Соло на кожаной флейте

Промёрзший насквозь январский трамвай с оглушительным скрежетом полз по разбитым новосибирским рельсам. Непроглядная утренняя тьма за заиндевелым окном даже и не думала рассеиваться. Беззвездное стылое небо привычно давило низкими беспросветными облаками, из которых непрерывно сыпался противный и колючий, мелкий и влажный снег.
Доктор Санитаев с трудом удержался от того, чтобы клюнуть носом в спинку переднего сиденья - спать хотелось зверски. Всё-таки второе января... Новый Год никто не отменял, надо поздравить родителей, жену, родителей жены. Двое суток отдыха пролетели незаметно, а впереди - сутки. Нет, даже и не так-СУТКИ! Это ведь вам даже и не ночь, и, тем более, не день! Это сутки на "Скорой помощи"! Понимать надо... А как поймёшь, если никогда с этим дела не имел? Вот и сейчас - нависла над телом и встала над душой бабулька-божий сорнячок. С рюкзачком за плечами килограммов на пятнадцать. На барахолку едет с утра пораньше. Нет, не буду место уступать... нет сил... и меня самого нет... я вам всем снюсь.
- Следующая остановка - улица Куприна ! -прозвучал в динамике голос, лишь слегка более приятный, чем скрип закрывающейся двери стылого, как вечная мерзлота, трамвая.
- Приехали! - подумал Санитаев, и стал пробиваться к выходу, поминутно наступая на чьи-то валенки и отвечая особо недовольным что-то в духе: -И вас с Новым Годом...

Родная подстанция встречала шумом и гомоном - всё, как всегда. Кого-то с трудом пытались разбудить, кто-то доигрывал в шахматы, допивая палёную водку из ближайшего ларька. В качестве закуски игроки имели хлебную горбушку на алюминиевой тарелке, и Санитаев, проходя мимо, отщипнул кусок.
- Денис Палыч, совесть имей ! -взвился из-за стола фельдшер Иванников, яростно зыркая на Дениса своим единственным глазом. Второй, стеклянный, был изумруден, спокоен и бесстрастен, как всегда.
- Саша, ну скажи ты мне - как можно совесть - ИМЕТЬ?, - спросил Санитаев своего бывшего ученика, запивая отжатую корочку яростно сладким чаем из его же кружки.
- Не, ну, Денис Палыч... ну ты даёшь..., - как-то сник Иванников. Вообше-то Сашка был хорошим спецом и отличным товарищем, но пить не умел совершенно.
- Так, Дениска Палыч! - на пороге врачебной комнаты возникла Людмила Павловна Огурцова, для своих - просто Пална, старший диспетчер, - вызов возьми!
В её руке был листок с вызовом, который она и вручила Санитаеву.
- Пална, да ты чё? - взвился доктор. - Чё ты мне реанимационный вызов-то даёшь?
- Нету ещё "шоков" - невозмутимо парировала та, - некого мне слать. Так что собирай бригаду - и мухой!
Надо бы тебе, дорогой читатель, пояснить одну вещь.
На "Скорой" существует несколько видов бригад. Более всего - так называемых "линейных", которые берут всё подряд - от родов до мордобоя. И работают в них тоже все кому не лень - от студентов пятого - шестого курса до пожилых фельдшеров с отягощенным наркологическим анамнезом.
Также существуют бригады "специальные", среди которых выделяют реанимационные - они же "шоки", неврологические, психиатрические - они же "дураки" или "психи", и кардиологические. Так вот, наш доктор Санитаев возглавлял таки именно кардиологическую бригаду, считавшуюся элитой "скорой". А старший диспетчер Огурцова - в просторечии Пална - только что всучила ему вызов на банальный огнестрел... Почему? Да потому, что ВТОРОЕ ЯНВАРЯ! Понимать надо! На "Скорой" самый тяжкий день - это не тридцать первое декабря и не первое января, вовсе нет! Именно второе января! Ибо именно в эти сутки народ, ещё продолжая отмечать праздник, вовсю травится несвежей водкой, увлечённо занимается резьбой друг по другу и страдает от инфарктов, но, вместе с тем, отходят от пьяного угара те, кто прыгал накануне с балкона, изображал из себя Брюса Ли и стрелял из разных опасных железяк. И вот один из таких, похоже, ждал сейчас Санитаева с бригадой в одном из бревенчатых домиков в гуще частного сектора, в пе реулке Почтовый Лог.
