Волжский откос

Это было счастливое и славное время... Совсем недавно. В прошлом веке. Мы были молоды и беззаботны, и нас еще не покинуло пьянящее чувство восторга при взгляде на восход солнца над морем. Мы еще грезили романтикой, и втихаря между сессиями заказывая в многочисленных севастопольских мастерских мицы и примеряя на рукава вожделенные курсовки с четырьмя уголками, и в глубине души уже были офицерами, покоряющими и глубины и весь мир. В газетных киосках еще было можно найти значки с олимпийским мишкой, но в магазинах уже не было водки и вина, убранного целомудренным Горбачевым, и даже за пивом выстраивались очереди, поражающие воображение. Колбаса тоже была деликатесом, но жизнь не казалась от этого серой и неинтересной. Мы еще умели любить... И не старались измерять любовь шириной кармана...
Заканчивался май, и уже через неделю мы, курсанты третьего курса, должны были погрузиться по вагонам и отправиться на свою первую береговую заводскую практику в могучий волжский городище Горький. Нас пьянило ощущение того, что мы уже почти офицеры, что завтра наденем фуражки и превратимся в полноценных старшекурсников, и что на улице самое жаркое лето в жизни. Что мы веселы, что сессия сдана, и что после практики нас ждет месяц упоительного отпуска, наполненного жаром солнца, улыбками девушек и вкусом терпкого крымского вина.
В поезд грузились, как и положено настоящим военным, в поле и вечером. А проще говоря, не на центральном вокзале славного Севастополя, а на пригородной станции «Мекензиевы горы». Провожающих все равно набралось с сотни две. Мамы, папы, друзья, а в большинстве своем подруги... Как и положено издавна на Руси, что отъезжающие что провожающие незаметно от командования надрались до состояния соловьиного свиста, и провожающее нас начальство облегченно вздохнуло, когда всеобщими усилиями нас запихнули по вагонам и поезд наконец тронулся. В поезде мы с величайшей радостью выяснили, что все проводники в составе, кроме бригадира, такие же как и мы студенты в летнем стройотряде!!! Естественно, не военные, и главное, не студенты, а студентки!!! Студентки третьего курса Горьковского педагогического института. Наши поредевшие командиры не смогли остановить экспансию бодрых и веселых гардемаринов по всему поезду, и вскоре в каждом вагоне в купе проводников наблюдалось оживление, в еселье, а кое-где уже и вздохи и поцелуи. Короче говоря, нашими усилиями поезд лихорадило до утра, вагоны на остановках отпирать было некому, а на утро большая часть наших педагогических проводниц щеголяло в тельняшках на голое тело...
По прибытии в Горький начальство, немного поседевшее за полутора суток железнодорожного похода, приняло волевое решение, характерное для любой военной организации. Если никто не будет купаться, не будет и утопленников. Попросту, запуганные нашим весельем отцы-командиры, решили на месяц практики в славном Горьком лишить нас увольнений. Не пускать в город и точка. Ну, может, организовать пару экскурсий по историческим местам.... за ручку, но не более того. Вообще-то их было можно понять... если бы мы были повзрослее. Три старших офицера во главе сотни бравых сорвиголов, вырвавшихся из под стального пресса севастопольской комендантской службы, после тяжкой сессии, и в предвкушении долгожданного отпуска в городе на Волге, где было мало военных и много пива и вина в магазинах, несмотря на введение «сухого» горбачевского закона... Такой гремучий сплав мог взорвать любую карьеру... И нас заперли в четырех стенах бригады ремонтирующихся кораблей...
