ВСТУПЛЕНИЕ

Уважаемые коллеги! Воодушевленный вашими положительными отзывами на цикл рассказов «Будни АГП», я решил претворить в жизнь свою давнюю задумку - написать повесть о курсантской жизни. И написал. Хочу представить на ваш суд несколько отрывков из нее - остудите мой графоманский пыл, пока не поздно, ибо в случае вашего одобрения я постараюсь ее в следующем году издать.

ОТРЫВОК 1 (УТРО)

- Смирно! - самозабвенно вопят в гардеробе у входа в казарму, гулко бухают сапоги дежурного. - Товарищ полковник, во время моего дежурства происшествий не случилось, дежурный по курсу младший сержант Голосов!
Из гардероба доносится львиный рык - это черной молнией, сметая все на своем пути, в расположение курса врывается наш железный начальник, неустрашимый татарин Расым Ахметович Ишкаев. Появляясь утром на курсе, он, прежде всего, ошарашивает нас каким-нибудь необычным высказыванием, затем доводит до общего сведения какой сегодня день недели, а потом приступает к «разбору полетов» за прошедшие сутки.
На курсе воцаряется гробовая тишина.
- Товарищ Голосов, у вас на курсе до порядка так же далеко, как до Луны! - рычит Папаша и, подумав секунду, добавляет. - Хотя до Луны ближе, согласно новому Уставу!
Курсовой Леандр Юра Присяжнюк в первой шеренге закатывает глаза и тихо подвывает от восторга - он коллекционирует Папашины изречения. Теперь должен последовать второй акт Марлезонского балета - доведение до нас текущего дня недели.
- Здравствуйте, товарищи курсанты! - молодецки приветствует нас Расым, появляясь в центральном коридоре - смуглый, жилистый, гладко выбритый, фуражка лихо заломлена на левое ухо.
- Здравия желаем, товарищ полковник! - грохочем мы в ответ, грудь колесом, вид «лихой и слегка придурковатый», как завещал нашему брату Петр Первый.
Папаша выходит на середину строя, пожимает руку старшине Харламову, обводит нас орлиным взором черных татарских глаз и сообщает:
- Сегодня вторник, товарищи курсанты!
Строй тихо стонет от удовольствия, командиры учебных групп начинают озабоченно оглядывать свои отделения - сейчас Папаша должен перейти к раздаче слонов, и сержанты усиленно припоминают прегрешения своих людей.
Юрка Савченко, командир нашей группы, стоит с каменным лицом - он предчувствует, что сегодня мишенью будем мы. Вчера в кухонном наряде ребята из отделения Вовы Важкого где-то раздобыли картонный ящик сухого льда и во время обеда курсов развлекались, бросая ледяные осколки прямо в борщ. Борщ дико бурлил в бачках, извергая клубы белого морозного пара и брызжа свеклой и капустой на манер гейзера. Глумливая попытка накормить этим борщом «пиджаков» однозначно будет припомнена нам сегодня. Савченко укоризненно смотрит на Важкого - вот, мол, что творят твои уроды! Расстроенный Вова собирается переадресовать упрек Лосеву, бросившему кусок замороженной углекислоты в очко столовского туалета, но тут Папаша, расхаживающий перед строем взад-вперед, словно лев в клетке, внезапно замирает у первой группы.
Командир первой группы Юра Самко, более известный как «Северный Олень», слегка опешив, недоуменно смотрит на него - в чем, мол, дело?
Расым обводит Юрину группу пронзительным взглядом:
- Товарищ первая группа! Товарищ старший сержант Самко! - Папаша темнеет лицом и начинает расходиться. - Вы собираетесь сдавать зачет по технике безопасности?! Так вот, товарищ старший сержант, я вам докладываю, что вы его не сдадите! Вы все сдадите его на два балла!
- Это еще почему? - в свою очередь заводится Северный Олень.
- А потому! Потому, товарищ сержант, что ваша группа занимается расхищением учебно-материальной базы кафедры эксплуатации! И кафедра уже доложила начальнику факультета! - Папашина речь помаленьку теряет связность. - Где сапоги?! Вы проводили утренний осмотр?! Товарищ Самко, у вас не группа, а банда мародеров! Где сапоги, я вас спрашиваю?!
Папаша выдыхается и останавливается перевести дыхание. Я начинаю, наконец, понимать, в чем дело, вокруг тоже понимающе ухмыляются. Как пить дать, Юрина группа вчера разула Иван Иваныча, центральную фигуру тренажера по «откачиванию мертвого человека» на кафедре эксплуатации.
