылке, - Будешь знать другой раз, что слушаться надо. До Невского дотерпишь?
Потомок только отрицательно мотнул головой, и Маша поняла, что придется идти на экстренные меры. Дворцовый мост был совсем рядом, и, оглядевшись по сторонам в поисках укромного места для грехопадения сына, Веточкина увидела спускающуюся к Неве закрученную спиралью лестницу. Она образовывала закрытый от посторонних глаз карман и оканчивалась ровной площадкой, всего на несколько сантиметров возвышающейся над гладью воды. Девушка, встав на цыпочки, перегнулась через высокий парапет и посмотрела вниз. Какая досада! Спиной к ней на площадке стоял высокий дородный мужчина, заложив руки за спину, и любовался Дворцовой набережной на противоположном берегу.

"Вот скажите, доктор, за каким... после кружки пива вам понадобился двойной эспрессо?" - ехидно спрашивал сам себя Санитаев, крутя головой на триста шестьдесят градусов в попытке обнаружить место общего пользования. Как назло, Питер, видимо, решил немного подшутить над своим незадачливым гостем - все туалеты в радиусе километра, похоже, ушли в Сумрак. Возвращаться в кофейню было уже очень далеко, а никаких других заведений на набережной не попадалось. Вдруг взгляд доктора упал на спиральную лестницу, круто спускающуюся прямо к Неве совсем близко от Дворцового моста. Решение, как всегда, было принято мгновенно и реализовано немедленно - Денис спустился к воде и очутился на ровной площадке, почти заливаемой водой. Оглянувшись по сторонам, он пришел к выводу, что совершенно недоступен для любопытных глаз, повернулся лицом в сторону Дворцовой набережной, и волна безмятежного счастья накрыла его с головой. От избытка чувств Санитаев даже начал насвистывать мелодию вальса, только ч то отзвучавшую над великой рекой.
Наконец безмятежность счастья достигла степени абсолютной. Доктор привел свой внешний вид в соответствие с общепринятыми нормами приличий и, заложив руки за спину, стал любоваться мучительно прекрасным видом на сверкающий дворец напротив.
- Люблю тебя, Петра творенье, - продекламировал он, в картинном жесте простирая длань в подражание пиитам.
- Молодой человек, простите, пожалуйста! Вы не могли бы мне помочь?, - раздался вдруг откуда-то сверху девичий голос такого нежного тембра, что сердце Санитаева мгновенно ухнуло куда-то вниз и замерло в районе левой пятки. Ровно через секунду, проникнувшись моментом, оно вернулось на определенное природой место, и Денис повернулся, поднимая глаза.
Прямо над собой он увидел ту девушку, что встретил утром на проспекте Просвещения. Она была настолько миниатюрной, что гранитный парапет едва доходил ей до груди, и она вынуждена была, похоже, встать на цыпочки, чтобы обратиться к нашему бедолаге. Рядом с ней из-за ограждения выглядывала любопытная физиономия мальчишки.
"Мой любимый размер!" - ни к селу, ни к городу мелькнула мысль в звонкой и пустой сейчас голове Санитаева. Именно про такое состояние и говорят: "Язык прилип к нёбу" - ни слова в ответ выдавить из себя Денис не смог, и только изобразил нечто среднее между куртуазным поклоном и книксеном, сопроводив сей жест нечленораздельным звуком.
Девушка тоже выглядела несколько смущенной, но, тем не менее, дара речи не утратила.
- Молодой человек, помогите нам, будьте любезны! - вновь обратилось к нему небесное создание, и доктор внезапно вновь обрел способность говорить.
- Чем могу, мадемуазель?, - осведомился он, пытаясь придать своему голосу приятную мужественную бархатистость. Голос слушаться не пожелал и транслировал вопрос противным скрипучим козлетоном.
- Видите ли, в чем дело, - сказала Маша, чувствуя, что краска приливает к ее ушам, - мой сын... в общем, мой сын очень хочет в туалет - боимся, что не дойдем. А здесь так опасно - он маленький, может упасть в воду. Не могли бы вы его подстраховать? Ну, придержать, что ли?, - и посмотрела на Санитаева совершенно необычным, никогда раньше не виданным взглядом.
Этот взгляд был одновременно прямой и трогательно наивный. Так на Дениса еще никто не смотрел.
- Ну, что вы, - наконец, справившись с голосом, ответил Денис, улыбаясь все еще смущенной улыбкой, - как я могу отказать такой очаровательной леди? - молодой человек!, - отнесся он к Даньке, - пожалуйте сюда - мы решим вашу проблему!
Тот не заставил себя долго ждать и скатился по крутой лестнице бодрым колобком. Денис развернул его к Неве, прикрывая собой от возможных нескромных взглядов, и стал бережно придерживать за плечи, страхуя от падения. Мальчишку, похоже, так же, как недавно и доктора, накрыла волна безмятежного счастья, потому что он вдруг начал насвистывать мелодию, опознать которую Санитаев, несмотря на все старания, не смог.
И вдруг... Ох уж это вдруг! Вот ведь у скольких писателей - хороших и разных - читали мы это "вдруг", после которого, как правило, все начинает вертеться, кружиться и мчаться кувырком! Тихая и спокойная, как деревенский пруд, Нева вдруг вздыбилась длинной и плоской волной, которая мгновенно залила площадку. Вода достигла коленей Санитаева и оказалась по середину бедра Даньке. Но это было полбеды! Она еще и ударила в гранитную стену за спиной мужчины и мальчика, обдав их сверху хорошим тропическим ливнем. Пытаясь прикрыть от него мальчишку, доктор нагнулся над ним, потерял равновесие, и, совершив элегантный поворот оверкиль, изящно свалился в воду, изысканно ругаясь на узбекском языке.

6.