Но сладкая жизнь руководителей практики продолжалась недолго. Не больше недели. В первый же день вся рота ввязалась в жесточайшее противостояние с начальником штаба бригады. Этот каперанг был занимательнейшей личностью с огромным комплексом обиженного Наполеона и замашками унтера Пришибеева. При нашем первом следовании на завтрак строй, ведомый мной, был им остановлен, после чего каперанг довел до всех присутствующих, что такого безобразия, как наш строй, он в своей жизни не встречал, и что то, что мы уже четверокурсники, ему до одного известного всем места, и не зря правительство Италии лично из-за него два раза давало ноту Советскому правительству, и что в конце-концов нам придется маршировать на завтрак, обед и ужин, задирая ногу и чеканя шаг, и главное, с бодрой флотской песней на устах. Позже выяснилось, что в бытность командиром дизелюхи, он два раза добросовестно сажал свой «пароход» на камни чуть ли не на входе в гавань Неаполя, причем храбро держа оборону о т итальянских морских пограничников стрелковым оружием. Если первый такой кульбит командование ему простило, то после второго решило, что мир с Италией дороже, и отправило храброго командира в почетную ссылку в Горький, командовать псевдобригадой подводных лодок в центре России. Отлучение от плавсостава не прошло у каперанга бесследно, бездействие ему претило, и мозги его замутило на почве строевой выправки окружающих его военнослужащих. А тут мы... Началась война. Мы дружно шли в ногу на приемы пищи, шелестя каблуками по асфальту, и по команде запевали либо «Пусть бегут неуклюже...», либо «...Пора-пора порадуемся...». Каперанга взводило, он нас останавливал, мне как старшине роты объявлял несколько суток ареста и заворачивал на очередное прохождение. Потом прибегали наши командармы и включались в нашу обработку, после чего мы попадали на прием пищи через минут тридцать, при дороге от казармы до столовой не более 200 метров. Мы не сдавались, начальник шта ба тоже...
Потом капитан 2 ранга Сярбинов, наш руководитель практики, лоб в лоб столкнулся на сормовском рынке с пятью нашими бойцами, блаженно попивающими пиво, причем в гражданской форме одежды! Дезертиры были с позором сопровождены в казарму, гражданка была изъята, но начальники призадумались. Общее количество арестованных начштаба приближалось к сорока человекам, кадеты все более массово и массово выпрыгивали по вечерам через забор в самоход и плевали на проверки, а об них, старших офицеров, каждый вечер на докладе в бригаде комбриг, контр-адмирал, вытирал ноги... Решение пришло само собой. На следующий день в 18.00 Сярбинов построил всю роту, и официально раздав увольнительные билеты, выпустил за ворота бригады всех желающих до 24.00, как и водилось в училище. В итоге на переходе на ужин глазам начштаба, приготовившегося к вечернему изнасилованию курсантов, предстал строй, ведомый дежурным по роте и состоявший из шести человек. Ни попеть, ни шаг почеканить... Начштаба крепко обидел ся и больше нас не контролировал. Замечания прекратились и настало золотое время... как нам, так и начальникам...
В ту субботу мы устроили чемпионат роты по скоростному выпиванию кружки пива в тогда знаменитом пивном баре «Скоба» недалеко от речного вокзала. Соревновались весело, шумно, да и чего ждать от пяти десятков гардемаринов, еле вместившихся в довольно небольшом баре. Соревновались на выбывание, поэтому вышедшим в очередной круг предстояло пить еще и еще... В итоге пивбар мы покинули в прекрасном настроении, слегка пошатываясь, и с напряженными мочевыми пузырями. Дальше компания разделилась, и я вместе с пятью или шестью ребятами решили завалиться на дискотеку речного вокзала, где работал фруктовый бар, в котором можно было запросто купить бутылочку «Пепси-Колы» за одну цену с портвейном, а за другую с и с коньяком. Оккупировав столик в углу и заставив его всевозможными бутылочками с «соками и прохладительными напитками», мы уютно расположились и начали обозревать окружающих.
Тогда я впервые увидел ее. Она сидела аккурат напротив нас через столик. На первый взгляд ей было не больше восемнадцати лет, и она была ослепительно хороша. Из меня даже хмель вылетел, как не бывало. Длинные, по пояс, распущенные волосы, чуть кругловатое и милое лицо, заразительный смех и чудная восхитительная улыбка. Большие, чистые и очень красивые глаза. Мини-юбки тогда были не в моде, но она, словно презирая моду, была именно в ней, и ее стройные и в хорошем смысле слова породисты ноги просто приковывали взгляд. Под обтягивающей футболкой вырисовывалась небольшая, но красивая грудь. Наверное, я выглядел до такой степени глупо и идиотски, что эта русалка обратила на меня внимание и несколько раз улыбнулась мне, на мой взгляд, небезнадежно...