С одетого в солдатскую форму резинового Иван Иваныча курсанты всех факультетов постоянно стаскивают новые сапоги, заменяя их своими стоптанными бахилами и показывая чудеса сноровки, отвлекая внимания проводящих занятия инженеров. Первая группа, как следует из возобновившихся криков Папы, проявила в этом деле небывалый цинизм, сымитировав обморок у курсанта Боцвы, вызванный якобы жутким видом манекена и необходимостью дуть ему в раскрытый рот. Минутной отлучки капитана за нашатырем было достаточно, чтобы в очередной раз переодеть Иван Иваныча в просящую каши подменку.
- А вас, товарищ Боцва, я вылечу! Я вас отправлю на гауптическую вахту! Товарищ Самко, предупреждаю - сколько веревочке не виться, а конец все равно будет!
Это немного разряжает обстановку, по строю прокатываются смешки - нам нравится, что «конец» все равно будет.
Сопровождаемые Папашиными угрожающими напутствиями, спускаемся в третью столовую, где сегодня на завтрак нас ждет «синяя птица».
На Красного Курсанта гулко бухает большой барабан, сопровождаемый заливистой дробью своего младшего собрата. Стройными рядами идут коробки. Не доходя метров тридцать до генералитета, начальники курсов рычат: «Курс, смирно! Равнение на-право!» Сержант из первой шеренги рявкает: «Счет!», и печатающий шаг монолит строя дружно откликается: «И-и-раз!», одновременно поворачивая сотню голов направо. Где-то у Барочной, забросив работу, прильнули к окнам фабрики «Красное Знамя» юные ткачихи, отмечая озорными возгласами каждое курсантское «И-и-раз».
Корпуса Можайки, раскинувшиеся на несколько кварталов, вбирают в себя курсантские колонны, напитывая опустевшие на ночь коридоры и аудитории. Печатают шаг бравые младшие курсы, спешат из общежитий и от молодых жен отягощенные тяжелыми портфелями старшекурсники, упругим шагом идут офицеры-преподаватели, с достоинством шествует профессура. Наш курс под уханье барабана длинной лентой вползает в институтские ворота и бодро шлепает по лужам к серому кирпичному корпусу третьего факультета, где у нас сегодня первой парой лекция по матанализу.
Легко взлетаю на третий этаж, приветствуя знакомых. Народ спешит забрать конспекты и другие учебные причиндалы из личных сейфов. Сейфы нашей группы - серые железные шкафы четыре на четыре ячейки каждый - стоят в коридоре кафедры радиоэлектронной борьбы. Они уже окружены нашими ребятами, которые щелкают замками, извлекая учебники и конспекты. Вокруг спешат по аудиториям третьекурсники, двое тащат тяжелый осциллограф, кто-то, чертыхаясь, несет учебные плакаты - бедлам!
Открывая сейф, с удивлением обнаруживаю рядом с собой преподавателя кафедры майора Каторина, невообразимо задравшего правую ногу прямо на верхушку сейфа и делающего растяжку. Вот какие кремни несут нам высшее образование! Каторин - известный на факультете каратист. Без всякого сомнения, он выбрал для тренировки это неудобное место с целью укрепления своего конзе. Мы уважительно здороваемся с Каториным, и факультетский сенсей доброжелательно кивает в ответ. Проходящий мимо профессор Посохин с любопытством лицезреет это зрелище - не подозревал, какие оригиналы служат на родной кафедре!
Скоро звонок, коридор постепенно пустеет, наши уже рассаживаются по местам в аудитории - пора и мне. Захлопываю сейф, подхватываю сумку с конспектами - и внезапно слышу позади жалобный голос:
- Товарищ сержант! Товарищ сержант! Помогите, я за сейф зацепился!
Это Каторин, геройски державшийся на людях, обессиленно обмяк и обвис на своем сейфе с высоко задранной ногой. Я сразу понимаю, в чем дело - каблук его сапога зацепился за металлический выступ, идущий по верху сейфа. Сколько же он провисел здесь, бедняга? Не в добрый час потянуло его помахать с утра ногами около сейфов!
Хватаю Каторина за ногу и дергаю ее вверх. Освобожденный каратист падает на паркет, бормоча слова благодарности. Поднимаю полевую сумку и, довольный собой, бегу к аудитории. Настроение приподнятое - мы, младшие сержанты, любим, когда нас называют просто сержантами, да и майоров не каждый день спасаешь!

