Время

В Афганистане оно воспринимается не так, как на «большой земле». И дело не в том, что каждый, кто сюда приехал, ждёт, когда пройдёт отмеренный ему срок и он вернётся домой к семье, близким, друзьям. Хотя это главенствует, пока находишься там.
Нет, всё несколько не так, просто здесь время - не банальные отрезки времени, в этих краях его ощущаешь физически. Тягучая, вязкая субстанция, которую не замечаешь в повседневной суете, но стоит остановиться, и оно накатывает на тебя зыбучим песком, засасывает как болотная трясина, проникает в душу, и от этого твои мысли, желания тоже начинают вязнуть. В такие минуты начинаешь ненавидеть вынужденное безделье и начинаешь искать себе любое занятие, только не останавливаться, только не позволить затянуть себя трясине Афганского времени. Может этим и объясняется тот строительный бум, который как лихорадка будоражил военнослужащих. Ведь помимо таких полезных вещей как бани, было построена целая масса беседок, в которых никто не сидел, таких же курилок, пристроек к модулям, да мало ли ещё чего бесполезного. Лишь бы быть занятым, лишь бы что-то делать, не ощущать, как болезненно медленно тянется время.
Бытует мнение, что оно здесь застыло на уровне средневековья, остановилось. Нет, это не так, достаточно взглянуть на часы, там стрелка отсчитывает секунды, движется по кругу, увлекаемая потоком времени, словно колесо мельницы бегущей водой. А значит, время не стоит, оно движется, но куда? Я не раз задумывался об этом. Терялся в догадках, но не хватало какой-то малости, чтобы понять, в чём дело. Поразительно, но именно это круговое движение стрелки подсказало мне ответ. В детстве мне рассказывал отец про свою службу в армии. Однажды на учениях воинская колона заблудилась ночью в степи. Поплутав пару часов по просёлкам, на главном грузовике заметили впереди красные огоньки. К их радости, это тоже была военная колонна. Это означало конец всём мучениям с ночным ориентированиям на местности, просто пристроиться в хвост и следовать к месту назначения. Так и сделали. Ехали всю ночь, а когда наступил рассвет, на ведущей машине с ужасом заметили, что впереди них замыкающая машина их ж е колоны. Они всю ночь нарезали круги, думая, что движутся вперёд.
Вот он ответ на мой вопрос, по кругу! Время в Афганистане движется по кругу!
Мне становятся понятными все загадки Афганистана. Как же я раньше не догадался, что причиной всему круговое движение времени? Не надо верить календарям, здесь, в Афганистане, всегда один и тот же год. Когда-то в средние века этот год, продираясь сквозь лабиринты местных ущелий, заблудился и замкнулся кольцом, как та военная колонна, про которую рассказывал мой отец. И в этом нет никакого противоречия законам физики, как не противоречит движению времени круговое движение стрелок часов. Неважно, в каком направлении движется время, важна только скорость его движения. Такое вот случайное открытие, по крайней мере, я смог объяснять пусть даже сам себе, странности Афганистана.
Первое, что удивило меня там, полётные карты, они удивительно совпадали с местностью, до мельчайших подробностей. Каждый дом-мазанка, обозначенный на карте, существовал на земле. А ведь карты сорок второго года издания, и ничего не изменилось. Видел я вблизи эти мазанки, ветхие, утлые строения, и сколько лет, а может, и веков стоят. Получается, здесь всё от разрушения хранит время.
Рядом с аэродромом есть разрушенная крепость, по жалким остаткам валов уже невозможно определить, кто построил её, воины Александра Македонского или много позже англичане. Это не важно, не имеет значения. Я сделал любопытный вывод, следствие из своего открытия: афганское время отторгает всё чужеродное. Вот откуда миф о непобедимости афганцев, дело вовсе не в том, что они великие воины, скорее, наоборот, просто на их стороне могущественный союзник, хранитель-время, это оно изгонит, превратит в тлен всё чужеродное.
А мы? Нас тоже?
Я вспомнил свои полёты вдоль дороги на Файзабад. Подбитые танки, машины, всё покрыто слоем ржавчины. Потом я с удивлением узнал, что эту технику уничтожили всего год назад, шла операция по доставке груза. Вот так, мощная, тяжёлая техника стремительно превращается в труху, а глинобитные дома стоят, и всё им нипочём.
Но наверное, самая большая загадка Афганистана - это местные жители. Они живут по своим, только им понятным законам, обычаям, которые невозможно понять европейцу. Они улыбаются тебе в лицо, они могут принять тебя в своем доме как дорогого гостя, но при этом они не упустят момента выстрелить тебе в спину. Обычно это списывают на особое восточное коварство. Так что, афганцы нас ненавидят, а все эти улыбки игра, маскировка?
Нет, не так, откуда у этих Богом забытых людей актёрские навыки? В этом больше преуспели европейцы. А афганцы, они всегда искренни, и когда улыбаются тебе, зазывая посетить свой дукан, и когда ночью на дороге ставят фугасы. И здесь нет противоречий, просто афганцы - дети своего изуродованного времени. Для афганца главное, чтобы ничего не менялось.