Если вы думаете, что купаться в Неве в начале мая - это очень большое удовольствие - вы никогда не купались в Неве. Ледяная вода обожгла Санитаева тысячами огненных иголок, дыхание перехватило, как будто весь воздух из легких выдавило паровым прессом, в черепе взорвалось крохотное солнце, а в ушах поплыл тонкий комариный звон - при падении доктор приложился головой об одну из ступенек, уходящих в воду с площадки. И эти же ступеньки спасли ему жизнь - не будь их здесь, намокшая одежда и обувь могли запросто утянуть на дно.
Денис уперся руками в одну из них и, пошатываясь, с трудом встал. Вода здесь доходила ему до пояса, и он, осторожно ступая, стал подниматься на площадку. Пронзительный ветер радостно приветствовал самодеятельного дайвера, высвистывая джигу, и санитаевские зубы тут же весело заплясали под его аккомпанимент.
- Боже мой, что с вами? Вы в порядке?, - спросила Маша, сама не помня как оказавшись внизу.
- Ну, обращением "Боже мой" вы, барышня, мне польстили - я, увы, не всемогущ. Хотя быть вездесущим вот попытался, - растянул сливеющие от холода губы Санитаев, - а в целом я в порядке. Могло быть хуже. Кстати, после всего, что было между нами, нам стоит перейти на "ты", не находишь? Могу я узнать имя той, кому столь "удачно" помог?
- А ты уверен, что тебе это надо?, - прищурив свои антрацитовые глаза, спросила девушка, в упор глядя на незадачливого помощника. Щеки ее раскраснелись на ветру, весеннее солнышко весело играло в медноцветных волосах, и доктор на несколько секунд забыл о пробирающем до костей холоде, залюбовавшись своей визави.
- Мою маму зовут Маша! - вдруг звонким голоском выкрикнул мальчишка, и оба взрослых мгновенно обернулись к нему.
- Даня! - укоризненно воскликнула Веточкина, грозя испепелить негодного отпрыска молниями, что рассыпались из ее уст со звуком его имени.
- Маша... Мария...Мирьям..., - покатал на языке ставшее вдруг очень уютным имя Санитаев, - мое любимое женское имечко.
- Да что ты говоришь? - вновь скептически прищурилась Маша, в упор глядя прямо в глаза Денису, - и давно ли?
- Всегда было, - пожал плечами тот, - у меня их два - Мария и Анна. Твое, кстати, в оригинале произносится как "Мирьям".
- Знаю. А жену твою как зовут?
- Никак, - просто ответил Денис и покосился на свою правую руку, где еще была заметна незагоревшая полоска кожи на безымянном пальце.
- Прости, пожалуйста! - мгновенно погасив иронию во взгляде, сказала девушка, - тебе холодно?
- Есть маленько, - улыбаясь, ответил Санитаев, пытаясь согреть кисти рук дыханием, - Даню надо посмотреть - не сильно промок?
Мальчик промок не сильно - от падающей сверху воды Денис его все-таки закрыл, но ботинки были полны воды, и штаны до самых ягодиц мокры - хоть выжми. Бывший доктор почувствовал себя в своей стихии - спасать и защищать, и через минуту все трое уже были наверху. Солнце стояло еще довольно высоко и ощутимо припекало, а ветер очень кстати утих. Оба взрослых действовали согласно и почти не обмениваясь словами, как будто пару лет проработали в одной бригаде на "скорой". Санитаев, стоя босыми ногами на нагретом асфальте, интенсивно разминал и растирал Данькины ступни и голени - ноги мальчика изрядно озябли, но под опытными руками мужчины приобретали здоровый розовый цвет. От промокшей ветровки под солнцем валил пар, лицо Дениса порозовело, и от ледяного озноба не осталось и следа.
Маша занималась носками и обувью обоих купальщиков. Вылив воду из ботинок, она достала из рюкзачка пачку гигиенических салфеток и с их помощью, как могла, осушала обувь изнутри. Тщательно отжатые носки лежали на гранитном парапете, паря под солнцем, как сухой лед. Данька сидел мокрой задницей на нагретом граните и блаженно улыбался, щурясь на солнце, как довольный кот.
Минут через десять реанимационные мероприятия закончились. Оба пострадавших и Маша находились в состоянии удовлетворительном настолько, что вновь обрели способность думать о еде.
- Не поможет ли очаровательная аборигенка одинокому иногороднему мужчине советом - где тут можно перекусить?, - обратился Денис к девушке, прыгая на одной ноге и надевая на другую влажный прохладный носок.
- А чего хочет от этой жизни благородный дон? - насмешливо ответила вопросом она, завязывая шнурок на Данькином ботинке, - и, кстати - с кем имею честь?
- Прости великодушно, алмазная донна! - церемонно раскланялся, смешно балансируя на одной ноге, Санитаев, - меня зовут Денис.
- О господи! Денис? Еще один! - притворно заохала Маша, закатив глаза, - что-то в последнее время это имя меня буквально преследует! И в сети, и в реале...
- Ну... это знак, наверное? - предположил доктор, улыбаясь, - так как насчет перекусить?
Тут Данька, который, уже обутый, нетерпеливо переминался с ноги на ногу во влажных ботинках, снова проявил себя:
- А пойдем с нами в "Штолле"! - звонко выкрикнул он, и вызвал тем самым очередной фирменный Машин взгляд, способный воспламенить Неву в разгар сезона дождей.
- Как? "Штолле"? - спросил Денис, обращаясь к мальчику, - а что это за зверь, Даниил... простите, не знаю вашего отчества?
- Романович! - ответил тот, розовея от гордости - такое обращение взрослого человека неимоверно льстил ребенку.
- Да, спасибо, Даниил Романович. Итак, мы говорили о "Штолле". Чем же знаменито это, несомненно, выдающееся место?
Маша наблюдала за их беседой со смешанным чувством - ей было немного смешно и забавно наблюдать, как ее сын пытается примерить на себя манеру общения взрослых, слегка тревожно из-за того, что ситуация не находилась под ее полным контролем, и, вместе с тем, крепло ощущение какой-то спокойной радости. Незнакомый мужчина, так смешно и неловко свалившийся на ее глазах в Неву всего полчаса назад, казался удивительно уместным здесь и сейчас. Данька же взахлеб заливался соловьем, расписывая пироги и пельмени от знаменитого питерского заведения. Речь его была весьма грамотной для восьмилетнего мальчика, он с легкостью использовал сложноподчиненные конструкции, и Санитаев слушал его с неподдельным интересом.
- Так, ну все! Соловья баснями не кормят!, - воспользовалась Маша паузой в рассказе сына, чтобы направить ситуацию в конструктивное русло, - "Штолле" - Так "Штолле". Ты с нами? - обратилась она к доктору.
- Без малейшего сомнения, о Мари! Твой сын так вкусно рассказывал, что я чуть не захлебнулся слюной. Боюсь, что съем там сегодня все пироги!
Данька довольно улыбнулся, явив граду и миру ряд жемчужно-белых зубов, а Веточкина решительно перехватила инициативу.
- Вот и славно!, - произнесла она, беря Санитаева под руку, - нам - туда!
И через минуту все трое уже шагали к остановке маршруток, что недалеко от ростральных колонн. Данька скакал вприпрыжку впереди, во весь голос напевая какую-то песенку.

7.

"Штолле" оказалось совсем небольшим заведением, зато прямо на Невском проспекте, в двух шагах от Дворцовой площади. Наши герои ввалились туда живописной и немного шумной группой. Главным источником шума был, понятное дело, Даня - он совершенно не знал покоя, ни на секунду не останавливался и все время что-то говорил или напевал. Санитаев, окончательно согревшись в автобусе, развлекал Машу старыми байками о медведях на улицах сибирских городов и о самих городах, заросших непроходимой вековой тайгой. Тайга состояла, по большей части, из развесистой клюквы. Оба они - и старый, и малый - говорили наперебой, звонко смеялись и, казалось, соперничали за Машино внимание. Та молча улыбалась, слушая Санитаевские россказни, и держала сына за руку, сжимая ее чуть сильнее, когда его совсем уж заносило. Таким порядком наша компания и пришла в ресторан, на удивление малолюдный для этого времени дня.
Встретили их радушно, как старых завсегдатаев, что очень удивило доктора, привыкшего к куда более суровым нравам сибирского общепита. Нашлась возможность высушить обувь и куртки, и полный чайник обжигающего черного чая прилетел на столик в момент. Денис, стараясь не обращать внимание на урчание в животе, изучал меню, удивляясь весьма гуманным для такого места ценам.
- Закажи себе пельменей, - предложила Маша, принимая из рук официанта дымящуюся тарелку с супчиком. Тот распространял такой аромат, что, казалось, даже прохожие на Невском замедляли шаг, поводили носами и облизывались.
- Да что ты говоришь!, - поднял правую бровь Санитаев, не отрываясь от текста - он пытался сделать мучительно трудный выбор между пирогом с мясом и пирогом с кроликом, - это ты коренного сибиряка хочешь удивить питерскими пельменями?
- Да-да-да, я уже в курсе, что в Новосибирске все самое большое и лучшее!, - с елейной улыбкой парировала девушка, насмешливо глядя на доктора поверх чашки с чаем, и звук ее голоса зазвучал в его ушах хрустальным колокольчиком. Девушка явно нравилась Денису, но он не желал подавать виду до поры, храня на лице, как ему казалось, непроницаемо-безразличное выражение. Впрочем, в покер Санитаев явно не играл, и Маша легко читала все его эмоции.
Между тем классическое блюдо сибирской кухни принесли - голодный Данька размахнулся на двойную порцию, и при виде ее доктор удивленно присвистнул - таким количеством пельменей легко можно было накормить пару-тройку оголодавших в тайге лесорубов.
Данька издал хищный урчащий звук и принялся расправляться с огромным пельменем, как таежный медведь расправляется с тайменем на берегу быстрой горной реки. Санитаев глубоко вдохнул божественный аромат, сглотнул слюну и заказал себе пирог с кроликом.