ОТРЫВОК 2 (ДЕНЬ)

Воскресное утро сияет ясным солнышком, теплый ветерок приятно гладит стриженые затылки. Счастливо избегнув участия в «спортивном празднике» и благополучно пройдя проверку у дежурного по факультету, увольняемые нашего курса весело разбегаются от КПП красных казарм в разные стороны. Мы с Истоминым шагаем к «Петроградской» и, вынырнув на свет божий у Технологического института, трясемся на трамвае до Дерптского переулка, в котором прячется старое общежитие Технолужки.
У дверей в общагу веселая компания из трех местных девиц и молодой человек в черных брюках и бушлате, очевидно курсант военно-морского училища. Хотя нет, кантики на погонах красные - значит из Военно-медицинской академии, и в этом случае мы его хорошо знаем. Подходим к компании, и Игорь хлопает морячка по плечу:
- Слава советской медицине! Здравствуйте, девочки!
- Горячий привет доблестной академии Можайского! - церемонно приветствует нас морской медик, а это никто иной, как Валька Домбровский, воздыхатель одной из здешних второкурсниц. Он, как и мы, примелькался в Переулке, и давно нас знает. Учится Валька на третьем курсе и поэтому пытается держаться с нами покровительственно, но мы его быстро осаживаем. Ну, понеслось.
- Девчонки, слушайте загадку, - с воодушевлением заводит Валька. Он сворачивает кукиш и поднимает его дулей кверху. - Что это такое?
Подруги ответа не знают, мы с Игорем тоже помалкиваем, ожидая подвоха. Когда курсанты в зеленой форме встречаются с курсантами в черном, без взаимных выпадов не обойтись. Так положено, и освященные веками традиции мы свято соблюдаем, хотя и относимся друг к другу с уважением.
- Это курсант строительного училища - вот голова, а это плечи: одно больше другого, чтобы стройматериалы носить! - радостно поясняет Валька и, не дожидаясь реакции публики, видоизменяет свой кукиш, оставляя с каждой стороны дули симметрично по два пальца.
- А это курсант ВИФКа - вон какие здоровые плечи!
Студентки выражают одобрение - про ВИФК знают все.
Валька бросает на нас лукавый взгляд, сжимает кулак и показывает его слушательницам.
- А это курсант Можайки. Вот голова, - показывает на кулак. - А внизу все остальное!
Девчонки сдержанно улыбаются, искоса поглядывая на меня с Игорем. Нас они не знают, но чувствуют, что анекдот рассказан неспроста. По-моему, тупой анекдот, ну да чего еще ожидать от Айболита, переодетого во Врунгеля!
Надо отвечать, но в голову, как назло, ничего остроумного не приходит, Игорь тоже в затруднении. Можно, конечно, проигнорировать гнусную Валькину рассказку, но мы не привыкли оставлять за соперником поле боя, и я начинаю:
- Два курсанта-медика лечат больных на стажировке, проверяющий смотрит, чему их научили в академии. Приходит мужик, жалуется на головную боль. Один курсант - другому: «Вася, выпиши ему пурген!» У следующего болит нога. «Вася, выпиши ему пурген!» Подползает больной с кашлем. «Вася, выпиши ему пурген!» Проверяющий не выдерживает: «Товарищи курсанты! Почему вы всем прописываете слабительное?!» Те в ответ: «Так ведь всем помогает, товарищ майор! Вон приходил мужик с кашлем - а теперь стоит в сторонке и кашлянуть боится!»
Студентки смеются - про волшебные свойства пургена химики наслышаны. Домбровский тоже заливается - не знал этого бородатого анекдота, да и нет там, в принципе, ничего обидного. Положенный по традиции обмен ударами состоялся, и можно снова дружить.
На втором этаже распахивается окно и оттуда, привлеченная общим хохотом, выглядывает стриженая под мальчика незнакомая мне девица. Некоторое время она молча созерцает нашу компанию, потом меняется в лице и издает пронзительный вопль:
- Можайка приехала! Скажите всем!
Рядом с ней появляется еще одна студентка и машет нам рукой:
- Привет, ребята! Мы вас ждали!
Одновременно выглядывают из соседнего окна, с третьего этажа тоже слышен треск раздираемых рам и приветственные возгласы.
Заносчивый Валька потрясен нашей с Игорем популярностью, я тоже несколько ошарашен, поскольку никого из этих девиц вроде бы не знаю, а на третьем этаже у меня уж точно никогда знакомых не было. Настораживает и фраза «скажите всем» - это каким таким «всем»? Замешательство разрешает стриженая, которая просяще вопрошает:
- Мальчики, когда своим матан сделаете, поможете нам? У нас по практике завал!