Невнятно матерясь себе под нос, доктор вышел из подстанции. На душе сразу потеплело - родной РАФик стоял у входа с прогретым движком, и свой в доску Валера Егоров, водитель и друг, деловито возился с вечно барахлившей печкой в салоне. Ленка Линкова, по кличке "Пенкина" - фельдшер, помощник и вернейший товарищ - уже загрузила в машину все сумки... Санитар... где санитар? А-а, вот он. Четвертый член экипажа, санитар Андрюха по прозвищу "Штатив" - получивший его за умение часами держать на весу бутылку с раствором для капельницы - торопливо докуривал свою вечную "Приму", зябко ёжась в своём кургузом халате.
- Всё, ребята, поехали! - скомандовал Санитаев, садясь на переднее место. Начинались бесконечные сутки.

Солнце ещё даже не думало вставать, лениво нежась где-то в запредельной дали под пологом толстых, ватно-свинцовых туч. Мелкий противный снежок продолжал сыпать из них, навевая смертную тоску и желание самому стать пациентом. Луч фары-искателя с трудом пробивал мутный морок этой облачно-снежной пелены, но номер дома "сорок три" высветил достаточно достоверно. Валера Егоров, матерясь вполголоса, притёр свой РАФик между двумя ухабами фешенебельного переулка "Почтовый лог" и сказал:
- Приехали, Палыч! Давайте вы там подольше, а? Я с печкой закончу...
Санитаев выплюнул почти догоревшую сигарету "Бонд" и, мрачно нахохлившись, полез прочь из машины, ничего не ответив своему другу. Лена и Андрей вылущились из нутра РАФика и теперь смотрели на Дениса, ожидая указаний.
- Пошли! - буркнул он, подхватывая свой врачебный чемодан. - Там видно будет!

Вросший в землю по окна деревянный дом, крытый чёрно-серым, просевшим от времени шифером, встретил бригаду полумраком сеней, скрипучей, оббитой войлоком заиндивелой входной дверью - и запахом. О, этот запах частного сектора в русской провинции! В нём органично дополняют друг друга аромат старых валенок, гарь от печки, кислая вонь остатков позавчерашнего супа в железной миске на столе, мышиный помёт, застарелый перегар и вонь немытых пару недель тел. Подслеповатая лампочка под низким потолком едва освещает топчан у стены. На топчане полусидит, согнувшись и держась за низ живота, молодой мужчина, одетый только в грязные, когда-то белые, носки и кофту от спортивного костюма.
- Так, граждане, что случилось? - поставив чемодан на стол, спросил Санитаев, привычно оглядываясь вокруг. В убогой комнате нашлась явно пожилая женщина, которая весьма шумно спала прямо на полу, раскинувшись кверху брюхом на каких-то тряпках, и неопределенного возраста существо мужского пола, сидящее на колченогом табурете - единственном во всей комнате - и без всякого интереса смотрящее теперь на Дениса.
- Дык вот... Эта... Сынок вот её... - икнув, произнесло существо скрипучим дискантом, - вот, поранился где-то... - взмах рукой в неопределённом направлении.
- Понятно!-бодро произнес Санитаев и передёрнул плечами. - Разберёмся!
С этим словами он нагнулся к сидящему на топчане, положил руку на его плечо и спросил со всей задушевностью, на которую только был способен этим, так ещё и не наступившим, утром:
- Что стряслось-то, уважаемый?
Уважаемый в ответ издал нечленораздельный звук, обдал доктора изысканнейшим многодневным перегаром и выпрямился на топчане. На враче сфокусировался мутный взор налитых кровью глаз из-под набрякших век, и был этот взор наполнен таким страданием, что даже глава гестапо Мюллер, должно быть, отпустил обладателя этих глаз проститься со своим престарелым дядей, прежде чем расстрелять его.
Обеими руками, черными, как самый лучший в мире украинский чернозём, страдалец прикрывал то место, где у всех мужчин находится самое дорогое. Впрочем, самое дорогое было такого размера, что в натруженных руках явно не помещалось. Легкомысленная Лена Линкова издала фривольный смешок, за что тут же удостоилась укоризненного взгляда от Санитаева.
- Что болит-то у тебя, друг ситный? - доверительно обратился к страдальцу доктор, говоря при этом чуть громче, чем всегда.
- Идитынахуй! - в едином порыве выдохнул пациент. - Ничо у меня не болит! Ссать, блять, хочу!
-А! На хуй пойти? Ну что же, это можно! - отвечал врач, беря в руки чемодан. - Стало быть, так и запишем: - отнёсся он к сидящему на табурете существу, - От лечения отказался! Пошли, ребята! - скомандовал он своим помощникам.
- Дык эта... ты таво... подожди, да? - вдруг всполошился сидящий, подскочил-и оказался плюгавым мужичком с гнилыми передними зубами и недельной щетиной на землистом, отёчном лице хронического алкоголика.