В следующие десять минут разговоры за столом стихли - вся честная компания вдумчиво воздавала должное угощению от "Штолле". Санитаев в несколько укусов схомякал изрядный кусок пирога, оказавшегося на удивление вкусным, и теперь прихлебывал горячий чай, размышляя, чем бы еще потешить утробу. Маша аккуратно доела куриный супчик и отщипывала маленькие кусочки от песочного печенья, растягивая удовольствие и смакуя нежный вкус. Данька, как и предполагалось, своей порции не осилил - четыре пельменя остались на тарелке. Мальчишка отвалился от стола, с шумом выдохнул: - Уфф... не могу больше!, - и присосался к фужеру с клюквенным морсом.
- Ну и ну!, - воскликнул доктор, потянувшись за зубочисткой, - Ну кто бы мог подумать! Общепит - и такая вкуснотень, да еще и за разумные деньги! У нас, да в центре города, за такой обед без штанов останешься.
Живое Машино воображение мгновенно слепило картинку, на которой несчастный Санитаев выходил под проливной дождь в темноту и ветер, одетый в одни синие в цветочек семейники, и девушка хихикнула про себя. Картинка выглядела совершенно феерически.
- Ха! Это ты еще нашей шавермы не пробовал, - с гордостью ответила она Денису, - Да вот хоть пельмешков питерских отведай!, - указала она на Данькину тарелку.
- Ну, что же, давай отведаем, - ответил доктор и потянулся вилкой к тарелке. Один из пельмешков моментально оказался у него во рту, чтобы тут же взорваться на языке фонтаном еще горячего сока. Санитаев вдруг ощутил себя в шкуре буфетчика из "Варьете", персонажа бессмертного романа. Это, если помните, тот самый, которому для усвоения понятия "свежесть" потребовалась помощь потусторонних сил.
Маша с удовольствием наблюдала смену эмоций на Санитаевском лице - Денис явно был сбит с толку, и, вместе с тем, испытывал настоящее блаженство.
- М-м-м..., - промычал он, закатив глаза, и отправил в рот следующий пельмень.
- Надо думать, в переводе с новосибирского это означает: "Черт побери, стоило проехать через всю страну, чтобы наконец-то попробовать настоящих пельменей! Я поражен до глубины души, и никогда больше не стану упорствовать в ереси, будто настоящая сибирская еда бывает только в Сибири"?, - спросила девушка с совершенно невинным видом. Впрочем, в глазах ее плясали озорные бесенята, и Санитаев тайком, как ему казалось, любовался своей собеседницей. От Веточкиной, само собой, взгляд мужчины не укрылся, и она ощутила, как мочки ушей наливаются жаром. Маша чувствовала, что нравится Денису, и не сказать, чтобы это чувство было ей неприятно.
Данька, вдохновленный Санитаевским примером, утащил у того из-под носа последний пельмень и с наслаждением его сжевал, откинувшись на спинку кресла и расплывшись в блаженной улыбке.
- Ну, не знаю, как насчет остальной сибирской кухни, но пельмени в Питере совершенно фантастические!
- Да ладно, расслабься. В Питере понаехавших уже больше, чем местных, а уж сибирякам здесь - как медом мазано, так что наверняка у них шеф - откуда-нибудь из ваших краев, - примирительно произнесла Маша, старательно делая вид, будто не замечает, как Данька хрустит песочным печеньем, тайком стянутым с ее блюдца.
- Ну, не знаю, как насчет меда, - отвечал Денис, скептически осматривая свою многострадальную ветровку, снятую с батареи, - Но с водой в Ленинграде все в порядке. Эк меня Нептун почествовал - спасибо, хоть лягушек в карманы не напихал!
- Да ладно, не расстраивайся! Не каждому так везет - в первый же день в Неве крещение получить.
- Ну нихрена же себе у вас тут... баптистерий для атеистов!, - в притворном возмущении воскликнул Санитаев, воздев очи горе, - я же теперь до самого дома болотцем буду благоухать! И так никакой личной жизни, так еще и амбре такое... кто ж меня полюбит-то? Горько мне! Горько!, - подражая другому известному персонажу знаменитого романа, заныл доктор, но выражение его лица настолько диссонировало с речами, что с ним можно было пить чай вприглядку - он был бы сладким.
- А что такое бап-ти-сте-рий?, - звонким колокольчиком встрял в разговор Данька, кардинально свернув с темы Санитаевской личной жизни, и бывший врач стал рассказывать мальчику про обряды инициации у христиан, не забыв упомянуть и о том, что Русь крестили еще и огнем - в бога Санитаев не верил и попов не любил. Впрочем, в теме доктор ориентировался неплохо, и Веточкины с интересом выслушали забавную историю про то, как Денис ездил в Израиль, посетил баптистерий на Иордане и был там укушен бобром. Приврать, рассказывая истории, он любил и умел, и Маша с удовольствием слушала его вдохновенные россказни.
- А вот еще был случай, - начал новую байку Санитаев, всем своим видом суля историю, достойную пера Распе. - Поехал я как-то в Таиланд, и потащил меня черт погружаться с аквалангом. В жизни же надо попробовать все? Так представь себе - на рифе уколол бедро морским ёжиком!
- Ух ты! Ужас! Больно, поди?, - заботливо спросила Маша, отбирая у Даньки четвертый кусок печенья.
- Да больно-то - это ладно... Терпимо. Но кто же знал, что эти сволочи так размножаются?
- В смысле?, - удивленно вскинула бровь Мария, - как это "так"?
- Ну, как-как..., - Дениса несло, как сына турецко-подданного, - обыкновенно. Кино "Чужие" видела? Ну, вот и ёжики так же. Вылезают по пять-шесть штук за ночь, мелкие такие... колются, заразы... и шустрые - замучаешься из постели вытряхивать!
Звонкий и заливистый Машин хохот был ему и ответом, и наградой за байку. Маша смеялась так заразительно и вкусно, что, глядя на нее, расхохотался и Данька, хотя Санитаевский рассказ понял не вполне.
- Ну, и силе-ен же ты врать!, - отсмеявшись, с уважением протянула девушка, вытирая слезы, - ведь почти поверила! Спасибо, повеселил!
- Да ладно, это разве "врать"? Так, приукрасил чуть-чуть... для вкуса и запаха. А некоторые, между прочим, верят!
- Че-е-го?, - удивились, кажется, даже Машины уши, - кто-то способен поверить в такую байку?
- Ага!, - ехидно усмехнулся Санитаев, - две тетки лет по сорок. Из Ленинграда, кстати..., - подпустил елея в голос он.
- Ой-ой-ой, подумаешь!, - ни секунды не размышляя, парировала Веточкина, - я уже говорила - здесь приезжих больше, чем коренных. Они могли и из твоего разлюбезного Новосибирска понаехать!
- Все, все! Сдаюсь на милость - уела!, - смеясь, вскинул руки вверх Денис, - а ты - штучка еще та! Небось отмазкам про помаду на воротнике - типа, в автобусе прислонились - ни в жисть не поверишь?
- Забавный ты!, - с интересом посмотрела прямо на Санитаева девушка, и доктор окончательно перестал жалеть о том, что ему пришлось принять крещение в невских водах.
- А я хочу писать!, - громко прошептал Даня, и Денис, вздохнув, поднялся из-за стола.
- Пошли уже, горе луковое! Хоть здесь, надеюсь, креститься не придется, - и мужчины направились к неприметной двери со всем известной картинкой в дальнем углу заведения. Маша улыбнулась им вслед и стала собирать вещи - пора было уходить. Вечерело, и питерское небо затянули привычные, плачущие мелким дождиком тучи.

8.