Ну, все понятно. Похоже, сегодня придется решать задачки не только нашим знакомым, но и всем, кто сядет им на хвост. Я открываю дверь в общежитие, Истомин задерживается, чтобы сказать Домбровскому:
- А ты приходи в период месячных, может, и твои таланты потребуются!
- Пошли вы в жопу, - бурчит Валька, уныло плетясь за нами.
По крутой лестнице поднимаемся к вахте. На Дерптском замечательная вахта - дежурство попеременно несут бравые старички, питающие явную слабость к военным и пропускающие нас в общежитие беспрепятственно. Сегодня дежурит бодрый лысый дед, доброжелательно глядящий на нас из-за стола. Я ему козыряю по всей форме, и морщинистое лицо расплывается в улыбке. Снизу подтягиваются Игорь с Валькой.
- Заждались вас девчата, - сообщает нам дед. - Проходите скорее!
С вахты выходим прямо в общий коридор второго этажа, спугнув чахлого молодого человека со впалой грудью, видимо, представителя немногочисленной мужской части населения общежития. Похоже, местные дохляки не имеют большого успеха у своих сокурсниц - вылетевшая откуда-то рыжая девчушка метеором проносится мимо своего невзрачного соседа и с восторженным визгом прыгает на шею Вальке. Радостно хохочущий Домбровский кружит ее в воздухе, развевается халатик, летят в стороны тапки, сияют глаза! Сделав ручкой ободрившемуся Вальке, расходимся - я сворачиваю к ближайшей двери, Игорь направляется дальше - комната его ненаглядной Эли находится в самом конце коридора. Хорошее имя «Эля», теплое такое. Жаль, что со временем оно неизбежно превратится в какую-нибудь Эльвиру или Элеонору.
Таня открывает, едва я прикасаюсь к двери - уже оповещена о нашем прибытии. Мы шутливо тремся носами. За время моего долгого отсутствия она как-то неуловимо изменилась - повзрослела, что ли - хотя на ней хорошо знакомый халатик в горошек, а лицо горит всегдашним румянцем.
- Пришел пропащий Ветер - значит, снова поцапался со своей Мариной, - проницательно определяет Танюха и затаскивает меня к себе.
Комнаты на Дерптском большие и светлые, с высокими побеленными потолками. Кровати и нехитрая мебель студенток, прижавшиеся к стенам, сиротливо теряются на фоне такого простора. Положение несколько спасают наклеенные почти до потолка плакаты с лохматыми обезьянами и похожими на них волосатыми рокерами - «грязными битлсами», как выражается наш зам генерал Широков. Танькиных соседок нет - грешно торчать в общаге в такое чудесное воскресенье - и я вальяжно разваливаюсь на чьей-то кровати, пока Таня накрывает на стол.
С некоторым сожалением отрываю зад от мягкой кровати, но тут же взбадриваюсь - на столе появляется круглая жестянка дефицитного индийского кофе, с глянцевого бока которой мне подмигивает веселый пузан с явно излишним количеством конечностей. Литровая банка сахарного песку, батон и кусочек сыра довершают картину предстоящего праздника желудка. Урча от сладостных предвкушений, сбрасываю китель и галстук.
Танька между делом объясняет, что на кофейной банке вовсе не веселый пузан, а, скорее всего, индийская шестирукая богиня смерти Кали. Свистит, конечно, какой дебил нарисует богиню смерти на пищевом продукте? Никто ж покупать не будет! Шумно отхлебнув смертельного кофе из большой треснутой чашки «Олимпиада-80», собираюсь изложить свои соображения, но не успеваю - в дверь нетерпеливо стучат, и на пороге появляется давешняя стриженая студентка. В руках у нее подношение - тарелка с половинкой вафельного торта «Арктика», под мышкой конспект, а за спиной еще кто-то. Освобождаю место на столе, Танька смеется, девицы вваливаются в комнату - ну, понеслось!
Два часа пролетают незаметно. Чувствую, как начинает затекать спина, несмотря на периодические потягивания, деревенеют пальцы. Красны девицы из Технолужки вьются вокруг с нежным воркованием, подсовывая очередное задание и жалобно хлопая ресницами. Практически никого из них я не знаю, что, впрочем, не мешает им приятельски чмокать меня в щеку и фамильярно называть Ветром. Матанализ, физика, аналитика - интегралы, сантистоксы, миноры - голова потихоньку начинает идти кругом. Откладываю очередную тетрадку, исчерканную формулами, и обреченно гляжу на вновь распахивающуюся дверь. На пороге возникает девица в белом и плачущим голосом причитает что-то про «образ...» и «лап-лап...». Ну что за наказание - кто-то ее назвал образиной и облапал - мне теперь и с этим разбираться? Танька пододвигает очередной стакан смертельного кофе, а чья-то рука в фенечках подкладывает новую тетрадку с сомнительной надписью «Анал», очевидно по аналитической геометрии.