Забавный случай произошёл на моих глазах. Офицер убывает домой, заехал на рынок купить необходимый товар. Поторговался с дуканщиком, сошлись в цене, но когда выяснилось, что офицер хочет у него купить весь имеющийся в наличии товар, не помню точно, по-моему, это были кроссовки, дуканщик отказался продавать. Офицер озадачен, всё его знание политэкономии опровергает такую постановку вопроса, он пытается выяснить у торговца, чем плохо, что весь товар будет куплен? Но ответ дуканщика его озадачил ещё больше. Тот мотивировал свой отказ тем, что ему нечем будет торговать до прихода следующего каравана. Офицер даже пытается поднять цену, но дуканщик неумолим. Ему в первую очередь важна не прибыль, ему важен процесс торговли. Плевать, что никому этот товар кроме шурави не нужен, и бывают они на рынке не чаще караванов.
Так и сидят эти дети гор в своих дуканах в ожидании немногочисленных покупателей, пьют чай, ведут неспешные разговоры. О чём беседуют эти дети гор? Наверное, о том, какие непонятные эти шурави, всё торопятся, суетятся. Смешные они, за десять минут успевают купить кучу товара. А где наслаждение процессом торговли? Нет, так дела не ведут. Торговля - процесс серьёзный, ответственный и спешка здесь ни к чему. Ладно, сами торговаться не любят, а торговцев, почему не уважают? Платят первую названную цену. Даже удовольствия никакого от барышей, торговля же сродни охоте, где состязаются охотник и дичь. А это как баранов в загоне резать, мяса много, а удовольствия никакого. И на лицах дуканщиков появляется улыбка, они смеются над шурави. Но вот кто-то из них сказал очередную весть и теперь торговцы смотрят осуждающе. Наверное, их диалог выглядел примерно так:
- Вчера Максуд пытался рассчитаться со своим кровником.
- Он же беден, у него и винтовки нет.
- А он пришёл к шурави на аэродром и сказал, что знает, где банда.
- И что, отомстил?
- Не получилось, шурави ему поверили, посадили на вертолёт, а он увидел свой дом и показал на него. Русский лётчик решил, что там и прячется банда, открыл огонь. Дом разбило, убило скот, жену.
- Не повезло бедняге...
- Как сказать, когда шурави поняли свою ошибку, они ему за всё заплатили.
- Хорошо заплатили?
- Не то слово хорошо, в три раза больше его цены! Теперь у него новый дом, молодая жена и самый богатый дукан.
- Какие глупые шурави! - вновь смеются торговцы, но на лицах некоторых, раздумья. А что, это вариант: жена старая и некрасивая, ишака давно нового покупать надо, этот, гляди, скоро сдохнет. А старших сыновей он к брату на время отправит. Младших? Нет, младших нужно оставить, так он с шурави больше потребует.
А может, они обсуждают, почему шурави так разозлились за подорванный бронетранспортёр. Ведь им уже взамен привезли новый, прибыли новые солдаты и офицеры, и всё стало, как было. Да и не просто так бронетранспортёр подорвали, нужно было отомстить шурави. Они же перед этим караван уничтожили. Ну и что, что оружие везли, выгодный товар, стоит риска. Брат убитого караванщика лично фугас закапывал, месть - дело святое. Но на шурави он больше зла не держит, хоть и жалко брата, но теперь он, караванщик, уважаемый человек. А убьют и его, на всё воля всевышнего, значит, караванщиком будет младший брат.
Вот так, ни больше, ни меньше. Никакого уважения ни к своей жизни, ни к чужой. Может, потому и так распространены здесь пытки, издевательства, что простая смерть здесь никаких эмоций не вызывает. Здесь так живут, так принято.
А мы? Мы, незаметно для себя пропитались афганским временем, приняли его правила игры и тоже стали ходить по кругу. Как местный гепатит проникал в кровь, так и оно проникало в наши души.
В самом начале моего пребывания на этой земле нашему звену была поставлена боевая задача, подопечный мотострелковый полк выполнял зачистку района. Я с энтузиазмом лейтенанта готовил к полётам полётную карту, наносил кодировку, расположение войск, цели. Фломастером аккуратно наносил линии, стрелки, все это оттенял карандашами. По окончании работы я стал складывать всё лишнее в тумбочку. Там, на нижней полке стопкой лежали полётные карты моих предшественников. Затёртые, пропитанные пылью, я не пользовался ими, склеил свои. А сейчас, сам не знаю почему, я развернул одну из них и попросту обалдел. На карте была точно такая же тактическая обстановка, которую только что рисовал я. Озадаченный, я стал просматривать остальные карты и нашёл ещё одну такую, более старую. Когда я сказал об этом представителю мотострелков, он ничуть не удивился, плановая операция, каждый год проводится. И меня такое объяснение показалось вполне логичным. Быстро же меня поставило на место афганское время.