- Да что же у вас тут делается-то, а? Сверху вода, снизу - тоже вода... она со всех сторон!, - ворчал Санитаев, тщетно пытаясь выбирать хоть сколько-нибудь сухие участки на своем пути. По широкому, как взлетная полоса, тротуару Невского проспекта катился поток воды, не оставляя прохожим ни одного шанса сохранить ноги сухими. На небесах, казалось, произошла коммунальная катастрофа, и Ленинград поливало настоящим тропическим ливнем, под какие Денису доводилось попадать в Таиланде, только очень холодным. Через десять минут после ухода из "Штолле" доктору казалось, что он и вовсе не вылезал из Невы - одежда и обувь промокли насквозь.
Между тем питерская толпа как будто и не замечала природного катаклизма - неся на себе яркую россыпь разноцветных зонтов, она была подобна широкой реке, что несет на себе россыпь пеструю радугу осенних листьев. Эта человеческая река неторопливо текла по улице, мелкими ручейками вливаясь в кофейни, кондитерские и книжные магазины, изобилием коих, как известно, знаменит Невский проспект.
- Это Питер, бейби!, - усмехнулась Маша в ответ, - ты бы еще в пляжных шлепанцах приехал!
Действительно, тряпичные кроссовки Санитаева подходили для такого климата, как солист балета для службы в морском спецназе. Веточкины же, казалось, словно из дождя и вылепились - никакого вреда им он не приносил.
- Это точно! Как говорят в Сибири - нет плохой погоды, а есть плохая одежда, - улыбнулся Денис слегка онемевшими от холода губами, - сибиряк - не тот, кто не мерзнет, а тот, кто тепло одет.
Машина плотная кожаная куртка с капюшоном, казалось, совсем не пропускала воду - она стекала с нее, как с гусиных перьев, а Данькины ботинки с высокой шнуровкой позволяли ему спокойно стоять в глубокой луже, не замечая ее. В луже он и остановился, привлеченный ярко-белым рекламным объявлением на асфальте - одним из тех, которыми густо исписаны все пригодные для этого поверхности в городе.
- Незабываемый досуг!, - прочитал он, - Мама, а что это за "досуг" такой? И при чем тут кролик?, - поднял на мать удивленные глаза мальчик.
Стилизованное изображение логотипа "Плейбоя" в виде кролика с задорно торчащими ушками украшало каждое второе объявление, в том числе и то, что привлекло внимание Дани. Вопрос потомка застал Марию врасплох, и она, заливаясь краской, бросила умоляюще-выжидательный взгляд на Санитаева. Доктор реагировал мгновенно.
- Ну, Даниил Романович, что Вы, в самом деле! Досуг, как известно - это свободное время. И как, по Вашему, могут предложить провести свободное время в самом центре культурной столицы России? Несомненно, это экскурсии по городу, походы в музеи... Кунсткамера там... Эрмитаж... что еще? Театры, выставки, концерты... Похоже, эти объявления дают искусствоведы, экскурсоводы... да просто люди, хорошо знающие и любящие родной город!
Благодарный взгляд девушки был наградой за находчивость, но Данька не унимался: - А кролик? При чем он тут?
- Ну, Даниил, это же элементарно!, - рассмеялся Денис, - ты же помнишь, что я заказывал в "Штолле"? Правильно - пирог с кроликом. Он был очень вкусным, поэтому не удивительно, что его, как достопримечательность города, включили в программу экскурсий. Ну, и как это покажешь? Не пирог же рисовать... вот кролика и изобразили!
Трудно сказать, поверил ли мальчик доктору до конца, но, по крайней мере, интерес к подобным объявлениям утратил, и наша дружная компания продолжала свой путь в сторону Гостиного двора. Дождик внезапно прекратился, свежий ветер с Невы разогнал тучи и с залихватским свистом резвился в подворотнях и тесных дворах-колодцах. Вечерело, но было еще довольно светло, и пряничные купола Спаса на Крови ярким мазком выделялись на фоне бледно-закатного северного неба, подсвеченные заходящим Солнцем.
- А вот, кстати, насчет искусствоведов и экскурсоводов, - обратился Санитаев к Маше, - это ведь Спас на Крови? Во-о-н там?, - и показал рукой туда, где под закатным Солнцем переливались и играли чистыми яркими красками сказочные маковки знаменитого храма.
- Вах! Шаман, да!, - восхитилась в ответ девушка, - а-а-ткуда знаишь, слющий?, - смешно изобразила она восточный акцент.
- Вай, пэри, бубна стучал, мухомор кющал - так узнал, да!, - в лад Маше отвечал доктор, и оба рассмеялись.
- Ну, и зачем тебе, с такими-то познаниями, еще искусствоведы с экскурсоводами понадобились? Ты эдак, глядишь, сам можешь туристам мозги пудрить, - отсмеявшись, спросила Веточкина.
- Издеваешься!, - констатировал Денис, - а мне, между прочим, надо за два дня весь Ленинград осмотреть. Да еще и куда-нибудь типа Кронштадта сползать. Вот мне бы как раз гид хороший и не помешал, - и Санитаев с надеждой посмотрел на Машу.
- Че-е-его? За два дня - весь Питер!?, - от возмущение лицо девушки залилось чудесным румянцем, и доктор вновь залюбовался ею, - да за два дня... Нет, вы только подумайте! Каков наглец, а? Да за два дня ты и центр города-то не обойдешь! А Эрмитаж? А Русский музей? Да на любой из них недели... да что недели - месяца не хватит!
- Ага, ага! Наслышан, - усмехнулся Денис, - в коридорах Эрмитажа, говорят, до сих пор призраки заблудившихся туристов народ пугают. - А кстати - ты сама, случайно, к миру прекрасного не причастна ли? Уж очень ты правдиво возмутилась?
- А моя мама - искусствовед!, - звонким колокольчиком прозвенел Данькин голос. Маша крепче сжала его руку и наградила отпрыска своим фирменным взглядом.
- Йес! Я угадал! Я так и думал!, - от радости Санитаев, казалось, готов был пуститься в пляс, - Русский музей? Эрмитаж?
- Ага... на заводе я работаю!, - смущаясь, ответила Веточкина.
- Да ладно! На заводе? Слесарем, не иначе!, - развеселился доктор, - вот это да! Понимаю - культурная столица! Если у вас слесаря такие - какие же у вас библиотекари?
- Почему слесарем?, - удивленно вскинула взгляд на него девушка.
- Ах, простите, мадемуазель!, - продолжал дурачиться Денис, отвешивая куртуазный поклон, - да как я мог даже подумать такое! Бригадиром - и никак не меньше!
Веселье доктора было вызвано диссонансом между понятиями "искусствовед" и "завод", и уж совершенно не вязался образ мрачного, грохочущего железом и наполненного запахами смазки и окалины цеха с Машиным образом интеллигентной петербурженки в далеко не первом поколении.
- Между прочим, ничего смешного!, - строгим голосом ответила Веточкина, но в глазах ее опять заплясали озорные чертенята, - заводы - они разные бывают!
- Прости, пожалуйста!, - посерьезнел Санитаев, - не хотел тебя задеть. - А все-таки - что за завод? Интересно же!
Доктор имел вид несколько пристыженный и настолько забавный, что Маша не выдержала - рассмеялась.
- Смешной ты, ей-богу!, - ответил она, - а вот не скажу! Сам догадаешься - нет ничего невозможного для человека с интеллектом.
- Ладно!, - принял вызов Денис, - дай срок - догадаюсь! Ну, так как насчет знакомства с городом за день - у меня все равно больше нету?
- Ну, что с вами, понаехавшими, делать?, - вздохнула девушка, смеясь одними глазами, - не оставлять же во тьме невежества! Завтра я свободна - покажу тебе, что успею. Ты где, кстати, остановился?
- Да так... В хостеле одном...в районе Гражданского, - ответил доктор, - очень, кстати, симпатичный район - мне понравился.
- Да что ты говоришь! А я и не знала!, - улыбнулась Маша, беря Санитаева под руку, - пойдем уже, проводим тебя до хостела.
И все трое зашагали к метро "Невский проспект", беззаботно болтая ни о чем. Маша вспомнила, как однажды пришлось останавливаться на съемной квартире в Барселоне, а Денис - о жизни в кондоминимуме в Паттайе. Данька, как обычно, намурлыкивал какую-то песенку. Так, за сравнительным анализом съемных клоповников в разных городах, они подошли к мосту через канал Грибоедова. Вдруг Санитаев замедлил шаг и, казалось, насторожился - навстречу им двигалась странная человеческая фигура, чей пол и возраст сразу было не определить.
Ничего особенно страшного в этой фигуре не было, но Данька на всякий случай переместился за спину доктора. Немилосердно скрипя разболтанными колесами старой детской коляски, которую она толкала перед собой, прямо на Санитаева шла необъятных размеров старуха. Выбившиеся из-под ветхого капора нечесаные седые кудри и длинный крючковатый нос делали ее похожей на ведьму с иллюстрации к сказкам братьев Гримм. Один глаз был плотно зажмурен, другой сверкал в мягких предвечерних сумерках, будто подсвеченный изнутри безумным пламенем. Одета она была в такое немыслимое рванье, что было удивительно, как эти тряпки с нее просто не свалятся. Коляска была заполнена каким-то хламом, в куче которого выделялся голый пупс с одним глазом и одной рукой. Губы старухи непрерывно шевелились, словно она читала какую-то нескончаемую молитву, задавая себе ритм стуком деревянной палки, на которую опиралась при ходьбе.
Никакой угрозы городская сумасшедшая не представляла, но Денис все-таки предпочел посторониться и отошел на шаг в сторону, крепко держа за руку мальчишку. Маша смотрела на приближающуюся старуху со смесью любопытства и отвращения. Она на всякий случай тоже отодвинулась за спину Санитаева, и теперь выглядывала из-за его плеча, как любознательный котенок.
Старуха поравнялась с нашей троицей и внезапно остановилась, как будто налетев на невидимую преграду. Она медленно повернулась всем корпусом и вдруг открыла свой второй, дотоле зажмуренный глаз. Теперь оба глаза ее в упор смотрели на Дениса, как будто стараясь просветить того насквозь, подобно рентгеновским лучам. Санитаев не испугался - сумасшедших всех мастей он повидал на своем веку немало, и взгляд умалишенной встретил, спокойно и твердо глядя прямо ей в переносицу.
Игра в гляделки продолжалась недолго, всего несколько секунд, потом диковинная старуха погасила свой сверлящий взор, снова зажмурив один глаз, и рассмеялась басовитым раскатистым смешком.
- Сказано: -"И покорится вертоград Петров крещеному в купели сей, и возрадуется дочь человеческая !", - нараспев, скрипучим голосом прокаркала она обычную для сумасшедших ахинею и вдруг протянула Санитаеву раскрытую ладонь. Ладонь была неожиданно чистой, и вообще вся загадочная старуха была на удивление опрятна. Одежда, хоть и готова была рассыпаться от ветхости, была стиранной и аккуратно заштопанной во многих местах. Выбивающиеся из-под капора волосы не свалялись в колтуны и явно дружили с водой и мылом, и вокруг их владелицы не клубился тошнотворный смрад давно не мытого тела, как это чаще всего бывает у душевнобольных бродяг. А на протянутой к доктору ладони вдруг, казалось, сама собой возникла маленькая желтая фигурка - как из воздуха слепилась. Денис потряс головой, зажмурившись, и не колеблясь принял от странной старухи предлагаемый дар. Эта статуэтка изображала толстого рыжего кота, расплывшегося в блаженной улыбке - еще бы, ведь в лапах котяра держал огромную, почти с себя самого размером серебристую рыбину. Фигурка была гладкой и удивительно теплой, и предзакатное Солнце веселыми бликами маслянисто играло на ее круглых боках. Доктор сунул кота в карман ветровки и поднял на дарительницу вопрошающий взгляд, но та уже потеряла к нему и его спутникам всякий интерес - повернулась и зашагала шаркающей старческой походкой в сторону Дворцовой площади, бормоча под нос лишь ей понятную бесконечную молитву и отбивая странный ритм деревянной клюкой. Через минуту скрип колес ее колымаги затих, и сама ее фигура исчезла из виду, будто и не было ее вовсе.
Но странная встреча все-таки была - кот из кармана куртки никуда не делся, и таять в воздухе явно не собирался. Санитаев достал его, и все трое стали с удивлением разглядывать статуэтку.
- Ну надо же!, - несколько озадаченно воскликнул доктор, поворачивая кота так и эдак, - ну и город у вас! Прямо таки не колыбель трех революций, а Иерусалим какой-то - на улице плюнь - в пророка попадешь!
- Это Питер, бейби!, - с улыбкой глядя на статуэтку, пожала плечами Маша, - здесь таких много. Видать, приглянулся ты городу - принял он тебя.
- Ага, принял!, - проворчал Санитаев в ответ, - промочил до костей да забыл высушить. Впрочем, выражение его физиономии с ворчливым тоном не сопрягалось совершенно. Город мягко и бережно взял Дениса за самое сердце своими нежными теплыми ладонями, и только что произошедшую встречу он, как и Маша, расценивал, как добрый знак.
- Люблю кошек, - сказал доктор, пряча фигурку кота в карман, - вот только свою завести пока - никак. Ладно, пора уже и в сторону дома выдвигаться.
- Ага, пора. Как добираться-то - знаешь?, - ответила девушка, беря Даньку за руку.
- Что за вопрос!, - залихватски подбоченился Санитаев, гордо задрав нос, - да я - лучший в мире ориентировщик в незнакомых городах!
- Заяц ты и хвастунишка, вот!, - рассмеялась Маша, - ладно, пойдемте уже.
И через пять минут вся троица входила в вестибюль метро "Невский проспект". Солнце, уже предзакатное, посылало им в спину свои прощальные лучи.