Девицу в белом оказывается никто не обзывал образиной и не лапал - просто у нее задача на преобразование Лапласа, которую я быстро решаю. Прекрасное окружение с тихим восхищением взирает на меня, отдавая должное военной математической школе. Возвращаю последний конспект и устало потягиваюсь - все! Подруги радостно галдят и благодарно меня тискают. Уходить, похоже, никто не собирается - повеселевшие студентки, оживленно болтая, расположились на всех стульях, подоконниках и кроватях.
Лениво прислушиваюсь к разговору, и благодушие меня быстро покидает - беседа принимает опасное направление. Рыженькая девчушка на смятой кровати взахлеб описывает прошлогоднюю масленицу, на которой мы с Игорем водили компанию дерптских первокурсниц в ЦПКО кататься на финских санях. Сходили мы тогда действительно чудесно - катались на санях по тихому белоснежному парку, слушали композитора Гладкова, исполнявшего нам с холодной эстрады песню про эскимоса, играли в снежки и целовались. На выходе из парка к девчонкам привязались два хулигана, на свою беду не заметившие нас с Игорем. После короткой рукопашной один из них сбежал, напутствуемый пинками, а второй был сброшен с низкого мостика прямо в замерзшее озеро. Вид торчащего по пояс изо льда хулигана привел наших подруг в неописуемое возбуждение - увести их с мостика стоило немалых усилий. Достойным завершением похода стала посиделка в пышечной на Технолужке. Рыженькая, видимо, была тогда с нами - кое-что путает, но в целом рас сказывает верно.
Я уже предчувствую, к чему такие разговоры приведут - умиротворенных красавиц однозначно потянет на приключения. Настроение портится. Не то чтобы я не хотел пошляться по Ленинграду в обществе десятка веселых студенток - вовсе нет. Просто прогулки с девицами по городу предполагают покупку им мороженого и воздушных шариков, кормление пирожками, оплату проезда и аттракционов. А я сейчас совершенно пустой - конец месяца все-таки, какие уж там прогулки! Потерянно ерзаю на стуле и затравленно оглядываюсь. Предложить красавицам самим платить за проезд и развлечения у меня язык не повернется - не только потеряю лицо, но и брошу тень на курсантов как класс. Но что же делать?
Девицы между тем входят в раж:
- Давайте в Пушкин! В Камероновой галерее выставка костюма!
(Боже ты мой!)
- Поздно туда ехать, да и Ветру неинтересно будет...
(Точно, точно!)
- ...лучше погнали в Парк Авиаторов на чешские аттракционы!
(Кошмар-то какой!)
- А давайте голышом искупаемся в ЦПКО - откроем сезон!
(Какая здравая мысль!)
- Да ну, холодно еще, лучше покатаемся там на катамаранах!
(А все так хорошо начиналось!)
- Может, просто купим портвейна и посидим у Тани?
(Ну почему нам так мало платят?!)
Лицо у меня, должно быть, отражает эти мысли - краем глаза ловлю лукавый Танин взгляд. Перегнувшись через стол, шепчу ей на ухо:
- Таня, выручай, у меня финансово-сексуальный кризис (Это когда лезешь в кошелек за финансами, а там - х...й! Прим. автора).
Танюха тихо кивает и незаметно исчезает из комнаты - у меня появляется надежда, настроение улучшается, и я благосклонно откликаюсь на поступающие предложения, время от времени бормоча: «Да-да» и «Точно-точно». Физически ощущаю, как тянется время. Интересно, у Истомина такая же ситуация?
Трах! Дверь с грохотом распахивается от мощного пинка, и на пороге возникает здоровенный мариман с красной повязкой на рукаве - патруль! Он обводит комнату свирепым взглядом и тычет в меня пальцем:
- Вы арестованы! Следуйте за нами в комендатуру!
В проеме двери виден Истомин, которому крутит руки второй патрульный, держащийся к нам спиной. Девицы потрясенно молчат, и я медленно поднимаюсь с трагическим выражением лица:
- Прощайте, девочки, жаль, что так получилось...