Она сидела со спутником, который одной рукой обнимал ее, а другой перебирал ее волосы. Парень примерно наших лет, неплохо по тем временам одетый и с хорошо откормленной мордашкой. Про таких сразу можно сказать, что родители его любят до такой степени, что самому ему ни о чем думать не надо, а тем паче напрягаться по жизни даже не приходится. У таких мальчиков на лице всегда немного обиженное выражение и опущенные вниз уголки губ, как будто все вокруг них лишь мешают жить и создают только лишнюю суету и шум. Парень поймал взгляд своей спутницы и тоже взглянул на нас... Лучше бы он этого не делал. Он смотрел на нас, на будущих офицеров-подводников, как на пустое место, и в его взгляде читалось нескрываемое и безразличное презрение. Тогда мы еще не знали таких взглядов...
При первом же медленном танце я бросил фуражку на стол, и одернув фланку, направился к их столику.
- Разрешите вас пригласить?
Парень вальяжно повернул голову, и не убирая руки с плеча прекрасной незнакомки, лениво пробурчал:
- Девушка не танцует...
Я отступать не собирался.
- Мне кажется, я не к вам обращаюсь. Я хотел бы услышать ответ вашей спутницы...
Парень посмотрел на меня еще раз, и в его глазах появилось что-то напоминающее интерес к жизни.
- Послушай, моряк, свободен ты, она не т....
Договорить он не успел. Девушка резко встала, сбросив руку парня со своего плеча.
- Гриша, я, кажется, еще не твоя собственность. Мамой своей командуй. Пойдем, курсант, потанцуем...
И она, схватив меня за руку, потащила в толпу пляшущих. Там мы и познакомились. Ее звали Даша. Она была студенткой экономического факультета государственного университета. А парень... парень был ее мужчиной, хотя по ее словам порядком поднадоел ей своим занудством. Дальше все было как во сне... Мы танцевали, говорили, снова танцевали и снова говорили. Она пересела за наш столик, и вместе с нами потягивая «Псевдо-Колу», хохотала над шутками завзятого юмориста Гвоздева, танцевала в нашем кругу, и казалось, совсем забыла про своего кавалера. Тот еще с полчаса угрюмо сидел за своим столиком, несколько раз окликал ее, а потом, демонстративно шлепнув ладонью по столу, испарился в неизвестном направлении.
Мы веселились еще часа два. Потом Даша нагнулась и прошептала мне на ухо:
- Пашенька, давай сбежим куда-нибудь от всех?
Мне и самому хотелось чего-нибудь подобного.
- Веди меня, мой талисман. Пошли!
Даша встала, оглядела весь наш столик, заметно увеличивший свои ряды за счет девушек, собранных нашими орлами.
- Моряки! Ваш боевой товарищ Паша идет меня провожать! Попрощайтесь...
И обойдя весь стол, чмокнула каждого нашего в щеку.
- Пошли...
И сунув свою ладонь мне в руку, потащила к выходу.
На улице уже стемнело. Это был как раз такой теплый и ласковый летний вечер, когда хочется гулять до утра, петь песни и радоваться жизни во всех ее проявлениях. Я плохо знал город, а ночью и подавно. Мы еще где-то долго бродили по каким-то улицам и аллеям, ели шашлыки, целовались на скамейках. Помню памятник Чкалову, нависающий над безумной красоты видом Волги. Я совсем забыл, что мне к нулям в казарму, что я курсант, а не вольный студент. Я забыл обо всем. Мне было чертовски здорово с этой бесшабашно веселой и сумасбродной девчонкой.