- Он эта... жены... ну, тоись сожительницы моей, - указывая на раскинувшуюся на полу тётку, затараторил он, - сын. Надысь за водкой-то в ларёк пошёл, а вернулся - вот...
С этими словами он, действуя с некоторым усилием, развёл в стороны руки пациента и увиденное заставило Санитаева удивлённо присвистнуть.
Половой член молодого человека был просто огромен и представлял собой некое подобие большой морковки, которую скрестили с цветной капустой, бросили под гусеничный трактор и пришили в низ живота бедного страдальца. При этом он был обильно измазан запёкшейся кровью и имел интенсивный синюшный оттенок.
- Так! - взял себя в руки доктор, - давайте, рассказывайте, что к чему.
Из дальнейшего несвязного рассказа обоих лиц мужского пола следовало, что в новогоднюю ночь пострадавший пошёл в ближайший коммерческий ларёк за живительной влагой, а вернулся только утром второго января. Где был и что делал в промежутке, не помнит.
-Так, стоп! - прервал поток сознания Санитаев. - Штаны его где?
-Там! - бессильно махнув рукой в сторону сеней, произнес старший, а пострадавший огласил комнату таким воем, что спящая на полу женщина перестала храпеть, открыла глаза и теперь с удивлением таращилась на Санитаева.
Андрюхе "Штативу" повторять было не надо - через мгновение синие спортивные штаны с тремя полосками были извлечены из-под лавки и явлены взору доктора.
- Ну, так и есть! - подумал врач, засунув руку в правый карман заскорузлых от крови штанов с гордым лейблом "Абибас". - Карман весь в дырках... а вот и она - стреляющая ручка!
Тут же самодельное оружие было извлечено и наскоро осмотрено. Пустая гильза в патроннике рассеяла последние сомнения...
-Эге! Да вы, батенька, самострел!-обратился Санитаев к бедному страдальцу, пристально смотря тому в глаза и даря его самой любезной улыбкой, на которую только был способен,- вас же по законам военного времени расстрелять надо!
- Бля-я-я-ть!- маловразумительно промычал тот в ответ, - поссать бы!
- Денис Палыч! - робко обратилась к доктору Лена, - может... ну эта... пункцию мочевого пузыря ему? Я умею...
- Знаю, что умеешь! - рявкнул Санитаев. - А мочевой перитонит получить не боишься?
Лена смущенно умолкла.
- Значится, так!-уверенно обратился Санитаев к мужичку. - Забираем его в больницу. Будут менты спрашивать - говори, что не знаешь ничего, понял?
- Понял... Как не понять,-ответил тот, хотя было ясно, что ничего он не понимает.
- Носилки! - скомандовал Палыч Андрею, и через десять минут тот уже привёл двух соседей, которые, трудолюбиво пыхтя, с трудом протащили носилки через сени и с любопытством смотрели, как Лена проводит первичную обработку раны. Санитаев сидел, пристроившись на самом краешке стола, и быстро писал в карте вызова: "Со слов пострадавшего, в ночь с 31.12.1996 на 01.01.1997 года к нему на улице подбежал неустановленный человек и выстрелил из неустановленного оружия в область паха..."
- Денис Палыч! - обратился к нему Андрей, - а почему не написать, как есть? Ну, что он сам себе хуй прострелил?
- Да видишь ли, Андрюха... Не то чтобы это мудака жалко - нас с тобой, как свидетелей, затаскают. Нам оно надо - вместо отдыха на допросы мотаться?
- Не-а! - расплылся в улыбке Андрей.
- Вот то-то! - довольно потянувшись, сказал Санитаев, захлопнув папку с документами, - Лен! Ты всё?
- Всё, Денис Палыч!
- Валера, командуй! - обратился доктор к Егорову, который молча наблюдал за тем, как самодеятельные помощники грузят пострадавшего на его носилки.
Водитель двумя-тремя короткими командами и одним дружеским тычком в спину вывел носильщиков через тесные сени к уже поданному задом к дверям РАФику. Руководить погрузкой своих носилок в салон Валерий не доверял никому. И сейчас, встав сбоку от них и направляя пациента в уютно нагретое, пропахшее бензином и табаком нутро машины, он на мгновение остановился и проникновенно сказал лежащему на носилках:
- Ты, друг, знаешь что? Уроки игры на флейте бери. Тебя там научат правильно пальцы на дырки ставить, чтобы, значит, ссать мог туды, куды положено! Соло на кожаной флейте исполнять!
И через минуту РАФик, натужно урча, уже выползал из заснеженного частного сектора на нечищеный с начала зимы проспект Дзержинского, чтобы растаять в призрачном красном свете уже встающего, стылого и дымного сибирского солнца...