Времени, кстати, терять нельзя - ошеломление продлится недолго - хватаю китель с фуражкой и выскакиваю в коридор. Тут уже вовсю причитают Таня с Элей, обзывая «патрульных» уродами и сатрапами. Игорь вопит: «Прощайте, товарищи!», Валька Домбровский картинно выворачивает ему руки, стараясь держаться спиной к торчащим из двери девчонкам - на рукаве красная повязка с вызывающей надписью «ДНД» - умора!
Притихшие красавицы потрясены разыгрывающейся перед ними трагедией и не решаются выйти из Танькиной комнаты. «Патруль» волочет нас к выходу, еле сдерживая хохот, дед на вахте тоже улыбается - видимо, в курсе происходящей спасательной операции. Благодарно целую Таню на прощание и с видом мученика машу выглядывающим в коридор подругам.
На улице еще видно солнце, мы почти бежим за угол ближайшего дома, задыхаясь от смеха, пришедшие в себя девчонки вопят из окон общаги проклятия «патрульным». Под истошный крик «Козлы!!!» забегаем за дом и разражаемся хохотом, к которому присоединяются подбежавшие Эля и Валькина девчонка. Здоровенный мариман оказывается первокурсником из Ленкома, которого Таня перехватила прямо на улице, а план нашего спасения придумала Эля. Она же достала реквизит - повязки местных дружинников.
Мы прощаемся. Игорь с Элей идут к остановке, Домбровские возвращаются обратно в общагу, первокурсник ложится на прежний курс, гордый, что помог старшим товарищам. А мне пришла пора подумать о достойном завершении столь плодотворно начатого дня, поэтому, дошагав до Московского проспекта, направляюсь к ближайшей остановке и мчусь к Парку Победы, откуда совершаю марш-бросок к СКК. Сегодня здесь выступает группа «Пудис», бесспорно лучшая немецкая группа со времен «Чингисхана». Билета у меня, конечно же, нет, зато есть фактор внезапности и красная нарукавная повязка, которую я по-рассеянности утащил с Дерптского. Нахально надавив на контролеров, я имею реальный шанс прорваться на концерт под видом патрульного, отставшего от начальника патруля и имеющего законные права здесь находиться для поддержания порядка. Кстати, вот и серебристая шайба СКК, патруль - на выход!

ОТРЫВОК 3 (ВЕЧЕР)

Булочная-кондитерская на пересечении Чкаловского проспекта и Большой Зеленина почти пуста. За окнами синеет вечер. Хлебный отдел уже закрыт, там темно, и только в маленьком кафетерии у столиков стоят запоздалые курсанты, запивая песочные полоски и сдобные булочки горячим кофе с молоком. Бабулька-продавщица за стойкой с философским спокойствием взирает на последних посетителей, она давно привыкла, что курсантская мафия околачивается здесь и до и после закрытия заведения.
Выхожу на Чкаловский с приятным чувством сытости и тепла. Моих монеток хватило на кофе и две полоски - последние радости прошедшего увольнения. Прорваться на «Пудис» не удалось - непреклонные контролерши у входа в СКК доходчиво объяснили, что на сегодня лимит хитрожопых курсантов с различного рода повязками и значками исчерпан. А тех, у кого на повязке написано «ДНД», вообще надо гнать подальше поганой метлой.
Не спеша бреду по направлению к красным казармам третьего факультета, на каждом шагу приветствуя знакомых. Нас много в этот час на Чкаловском, Зеленина и Пионерской - это наш район. Из Музыкантского переулка навстречу вываливает толпа распаренных девчонок и курсантов - закончились танцы, и я как будто вижу, что сейчас происходит в клубе. Ансамбль уже попрощался и собирает инструменты, в гардеробе давка, и лишь последние пары в нерешительности стоят на лаковом паркете танцевального зала, не желая прощаться с праздником, не веря, что все уже закончилось. И как чудо, с оркестрового балкона вдруг доносится тихое постукивание палочки, задающей ритм, и музыка вновь врывается в зал, отражаясь от белых колонн:

Вот, новый поворот,
И мотор ревет - что он нам несет?

И девчонки, как сумасшедшие, сбрасывают туфельки и пускаются в самозабвенный пляс в одних колготках, и огонь горит в их глазах, и в этот момент я их всех люблю! Сколько раз я сам летел с ними по пустому залу!
Сторонюсь, пропуская танцоров, и закоулком срезаю угол на Пионерскую. Маленький скверик у памятника вредоносным пионерам, подносившим в революцию снаряды для обстрела нашей казармы, полон народу - здесь тихо шепчутся перед расставанием влюбленные пары. Друг друга никто не стесняется, здесь все свои. На другой стороне улицы яркие лампы освещают плац третьего факультета за красным кирпичным забором, черная железная дверь КПП распахнута настежь, открывая проход возвращающимся увольняемым. Беззаботность службы обманчива - в тени двери притаился дневальный по КПП, зорко следящий, чтобы на плац не юркнул посторонний.
