Лучшие истории Биглер.Ру по результатам голосования
Авиация
РАЗГОВОР, КОТОРОГО НЕ БЫЛО
– Ну, здравствуй, старый товарищ.
Молчание.
Он положил руку на борт. Знакомое ощущение чуть шероховатой краски, теплый металл подрагивает от далекого гудения турбин.
– Сегодня вторник, – подумал он, – летный день, как и раньше.
– Ты слышишь меня? Я пришел.
Молчание.
Может, он ошибся? Прошло много времени, его могли заменить . Он пригляделся, и дыхание перехватило от мгновенного и острого чувства узнавания. Оказывается, он не забыл, просто воспоминание лежало в дальнем уголке памяти, а теперь он смотрел и узнавал. Вмятины, царапины, маленький потек краски на камуфляжном пятне, заплата, как раз в том месте, где прошла его пуля. Странные слова: «его пуля».
Заныла нога. Он прислонился лбом к металлу, не замечая боли. И тут же пришел ответ.
– Это ты. Прости, я задумался.
– О чем?
– Обо всем. И ни о чем. Ты давно не приходил
– Теперь я живу в городе. Там, к северу. Мы с тобой летали над ним много раз, помнишь?
– Помню. Это недалеко.
– Для тебя – недалеко. Для меня теперь – полдня дороги.
– Как ты живешь?
– Живу. Знаешь, я скучал.
– О чем? Обо мне?
– О тебе. И о небе.
– Ты летаешь?
– Нет, теперь нет. Ты не поверишь, теперь я боюсь летать!
– Ты? Боишься?
– Да Дочь купила путевку на юг и билет на самолет. В полете мне стало плохо с сердцем. Я не могу – в салоне. Обратно ехал поездом. Такие дела
– Ты всегда любил все делать сам.
– Да, любил. Наверное, поэтому я был плохим командиром.
– Не знаю. Ты был хорошим летчиком, это точно.
Он усмехнулся.
– Ты говоришь, как моя дочь. Только она еще добавляет: «А вот дед из тебя плохой!». Балую я внуков. Но деду и положено баловать!
– У тебя уже внуки. А как живет твой сын? Ведь у тебя был сын, я помню, ты часто приводил его на аэродром.
– Он погиб.
– Прости, я не знал.
– Он был летчик, летал на штурмовике, а погиб в Чечне. Однажды пилотов вызвал командир эскадрильи и сказал, что в горах попал в засаду взвод, мальчишки, пехотинцы, и такой же лейтенант, ну, может, чуть постарше. Заблудились и попали в засаду. Зимой там бывают сильные туманы, погода была на пределе, солнце уже заходило, лететь, в общем, было нельзя, но командир сказал, что решать им. Сын вызвался лететь. Они полетели, мой был ведущим. В общем, он врезался в гору. Зимой там бывают сильные туманы, и он не успел отвернуть, не увидел гору. Впрочем, о туманах я уже говорил. Самолет нашли только через неделю. Он лежал в кабине
– Вот если бы мы с тобой
– Нет. Мы ничего бы не смогли. Дневной штурмовик там вообще ничего бы не смог сделать, а Су двадцать четвертых там не было. И вообще, это не наша война. Мы свое отвоевали. Две командировки в Афган. Хватит и человеку и самолету.
– Что ж Может, ты прав. А взвод?
– Что – взвод?
– Тех солдат спасли?
– Не знаю. Кажется – да, спасли, ведомый все-таки долетел, успел долететь. Да, спасли. Не всех. А потом умерла моя жена. Врачи сказали – сердце, но я думаю – от горя. У нее никогда не болело сердце. Знаешь, она всегда боялась, сначала за меня, а потом когда сын окончил училище, за него. За него – даже больше. Она всегда скрывала, но я видел, как она боится. Когда я сказал ей про сына, она сначала не поняла. А потом, когда поняла, на ее лице появилось странное выражение, облегчения, что ли. Огромного, опустошающего облегчения. От этой пустоты в душе она и умерла, не смогла жить
– А ты? Как твоя нога? Тебе тогда досталось в Панджшере
– Да. После ранения кровь залила кабину, и я все боялся, что она что-нибудь замкнет, и мы не долетим, а потом в госпитале заболел еще и желтухой. Но я вернулся. Я обязан был к тебе вернуться и вернулся. Если бы не ты, я остался бы лежать в том ущелье. Знаешь, иногда мне кажется, что афганский песок до сих пор хрустит на зубах. И еще помню небо. Серое небо, серый песок, камни, серые дома, нелепо одетые люди в широких штанах и обуви из покрышек, тусклые огоньки выстрелов, пожары, трупы. Странно, что там могло гореть? Кругом сухая глина и камни. Разве что люди
– Не стоило тебе ездить в тот кишлак.
– Нет, я должен был увидеть.
– Ну, и что ты увидел? Была война, по нам тоже стреляли, и довольно метко, надо сказать.
Он провел рукой по фюзеляжу.
– Да Я помню. Вот вмятина и вот. А здесь, где заплата, была пробоина. Кажется, это из ДШК. Я боялся за тебя.
– Я – штурмовик. Меня трудно убить.
– А ты? Как ты? За тобой хорошо ухаживают?
Смешок. Как будто треск помех в эфире.
– Ты забыл, мне ничего не нужно. Я – экспонат. Сюда никто не ходит. Теперь я буду жить долго, если, конечно, это считать жизнью. Кто бы мог подумать? Самолеты не должны жить столько, сколько живут люди.
Он не ответил.
– Смотри, там подъехала машина. Это, наверное, за тобой?
– Да, это дочь. Мне пора. Я буду приходить к тебе.
– Иди. Я буду ждать.
– Если я долго не приду
– Я понял. Не думай об этом, иди, она волнуется.
– Пожелай мне удачи.
Пожилой человек в потертой шевретовой куртке неловко повернулся, подобрал трость и, прихрамывая, пошел к выходу из маленького музея, расположенного за гарнизонным домом офицеров.
– Я не буду оглядываться . Я не буду оглядываться. Это хорошая примета – уйти, не оглядываясь.
У калитки он оглянулся.
Средняя оценка: 1.85
Историю рассказал тов. Кадет Биглер : 2003-05-28 13:55:44
Уважаемые подписчики, напоминаем вам, что истории присылают и рейтингуют посетители сайта. Поэтому если вам было не смешно, то в этом есть и ваша вина.