Было уже совсем поздно, когда Даша вдруг сказала:
- Все. В Сормово ни ты ни я сегодня уже не попадем. А на такси у меня денег нет.
- У меня тоже. Все прогуляли. А пешком?
Даша рассмеялась.
- Ноги сотрем, мореплаватель... Пошли, есть идея.
Шли совсем недолго. Свернув в какой-то двор, мы подошли к высокому зданию.
- Покури здесь немного, я быстро. Не скучай.
Даша чмокнула меня в щеку и убежала за угол. Я закурил и огляделся. В здании кое-где горел свет, но подъездов было не видно. Лишь только пара дверей, и явно не парадного типа. Вот из одной из этих дверей и появилась Даша с двумя огромными яблоками в руках.
- На, жуй. Витамины. Очень полезно. Пошли...
Мы зашли. После нескольких шагов я понял, что это гостиница. К этому времени я уже успел познать вкус путешествий, и запах провинциальных гостиниц распознавал сразу.
- Идем. Это гостиница «Россия». У меня тут двоюродная сестра администратором работает. Свободный номер мне на ночь одолжила... по-родственному.
Мне стало немного не по себе.
- Даш, ты-то понятно, а я под каким соусом с тобой в одном номере окажусь?
Даша тихонько прыснула от смеха.
- Смешной ты... Да я Наташке сказала, что с Гришкой пришла. Она его не очень любит, поэтому в гости к нам не придет. А утром как чекисты тайными тропами уйдем. Вот и все. Пошли-пошли....
Я до сих пор помню этот номер. Номер 312. Небольшой одноместный номер на третьем этаже. Неширокая тахта, два кресла, старенький «Фотон» на тумбочке, скрипучий шкаф и старый черный телефон. И еще ванна. Когда мы зашли, Даша бросила свою кофточку на стул и сказала:
- Ну, ты давай, залазь в душ и ложись. А я пойду минут двадцать с Наткой почирикаю...
И ушла. Я разделся. Что будет дальше, я даже представить себе не мог. Поплескался под струями душа. Покурил. Даша не шла. Я лег в постель и закрыл глаза. И почти сразу провалился в сон....
Не знаю, сколько я спал. Наверное, недолго. Неясный и негромкий звук заставил меня открыть глаза. В дверном проеме, освещенная светом прихожей, стояла обнаженная Даша. Она совсем не стеснялась своей наготы. Длинные, распущенные, стекающие по плечам чудесной формы волосы едва прикрывали небольшие полушария великолепной груди. Тонкая талия подчеркивала красоту прекрасных бедер и длинных точеных ног. Кожа блестела от капелек не вытертой воды. Она была так красива, что я не мог не вымолвить ни слова.
- Уснул, Пашенька? Не злись милый, я заболталась...
Она подошла к кровати. Грациозно и плавно, как змея опустилась рядом со мной. Опустила ладонь мне на голову.
- Люблю пушистые волосы... Они такие мягкие... Поцелуй меня, Пашенька...
У меня больше никогда не было такой ночи, как тогда. Никогда и ни с кем. Даша была страстной и покорной. Она была скромной и ненасытной. Она была нежной и неистовой. Она была женщиной с большой буквы. Не знаю, откуда это было в ней в неполных 20 лет, но она была искренна и непосредственна. Она целовала как будто в последний раз, пытаясь губами досказать несказанное...
В эту ночь мы любили друг друга... Мы то сплетались в обьятьях, то откидывались на подушки, переводя дыхание...Мы говорили обо всем.... О жизни, о любви. О наших чувствах, и о наших мечтах... Мы шутили и смеялись друг над другом... За эту короткую летнюю ночь мы прожили огромную жизнь. Лишь только под утром мы ненадолго провалились в забытье, и Даша, свернувшись как маленький и пушистый котенок, задремала на моем плече. А я так и не уснул. Я лежал с открытыми глазами, и перебирая ее восхитительные волосы, думал о том, что, кажется, совершенно случайно, в незнакомом городе, нашел ту, которую многие ищут всю жизнь...