Дневальным сегодня стоит Сашка Франков из первой группы. Он не одинок - приблизившись, замечаю, что Франка сзади нежно обнимают за шею, не давая пропадать воскресным вечером. Видимо дежурный по факультету куда-то отлучился, не то бы вмиг разогнал эту идиллию! Поздоровавшись с Франком и его подругой, ныряю в дежурку, где за столом усталый помдеж Ясинский с четвертого курса контролирует прибытие увольняемых и отмечает увольнительные записки. Меня он приветствует вялым кивком, не отрываясь от телефонной трубки, и быстро ставит на записку время прибытия с росписью. Выскальзываю обратно, не мешая помдежу - его окружают многочисленные родители и девушки, упрашивающие вызвать на КПП своих многочисленных сыновей и возлюбленных. Замученный Ясинский, сладкая мечта всех Оленек и Светочек из секретной части факультета, самоотверженно старается выполнить все заявки, не упуская при этом бразды правления факультетом - в раскрытую мною дверь он замечает творящееся на КПП безобразие и рявкает на Франка:
- Ну-ка, хорош там лизаться! За входом смотри, как следует!
Осторожно прикрываю дверь в дежурку, присоединяюсь к ребятам, и Франк делится последними новостями.
Оказывается, сменившийся дежурный по институту был очень беспокойным человеком, решившим взять за зад всех самоходчиков со старших курсов, проживающих в общежитии на Белоостровской. Ничего не подозревающие самоходчики после проведенной по комнатам вечерней поверки как обычно нарядились в гражданку и исчезли навстречу упоительной ночи. Подвоха они не ждали, но хмурое утро встретило неприятным сюрпризом - дежурный по институту, собрав и факультетских дежурных, приехал в общагу и установил кордон у вахты, злорадно поджидая гуляк, возвращающихся помыться и переодеться. Предупрежденные самоходчики, сгруппировавшись за мусоросборником напротив входа, лихорадочно искали выход из положения, офицеры дежурной службы спокойно ждали, зная, что тем некуда деваться. Затянувшееся ожидание было внезапно нарушено ворвавшимся со двора всклокоченным курсантом, который, распахнув дверь, обвел столпившихся на вахте офицеров диким взором и отчаянным голосом прокричал: «Вы вот здесь стоите, а там человек полез на десятый этаж и разбился!» Похолодевший полковник со свитой бросились наружу и, обежав общежитие, увидели беднягу, для которого это утро оказалось последним - неестественно вывернув руку и раскидав ноги в тяжелых ботинках, он нелепым ворохом одежды ничком распластался под балконами. Дежурному по институту стало плохо с сердцем, и он осел тут же у стены, остальные в ужасе кинулись к искалеченному трупу, надеясь на чудо и отлично понимая, что чудес в жизни не бывает.
Но этим утром чудо все-таки произошло. «Покойник» внезапно принял упор лежа, взял низкий старт и, не оглядываясь, вприпрыжку припустил через дорогу к подошедшему сороковому трамваю! За спинами оцепеневших дежурных гулко хлопнула тяжелая дверь - последний из самоходчиков исчез в глубине общежития. Потрясенное молчание сменилось облегченным хохотом офицеров, оценивших выполненный маневр - в этом месте Франк не выдерживает и тоже прыскает вместе с нами.
Дежурный по институту красоты маневра, однако, не оценил и доложил о происшедшем начальнику института генерал-полковнику Холопову, в результате чего на службу после обеда были вызваны все начальники курсов - контролировать воскресные миграции курсантов в своих подразделениях. Оказывается мы, уволившиеся в город с утра, и не подозревали, как нам повезло - после трех заявился Папаша, злой как зверь из-за испорченного воскресенья, и на курсе начались нескончаемые построения, проверки и уточнение расхода личного состава, вконец отравившие жизнь тем, кто сегодня не попал в увольнение. Раззадорившийся Папаша даже самолично сходил на стадион «Петровский» на Ждановке - проверить, играет ли в футбол большая группа любителей спорта, смотавшаяся туда по рапорту, подписанному старшиной Харламовым. Самоходчиков он, разумеется, не нашел и в гневе кинулся обратно на курс организовывать их розыски, однако за время его отсутствия на курсе написали новый рапорт, заменив стадион « ;Петровский» на стадион «Балтика» и мастерски подделав подпись Харлама. Разъяренного Папашу удалось убедить, что он ошибся, а второй раз, да еще на «Балтику», расположенную у черта на рогах, Расым не пошел.