Затем потянулась бесконечная череда похожих друг на друга дней, однотипные полётные задания, привычная декорация горных пейзажей, да что говорить, даже неизменное меню в лётной столовой.
Но прошёл год, мы завершили свой круг и покидаем Афганистан. Мы уезжаем, но прибыли заменщики, а значит, опять всё будет как было, будут вертолёты летать по проторенным маршрутам, будут плановые операции, а мои затёртые карты будут лежать в стопке, и нет сомнений, что тот, кто пришёл на смену мне, удивится, развернув их.
А у меня путь домой, ташкентский аэропорт, такси, междугородний автобус и вновь такси. Вот и мой родной дом, полные слёз глаза родителей. Отец держится со мной так, будто я старше его. Он показывает мне, что успели сделать за этот год. Немало, посажен новый сад, старенький штакетник уступил место новому забору, к дому пристроена новая веранда, большая, не то, что прежняя, с большой кухней, ванной и прочими удобствами. Такой вот мне сюрприз, почти городскому жителю. Я одобрительно киваю, вслух выражаю восхищение, а самому хочется кричать: - Зачем ты это сделал, отец! Я желал вернуться в тот же дом, который оставил. Мечтал, как вернусь домой, как поздним вечером поднимусь на плоскую крышу прежней, небольшой, но такой родной веранды, лягу на нагретое за летний день железо кровли и буду смотреть, как в потемневшем небе зажигаются звёзды. Искать знакомые созвездия, представлять себе далёкие миры, большие и малые планеты. И среди них совсем крошечную, где живет маленький принц и ку да улетел Антуан де Сент-Экзюпери на своём "Лайтинге".
Но ничего я этого не скажу. У меня хватит ума не переносить свои проблемы на родителей. Я ещё сам не могу понять, что со мной. Ещё там, в Афганистане, едва самолёт оторвался от полосы, мною завладело странное ощущение, будто я улетаю отсюда не весь, какая-то часть меня навсегда осталась в этом лабиринте гор и ущелий, в этом странном, вязком, бегающим по кругу афганском времени. Но радость замены, водка, выпитая за неё, тут же в самолёте, таможня, суета вокзалов оказались хорошей анестезией. Всё ушло и не возвращалось, пока я не переступил родного двора. После этой черты, мне уже не надо было спешить.
На другой день, пошарив на чердаке, найду клад: доски, некогда бывшие упаковкой с авиационных ракет. Тут же, в течения дня, я за домом сооружу из них душевую, почти копию той, что была у нас в Афганистане. От досок исходит такой знакомый запах авиационной смазки и пороха, и мне, доселе незнакомого с ностальгией, здесь будет становиться легче. Как будто я снова там и всё по-прежнему. Оказывается, к мирной жизни нужно привыкать постепенно.
Я изо всех сил буду стараться излечиться, отвлечься, стать таким, как прежде. И мне это почти удастся, ведь не одни же родители ждали моего возращения домой. Но нажитые там привычки будут постоянно проявлять себя. По утрам, проснувшись, я буду искать под подушкой пистолет, неуютно себя ощущать в толпе без автомата, меня охватит ужас, когда пилот гражданского самолёта после взлёта сразу ляжет на курс, а не в спираль набора безопасной высоты над аэродромом. Когда после отпуска вернусь в полк, мы соберёмся эскадрильей, чтобы отметить наше возвращение. И в глазах товарищей я замечу: нас всех тянет туда обратно. Но мы боимся в этом признаться даже себе, наивно полагая, что нас тянет на войну. По осени в полку вновь начнут формировать эскадрилью туда и мой товарищ пойдёт добровольцем, придумав в первую очередь для самого себя объяснение, что надоела ему вечная зима Забайкалья, а в Афганистане тепло. Я же после долгих колебаний не смогу последовать его примеру, к тому времени у меня уже будет статус женатого человека. Теперь моя жизнь принадлежит не только мне. И эскадрилья уйдёт за речку без меня, а я уеду служить в прекрасное место в Восточной Европе, но буду завидовать тем, кто в Афганистане, там, где ничего не меняется.
Известие о выводе войск, радостное событие для тысяч матерей, для меня было потерей надежды. Ведь я тешил себя мыслью, что рано или поздно туда вернусь, за той частью своей души, что навсегда завязла там. Но я никому не сказал об этом, а тем более, близким. Зачем?
У нас, "афганцев", теперь есть своя дата, день вывода войск. При всём желании её нельзя сравнить с Днём Победы. Да и незачем. Это событие мы отмечаем в тесном кругу тех, кто был там и кто ждал нас оттуда.
А там, за речкой, время продолжает свой бег по кругу. Там ничего не меняется.

Сейчас в Афганистане американцы. Не знаю как у кого, а у меня это вызывает ревность, когда вижу репортажи из знакомых мест, слышу ставшие родными названия, Файзабад, Кундуз, Кабул, Баграм и так далее. Ещё мне очень любопытно, как справятся с афганским временем они?