9.

- Скажи, пожалуйста - как тебе Питер? Ты здесь недавно - свежим глазом смотришь, - спросила Маша доктора, слегка повысив голос, чтобы перекрыть шум. Она стояла на ступеньку выше, их лица были примерно на одном уровне, и длиннейший эскалатор станции "Гражданский проспект" волок нашу троицу наверх, как глубоководный трал тянет на поверхность диковинных придонных рыб. Данька на всякий случай держал за руки обоих взрослых и с любопытством слушал, о чем они болтают.
- Знаешь, для меня город - любой абсолютно - это, прежде всего, не камни, а люди. Так вот - в Москве, например, мне разглядывать уличную толпу не интересно. Москвичи похожи на новосибирцев, как братья, и темп жизни, скорость движения в Москве - такие же, как у нас. Словно и не уезжал никуда, только поезда в метро длиннее. А вот в Ленинграде... люди другие. Выражение лиц, манера двигаться... не знаю... не могу сформулировать точно, но другие. И опасности в толпе я здесь не чувствую - аура города, видать, способствует. А еще, - ехидно усмехнулся Денис, - тормозные вы, товарищи ленинградцы. Особенно на переходах через улицы заметно - проспекты-то у вас широченные, а поток пешеходов, как по мне - еле ползет. И по эскалатору никто пешком не поднимается.
- Ну, скажешь тоже! По нашим эскалаторам так набегаться можно - ноги носить не сможешь. Это же тебе не Новосибирск какой, - вернула ехидную усмешку девушка, - у вас, я слыхала, просто лестницы вместо эскалаторов. А тут глубоко.
- Точно-точно!, - елейным голоском отозвался Санитаев, - лестницы. Деревянные такие, из жердей неструганых. И каждую медведь держит.
- Бездуховность ты, однако!, - еще более сладким голосом, в тон отвечала Маша, - все знают, что медведи не в метро с лестницами, а на улицах с самоварами и балалайками...
- Отнимают водку у пионеров!, - синхронно, в один голос закончили оба и расхохотались.
- Ты откуда про пионеров с водкой знаешь?, - спросил доктор, отсмеявшись.
- Да так... на форуме одном тусуюсь. Он мужской, вообще-то... военные отставные там, менты...интересные дядьки, тебе бы там понравилось. Ну, так вот это - тамошний мем.
- Хм... а что за форум? Почему не знаю?
- А что, у вас в тайге уже интернет появился?, - ехидно прищурилась Веточкина, сходя с эскалатора.
- А то!, - важно надул щеки в ответ Денис, - на каждой телеграфной станции есть. По талонам, правда, но это не беда. Мы эти талоны на сушеную ежатину вымениваем - ёжиков в тайге мно-о-о-го!, - едва сдерживая смех, ответил он. Озорные чертята в его глазах, казалось, были родными братьями тех, что плясали в глазах у девушки.
- Дядя Денис, а ёжики вкусные?, - спросил Данька, чем вызвал очередной взрыв хохота у обоих взрослых, не выдержал и засмеялся в голос сам.
Так, весело балагуря, вся троица вынырнула из стеклянной банки вестибюля станции в маслянисто-влажные, пахнущие бензином, дождем и свежими булочками сумерки проспекта Просвещения. Солнце уже ушло на покой, утомившись освещать необъятный город, и низкие тучи привычно заволокли серенькое небо, щедро осыпая прохожих мелко просеянной водяной пылью.
- Ну и климат у вас, ей-богу!, - поежился Санитаев, до подбородка застегивая уже в который раз за день намокающую ветровку, - б-р-р-р... как в Сибири, право-слово!
- Это ты у нас еще зимой не бывал!, - ответила Маша, поправляя на Даньке капюшон.
- Даже представить себе боюсь! Я же человек южный, зимы не видел никогда! Подумаешь - минус сорок два с половиной месяца подряд. А вот в Питере - да-а, зима!, - усмехнулся доктор в ответ, пряча в карманы озябшие руки. Помогало плохо - куртка была сырой насквозь.
- Ужас!, - широко раскрыла удивленные глаза девушка, - неужели минус сорок? Как таким воздухом дышать-то? Небось, занятия в школе отменяют?
- Ага, отменяют. А школяриусы целыми днями на улице в хоккей гоняют, - с гордостью отвечал Денис, ежась под пронзительным сырым ветром, что дул сейчас прямо в лицо.
- Ну, а в Питере ты и в минус двадцать в хоккей на улице не погоняешь - гонялка отмерзнет. Сыро у нас, знаешь ли... море рядом.
- Ага, заметил. Одежда - дай бог, чтобы хоть к завтрашнему вечеру просохла.
- Слушай, а есть, где сушить?, - спросила Маша, с тревогой глядя на доктора, - простудиться тут - как два байта переслать.
- А черт его знает, - озадаченно почесал в затылке Санитаев, - в хостеле должно что-то быть, но я еще не спрашивал.
- Вот, кстати... что за хостел-то?
Наша троица уже прошла около полукилометра, миновав сияющую елочными огнями громадину супермаркета "О"Кей", и свернула налево.
- Да хостел, как хостел... "Кот Матроскин" называется...дыра дырой, но переночевать можно.
- Ка-а-к? "Кот Матроскин"? Да что же это такое!, - неизвестно к кому обратилась с вопросом девушка, всплеснув руками от удивления, - так он же в моей парадной, этажом ниже!
- Ага, в парадной, - усмехнулся Денис, - архитектурный стиль "баракко", ранний Репрессанс и поздний Реабилитанс. Смешные вы, ленинградцы... вся страна говорит "подъезд", а у вас - парадная.
- И пусть говорит!, - поджала губы Веточкина, - а мы - культурная столица! Кстати, я бы чайку горяченького выпила. Что скажете, мужчины?, - обратилась сразу к обоим она.
- Знаешь, я бы кофейку предпочел, - ответил доктор, - но, наверное, поздно уже?
- И я! И я тоже кофейку!, - затеребил мать за рукав мальчишка, смешно подпрыгивая на месте, - дядя Денис, ты его варить умеешь?
Кофе Санитаев любил с детства и варил его неплохо, но хвастаться не стал - ответил уклончиво:
- Пока никто не жаловался. Попробуешь - скажешь.
- Ну, если ты нам его сваришь - с меня булочки!, - улыбнулась Маша, - пойдемте уже - холодно. Считай, что на кофе ты приглашен!
- К нему бы еще коньячку граммов сорок!, - мечтательно закатил глаза доктор, - чисто для сугреву...
- Ладно, посмотрим. Найдем что-нибудь, - успокоила его девушка, мягко беря под руку.
И все трое быстрым шагом направились к длинной панельной пятиэтажке, плоской и серой, своими ярко освещенными окнами напоминающей сейчас шикарный океанский пароход. Данька вприпрыжку скакал на шаг впереди взрослых, что-то мурлыча себе под нос.

10.