Через час в номер позвонила Дашина сестра. Было уже раннее утро, начинали ходить автобусы, и нам было пора освобождать наш ночной приют. Мы ушли из гостиницы тем же путем, через служебный выход во дворе. При свете утра оказалось, что гостиница расположена почти в самом центре, в пяти минутах ходьбы от нижегородского кремля. Людей на улицах было еще очень мало, и в автобусе на Сормово мы были чуть ли не единственными пассажирами. Даша была молчалива, и только прижимаясь к моему плечу, изредка касалась моего уха губами. Когда мы вышли на остановке в Сормово, я набрался смелости и спросил:
- Дашенька, дай мне телефон или адрес. Пожалуйста... Я напишу тебе. Мы обязательно должны встретиться еще. Ты...
Она откинула волосы назад. Посмотрела мне в глаза и грустно улыбнулась.
- Не надо, Пашечка... Зачем? Ты уедешь, а я останусь. Ну, попереписываемся... И что? Ты очень хороший, ты надежный, женщина должна мечтать о таком, но это не по мне - ждать мужа из моря месяцами. Я хочу все и сразу, и я думаю, что я достойна этого.
Я не знал, что сказать.
- А Гриша? Что он скажет тебе после вчерашнего?
Даша положила мне руки на плечи.
- Не думай об этом. Гришка меня любит и все простит. Он хороший и добрый, только слабохарактерный какой-то...
Мне стало как-то не по себе. Я чувствовал, что она говорит не то, не то, что думает где-то в глубине души.
- Даш, так нельзя...
Она вздохнула.
- Можно, милый мой Пашечка, можно... Я не хочу строить жизнь как из кирпичиков, день за днем. Жизнь пройдет, и не заметишь. А я, может, больше других имею право на счастье. Мир хочу увидеть, в столице жить. Надоело мне донашивать будущее за других. Иди, мой милый... иди... тебя, наверное, и так давно ищут. Влетит...
Она на мгновенье приникла к моей груди, потом резко отстранилась.
- До свидания, Пашечка. А точнее, прощай. Знаешь, я не люблю целоваться на прощанье...
И обняв меня, крепко поцеловала в губы. Не знаю, может, мне показалось, а может, и правда, но глаза ее были полны слез. Потом она отвернулась и быстро пошла через дорогу. Я стоял и смотрел ей вслед. Я смотрел, пока она не скрылась из вида. Потом я долго мучал себя тем, что не побежал тогда за ней, не остановил, не увез с собой, не поднял на руки и не унес, куда глаза глядят. Но тогда я не мог заставить себя двинуться с места.
В казарму я влез ровно за час до воскресного подъема. К моему изумлению никто из командиров мое отсутствие не заметил, что даже немного обижало. Старшина роты пропал на всю ночь, а они хоть бы хны. Да по большому счету и роты-то не было. Потом со слов очевидцев выяснилось, что начштаба бригады в знак примирения, а может, просто с горя устроил с нашими офицерами грандиозную попойку в бригадной бане, где они всем своим офицерским собранием и отошли ко сну. По такому случаю в казарме ночевало от силы человек десять, и пока я умывался, в казарму из всех окон гроздьями падала вся остальная рота.
Все оставшиеся увольнения я проводил в Сормово, безуспешно ища среди всех прохожих Дашу. Но увы, второй встречи с ней судьба мне не подарила. Через две недели мы уехали из Горького. Постепенно с течением времени как всегда и бывает, образ Даши постепенно принимал все более размывчатые черты, но я никогда не вспоминал эту ночь как мимолетный роман. Для меня она оставалось скорее потерянным прекрасным видением, которое я не смог удержать...