Франк ждет, пока мы немного успокоимся, прежде чем продолжить - оказывается, это еще не все! Папаша пробыл на курсе до ужина, после чего, ко всеобщему облегчению, ушел. Облегчение, однако, продлилось недолго - уже сделав нехилый крюк по Красного Курсанта, Музыкантскому переулку и Пионерской, и добравшись до факультетского плаца, на котором стоял его желтый «Жигуль», Папаша внезапно вспомнил, что забыл в канцелярии свою папку. Зайдя к дежурному по факультету, он принялся названивать на курс, чтобы дневальный принес ему эту самую папку, однако безрезультатно - телефон курса был железно занят. Сначала наивный Расым не придал этому особого значения и даже обсудил с дежурным по факультету тонкости уборки закрепленной территории в надежде, что телефон вскоре освободится. Однако время шло, а просвета все не было. Папаша стал нервничать - перспектива тащиться обратно на курс, да еще и подниматься на четвертый этаж, радовала мало. Но выбора не оказалось - прождав полчаса, вз бешенный Расым рысью кинулся назад, взлетел по лестнице и остановился как вкопанный, потрясенный открывшимся перед ним зрелищем. У тумбочки дневального стоял дежурный по курсу сержант Ермолаев в черных очках и пел в телефонную трубку: «...to say, I love you...», подражая слепому американскому певцу Стиву Уандеру, а дневальный со штык-ножом на заднем плане изображал чайку, добиваясь особенного сходства с популярным видеоклипом. Увидев Папашу, Ермолаев в замешательстве застыл со злосчастной трубкой, похожий в своих очках на кота Базилия, а дневальный еще успел по инерции пару раз взмахнуть руками и выкрикнуть: «Курлы-курлы!». Этого Папаша вынести уже не смог - он издал леденящий душу вопль, обежал три раза вокруг тумбочки дневального и умчался как дикий человек в неизвестном направлении, забыв от ярости снять Вовку с наряда, не говоря уже о злополучной папке.
Франк рассказывает в лицах, то сбивая набекрень фуражку, то прикладывая к глазам «очки» из большого и указательного пальцев, я задыхаюсь от хохота, девица тоже близка к истерике - у нас не соскучишься!
Бдительный Сашка тем временем прерывает рассказ и внимательно оглядывает очередную посетительницу, несмело заглядывающую с улицы на КПП. Это совсем юная пэтэушница, маленькая и полупьяная, как все пэтэушницы в воскресный вечер, на милой мордашке - застенчивая улыбка. Она оглядывает нас чистым взглядом подведенных глаз, хлопает чудовищно накрашенными ресницами, пошатывается и полушепотом произносит:
- Мне бы Юру! - улыбка при этом становится блаженной, а глаза начинают закатываться, словно одно это имя доводит ее до экстаза.
Мы переглядываемся - это что еще за чудо? Франк терпеливо объясняет гостье, что Юр в институте пруд пруди, и чтобы заполучить конкретного Юру хорошо бы знать с какого он факультета и курса, а в идеале - его фамилию.
Девчушку это не смущает - она снова покачивается и туманным взором впивается в круглую крепостную башню, темнеющую в глубине плаца.
- Он живет вон там, в башне, на четвертом этаже! - замирающим от волнения голосом сообщает она о своем принце.
Вообще-то у нас в этой башне туалет, и жить там ее принц мог бы лишь в случае хронической диареи, но мы ей об этом не говорим, а пытаемся выяснить хоть какие-нибудь приметы этого Юры, который, похоже, все-таки с нашего курса.
- Он... красивый! - выдыхает малышка, приваливаясь к стене, словно ноги отказываются держать ее при одном воспоминании о прекрасном Юре.
- Вот, к примеру, тоже Юра, и тоже красивый! - поддразнивает ее Франковская подруга, показывая на меня.
Пэтэушница смотрит на меня, и в ее раскрашенных глазах мелькает ужас. Она даже слегка отшатывается, потрясенная нашим святотатством.
- Нет! Мой Юра взаправду красивый! Он... как солнышко!
Франк понимающе кивает и идет в дежурку вызывать Присяжнюка, я прощаюсь и выхожу за ворота - пора идти на курс. На душе легкая досада - неужели я выгляжу НАСТОЛЬКО хуже Присяжнюка?!