- Ну, заходи - гостем будешь!, - обратилась Маша к Санитаеву, войдя в прихожую, - только не пугайся, пожалуйста - у меня тут не Эрмитаж, увы!
- Ты знаешь, я, вообще-то, не в Версале вырос, - ответил тот, входя за нею следом, и с наслаждением сбросил промокшие насквозь кроссовки. Девушка включила свет, и Денис стал с любопытством оглядываться по сторонам. - "Вот, представилась возможность понаблюдать питерцев в естественной среде обитания", - думал он, удивленно разглядывая огромный, занимающий добрую треть гостиной и явно старинный буфет темного дерева.
- Начало двадцатого века?, - спросил вслух, поглаживая теплую, немного шероховатую поверхность буфетной полки.
- Середина девятнадцатого, вряд ли позже, - отвечала Веточкина, помогая сыну снять так же изрядно нахлебавшиеся воды ботинки.
- Ух ты!, - восхищенно присвистнул доктор, - антиквариат! Сумасшедших денег, небось, стоит? А говоришь - не Эрмитаж...
- Льстец!, - усмехнулась Маша, - как, впрочем, и все мужчины. Ладно, кухня - вон там, кофе в шкафчике, плиту найдешь. Пойду переоденусь, - и с этими словами удалилась в комнату, бросив Санитаеву на прощание такой взгляд, что тому мгновенно стало жарко.
- Пойдем, дядьДенис - я покажу!, - схватил его за руку Данька, и оба очутились в тесной, но удивительно уютной кухне, добрую половину которой занимали холодильник и знаменитый ленинградский пенал.
Квартира Веточкиных, действительно, мало напоминала строгие и роскошные дворцовые интерьеры. Не помешал бы ей хороший ремонт, да и кухонную мебель не вредно было бы обновить, но - удивительное дело - с первых же минут доктор почувствовал себя в ней замечательно. Это ощущение сам для себя он определил, как чувство уместности здесь и сейчас. И вправду - нужная посуда находилась сама собой, хотя видел эту кухню Санитаев впервые, и с газовой плитой удалось подружиться очень быстро. Где находятся кофе и сахар - показал Данька, а джезва прыгнула в руку сама. Вдвоем они споро навели порядок, сполоснув и убрав лишнюю посуду, мальчишка притащил из гостиной еще один стул, а Денис, ознакомившись с разнообразным внутренним миром Машиного холодильника, нарезал ломтиками колбасу и сыр - они получились не очень ровными, но доктор и не претендовал на лавры лучшего сервировщика столов. Так что, когда Маша в пушистом и теплом домашнем халате появилась на кухне, ее встретил на скорую руку, по мужски накрытый стол, и соблазнительный аромат кофе, заполнивший, казалось, всю квартиру.
- "Нет, но каков нахал!", - подумала она, глядя на Санитаева, - "хозяйничает, как у себя дома! Даже разрешения не спросил... медведь-бурбон-монстр!" Правда, никакого возмущения девушка не чувствовала, скорее, подобное самоуправство доктора пришлось ей по нраву. Будучи самостоятельной с самых юных лет, она уважала это качество и у других людей.
- Ну, кулинары, чем потчевать будете?, - спросила Маша, опускаясь на старенький, жалобно скрипнувший под ней стул.
- Чем дом богат хозяйский!, - ответил доктор, снимая с огня джезву, - тебе сахара одну или две?
- Две, если можно, - ответила девушка, откидываясь на спинку стула и с наслаждением вытягивая уставшие за день ноги под столом. Санитаев разлил по чашкам дымящийся напиток и опустился на принесенный Данькой стул. Только сейчас доктор почувствовал, насколько он вымотан - все-таки скакать по городу после перелета, когда тебе уже далеко не двадцать лет - тяжеловато. Он выгнул спину и с наслаждением потянулся, свесив кисти рук почти до пола. В этот момент в руку ему ткнулось что-то мокрое и холодное. Денис посмотрел вниз - на полу возле него сидел огромный рыжий кот, упитанный и гладкий, и внимательно глядел прямо ему в глаза.
- Вот это да!, - восхитился Санитаев, протягивая руку к животному, - это не с тебя ли, кот прекрасный, делали ту статуэтку?
Действительно, сходство между Машиным котом и фигуркой, подаренной странной старухой, было совершенно несомненным - все трое мгновенно в этом убедились.
- Чудеса!, - только и смогла сказать Маша, вертя подарок в руках и переводя взгляд с него на кота и обратно.
- Ну, вот и хозяйка изваянию нашлась. Пусть у тебя живет, - сказал доктор, почесывая живого кота за ухом.
- Осторожно, дядьДенис! Укусить может!, - с тревогой воскликнул Данька, но кот и не думал кусаться. Он басовито заурчал, как колхозный трактор, выгнул спину, потерся о ногу Санитаева и вдруг прыгнул прямо ему на колени. Потоптался на них немного, улегся, свернувшись калачиком и свесив хвост почти до пола, и замурлыкал на тон громче, блаженно зажмурив глаза.
- Чудеса!, - повторила Веточкина, глядя на своего питомца, который развалился на коленях у доктора, как будто привык на них сидеть с самого нежного возраста, - фантастика! Яшка редко к кому вот так, сразу идет.
- Яшка?, - переспросил доктор, одной рукой гладя мягкую спинку, другой - прихлебывая горячий кофе, - подходящее имечко. Ну, вот теперь у тебя два кота будет, - кивнул он на статуэтку.
- Да ну... Неудобно как-то... тебе же подарили, - смутилась Маша.
- На потолке спать неудобно, - улыбнулся Денис, - бери! Ему тут хорошо будет - я знаю. Где поселишь?
- На полке у компа, - отвечала девушка, улыбаясь в ответ, - спасибо тебе!
На несколько секунд повисло смущенное молчание, нарушаемое лишь котом - он мурлыкал еще громче, и производил впечатление весьма довольного жизнью зверя.
- Ма-а-а-м! А вы с дядей Денисом возьмете меня завтра с собой?, - заканючил Данька. Глаза его слипались - мальчишка очень устал и зверски хотел спать, но мужественно терпел - уж очень хотел послушать разговоры взрослых. Ему позволяли участвовать в них на равных, и ребенок очень этим гордился.
- Ну, куда же мы денемся, Заяц, - потрепала его по волосам Маша, - ты сыт, сынок?
- Ага, - сонным голосом отвечал мальчик, немилосердно натирая глаза, - наелся. Ты мне сказку почитаешь?
- Пойдем уже - спишь на ходу, - поднялась с места Мария, и тут дверной звонок вдруг ожил и залился звонкой трелью на всю прихожую.
- Кого это принесло на ночь глядя?, - недоуменно спросила девушка, собираясь открыть, как вдруг прямо над головой раздался тяжелый удар, словно соседи сверху уронили с потолка чугунную люстру, и кто-то невнятно закричал хрипловатым фальцетом.
- Ого! Соседи у тебя, однако! Пьют?, - осведомился Санитаев, подняв палец к потолку.
- Ага. Так-то они тихие... интеллигентные даже. Не знаю, что там могло случиться...
Нетерпеливый звонок повторился, и доктор, отодвинув Машу, открыл дверь. На пороге стояла, переминаясь с ноги на ногу, неопределенного возраста женщина в застиранном и выцветшем байковом халате примерно шестидесятого размера. Ростом она была чуть ниже Дениса, имела маленькие, основательно заплывшие глазки, бледно-землистый цвет лица и свежий синяк на правой скуле. Мясистые губы ее тряслись от страха, руки, казалось, не находили себе места. Столкнувшись нос к носу с мужчиной, она присела от удивления: - Ой... а ты... а Вы как?...кто?... а Машу можно?
- Что случилось, Дарья Петровна?, - мягко отодвигая доктора, спросила Веточкина, - Петр Иванович опять пьян и дебоширит?
- Да что, ты, Маш, окстись!, - махнула рукой соседка и меленько закрестилась, - что ты, Бога не гневи - не пьет он! Четвертый день уже - ни капли.. а тут что-то буен стал. Боюсь я, Маш...чё делать-то?
- Стоп-стоп, гражданочка, - перехватил инициативу Денис, снова отодвигая девушку, - четвертый день, говорите? А пил до этого сколько?
- Ну, скока...счетовод я ему, ироду, что ли? Неделю... две, может...Да не знаю я!, - вдруг по детски, навзрыд, расплакалась женщина, - на работе же круглый день, как белка в колесе кручусь, а он... только водку жрать и знает. Уж я его и просила, и стыдила..., - всхлипывала она, вытирая крупные слезы грязным платком.
- Понятно. А спать когда перестал?, - деловито осведомился Санитаев. Диагноз, в принципе, был ему уже ясен.
- Ну, скока, - немного успокаиваясь, почесала в затылке соседка, - третья ночь, почитай, сегодня будет. И лежать-то спокойно не может, аспид - встанет и хо-о-дит всю ночь по комнате, бормочет чего-то...а сегодня на меня кидаться начал...вазу разбил... уронил вот что-то, - и слезы из ее глаз хлынули снова.
- Ну, все ясно, - сказал Денис и стал обуваться. Кроссовки еще не просохли, и бывший эскулап недовольно поморщился.
- Ты куда?, - беспокоясь, спросила Маша.
- Пойду, гляну этого типчика. Похоже, "скорую" придется вызывать. Побуду там, посмотрю. Укладывай сына спать и ничего не бойтесь.
- Слушай, может, не надо?, - жалобно спросила девушка.
- Надо. Опасно без присмотра оставлять. Все будет хорошо, - коротко, скупыми фразами отвечал Денис - у него уже включился режим врача "скорой", - пойдемте, гражданка - посмотрим Вашего аспида. Голос бывшего врача звучал так твердо и уверенно, что женщина, всхлипнув пару раз, покорно ответила :- Пойдемте, - и стала подниматься по лестнице, тяжело переступая отечными ногами, сплошь покрытыми варикозными узлами. Опередив ее, Санитаев, прыгая через две ступеньки, взлетел на пятый этаж, рывком распахнул полуоткрытую дверь и остановился на пороге - переть на рожон не стоило. В квартире было тихо и темно, и доктор решил дождаться хозяйку - мало ли что.
Петр Иванович Тряпочкин - Машин сосед, потомственный питерский интеллигент и тихий алкоголик в третьем поколении - широко открытыми от страха глазами смотрел на громадный, как ему казалось, и темный силуэт мужчины на фоне светлого дверного проема. - "Убийца!", - со звоном, словно муха о стекло, забилась внутри черепа ужасная мысль, а рука судорожно сжала тупой столовый нож - единственное оружие. По углам запущенной, почти пустой квартиры перемигивались чьи-то красные и зеленые глаза, зловещим шепотом звучали угрозы... вдруг огромный, размером с кошку ярко-синий таракан упал прямо с потолка и ощерился на страдальца, угрожающе шипя. Несчастный завопил от страха тоненьким сорванным голоском, и в квартире внезапно включился свет - он выдал свое убежище.
Доктор нажал выключатель, едва только определил, где спрятался пациент. Картина, открывшаяся его взору, впечатляла. На полу гостиной и впрямь валялась сбитая с потолка массивная люстра. Рядом лежали обломки табуретки, которой ее, видимо, и сбили. Из-под облезлого колченогого стола в углу комнате торчали босые ноги с желтыми, давно не стриженными ногтями.
- У-у-у, ирод!, - завыла в голос подоспевшая хозяйка, потрясая кулаками. От слез не осталось и следа - она, казалось, готова была убить муженька на месте, голыми руками.
- "Высокие отношения! Лямур, не иначе", - усмехнувшись про себя, подумал Санитаев, а вслух сказал: - Спокойно, гражданка! Без смертоубийства обойдемся!, - и посмотрел на нее так, что хозяйка, бессильно махнув рукой, только опустилась на пол.
- Вот, так-то лучше! Ну, иди сюда, гусь лапчатый!, - с этими словами Денис двинулся к столу. Мягким неуловимым движением отобрав у Тряпочкина нож, он легко вытащил его наружу. Больной, словно загипнотизированный, подчинялся доктору беспрекословно, не делая попыток вырваться. Петр Иванович был тщедушен, доходил доктору до плеча и завороженно смотрел на него, вытянув руки по швам.
- Молодец, хороший мальчик, - приговаривал Санитаев, привычно сворачивая свой поясной ремень в "цыганскую петлю" - особый узел, которому он научился еще в детстве и часто использовал в работе для фиксации особо буйных пациентов. Развязать такой самостоятельно, даже если руки были спереди, было невозможно. - Так, любезнейший, пожалуйте ручонки Ваши шаловливые!, - с этими словами запястья Петра Ивановича были накрепко схвачены ремнем, а сам он аккуратно посажен на единственную скрипучую тахту посреди гостиной.
- Так, мадам - где у Вас телефон?
- Там, - безвольно махнула рукой в сторону кухни женщина, продолжая сидеть на полу. Санитаев закрыл входную дверь - оттуда основательно сквозило - и набрал знаменитый на всю страну номер.
Психиатры приехали на удивление быстро - доктору пришлось ждать их всего два часа. Диагноз "острый алкогольный психоз", в просторечии - "белка" - подтвердили безоговорочно, аккуратно зафиксировали больного своими вязками, вернув Денису ремень, и откланялись, пожав на прощание бывшему коллеге руку. С ними отбыл в свои новые владения и Тряпочкин, за все время не проронивший ни слова.
Проводив докторов, Санитаев в задумчивости остановился у Машиной двери и посмотрел на часы. Времени было уже почти одиннадцать часов вечера, и будить своих новых друзей доктор не стал. Вздохнув, он спустился в свой хостел, и через десять минут уже крепко спал. Ни храп соседей по комнате, ни вечно капающая из крана вода помешать ему не могли.