Без малого через двадцать лет я снова ехал в Горький. Теперь он назывался Нижним Новгородом, не было страны, в которой мы выросли, за моей спиной осталась флотская служба, автономки, увольнение в запас, новая работа. Я ехал в командировку, а попутно к женщине, хотя был женат и довольно счастлив в семейной жизни. Были последние числа апреля, на дворе стояла чудная солнечная погода. Поезд приходил рано утром, часов в шесть, и привокзальная площадь была еще совсем пуста. Я сел в такси, и попросил водителя отвезти меня в какую-нибудь гостиницу, но только в центре. Он предложил «Волжский откос». Мне это название ничего не говорило, и я согласился. Гостиница оказалась старым зданием в стиле сталинский ампир в двух шагах от все того же памятника Чкалова и с шикарным видом на волжский плес. Приехал я на один день и довольно быстро договорился с сонным администратором об одноместном номере. Заполнил анкету, получил ключ. Номер 312. Поднялся на третий этаж. В коридорах гостин ицы еще были видны следы былой советской роскоши, но общее впечатления было удручающим. Облупившиеся стены, давно не чищенный паркет, выцветшие занавески. Открыл номер. Вошел. И тут меня как током ударило. Номер 312. Тот самый. И гостиница та же самая, только тогда было темно, и входили мы с служебного входа. Шагнул в комнату. Ничего не изменилось. Разве только вместо «Фотона» стоял такой-же старенький «Funai», и телефон стал поновее. И еще вместо ванной была современная душевая за пластиковой загородкой. Нахлынули воспоминания...
Прошлое прошлым, а кушать хочется всегда. Со вчерашнего вечера у меня во рту не было ничего, кроме шоколада и конька, выпитого с соседом по купе. Отогнав воспоминания, я привел себя в порядок и двинул на поиск обязательного для таких отелей буфета. Его я обнаружил на этаж выше. Буфет только открылся, и по причине столь раннего часа в нем никого не было.
За прилавком никого не было. Но уже пахло чем-то вкусным.
- Доброе утро! Живые кто есть?
- Есть, есть... Сейчас, минуточку!
Каюсь, я не приглядывался к буфетчице, вышедшей ко мне. Большую часть моего внимания занимала стойка с напитками.
- Здравствуйте! Накормите скитальца? Только приехал, все закрыто, а в желудке... пусто как в барабане. Буду чертовски признателен!
Буфетчица молчала.
- Так чем угостите?
- Здравствуй, Пашенька...
Я поднял глаза. Голос был какой-то призрачно знакомый. Передо мной стояла женщина средних лет со следами еще не стертой годами красоты, но морщины уже незаметно подкрадывались к уголкам глаз, а естественный цвет губ был затерт поколениями помад.
- Не узнаешь, милый? А я вот тебя сразу узнала, когда в номер оформляла... Как увидела, так и узнала. А уж как имя прочитала, никаких сомнений не осталось...
Я не мог поверить происходящему. Просто не мог. Это все попахивало если не мистикой, то уж явно чем-то нереальным.
- Даша... Дашенька? Господи, ты ли это?
Она улыбнулась, и тогда увидев ее улыбку, я вдруг понял, что это не сон. Это Даша! Та самая Дашенька, которая много лет снилась мне в самые трудные минуты, та, которую я вспоминал как несбывшуюся мечту, та, которую я берег в своем сердце незапятнанной и чистой сказкой молодости.
- Да, это я. Узнал-таки... А я здесь, в «Волжском откосе» администратором работаю. Уже семь лет. Я тебя специально в этот номер прописала... Думала, может, вспомнишь...
- Я вспомнил. Я тебя сразу вспомнил...
Даша вдруг встрепенулась.
- Ты садись. Я себе тут завтрак готовила, пока девочки продукты готовят, так вместе и позавтракаем. Баклажаны любишь?
Она сходила в подсобку и вернулась с подносом. Аккуратно разложила на столике тарелки, вилки с ножами. Поставила кастрюльку с тушеными баклажанами.
- Может, выпьем по рюмочке?
Я кивнул.
- Только напиток выберу я.
В буфете оказался вполне достойный армянский коньяк. Даша принесла две рюмки, а я положил деньги на прилавок. Мы молча сели друг напротив друга. Я открыл бутылку и наполнил бокалы.
- За встречу! Не чокаясь.
Даша опрокинула рюмку и охнула.
- Я, наверное, так никогда и не привыкну к крепким напиткам. Сухое красное- вот это по мне...
Я снова наполнил рюмку. Но только свою.
- Тогда не пей. Лучше я один. Мне сейчас надо. А ты на работе все-таки... Дашенька, как ты жила все это время?
Даша оперлась щекой об руку.
- Не знаю... Два раза замужем была. Дочка есть, Иринка. Скоро одиннадцать будет.
- А сейчас как, одна?
- Да... Первый был хоть куда. Красивый, стервец... Москвич. Пожила я в первопрестольной. Все было. Получила... хм... все и сразу. Квартира, машины, деньги, шампанское, кабаки, компании. Сначала нравилось... Только семьи не было. Я ему как красивая куколка при себе нужна была. Сама-то, дура молодая, думала, замуж выйду, отдам себя всю мужу, и все будет хорошо... Отдала все, а он начал потихоньку руку на меня поднимать... Как выкидыш произошел, я и ушла. Три года терпела... Налей-ка, Пашечка, мне тоже...
Я снова разлил. Выпили.
- А вторым Гриша стал. Помнишь его... Он тогда после тебя месяца три зубами скрипел, но все равно ко мне пришел. Бросила я его тогда через полгода. Гнусил, гнусил, всех мне припоминал, а жениться не хотел. А как бросила, так бегать стал с обручальными кольцами, давай, давай... Маменькин сынок, все думал, что шевелиться не надо, все само придет или родители на блюдечке принесут. Когда я с первым-то развелась, у меня уже квартирка в Москве была. А тут Гришка. Он поумнел, работать стал, зарабатывать. Не женился все это время. Приехал, встал на колени, говорит, люблю. И что-то меня так растрогало, что я согласилась сразу. Москвой я уже по горло сыта была, да и первый муженек и его дружки не особо хорошую славу обо мне пустили... Пашенька, я ему не изменяла, ни с кем, и в мыслях не было... веришь? Продала я свою двушку и вернулась в родной город. Купили хорошую трехкомнатную, цены-то не московские... Стали жить. Неплохо поначалу. Потом Иринка родилась... А потом его на старое прош ибло. Изменяешь ты мне, следить начал, телефон подслушивать, а мне кроме спокойной жизни, дочки и его дурака ничего не надо было. Я о других мужчинах и не думала, хотя и знала, что многим нравлюсь... Да и не любила я его по-настоящему... А потом он сам ушел. К молодой. Все оставил и ушел. Я тогда почему-то тебя первый раз вспомнила... Единственный мужчина, с которым не закончилось пошло и грязно...
Она рассказывал, а я опрокидывал рюмку за рюмкой. Потом рассказывал я, и мы пили вместе. В буфете постепенно собирались постояльцы, но мы не обращали ни на кого внимания. Мы снова были вдвоем, и нам был никто не нужен. Мы вместе плакали, и вместе смеялись... Так прошло четыре часа. Потом Даша посмотрела на часы.
- Пора, Пашуля... Ты ведь не ко мне приехал. Да и меня Иришка заждалась, наверное...
Она достала из сумочки косметичку. Привела раскрасневшее от слез и конька лицо в порядок.
- До свидания, Пашенька... Может, и свидимся еще. Спасибо тебе за то, что ты был в моей жизни, пусть даже всего одну ночь. И еще... Знаешь, я не люблю целоваться на прощанье...
Наклонилась и крепко поцеловала меня в губы. И ушла.
Все-таки жизнь очень странная и интересная штука. Женщину, к которой я приехал, тоже звали Даша. Она была молода и красива. Она была очень похожа на ту мою курсантскую Дашу из прошлых лет. И она тоже то ли волей судьбы, то ли волей случая пришла ко мне в номер 312 бывшей гостиницы «Россия», ныне гостиницы «Волжский откос». Пришла через 19 лет после той... Наверное, в жизни каждой женщины и каждого мужчины есть свой «Волжский откос»...