11.

Не успела Маша дочитать страницу из Данькиной любимой "Занимательной вивисекции для младшего школьного возраста", как мальчишка крепко уснул, намаявшись за день. Выключив ночник, девушка плотно прикрыла дверь в детскую и прислушалась. Наверху было тихо. Кот, свернувшись клубком, дремал на стуле, на котором недавно сидел доктор. Маша допила остывший кофе - сварен он был и впрямь хорошо, навела на кухне порядок и села к компьютеру. Пробежалась по новостным лентам, проверила почту и открыла свой любимый форум. Похихикала над свежими анекдотами, почитала обсуждение проблем Украины и Сирии, оставила пару язвительных комментариев в топике, посвященном вечному, как мир, вопросу - для чего нужны друг другу женщина и мужчина, и углубилась в чтение пространного эссе о мировом экономическом кризисе, принадлежавшего московскому экономисту, пишущему под ником "Капитан Флинт". Писал он на сложные темы легким и понятным языком, и живое воображение девушки мигом слепило перед ее мысленным вз ором яркую картинку всеобщего краха, глада и мора. - "Надо бы крупой еще запастись, да солью со спичками", - подумала она. Как у всякой уважающей себя петербурженки, ее кухонный пенал был под завязку забит продуктами длительного хранения, но на даче имелся еще и погреб.
За увлекательным чтением Маша не заметила, как прошло два часа. От монитора ее отвлек шум мотора въезжающей во двор машины и ярко-синие всполохи от мигалки.
- "Хм... не к Тряпочкину ли бригада пожаловал?", - подумала Веточкина, глядя в окно, как трое дюжих рослых мужчин в белых халатах выходят из машины, направляясь к входу в парадную.
Через десять минут она с любопытством наблюдала в глазок, как по лестнице спускается ее верхний сосед, заботливо поддерживаемый под локти двумя амбалами, которым он едва доходил до груди. Следом, оживленно что-то обсуждая с врачом, шел Санитаев. Поравнявшись с Машиной дверью, коллеги обменялись крепким рукопожатием, и Денис остался на площадке один. Маша замерла, казалось, даже сердце ее стало биться тише. Она сама не знала, чего хочет больше - чтобы доктор постучался в ее дверь, или чтобы ушел в свой хостел. Но тот принял решение за нее - посмотрел на часы, вздохнул и пропал из поля зрения. Внизу хлопнула дверь, и все затихло.
Веточкина перевела дух. Все-таки хорошо, что все решилось именно так. Выключив компьютер, девушка легла в постель, не раздеваясь - майские ночи в Ленинграде довольно холодные, и через пять минут уже тихонько спала.
Проснулась она от того, что яркий солнечный луч, пробравшись в комнату, как озорной котенок, решил поиграть с ее роскошными медно-рыжими волосами, разбросанными по подушке. Полежав немного и полюбовавшись скачущими по полу солнечными зайчиками, Маша села на кровати и с наслаждением потянулась. Данька тихонько сидел у окна, увлеченно читая купленную недавно "Патологическую анатомию в веселых картинках" и почесывая за ухом кота.
- Привет, Заяц! Давно встал?, - спросила Маша, поднимаясь на ноги. - Привет, мам!, - отложил книгу мальчик, подошел к ней и ткнулся теплым носом в халат. Мама поцеловала отпрыска в макушку и спросила: - Проголодался? Завтракать пойдем?
- Пойдем. А дядя Денис к нам придет? Я хочу так же, как он, кофе варить научиться, - поднял лицо на Машу ребенок. - Ну, а куда он денется - куртка-то его у нас осталась, - девушка пощупала висящую на вешалке в прихожей ветровку Санитаева, - вот, просохла почти. Пойдем позовем - хватит ему дрыхнуть. Я тоже кофе хочу.

Санитаев проснулся, как и привык уже давно - за пять минут до звонка будильника. Доктор чувствовал себя на удивление свежим и отдохнувшим, но на душе у него было не совсем спокойно. Очень хотелось одеться, подняться наверх и проведать своих ленинградских друзей, но на часах - такая несусветная рань... А, между тем, времени у Дениса на осмотр города оставалось совсем мало - вечером он улетал домой. Маша, конечно, вчера согласилась провести для него экскурсию, но как знать - может, она уже и пожалела о столь опрометчивом обещании? Мало ли какие дела могут быть у мамы маленького мальчика в большом городе... И вообще - разбудишь девушку неудачно... Санитаев знал, что иногда дамы с раннего утра бывают не в настроении. Словом, обычно самоуверенного до степени некоторой нагловатости эскулапа одолел странный приступ мальчишеской робости, и он злился на себя за это.
Тем не менее, надо было что-то решать. Денис вышел на кухню, открыл окно и высунулся наружу. Погода мало напоминала тропики - жиденькие синюшные тучки, казалось, скребли прямо по антеннам на крышах домов. Дождя не было, но дул промозглый ветер, внушавший одно желание - завернуться поплотнее в одеяло и не казать носа на улицу.
- Б-р-р-р!, - фыркнул доктор, закрывая окно, - не май месяц, однако. Куртка оставалась наверху, в квартире Веточкиных, и Санитаев задумался. - Да черт возьми, я что - себе куртку в Питере не куплю? Стоит из-за такой ерунды людей будить?, - буркнул он себе под нос, и, окончательно приняв решение, стал собирать в рюкзак свои незначительные тряпочки.
Маша тоже находилась в некотором смятении. С одной стороны, она хотела, чтобы сейчас зазвонил звонок, и Санитаев вошел в ее прихожую, с другой... Все это казалось девушке не совсем приличным. Ну подумайте сами: одинокая барышня приглашает не менее одинокого мужчину в дом, едва с ним познакомившись! Что скажут люди? С третьей стороны... да кому какое дело? Пусть судачат, пока языки не сотрут. С четвертой... Из задумчивости ее вывел Данька.
- Ма-а-ам! Ну, что ты стоишь? Пойдем дядьДениса звать!, - мальчишка уже обулся и нетерпеливо переминался с ноги на ногу у входной двери. Отбросив сомнения, Мария распахнула дверь и решительно шагнула за порог. Спуск по лестнице на этаж ниже занял меньше минуты, и Веточкина в нерешительности остановилась у двери хостела. Странная рефлексия одолела ее вновь. - "Что я скажу на ресепшен? Скажите, не у вас ли остановился товарищ Санитаев? Так он, небось, дрыхнет еще без задних ног - после перелета-то. Засмеют ведь...", - в замешательстве думала Маша. Она уже готова была повернуть назад, как вдруг дверь ночлежки распахнулась, и на пороге возник сам искомый товарищ - взъерошенный со сна, но с рюкзаком за плечами. Столкнувшись нос к носу, оба смутились, но девушка овладела собой первой.
- И куда это мы, интересно, в такую рань собрались - без штанов, но в галстуке? То бишь с рюкзаком, но без одежды?, - медовым голоском осведомилась она, одарив доктора великолепной улыбкой, от которой у того мигом вспотели ладони, - и чего такой лохматый? Так спешил, что забыл расчесаться?
- Да не-е..., - промямлил Санитаев, с трудом ворочая враз пересохшим языком, - расческу дома забыл. Я ее почти всегда забываю... Вечно в путешествиях хожу нечесанный, как сибирский валенок, - и сконфуженно улыбнулся в ответ.
- Ладно, горе луковое - расческу мы тебе выделим, так и быть. А куда тебя черт понес-то?, - уже другим, не ехидным голосом спросила Маша, и доктор окончательно справился с собой.
- Как куда? Город смотреть - вот, видишь, - и он с гордостью продемонстрировал толстенькую книжицу в дешевом бумажном переплете. - Петербург пешком, - прочла девушка название, - ну-ка, ну-ка.... любопытно. Дашь полистать?
- Бери!, - великодушно ответил Денис, отдавая ей фолиант, - а кстати... вас-то куда понесло в такую рань?, - ровно таким же медовым голоском спросил он, улыбаясь так же лучезарно, как минуту назад - Веточкина.
- ДядьДенис, мы тебя пошли звать!, - звонко брякнул Данька, и Машино лицо мгновенно залилось краской, - я хочу научиться кофе варить, как ты.
- Ну, что же, видать, все правильно, - обращаясь неизвестно к кому, тихонько произнес Санитаев, - знать, так тому и быть!, - сказал он уже громче, и добавил: - Я бы еще сжевал что-нибудь - как в Ленинграде относятся к омлету с колбасой в семь часов утра?
- В Ленинграде в семь часов утра хорошо относятся ко всему, кроме голодовки, - отвечала девушка, - я тоже есть хочу. Но омлет - с тебя!
- Ну, что же, князь Даниил Романович, - притворно вздохнул доктор, - не желаете ли заодно научиться готовить аристократический завтрак одинокого мужчины? Надеюсь, яйца и молоко в этом доме найдутся?

12.

И яйца, и молоко, и "Докторская" колбаса, конечно, нашлись - Маша была домовитой, хозяйственной барышней, и без сытного завтрака существования не мыслила. Он и удался на славу, этот завтрак - пока мальчик, высунув язык от усердия, нарезал кусочками "Докторскую", изо всех сил стараясь, чтобы они получались ровными, Денис смешал с молоком четыре яйца и взбил их в невесомую воздушную массу. Омлет еще жарился, вызывая острые приступы аппетита у всех жильцов подъезда, а кофе был уже готов - Данька под наблюдением доктора снял с огня джезву и разлил напиток по чашкам.
- Все, тащи стул и зови маму, - распорядился Санитаев, выключая плиту. Маша не заставила себя долго ждать - проголодалась она не на шутку. Завтрак прошел в веселой болтовне. Разговоры, естественно, велись о предстоящей экскурсии, и Веточкина листала привезенный Денисом путеводитель, время от времени вставляя ехидные комментарии по поводу ошибок его автора - город она знала великолепно.
- Так, - обратилась девушка к своему гостю, откладывая в сторону книгу, - чего мы хотим от этой жизни? Что ты хочешь увидеть в Питере, имея один неполный день?
- Хм... вопрос... знаешь, я бы очень хотел почувствовать гений места. Увидеть что-то такое... нетуристическое. Дворики там особенные... мостик какой малоизвестный... не знаю... Ну, по Невскому бы побродил, шуарму бы попробовал, - отвечал тот, почесывая за ухом кота. Яшка уже привычно устроился на Санитаевских коленках, довольно урча.
- Ну, тогда едем до площади Восстания, а оттуда - пешком до Дворцовой, - подвела итог дискуссии Маша, вставая из-за стола, - только имей в виду - будешь называть шаверму неправильно - вкусной тебе не видать!
- Забавные вы, ленинградцы, да и москвичи на пару с вами!, - рассмеялся доктор, - все спорите - "шаурма" или "шаверма"... В тех краях, где ее придумали и едят каждый день, она называется именно "шуарма" или "шварма" - с ударением на первый слог.
- Дикари - что с них взять!, - засмеялась в ответ Веточкина, - надо же так нашу шаверму обозвать! Давай так - ты ее у нас попробуешь и сам скажешь, какая более правильная - питерская или бабуинская.
- Идет, - легко согласился Денис, вставая. Кот, с тяжелым стуком спрыгнув на пол, издал недовольный мяв и удалился из кухни, гордо подняв хвост.
Примерно на пятом часу прогулки Санитаеву стала понятна вся глубина его невежества, и теперь он смеялся над собственной наивностью. Город оказался поистине огромным и настолько нашпигованным всевозможными достопримечательностями, что даже на поверхностное знакомство с ним, казалось, не хватит и года - какие уж там два дня! Аничков мост и музей "Битлов", Чижик-Пыжик и Исаакий, медный Зайчик и Медный Всадник - все это лепилось в бедной докторской голове друг на друга, пихаясь локтями в тщетной попытке хоть как-то угнездиться, и Денис чувствовал себя в шкуре еще одного персонажа великого романа, для которого на балу все лица слепились в один невнятный ком. Маша - коренная петербурженка в Бог знает, каком поколении, чувствовала себя в переплетении улиц, мостов, каналов, рек и речушек, как рыба в воде. Она заводила Санитаева в знаменитые дворы-колодцы, обшарпанные и запущенные, из которых, по легенде, днем были видны звезды, и проводила его через длиннющий Пассаж, до самого потолк а заполненный ярчайшим дробящимся блеском бриллиантов. Прогулка вокруг памятнику Екатерине, что у Казанского собора, сопровождалась краткой лекцией по истории монументального искусства и была щедро пересыпана именами архитекторов, добрую треть которых доктор слышал впервые. Клодтовские кони и арка Главного штаба, циклопическое Адмиралтейство и Марсово поле, памятник кошкам у дома Зингера и Гостиный двор - все это стремительным экспрессом пронеслось перед его глазами, но - странное дело - город, вопреки опасениям, не раздавил бедного провинциала своим имперским величием. Наоборот, несмотря на несмолкающий шум, многолюдье и многоголосье, вспарывающие небо шпили и надменные лица древних изваяний, показался он Санитаеву удивительно добрым и почти домашним. Денис снова поймал себя на странном ощущении, будто он этому городу свой - просто надолго отлучался, и теперь с удивлением и радостью заново знакомится с полузабытым собственным домом.
Обедали в арабском заведении возле станции "Горьковская" - Маша сдержала слово и привела доктора туда, где готовили самую вкусную питерскую шуарму. Санитаеву она понравилась настолько, что он ухомякал две огромные порции, но называть знаменитое лакомство "шавермой" отказался наотрез, мотивируя это ближневосточным происхождением повара и хозяина кафе. Упрям был наш эскулап, чего уж там... Маша благоразумно спорить с ним не стала.
И снова - бесконечный яркий калейдоскоп. Петропавловская крепость и столетняя мечеть, последняя квартира Пушкина и Спас-на-Крови, дворы Капеллы и "Обормот на бегемоте"... каналы, бульвары, переулки, мосты. Но все кончается - кончился в бледных северных сумерках и этот великолепный день.
- Ну что же, пора в аэропорт, - со вздохом посмотрел на часы Санитаев, - три часа до самолета. В гостях хорошо, как говорится, но завтра на работу. Все трое уходились настолько, что, казалось, не было сил говорить. Вечер застал их на Невском, у входа в метро.
- Езжай, конечно, - вздохнула в лад ему Маша, а Данька затеребил доктора за руку: - ДядьДенис, а ты еще приедешь?
- Конечно, - улыбаясь, ответил тот, - куда же я теперь от Ленинграда денусь?
- А кстати - почему "Ленинград"?, - прищурившись, спросила девушка, - Ленина любишь?
- Да какого, нафиг, Ленина..., - поморщился Санитаев в ответ, - просто Сталинград и Ленинград под этими именами на весь мир прогремели, а вот блокады Санкт-Петербурга не знает никто, вот и все. Свердловск или Калинин - другое дело, хотя Екатеринбург и не выговоришь без стакана.
- Забавный ты..., задумчиво протянула Маша, - ладно, все! Давай прощаться - не хватало еще тебе на рейс опоздать. Надумаешь еще приехать - дай знать.
- На свой завод сводишь? Интересно же поглядеть, как ты бригаду слесарюг гоняешь, - улыбнулся доктор и протянул Маше руку для пожатия, - приеду обязательно, Ленинград - подходящее для меня место.
Девушка аккуратно пожала протянутую ладонь, а Данька обменялся с Денисом удивительно крепким мужским рукопожатием. Санитаев вздохнул, повернулся и исчез за дверями вестибюля станции.

Самолет делал круг в предрассветном небе Новосибирска, заходя на посадку. Бывший эскулап, прильнув к иллюминатору, смотрел на раскинувшийся внизу родной город воспаленными от бессонницы глазами, но стоило ему их закрыть - опять вставали из памяти мосты и каналы Ленинграда, словно и не уезжал он из него совсем. Одиночество Дениса закончилось - он понимал, что влюбился в далекий северный город навсегда, знал, что будет возвращаться в него снова и снова, и надеялся, что там его будут ждать озорной мальчишка, очаровательная молодая женщина и толстый рыжий кот.

КОНЕЦ